Наступила тьма.

Холодный ветер задувал через равнины, облака плевались хлопьями снега. В мотеле «Либерти Мотор Лодж» в шести милях к востоку от Айова-Сити Лаура лежала в постели в десятом номере под простыней и грубым одеялом, и ее бросало то в жар, то в холод. По телевизору шла какая-то глупая комедия. Смысл до Лауры не доходил, но хорошо было, что кто-то разговаривает. На ее прикроватном столике оставалась мешанина после обеда: две пластиковые коробки от макдоналдсовских бургеров, пустая упаковка от жареной картошки и допитая до половины кока-кола. Пластиковый мешок, набитый толченым льдом, лежал у нее на боку — пригодился, когда боль в левой руке стала нестерпимой и надо было ее приглушить.

Лаура смотрела телевизор, дожидаясь, когда вернется Диди. Она ушла тридцать минут назад на поиски аптеки. Они договорились о том, что нужно сделать, и Лаура знала, что ее ждет впереди.

Она то и Дело закусывала нижнюю губу. Губа уже потрескалась, но она продолжала ее кусать. Слышно было, как воет ветер на улице, и ей то и дело чудилось, что в этом звуке слышится детский плач. Лаура встала однажды, чтобы выглянуть наружу, но это усилие так ее истощило, что заставить себя подняться еще раз она не могла. И она осталась лежать, прислушиваясь к ветру и плачущему ребенку, и понимала, что она находится на самой-самой грани, и что ей немного надо, чтобы открыть эту дверь и выйти блуждать в голодную тьму.

Они упустили Мэри Террор и Дэвида. В этом можно не сомневаться. Как именно Ван Дайвер врезался в молоковоз, Лаура не знала, но Мэри и Дэвид исчезли. Но Мэри тоже тяжело ранена и теряет много крови. Она ослабела, может быть, она еще слабее Лауры, и слишком далеко уйти она не могла. Где она остановится? Разумеется, не в мотеле. Вся залитая кровью и с изгрызенной псами ногой. Просто найдет место, куда загнать фургон и провести ночь? Нет. Ей пришлось бы всю ночь не выключать мотор, иначе Дэвид и она замерзнут до смерти. Так что ей остается только одна возможность — самой себя пригласить в чей-нибудь дом. Ей нетрудно это сделать. Тут масса фермерских домов, разбросанных вокруг на сотнях акров. Насколько далеко ушла Мэри на запад, когда решила съехать с шоссе? Она позади или впереди? Это нельзя было узнать, но Лаура знала одну жизненно важную вещь: место назначения Мэри Террор. Где бы ни находилась Мэри, сколько бы она ни пряталась, зализывая раны, рано или поздно она окажется вместе с Дэвидом на дороге, двигаясь во Фристоун, в Калифорнию, навстречу памяти погибшего героя.

И туда же направится Лаура, пусть даже ей придется добираться ползком. Лишившись пальца, приобретя шрам на сердце. Она либо вернет Дэвида, либо погибнет.

Когда Лаура услышала, что ключ поворачивается в замке, ей подумалось, что ее сейчас вырвет, но еда осталась на месте, и тут вошла Диди со снежинками в рыжих волосах и пакетом в руках.

— Все принесла, — сказала Диди, закрывая дверь и запирая ее на два оборота. Она нашла не аптеку, а магазин и купила для них обоих перчатки, шерстяные носки, чистое белье, зубную пасту и щетки и прочие предметы первой необходимости. Когда Диди поставила пакет, Лаура заметила, что Диди набрала фунтов двадцать с момента выхода из мотеля. Диди сняла свитер, и открылось, как она набрала вес: под первым свитером на ней были еще два.

— О Господи, — задохнулась Лаура. — Ты обокрала магазин!

— Пришлось, — сказала Диди, снимая с себя очередной слой. — У нас осталось всего тридцать пять долларов с мелочью. — Она улыбнулась, и морщины вокруг ее глаз стали глубже. — Да, сейчас в магазинах таскать — не то что раньше. Теперь за тобой следят, словно ястребы.

— Так как же ты это сделала, что тебя не поймали?

— Находишь хулиганистого пацана, даешь ему бакс, чтобы опрокинул стенд с лыжными костюмами, потом выходишь из примерочной с опущенной головой и идешь. Так и многое другое тоже можно купить. Мимо охранников проходить не приходится, а кассиршам на тебя наплевать.

Она бросила свитер на кровать рядом с Лаурой, и та взяла его правой рукой.

— Низкое качество, — решила Лаура. Свитер был темно-серым с зелеными полосками цвета блевотины. Новый свитер Диди был желтым с пунцовыми пятнами спереди. — Что ли их в тюрьмах шьют?

— Нищие не выбирают. И магазинные воровки тоже. Но на самом деле она очень тщательно выбрала свитер самой толстой вязки, которую можно было найти. По сравнению с холодами Небраски и Вайоминга Айова покажется курортом. Диди продолжала извлекать покупки из пакета. Наконец она достала деревянный языкодержатель, марлевые бинты, пару ножниц, коробку широких пластырей, пузырек йода и пузырек перекиси водорода. Диди сглотнула слюну, готовясь к тому, что придется сделать. Это будет все равно что строить дом на чертежных кнопках, но ничего другого сейчас сделать нельзя. Она поглядела на Лауру и еще раз ей улыбнулась. Лицо Лауры побледнело от боли.

— Доктор Диди приехала по вызову, — сказала Диди и отвернулась, пока улыбка не изменила ей.

— Сначала займись своим ухом.

— Что? Этой царапиной? Только кожу зацепило; это ерунда.

Ее раненое ухо, скрытое под волосами, покрылось корочкой. Белело оно чертовски, но прежде всего нужно было заняться Лаурой.

— А, вот что еще у меня есть. — Она вынула из кармана пузырек экседрина в максимальной дозе и отставила его в сторону. — Ловкость рук.

Ей бы хотелось, чтобы это был больничный препарат, потому что еще до конца этой ночи им обеим понадобится что-нибудь сильнодействующее.

— Жаль, нечего дать тебе выпить.

— Это ничего. Выживу.

— А куда ж ты денешься. — Диди прошла в ванную, намочила матерчатую мочалку и принесла для Лауры. Когда боль станет нестерпимой, Лауре надо будет во что-то впиться зубами. — Готова?

— Готова.

Диди вытащила языкодержатели. Чуть пошире, чем палочки для мороженного.

— О'кей, — сказала она. — Давай-ка посмотрим.

Она открыла руку Лауры.

Лаура смотрела на лицо Диди. Она подумала, что Диди колоссального труда стоило не скривиться от этого зрелища. Сама Лаура знала, что оно отвратительно. Искалеченная рука — котлетная рука, назвала она ее про себя — горела, и ее то и дело охватывало пульсацией такой боли, что у Лауры перехватывало дыхание. Из культи мизинца до сих пор сочилась кровь с сукровицей, пропитавшая подложенное полотенце и простыню под ним. Остальные пальцы свело клешней.

— И что скажет моя маникюрша? — спросила Лаура.

— Надо отмачивать руки в пальмовом масле. Лаура рассмеялась. Смех имел нервозный оттенок. Диди вздохнула, желая как перед Богом, чтобы здесь был кто-нибудь другой, кто мог бы это сделать. Хотя могло бы быть и хуже. Псы могли добраться до горла Лауры, или отгрызть ноги, или вцепиться еще и в другую руку. Или убить ребенка. Диди поглядела на обручальное и на венчальное кольцо на распухшем пальце. Их никак не снять — только разрезать.

— Бриллиант, — сказала Лаура. — Ты сможешь его вынуть из оправы?

— Не знаю. — Она коснулась торчащего бриллианта и обнаружила, что тот уже разболтан — два из шести держащих зубчиков сломаны.

— Попробуй. Я выдержу.

— Зачем тебе его вынимать?

— У нас же осталось всего тридцать пять долларов, — напомнила ей Лаура. — Что у нас еще есть заложить, кроме бриллианта?

У них ничего не было. Диди ухватила искалеченное запястье Лауры так мягко, как могла, и принялась работать ножницами, пытаясь вытащить бриллиант. Лаура приготовилась терпеть муку, но ничего не произошло.

— Этот палец мертв, — сказала она. Через несколько минут Диди сумела ослабить третий зубец. Бриллиант болтался, но вытащить его было невозможно. Четвертый зубец оказался потуже.

— Поторопись, ладно? — слабым голосом попросила Лаура. Через две-три минуты Диди достаточно отогнула четвертый зубец, подвела кончик ножниц под бриллиант и надавила. Он легко выскочил, и Диди поймала его на ладонь.

— Отличный камушек. Сколько заплатил за него твой муж?

— Три тысячи долларов. — Пот струился по лицу Лауры. — Это было восемь лет назад.

— Может, мы сможем за него получить пять сотен. Честный ссудный кассир даже не притронется к бриллианту без оправы и без документа на владение. — Она завернула бриллиант в пластырь и положила в карман. — О'кей. Ты готова к большой работе?

— Да. Давай с этим покончим.

Диди начала с промывки руки перекисью водорода. Кровавая пена шипела из раны от укусов, и Лаура стонала и жевала мочалку. Диди пришлось повторить эту работу еще два раза, пока удалось смыть всю корку. Глаза Лауры были крепко зажмурены, слезы сочились из уголков. Диди потянулась за йодом.

— Ну, — сказала она, — сейчас немножко пощиплет. — Лаура опять засунула полотенце между зубами и Диди принялась за свою жуткую работу.

Была в жизни Лауры боль, которую она запомнила навсегда. Ей было девять лет. Она сломя голову ехала на велосипеде по проселочной дороге, когда шины скользнули по гравию. У нее на коленях были кровавые дыры, руки были все ободраны, локти кровоточили и подбородок разбит. А хуже всего — это случилось за две мили от дома. Не было никого, кто услышал бы, если она заплачет. Никого, кто бы ей мог помочь. Так что она встала и залезла на этот велосипед и стала крутить педали, потому что это был единственный выход.

— Лаура! — помнила она вопли своей матери. — Ты себя искалечила!

Нет, это ранение тогда не искалечило ее. Она нажила царапины и шрамы, но с этого дня она и начала расти.

Эта боль тоже оказалась тяжелым уроком. Будто совать руку в горячий уголь, обдавать ее соленой водой и снова в горячий уголь. Ее трясло, пот крупными горошинами сбегал с лица. Судьба еще над ней сжалилась, что через десять секунд после того, как Диди взялась за работу Лаура потеряла сознание. Когда она пришла в себя, Диди закончила наносить дезинфицирующие средства и уже накладывала шину на безымянный палец Лауры. Выпрямила его и прибинтовывала к языкодержателю, приложив его к пальцу и ладони Лауры. Затем наступила очередь среднего пальца. Когда Диди коснулась его, Лаура болезненно вздрогнула.

— Прости, — сказала Диди — Другого способа нет. Она начала вытягивать палец, чтобы его выпрямить, и Лаура стонала, зажав в зубах мочалку.

И опять Лаура потеряла сознание, что было благословением, потому что Диди смогла завершить работу быстро, поставив шину на место и закрепив пластырем. Она как раз закончила указательный палец, когда веки Лауры затрепетали. Она выплюнула полотенце, лицо ее было желтовато-белым.

— Рвет, — задохнулась она, и Диди кинулась за мусорным ведром.

Испытание еще не закончилось. Диди посадила шину на большой палец — еще одно испытание мучением — и забинтовала всю руку марлевыми бинтами, и от их давления Лаура стонала и потела.

— Ты ведь не хочешь всю жизнь проходить с клешней? — спросила Диди, разрезая марлю и начиная забинтовывать новый слой. Лаура дышала, как медленные кузнечные мехи, ее глаза были отсутствующими, затуманенные болью. — Почти уже добинтовала, — сказала Диди. — Все, теперь все хорошо.

На самом деле нет. Утром надо будет сменить бинты и прочистить раны, и они обе это знали.

— Люси, — прошептала Лаура, когда Диди закончила забинтовывать.

— Что? Какая Люси?

— Люси и Этель. — Она глотнула, в горле у нее жгло. — Когда они… заворачивали конфеты… и конфеты бежали по конвейеру все быстрее и быстрее. Ты смотрела эту серию?

— О да! Это был полный отпад!

— Классное шоу, — сказала Лаура. Ее рука была полыхающей массой огня и муки, но целебный процесс уже начался. — И они потом… больше не любят конфеты.

— Мне понравилась серия, где Люси в Лас-Вегасе и должна спуститься по лестнице в своей огромной прическе. Помнишь? И где она положила в хлеб слишком много дрожжей, и хлеб вылетает из духовки, как товарный поезд. Это было здорово. — Диди обрезала бинт и закрепила его пластырем. — А самое классное, когда Люси пытается принять участие в одном шоу Рики и он ругается на нее по-испански. — Диди положила забинтованную руку Лауры на мешок со льдом. — Я это смотрела с мамой и папой. У нас был телевизор с круглым экраном, и его всю дорогу закорачивало. Я помню, как отец стоит на коленях, пытаясь починить телевизор, и говорит:

— Диди, тот мужик, который научится, как заставить эту штуку работать, заработает кучу денег.

— Почему? — слабо спросила Лаура.

— Что почему?

— Почему ты пошла в Штормовой Фронт? Диди свернула остатки марлевого бинта и закрыла ящичек с пластырями. Ножницы и все остальное она положила на комод. За окном слышалось тонкое осиное жужжание замораживающего ветра.

— А что ты хочешь, чтобы я сказала? — наконец спросила Диди, увидев, что Лаура продолжает на нее смотреть. — Что я была плохой девочкой? Что я отрывала ножки кузнечикам и била котят бейсбольными битами? Нет, я росла совсем не такой. Я была президентом клуба домоводства в старших классах и с отличием заканчивала каждый семестр. Я аккомпанировала на пианино нашему детскому церковному хору. — Она пожала плечами. — Я не была чудовищем. Единственное, что я не знала, что растет внутри меня.

— Что же это было?

— Жажда, — сказала Диди. — Жажда быть другой. Знать. Бывать в тех местах, о которых в моей семье только читали. Вот, например, Люси: если ты смотришь только такие шоу по телевизору, вечер за вечером, то начинаешь думать, что это все, что есть у мира тебе предложить. Мои родители боялись реальной жизни. Они не хотели, чтобы я в нее шагнула. Они говорили, что я стану чудесной женой для какого-нибудь местного парня, что я буду жить в трех-четырех милях от них и растить полный дом детишек, и мы все вместе будем по воскресеньям собираться на жаркое. — Диди отдернула шторы и посмотрела в окно. Снежинки кружились в свете. Автомобили на автостоянке покрылись изморозью. — Их поразило, когда я им сказала, что хочу поступить в колледж. Когда я сказала, что хочу поступить в колледж не в Айове. Это был первый день долгой холодной войны. Они не могли понять, почему я не хочу остаться на месте. Я дурочка, говорили они, я разбиваю их сердца. Что ж, тогда я этого не понимала, но им было нужно, чтобы я была с ними, иначе между ними не было ничего общего. Они не хотели, чтобы я вырастала, и когда я выросла… они больше меня не знали. И не хотели знать. — Она опустила шторы. — Так что я думаю, что ушла из дома еще и для того, чтобы узнать, чего так боялась моя семья.

— И ты узнала?

— Да. Как любое поколение, они боялись будущего. Боялись стать незначительными и забытыми. — Она кивнула. — Это глубокий ужас, Лаура. Иногда я его ощущаю. Я никогда не выходила замуж — как это буржуазно! — и у меня никогда не было ребенка. Мое время для этого прошло. Когда я умру, никто не заплачет на моих похоронах. Никто не узнает мою историю. Я буду лежать в бурьянах у дороги, где проходят чужие люди, и никто не будет помнить звука моего голоса, цвет моих волос, или что меня волновало в этой жизни. Вот почему я осталась с тобой, Лаура. Ты понимаешь?

— Нет.

— Я хочу, чтобы ты вернула своего ребенка, — сказала Диди, — потому что у меня уже никогда не будет моего. А если я смогу тебе помочь найти Дэвида… это получится вроде он, как и мой тоже, верно?

— Да, — ответила Лаура. Она почувствовала, как она уплывает прочь от мира на волнах невыносимой боли. Это будет долгая кошмарная ночь. — Вроде того.

— Мне этого хватит.

Диди дала Лауре чашку воды и две таблетки аспирина. Горячий пот опять поблескивал на лице у Лауры, она стонала, когда ее раскаленная рука пульсировала от муки. Диди пододвинула стул к кровати и сидела, пока Лаура изо всех сил боролась с болью. Что произойдет завтра, Диди не знала — это зависело от Лауры. Если она будет достаточно хорошо себя чувствовать для дороги, им надо будет двигаться на запад как можно скорее. Через некоторое время Диди взяла пластиковый мешочек, чтобы опять наполнить его льдом из морозильника. Пока он наполнялся, она нашла газетный автомат и на последнюю мелочь купила местную «Джорнэл» Айова-Сити. Вернувшись в теплую комнату, пропахшую йодом и болью, Диди положила руку Лауры на мешочек со льдом и уселась читать.

Отчет об аварии на восьмидесятом шоссе она нашла на третьей странице. Тело, принадлежавшее мужчине, осталось неопознанным. «Немногое осталось, с чем можно работать», — отмечал коронер. Известно только, что машина, одна из последних моделей «БМВ», имела номер штата Джорджия. Диди поняла, что теперь они отследят номер и ФБР будет знать, кому принадлежал автомобиль. Полицейские репортеры учуют новый запах старой истории, и очень скоро фотография Лауры снова замелькает в газетах. И фотографии Мэри Террор. Смерть Эла Ван Дайвера вполне может вернуть Мэри и ребенка на первые страницы.

Диди поглядела на Лауру, впавшую в сон изнеможения. Любая фотография прежней Лауры, которая появится в газете, не будет иметь сходства с этой женщиной, лицо которой осунулось от муки и жестко подобралось от решимости. Но если Мэри и ребенок появятся в новостях, то их с большой вероятностью могут опознать. И какой-нибудь патрульный с комплексом супермена засечет ее, наделает глупостей, и Дэвид погибнет.

Она включила телевизор, сделав звук потише, и посмотрела десятичасовые новости Айова-Сити. Там был репортаж об аварии и беседа с водителем молоковоза, человеком с окровавленной повязкой на лбу и остекленевшим взглядом, говорившим, что он одной ногой побывал в могиле.

— Я увидел этот фургон и ту машину, они, значит, меня догоняют, а патрульная машина сзади, — объяснял водитель дрожащим голосом. — Все трое, значит, гонят за восемьдесят. Фургон, значит, у меня прямо на хвосте, и я хочу вырулить в правый ряд, значит, и тут — бум! Этот на «БМВ» стукает мне в цистерну, и все было, вот как она написала.

Обозреватель сообщил, что дорожная полиция и полиция штата разыскивают темно-зеленый фургон с номером штата Джорджия.

Слушая окончание новостей, Диди взяла отрывной блокнот с изображением мотеля и треснувшего колокола, оттиснутыми вверху, и карандашом мотеля написала: Мэри Террор. Потом слово «Фристоун» и три имени, которые запомнила давным-давно: Ник Хадли, Кейт Кавано и Дин Уокер. Под третьим именем она нарисовала кружок, вставила в него две точки в виде глаз и дужкой обозначила рот: «улыбка», как на том круглом значке, что был на свитере Мэри на лесопилке.

Полицейские будут вынюхивать машину Мэри: Завтра они будут ловить ее на всех крупных перекрестках и магистралях. Но попутно они могут высматривать и угнанный «катлас» с плейбойским зайчиком на заднем стекле. Совсем не повредит соскрести его со стекла и избавиться от подвесных игральных костей и, пока она стоит в холодной тьме, поменяться номерами с каким-нибудь из припаркованных снаружи автомобилей. Многие ли смотрят на свои номерные знаки морозным серым утром? Ножницы могут помочь вывернуть крепежные винты — так же, как помогли отогнуть державшие бриллиант дужки. А если нет, то нет.

Диди оторвала листок блокнота и положила его в карман вместе с бриллиантом. Она уничтожила следующие два листка, на которых оттиснулся след карандаша. Надев свитер и перчатки, она осмотрела руку Лауры — кровь проступила сквозь марлю, но ничего нельзя было сделать, кроме как прикладывать лед, — и вышла на стоянку сделать то, что подсказало ей, что инстинкты подпольщика ее не покинули.