ЧАСТЬ 5
УБИЙЦА ПРОБУДИЛСЯ

— Кажется, за нами был хвост, — повторила Мэри в третий раз, стоя у окна спальни квартиры Эдварда Фордайса и глядя на Купер-авеню. Ветер гнал снег мимо окна. Разметало штабель мусорных мешков на улице, по тротуару летели мусор и старые газеты. Мэри кормила Барабанщика из бутылочки с молочной смесью, младенец таращился голубыми глазами и сосал соску. Мэри посмотрела в обе стороны мрачной улицы. — Коричневая машина. Вроде бы «форд».

— Это твое воображение, — ответил из кухни Эдвард, готовивший консервированный чили. Стонали и щелкали батареи отопления. — В этом городе полно машин, так что не будь параноиком.

— Водитель несколько раз мог нас обогнать, но замедлял ход. — Соска выскочила изо рта Барабанщика, и Мэри запихнула ее назад. — Мне это не нравится, — сказала она больше себе, чем Эдварду.

— Брось. — Эдвард вышел в гостиную, оставив чили побулькивать на плите. Он снял пальто и пиджак и расхаживал по комнате в красных подтяжках. — Хочешь выпить? Есть «Миллер Лайт» и вино.

— Вино, — сказала она, все еще высматривая из окна коричневый «форд». Ей не удалось как следует разглядеть водителя. Она запомнила негра, сидевшего на скамейке в кожаной куртке: он ехал с ними на пароме, как и светловолосая девушка. Там много народу было: дюжина японских туристов, пожилая пара и еще человек двадцать. Не был ли кто-нибудь из них легавым у нее на хвосте? Была и другая возможность: следили не за ней, а за Эдвардом. Вполне могло быть.

Он принес ей бокал красного вина и поставил на стол, пока она заканчивала кормить Барабанщика.

— Итак, — сказал Эдвард, — ты мне не хочешь рассказать мне, зачем ты украла ребенка?

— Нет.

— Наш разговор не очень далеко зайдет, если ты не хочешь говорить.

— Я хочу послушать, — сказала она. — Я хочу знать, зачем ты дал это объявление?

Эдвард подошел к другому окну и выглянул наружу. Никакого коричневого «форда» не было, но от настойчивости, с которой Мэри утверждала, что кто-то за ними следит, ему тоже было неспокойно.

— Не знаю. Наверное, мне было любопытно.

— Насчет чего?

— Ну… просто поглядеть, не покажется ли кто-нибудь. Вроде сборища одноклассников, так сказать. — Он отвернулся от окна в тусклом зимнем свете и взглянул на нее. — Кажется, прошло сто лет с тех пор.

— Нет, это было только вчера, — сказала она. Барабанщик доел свою смесь, и она прислонила его к плечу, чтобы он срыгнул воздух, как показала ей мать. Мэри уже осмотрела квартиру Эдварда и отметила кое-какую дорогую мебель, которая не вписывалась, и одежда у него была лучше, чем жилище. Впечатление у нее сложилось такое, что он когда-то имел кучу денег, но они кончились. Его «тойота» плевалась дымом из выхлопной трубы, а левое заднее крыло было смято. А начищенные ботинки говорили, что когда-то он ходил по дорогому паркету.

— Так ты бухгалтер? — спросила она. — И давно?

— Три года. Работа отличная. Могу выполнять ее с закрытыми глазами. — Он пожал плечами, почти виновато. — Когда я залег на дно, окончил Нью-йоркский университет по отделению бизнеса.

— По отделению бизнеса, — повторила она, и легкая улыбка промелькнула у нее на лице. — Я это поняла, когда тебя увидела. Значит, тебе наконец закомпостировали мозги?

Знакомая сеть морщин снова покрыла его лицо.

— Мы тогда были детьми. Наивными и тупыми во многих смыслах. Мы не жили в реальном мире.

— А теперь ты в нем живешь?

— Реальность, — сказал Эдвард, — состоит в том, что каждый должен зарабатывать себе на жизнь. В этом мире не выдаются бесплатные билеты. Ты до сих пор этого не знаешь?

— Так что, мой брат стал Старшим Братом?

— Нет! — ответил он слишком громко. — Черт побери, нет! Я просто говорю, что тогда мы видели все либо черным, либо белым! Мы считали, что правы только мы, а все остальные не правы. Вот тут и был прокол. Мы не видели, что в мире есть серое. — Он хмыкнул. — Мы не думали, что когда-нибудь станем взрослыми. Но время не победить, Мэри. Это такая штука, в которую не всадишь пулю и не взорвешь бомбой. Мир меняется, и тебе приходится меняться вместе с ним. Если не станешь меняться… ладно, посмотри на Эбби Хоффмана.

— Эбби Хоффман всегда был верен делу, — сказала Мэри. — Он просто устал, вот и все.

— Хоффман попался на продаже кокаина! — напомнил он. — Из революционера он стал наркодельцом! Какому делу он был верен? Да Господи, всем наплевать, кто такой Эбби Хоффман! Ты знаешь, какова истинная власть в этом мире? Деньги. Наличняк. Если они у тебя есть, ты что-то значишь. Если нет, тебя сметают прочь вместе с мусором.

— Я больше не хочу об этом разговаривать, — сказала Мэри, укачивая Барабанщика — Сладкий мальчик, такой сладкий-сладкий мальчик.

— Хочу пива. — Эдвард прошел на кухню и полез в холодильник.

Мэри поцеловала Барабанщика. От него пахло, надо поменять ему пеленку. Она отнесла его в спальню, положила на кровать рядом с сумкой и взялась пеленать. У нее оставалась всего лишь одна пеленка. Придется выйти и где-нибудь найти упаковку памперсов. Перепеленав Барабанщика, она заметила на письменном столе пишущую машинку. В корзине для бумаг валялся скомканный лист, похожий на белый кулак. Она вытащила его и развернула. На листке было три строки:

«…Меня зовут Эдвард Фордайс, и я убийца. Я совершал убийства во имя свободы много лет назад. Я был бойцом Штормового Фронта, и в ночь на 1 июля 1972 года я родился заново».

Заплакал Барабанщик. Он устал и хотел спать.

Эдвард сказал у Мэри за спиной:

— Издатель говорит, что нужен ударный первый абзац. Чтобы читатель тут же зацепился.

Мэри подняла на него взгляд от скомканного листа. Барабанщик продолжал плакать, и от плача у нее болела голова.

Эдвард отхлебнул пива из бутылки. Глаза его казались темнее, лицо застыло от напряжения.

— Они говорят, что им нужно побольше крови, побольше действия. Говорят, что книга может стать бестселлером.

Мэри снова смяла лист в тугой шарик и стиснула его в кулаке. Барабанщик все плакал.

— Ты не можешь его успокоить? — спросил Эдвард.

Убийца пробудился. Она почувствовала, как это шевельнулось в ней тяжелой тенью. Эдвард пишет книгу о Штормовом Фронте. Пишет книгу, которая все расскажет трахающему мозги государству. Собирается разбрызгать кровь, пот и слезы Штормового Фронта по макулатурным страницам, и их будут лизать шакалы.

«Встреча одноклассников, — сказал он. — Наверное, мне стало любопытно».

Нет, не затем дал Эдвард Фордайс объявление в газетах и журналах.

— Ты хотел найти остальных, — сказала она, — чтобы мы помогли тебе писать эту книгу?

— Основные факты. Я хочу, чтобы эта книга стала историей Штормового Фронта, а сам я еще много чего не знаю.

Рука Мэри нырнула в сумочку и вернулась с «магнумом», и Мэри навела ствол на него — чужака, одетого в цвета врага.

— Положи это, Мэри. Ты не хочешь меня убивать.

— Я разнесу твою поганую башку! — заорала она. — У тебя не выйдет сделать из нас проституток! Не выйдет!

— Мы всегда были проститутками. Для подпольной прессы и демагогов. Мы делали то, что они мечтали сделать, и что мы за это получили? Ты превратилась в животное, а я — сорокатрехлетнюю развалину. — Он отпил пива, но глаза его не отрывались от пистолета. — Несколько лет назад я был биржевым брокером, — сказал он с горькой улыбкой. — Зарабатывал сто тысяч в год и жил в Верхнем Ист-сайде. Быстрый взлет. У меня был «мерседес», жена и сын. Потом рынок рухнул, и я смотрел, как все оно разлетается на куски. Как в ту ночь в Линдене и даже еще хуже, потому что разлетался дом, который построил я. И я не мог этого остановить. Не мог. И полетел штопором туда, где и сижу сейчас. Так куда же мне отсюда деваться? Мне теперь до конца моей жизни торчать бухгалтером в «Си Кинг» и окончить свои дни в богадельне в Джерси? Или же мне сделать ставку на то, что издатель заинтересуется историей Штормового Фронта? Все это давно история, Мэри. Древняя история. Но… кровь и кости продают книги, а ты знаешь, Мэри, как мы шли с тобой вместе по крови и костям. Так в чем я не прав, Мэри? Скажи, в чем?

Она не могла думать. Крик Барабанщика становился громче, ему что-то было нужно. В мозгу Мэри крутились механизмы, утратившие свою цель. Нажать на спуск, и в расход его. Все оказалось ложью. Здесь нет Лорда Джека, он не возьмет своего сына. Эта тварь в одежде врага изрыгает желчь и серу, но факт остается фактом: в ту давнюю ночь огня и боли он спас ей жизнь.

Только это не давало ей его убить.

— У меня есть агент, — продолжал Эдвард, — крепко смыслящий в этом деле. Он организовал мне контракт на план книги. Рукопись надо сдать в конце августа.

Мэри держала пистолет наведенным на него, а Барабанщик завывал.

— Я не хочу, чтобы это был рассказ только про меня. Я хочу, чтобы это было про всех нас. Про всех, кто умер, и про всех, кто выжил. Ну, теперь ты видишь?

— Я вижу предателя, — сказала Мэри, — который заслуживает казни.

— А, фигня! Брось эту мелодраму, Мэри! Это реальный мир долларов и центов. — Он стукнул бутылкой по столу, и пиво выплеснулось. — Если мы можем заработать на том, через что прошли, так почему нет? Все прибыли мы с тобой разделим, без проблем.

— Прибыли, — сказала она, будто пробуя на язык что-то омерзительное.

— О Господи! Ты можешь заткнуть этого короеда? Эдвард направился к Барабанщику. Мэри остановила его, приставив к виску дуло «магнума» и схватив за узел красного галстука. Она скрутила галстук, и лицо Эдварда налилось кровью.

— Не… — он ловил ртом воздух… — не… задуши…

Дзззынннь!

«Телефон», — решила Мэри. И снова:

Дзззынннь!

— Это..: в дверь… — выдавил из себя Эдвард. — Внизу. Кто-то… хочет войти…

— Кого ты ждешь?

— Н-н… никого. Слушай, Мэри… ты меня душишь… Брось… Прекрати… О'кей?

Дзззынннь!

Она поглядела в его неестественно голубые глаза и пятнистое лицо.

«Маленький, — подумала она. — Маленький человечек, который сдался и дал закомпостировать себе мозги. Его надо пожалеть».

Она не хочет его убивать. Пока не хочет. Барабанщик плачет, и кто-то хочет войти.

Она отпустила галстук, и Эдвард судорожно вдохнул и неудержимо закашлялся.

Мэри всунула в рот Барабанщику пустышку. Его глаза смотрели сердито, и по щекам катились большие слезы. Он выглядел так, как она себя чувствовала. Она сменила ему пеленку; пистолет лежал рядом с ним на кровати.

В передней Эдвард последний раз надрывно кашлянул и нажал кнопку домофона.

— Да?

Ответа не было.

— Кто там? Молчание.

Он отпустил кнопку.

«Соседские ребятишки шалят», — решил он. А через секунду:

Дзззынннь! Он опять нажал кнопку.

— Эй, слушайте! Если хотите играть, идите играть на середине ули…

— Эдвард Ламберт? Женский голос. Нервозный.

— Да. Кто там?

— Спуститесь вниз.

— У меня нет на это времени, леди. Что вы продаете?

— Уцененный товар, — ответила она. — Сойдите вниз.

— Кто это?

Мэри стояла в дверях спальни с переодетым Барабанщиком в одной руке и «магнумом» в другой.

— Никто. — Он пожал плечами. — Побирушка, наверное. Они тут постоянно шляются, выпрашивают подаяние.

Мэри подошла к окну и выглянула. Густо валил снег, уменьшая видимость. Присмотревшись, она увидела человека на тротуаре, глядящего на дом. Его серое пальто трепал ветер. На голове человека была черная шапка, на шее длинный шерстяной шарф того же цвета.

Глаза Мэри сощурились. Она узнала одежду. Она уже видела этого человека. Да, точно видела. На обратном пути с острова Свободы. Этот человек стоял на корме, держа руки в карманах, рядом с белокурой девушкой в черной кожаной куртке. Под пристальном взглядом Мэри человек медленно двинулся прочь, сгибаясь под порывами ветра. Он сделала несколько шагов, и вихрь сорвал с его головы шапку.

Взметнулась грива рыжих волос. «Женщина», — поняла Мэри. Та успела поймать шапку, пока ветер ее не унес, и натянула ее на свои рыжие пряди. Потом пошла дальше, ссутулив плечи, как под тяжестью непосильной ноши.

Красные волосы, подумала Мэри. Красные, как боевое знамя.

Она когда-то знала другую женщину с волосами такого цвета.

— О Господи! — прошептала Мэри. Рыжеволосая женщина завернула за угол и скрылась из виду в вихре снежных хлопьев.

— Подержи моего ребенка, — велела Мэри Эдварду и сунула ему в руки Барабанщика раньше, чем он мог возразить. Она засунула пистолет за пояс джинсов, под мешковатый коричневый свитер, и отправилась к двери.

— Куда ты идешь, Мэри?! Куда ты к черту…

Но она уже выскочила из квартиры и сбегала по лестнице на первый этаж.

Она вылетела на улицу в режущий холод и снег. На угол, где рыжеволосая свернула с Купер-авеню, и Мэри увидела ее в конце квартала. Она открывала дверцу коричневого «форда».

— Подожди! — закричала Мэри, но ветер дул ей в лицо, и женщина ее не услышала. «Форд» выехал со стоянки и двинулся в сторону Мэри, и она сошла на мостовую и двинулась ему навстречу. Между ними вились вихри снега, и Мэри подняла правую руку и сделала знак мира, и она широким шагом шла навстречу машине.

Сквозь ветровое стекло она увидела лицо женщины. Как и у Эдварда, это было не то лицо, которое она знала раньше. А глаза женщины вдруг расширились, рот открылся в крике, которого Мэри не слышала, и «форд» юзом затормозил на обледенелой мостовой.

Женщина вылезла, и ветер сорвал черную шапку, и по плечам заплясали рыжие волосы. Мэри опустила руку, изображавшую знак мира. Та ли это, кого она знает? Волосы те же самые, но лицо другое. Беделия Морз была красива, как фотомодель: небольшой изящный нос, твердый решительный рот и подбородок. У этой женщины нос был искривлен, будто был грубо сломан и не сросся правильно, челюсти массивные, а подбородок тонул в жировой подушке. Глубокие морщины залегли вокруг глаз и прорезали лоб. Мэри видела, что эта женщина, ростом пять футов шесть дюймов, была тяжела в талии и в бедрах — когда-то красивая фигура, с годами заплывшая. Но у женщины были зеленые глаза, зеленые, как ирландский мох. Глаза Диди на лице почти жабьем.

— Мэри? — спросила она голосом Беделии, только охрипшим и постаревшим. — Мэри?

— Это я, — ответила Мэри, и Беделия попыталась еще что-то сказать, но у нее вырвался лишь всхлип, растерзанный ветром. Беделия Морз кинулась в объятия Мэри, и они обняли друг друга, и между ними был пистолет.