Глава 26
Ненависть как отвлекающий маневр

Ноябрьский, как известно, был главным праздником для руководителей СССР, ибо 25 октября (7 ноября) 1917 года была совершена так называемая Великая Октябрьская социалистическая революция, когда «крейсер «Аврора» громом своих орудий возвестил мир о начале новой эры». Обычно в этот праздник у партийных руководителей всех рангов было приподнятое, прямо-таки боевое настроение. Но вряд ли в «красный день календаря» ноября 1941 года у командования ЧФ в Севастополе настроение было приподнятым. Впрочем, весь ноябрь того же года для них не был легким периодом. Разведка флота, возглавляемая полковником Намгаладзе, проспала очередной налет люфтваффе на Севастопольскую бухту, посты СНиС уже не реагировали на появление самолетов так, как 22 июня 1941 г., а слаборазвитое ПВО ЧФ было уже полностью парализовано налетами.

Штаб к этому времени, как известно, по большей части уже разместился в благодатном и спокойном Туапсе.

Так что, не встретив достойного отпора, быстрыми и точными ударами нескольких «штук» Ю-87 был уничтожен находившийся в бухте крейсер «Червона Украина» — один из основных боевых кораблей ЧФ бригады крейсеров, входивших в состав бригады крейсеров, которой в то время командовал капитан 1-го ранга С. Г. Горшков. За гибель корабля и большой части экипажа комбриг наказан не был; и это, впрочем, у него не единичный случай: когда он стал главнокомандующим ВМФ СССР, то во время его руководства погибли две (!) новейшие атомные подводные лодки, спроектированные и созданные в конструкторском бюро «Рубин»: К-8 в 1970 г., одна из первых советских АПЛ; К-219 в 1986 г., один из первых ракетных подводных стратегических крейсеров; не считая аварий на дизельных ПА и АПЛ.

Одновременно с крейсером «Червона Украина» были потоплены гидрографическое судно «Гидрограф», тральщик «Работник», плавдок, катер-тральщик «Сталинец», несколько торпедных катеров и транспортов; уничтожены несколько причалов и подводных лодок. Были и потери иного плана: от подрыва на минах, которые еще в июне 1941-го сбросили немецкие летчики на парашютах, погибли тральщик «Егурча» и транспорт «Десна».

Ну а в сам праздник 7 ноября был торпедирован транспорт «Армения». Впоследствии советские историки напишут, что этот транспорт доставлял раненых и эвакуированных из Ялты и, по их выводам, из 5000 человек удалось спасти только восьмерых! Только вот подобная фальшивка (работающая на разжигание ненависти — в первую очередь, во вторую — чтобы скрыть свое личное головотяпство) была состряпана разведотделом штаба ЧФ. Действительно, транспорт был торпедирован, но на его борту находились не раненые, а эвакуированные, причем все те же: сотрудники НКВД, госбезопасности, работники прокуратуры и суда Большой Ялты, а также руководство партийной организации курорта и горисполкома вместе с семьями. В связи с угрозой захвата противником южного берега Крыма (ЮБК) на этом транспорте совершали бегство советские руководители, — и это вызвало справедливое негодование у ряда жителей Ялты: и русских, и татар. Настроения местного населения, бросаемого на произвол судьбы, стали известны командованию германских войск (в то время их разведка работала достаточно профессионально), и по транспорту был нанесен удар. А фальшивка, состряпанная в штабе флота и санкционированная политуправлением, была далеко не единственной; так поступали на всех фронтах, чтобы ненависть к «фашистским оккупантам», к «немецким варварам» разгоралась все ярче и ярче и была великим стимулом сражаться до последней капли крови за советско-большевистскую власть… Чтобы за ненавистью этой лютой было не до выяснения: кто успел бежать и выжить…

Праздник «Великого Октября» советская 51-я армия отметила тем, что… бросала свои позиции и очень быстрыми темпами удалялась от линии фронта на Таманский полуостров. И потому 9 ноября на плацдарм прибыл вице-адмирал Г. И. Левченко, который попытался остановить бегущих. Прежде всего он решил пресечь дезертиров. Историки осуществляют хитрый прием, указывая, что в дивизиях насчитывалось по 150–200 бойцов, все резервы были исчерпаны, а пополнения не поступало, оттого, мол, и драпали (только в какую сторону и кто?)… К 15 ноября общей линии фронта уже не было, а в ночь на 16 ноября войска 51-й армии оставили Керчь.

Внесем ясность: действительно, 51-я армия бежала, но большей частью не в сторону Керчи, а… в сторону наступающего вермахта!

В Керчь бежало командование, штаб, военный совет и политотдел армии, а вместе с ними — сотрудники особых отделов СМЕРШ, большая часть бойцов и командиров, которые политическими руководителями считалась «сознательной и активной» частью Красной армии. Проще говоря, стукачи, коих немало было в рядах всей армии. Вместе с этой «активной частью» в Керчь прибежали и политработники. Так что правы историки: в этих дивизиях насчитывалось 150–200 человек.

Но где же были остальные? Их что, разгромил вермахт?

Повторюсь. При каждой дивизии особыми отделами СМЕРШ создавались батальоны штрафников, или смертников, — в каждом из них было 1500 человек, после чего батальон направлялся на передовую. И нередко случалось, что этот батальон смертников, прекрасно понимая, что комиссары и чекисты их бросили, сдавался без боя вермахту. Кто и когда расскажет об этой ужасной странице той войны; кто готов честно признать, что штрафники — это жесточайший эксперимент геноцида большевистского режима против народов страны? Еще можно, вызвав фронтовиков на откровенность, услышать от некоторых наиболее откровенных, что войну выиграли штрафники ценой своих жизней. Приняв это как факт, мы узнаем о новой, неизвестной еще нам войне.

Но… документов об этом, кроме рассказов немногих оставшихся в живых участников войны 1941–1945 гг., вы практически не найдете. Ибо каждый, кто уцелел в штрафбате ценой легкого или тяжелого ранения, давал подписку на 25 лет клятвенного молчания, и его ранение не включалось в историю болезни (!). За разглашение этой подписки грозил срок — 25 лет болтуну и по 10 лет членам семьи (!).

Скажите, кто будет об этом говорить из тех, кто уцелел в штрафбатах?! Разве что зэки, бежавшие под руководством бывшего крупного военачальника ВВС по тундре на Аляску — после восстания в советском лагере; если кто и добежал до «территории свободы и демократии», то… и там скрывался от американских властей (имевших союзническую моду выдавать военнопленных Советам) среди коренных американцев — индейцев. Да, были такие случаи, до сих пор остающиеся тайной за семью печатями для граждан постсоветской страны.

А кто этим рассказчикам, оставшимся в пределах советской страны и осмелившимся заговорить после 25 лет молчания, поверит?! Посчитают старым болтливым дураком, в лучшем случае…

А если человек обратится в органы соцобеспечения по поводу ранения на фронте в штрафбате, то ему тут же скажут: а где справка, что вы были в штрафбате и получили там ранение? Были случаи, когда некоторые из таких штрафников после войны «за разглашение подписки» получили свои четверть века отсидки, а по выходе из лагеря в том же собесе им отказали в пенсионном и ином льготном обеспечении, т. к. опять-таки, нет справки о том, что они «участники войны».

Да, этот срок в 25 лет был придуман неспроста.

Это чтобы уцелевшие солдаты штрафбатов, как и другие категории, давшие подписку о молчании (свидетели иных гнусных таинств той войны, сокрытых от собственного народа!), не досаждали Министерству обороны, правительству СССР и ЦК КПСС, не претендовали на льготы как фронтовики и инвалиды; а там глядишь, и: нет человека — нет проблем…

Но, слава богу, уже то в одной книге, то в другой, а то и в СМИ или на кадрах кинофильмов (к примеру, к/ф «Штрафбат», в главной роли разжалованного командира батальона, майора, артист Серебряков) мы встречаем еще нечетко обозначенную эту же мысль…

Ну так кто ответит за беспредел, чинимый над простыми гражданами? Кто ответит за исковерканные судьбы миллионов и миллионов людей? Риторические вопросы; ответа нет, но есть виновные — система и люди, служившие ей на определенных постах…

Так что, может, не зря люфтваффе торпедировали транспорт «Армения», ведь на нем, помимо бежавших руководителей партийных и советских органов, были и сотрудники карательных органов, которые направлялись на Кавказ с целью организации новых формирований смертников для боев на крымском ТВД. Так что давайте не спешить делать выводы, когда читаем строки советской пропаганды о том, что немцы осуществляли зверства на оккупированной территории… Зверства осуществляли и Советы. Война — не развесёлая кадриль, а кровавая бойня за чьи-то интересы. К примеру, тот же фон Манштейн так писал в своих воспоминаниях: «Уже в этот первый день (имеется в виду день 22 июня 1941-го. — Авт.) советское военное руководство показало свое истинное лицо. Один из наших разведывательных отрядов, отрезанный врагом, был потом найден нашими войсками; он был вырезан и зверски искалечен». Фельдмаршал рассказывал о зверствах советских партизан, переодетых в немецкую форму, чинимых над мирным гражданским населением, — все для возбуждения лютой ненависти к оккупантам, для порождения мощного желания сражаться насмерть с врагами; об этом же он писал в своем первом варианте «Утерянных побед».

Немецкие офицеры в штабах всегда очень тщательно отрабатывали нанесение ударов своими войсками, в том числе и люфтваффе 8-го авиакорпуса. А фальшивка, ставшая нормой у советских пропагандистов по поводу потопления (убийств) немцами раненых и несчастных стариков, женщин и детей, — так это агитка из той же серии: на одной стороне — трусливые враги и варвары, фашисты и недочеловеки, на второй — справедливые бойцы и герои, советские люди и новая общность…

Конечно, когда отступление 51-й армии приняло характер откровенного панического бегства, вице-адмирал Левченко пытался навести порядок. Гордей Иванович оказался в крайне сложной ситуации, впору приставлять к виску ТТ. Надо было понимать его психофизиологическое напряжение, ведь он-то хорошо знал, как подставил его первый заместитель наркома — начальник ГМШ адмирал И. С. Исаков, убедивший Мехлиса, чтобы тот «нажал» на наркома ВМФ и Левченко отправили в Крым. И в этой ситуации сверхнапряжения, подавляя и разжигая сложные внутренние эмоции, вице-адмирал Левченко, как командующий Крымфронтом, принял свое решение. Он вызвал к себе руководителей карательных органов фронта и в жесткой форме потребовал от них навести порядок, причем не столько среди отступающих красноармейцев, сколько… в своих рядах и в рядах политработников, которые первыми бросали боевые позиции. Этого комиссары госбезопасности ему не смогут простить до конца его дней…

О таком решении тут же был уведомлен представитель Ставки ВГК Мехлис, который, в свою очередь, приказал своим головорезам действовать. На Таманском полуострове сотрудники ГУГБ и солдаты из заградотряда окружили около 3000 отступавших красноармейцев и перерезали их пулеметными очередями, после чего среди жителей окрестных сел распространили весть, что так зверствуют эсэсовцы, а через свой актив уведомили жителей, что, если кто-то думает иначе, того постигнет та же участь, что и расстрелянных солдат… Многие жители (не только в Крыму!), рассказывая после войны о событиях тех дней и лет, держали глубоко в сердцах совершенно иную правду, никак не вписываемую в общую идеологическую линию компартии…

Нельзя воспринимать всерьез вывод историков о том, что все резервы были исчерпаны, а пополнения не поступало; это далеко не так. Ибо товарищ Сталин создал свой легион комиссаров ГУГБ не зря. Также под пулеметным огнем или в сопровождении хрипящих и рвущих на куски людей специально обученных для этого собак сгоняли они с кубанских, с донских хуторов и из сел необъятной России все новые и новые жертвы; бесконечный людской поток, направляемый на фронт. Так что в Крымфронт пополнение не замедлило поступить.

Да, здесь хотелось бы упомянуть о пресловутом немецком «приказе о комиссарах», полученном командирами вермахта незадолго до начала боевых действий с СССР. «Директива об обращении с политическими комиссарами» была принята 6 июня 1941 года. В ней шла речь о том, что все захваченные в плен политкомиссары Красной армии должны сразу расстреливаться как носители большевистской идеологии. К ним не могли относиться как к военнопленным, потому что с точки зрения международного права, как утверждало немецкое командование, они не были военными, не были солдатами, а лишь исполняли незаконную роль надзирателей. Однако красные комиссары оказались фанатичными бойцами (зная, какая участь их ждет) и также фанатично, яростно гнали своих сограждан в бой. Рассуждая об институте советских комиссаров, Эрих фон Манштейн утверждал: «В их задачу входило не только осуществление политического контроля над командирами, но и придание войне особой жестокости и характера, который полностью противоречил солдатскому пониманию ведения войны. Фактически именно комиссары в первую очередь ввели те методы обращения с военнопленными, которые шли вразрез с положениями Гаагской конвенции о ведении сухопутной войны». И в этом фельдмаршал был полностью прав.

Однако, исходя из принципов солдатской морали, фон Манштейн не дозволял расстреливать попадавших в плен комиссаров, ведь «выполнение этого приказа угрожало не только чести войск, но и их моральному духу». Полководец поставил свое начальство в известность, что этот приказ о расстреле в его войсках исполняться не будет. К слову сказать, судебное следствие, проводимое в рамках Нюрнбергского процесса над немецким генерал-фельдмаршалом, доказало, что к началу русской кампании Манштейн как командир 57-го моторизованного армейского корпуса действительно запретил исполнение данного приказа — директивы, подписанной Адольфом Гитлером. То же было и в его бытность командующим 11-й армией вермахта. И фон Манштейну не смогли инкриминировать преступления в данной области. На следствии были приведены и такие цифры: из 430 000 пленных армии около 4000 человек являлись комиссарами; однако были убиты лишь 14 из них как партизаны, «застигнутые на месте преступления», и еще пятеро переданы органам СД. С остальными обращались как с военнопленными.

Также фельдмаршал был полностью оправдан и по пункту, касающемуся расстрела евреев, и по некоторым другим пунктам обвинения.

Но вернемся к нашему повествованию.

Из вышеизложенного становится понятно: в случившейся трагической ситуации кто-то должен быть назначен виновником сдачи Керченского полуострова; и таким «козлом отпущения» Мехлис назначил вице-адмирала Г. И. Левченко, и это решение дружно поддержало командование и Военный совет ЧФ. А как иначе?! Ведь в любой момент Лев Захарович мог назначить виновниками того же Октябрьского или Азарова, Кулакова. Нет, все были выдрессированы, все верно служили в легионе; каждый из них знал, что важно вовремя поддержать решение личного представителя Верховного главнокомандующего.

Ну а адмирала украинских кровей Г. И. Левченко арестовали, лишили орденов и медалей, адмиральского звания; за 5 минут — справедливым советским судом — осудили на 10 лет лагерей с поражением в правах на 5 лет. И лишь со временем, после разборки событий по поводу трагедии под Керчью с Левченко судимость сняли и в звании капитана 1-го ранга назначили с понижением на Балтийский флот — командиром Кронштадтской ВМБ.

Отходившей (бежавшей) Приморской армии не удалось прорваться через Бахчисарай, и она была вынуждена отходить через горы по маршруту Гавро—Коккозы, через Ай-Пет-ри на Ялту и дальше на Севастополь.

Одна из дивизий Приморской армии — 184-я стрелковая дивизия НКВД (командир — полковник В. Л. Абрамов, военком — батальонный комиссар И. И. Кальченко) — также пробивалась к Севастополю через горы. В голове колонны двигался штаб дивизии в порядках 262-го стрелкового полка НКВД (командир — майор госбезопасности А. Г. Рубцов). Остатки 184-й стрелковой дивизии 17 ноября пришли в Севастополь; на базе их и батальона школы НКВД был сформирован полк НКВД под командованием майора госбезопасности Рубцова. В Севастополь устремились и бежавшие части 51-й армии, терявшей личный состав, вооружение и боевую технику.

Вскоре после прибытия Приморской армии, потерявшей большую часть воинского состава и тяжелого вооружения, в Севастополь был издан боевой организационный приказ по СОРу от 9 ноября 1941 года, подписанный генерал-майором Петровым. В основу плана обороны была положена уже существовавшая секторная организация. На должность командиров секторов намечались армейские коменданты из числа командиров прибывших стрелковых дивизий, в секторы включались все части морской пехоты, причем батальоны морской пехоты вливались в стрелковые полки и впоследствии полностью передавались в армию, а полки и бригады морской пехоты придавались в оперативное подчинение Приморской армии. Так оно и будет: в результате срочных мер, принятых командованием Черноморского флота совместно с командованием Приморской армии, она была приведена в боеспособное состояние путем укомплектования ее морской пехотой, за счет выдачи артиллерийского боезапаса, горючего, продовольствия и т. д.

Проект приказа, в основу которого положены соображения генерала И. Е. Петрова, был доработан П.А. Моргуновым, Н.И. Крыловым, И.Ф. Кабалюком.

При этом штабом по сухопутной обороне Севастополя фактически стал штаб Приморской армии во главе с его начальником полковником Н.И. Крыловым. Заместителем командующего СОРом по сухопутным войскам стал И.Е. Петров. Вся артиллерия БО была сведена в самостоятельную группу во главе с начартом БО полковником Б.Э. Файном. Назначение при этом Ставкой командующего Черноморским флотом вице-адмирала Ф.С. Октябрьского одновременно и командующим СОРом, по сути, сосредотачивало в одних руках всю полноту власти по использованию всех сил флота и Приморской армии. Оставалось только грамотно применить эти немалые силы против умелого противника.

Но после сдачи Керченского плацдарма должность командующего войсками Крыма была упразднена, а командующий СОР по предложению Мехлиса был непосредственно подчинен Ставке ВГК.