Замочная скважина. Ну конечно! Через замочную скважину должно быть все видно...

Стараясь действовать бесшумно, она подъехала на своей инвалидной коляске вплотную к двери и прислушалась. За массивной дубовой дверью кто-то двигался. До ее слуха доносились приглушенные звуки, словно там занимались приготовлением обеда. Позвякивал фарфор, из крана в раковину текла вода. Слышно было, как кто-то точил ножи, потом что-то резал, шинковал...

Единственная проблема заключалась в том, что все эти звуки доносились из... спальни ее отца!

После безвременной кончины жены, случившейся почти год назад, Морис Дега впал в глубочайшую депрессию, став добровольным затворником в собственной спальне. Он выходил из нее всего два раза в неделю, только для целительства. Ванесса была полностью на попечении слуг. Они умывали ее, одевали и раздевали. кормили, усаживали в инвалидное кресло и вынимали оттуда, когда это было необходимо. Маленькая Ванесса страшно тревожилась за отца. Врачи говорили, что он страдает глубочайшей меланхолией, которая со временем должна пройти, но Ванесса всерьез опасалась, что меланхолия доведет отца до безумия. Опершись о подлокотник, она припала ухом к двери. Там что-то капало, потом послышалось позвякивание столовых приборов, звон хрустальных бокалов.

Замочная скважина...

Решившись наконец, она наклонилась и заглянула в нее.

Сначала она ничего не могла различить. Отверстие для ключа было очень маленьким, к тому же уже вечерело, и в комнате царил полумрак. Прищурившись, она вдруг увидела отца, занятого разделкой кошачьих тушек.

Во рту у Ванессы сразу пересохло. Вытаращив глаза, она смотрела, как ее отец, святой человек, разделывал кошачьи тушки на сосновой скамье, стоявшей в его спальне. Ванесса невольно сосчитала несчастных животных — шесть маленьких головок были аккуратно расставлены в ряд. В раскрытых пастях виднелись розовые язычки, глаза широко распахнуты в предсмертной муке. Кровь стекала в стоявшую на полу широкую чашу. Морис был целиком поглощен исполнением какого-то ритуала — макал кончики пальцев в кошачью кровь, подносил их ко рту и...

Ванесса чуть не задохнулась!

Нет, она не испытала ни отвращения, ни стыда или смущения. Не почувствовала ни гнева, ни ненависти... Нет, больше всего ее пугала, почти до смерти, неожиданная странная музыка. Поначалу нестройная, диссонирующая, она постепенно превращалась в чудную гармонию. Волнующе пели скрипки, контрапунктом вторили флейты, басовитый голос фагота служил им опорой.

Для Ванессы настало время преображения.

Она сердцем приняла отца, каким он был в тот момент, когда тайно служил черную мессу в полумраке спальни. Во всех его движениях было что-то завораживающее, словно Ванесса смотрела на балет с музыкальным сопровождением. Широкие плечи Мориса обтягивала черная сутана. С неподражаемой грацией он зажег черные свечи и поднес пламя к пучку сухих трав. Потом сделал жест, которому было суждено остаться в памяти Ванессы на всю жизнь.

Предки Мориса были бельгийцами, добрыми католиками. В положенный срок Ванессу окрестили и до восьми лет она регулярно посещала воскресные мессы. Потом Морис обрел иных богов, но детские годы, проведенные Ванессой в католической вере, еще долго оставались в ее памяти. Вот и сейчас, когда она молча наблюдала за ритуальными действиями своего отца, на нее нахлынули детские впечатления.

Морис продолжал ритуал — обмакнул кончики пальцев правой руки в чашу с кровью. Потом тряхнул рукой вниз и коснулся ею лба. Поначалу этот жест показался Ванессе знакомым, но уже через секунду она вдруг поняла, что это было извращенное, как бы перевернутое крестное знамение...

Чудная музыка звучала все громче в ее ушах. Она решительно толкнула дверь и вошла в новую церковь отца.

— Мадам?

Через перегородку до нее донесся голос шофера. Вот уже с полчаса она сидела молча, погруженная в размышления, и это начинало беспокоить шофера. Старый дурак! Он и понятия не имел, что Ванесса была на грани свершения чуда.

— Мадам! Нам нужно поговорить!

Ванесса взяла в руки клавиатуру и набрала на ней:

ВЫ УВЕРЕНЫ?

— Насчет этих ребят, которые в грузовике...

ДА?

— Даже не знаю, с чего начать...

НАЧНИТЕ С ЧЕГО-НИБУДЬ, ЭРИК!

— Может, отпустим их? — промямлил наконец шофер. — Пусть сами выпутываются, если смогут, а мы с вами...

НЕТ!!!

— Подумайте о своем здоровье, Мадам! Эта поездка становится слишком утомительной и...

НЕТ НЕТ НЕТ НЕТНЕТНЕТНЕТНЕТ!!!

Помолчав несколько секунд, шофер тихо произнес:

— У меня дурное предчувствие, Мадам.

Ванесса в сильном раздражении отшвырнула от себя клавиатуру и сказала сильно ослабевшим, хриплым голосом:

— Эрик... прошу вас... держите свои эмоции при себе...

Софи скрылась в спальном отсеке, чтобы принять обезболивающее, а Лукас тем временем решил ненадолго посадить за руль Анхела. Сам он все еще не мог оправиться от последнего приступа мучительной боли. Сидя на пассажирском месте, он глубоко дышал, давало о себе знать обожженное нутро. Перед глазами все еще плясали мушки.

— Я сяду за руль, как только мы доберемся до реки, — едва слышно сказал он.

— Не волнуйся, Лукас! Я отлицно себя цувствую! — с готовностью откликнулся парнишка.

Помолчав несколько секунд, Лукас произнес:

— Езжай по пятидесятому шоссе, а за городом сверни на семидесятое и направляйся на запад, хорошо?

— Договорились!

Лукас взглянул на Анхела. Парень так крепко вцепился в руль, словно от этого зависела его жизнь. Глаза неотрывно смотрели на шоссе. Лукас не мог удержать слабую улыбку:

— Вот уж не думал, что когда-нибудь возьму в напарники такого молодого шофера.

— В феврале мне исполнится девятнадцать, — торопливо, словно оправдываясь, проговорил Анхел.

— Не обижайся, — сказал Лукас. — Мозгов у тебя побольше, чем у любого девятнадцатилетнего парня. Даже представить себе не могу, что было бы с нами, если бы не ты и твой дядя.

— Рад был помоць.

— Чем мы заслужили такое отношение, Анхел?

Парень метнул на Лукаса быстрый взгляд умных глаз и тихо сказал:

— Но ведь ты на моем месте сделал бы то зе самое.

Лукас молча кивнул, подтверждая справедливость его слов.

Какое-то время они ехали молча. Лукас сосал обезболивающее, стараясь забыть о мучениях и думать о том, как же им всем выпутаться из этого невероятного кошмара. Тем временем грузовик приблизился к окраинам Сент-Луиса. По рации то и дело доносились обрывки слов, которые произносил слабый голос старого Флако. Похоже, это были цитаты из Нового Завета, но Лукас решительно ничего не мог понять.

Наконец на шоссе стали появляться другие машины, но Лукас по-прежнему чувствовал себя в полной изоляции от внешнего мира. Его угнетало сознание того, что все они втроем зажарятся словно тосты, если он не найдет выход из положения.

— Сколько ты залил в бак, Анхел?

— Около двадцати галлонов.

— Этого хватит на сотню миль, не больше.

Анхел кивнул, продолжая глядеть на дорогу и не выпуская из рук рулевое колесо.

— Слушай, надо сказать твоему дяде, чтобы он не гнался за нами, — задумчиво произнес Лукас.

— С дядей Флако все нормально, — возразил Анхел.

— Что-то мне не нравится все это... Я беспокоюсь за него, понимаешь?

— Но поцему?

— Ну, он уже далеко не молод, а его школьный автобус кажется еще старше. Не хочу, чтобы из-за меня с твоим дядей случилась какая-нибудь беда.

После недолгого раздумья Анхел сказал:

— Дядя Флако уверен, цто теперь, когда я коснулся твоей руки, на мне тозе лежит проклятие. Он хоцет быть рядом и помоць при первой зе возмозности...

В кабине повисло напряженное молчание.

Лукас машинально сжал свои забинтованные руки в кулаки и тут же вскрикнул. Боль ударила в голову, как запах нашатырного спирта.

— Есть же выход из этой задницы! Должен быть!

Через двадцать минут грузовик миновал Сент-Луис, и шоссе снова обезлюдело. Лукас посмотрел на часы — шел уже десятый час. Мощные фары освещали дорогу на сотню ярдов вперед. Они двигались по семидесятому шоссе на запад, в направлении Канзас-Сити, и белые линии отсчитывали время, как стрелки тикающих часов.

Время кончалось.

— Мне нужно поговорить с Софи, — пробормотал Лукас, повернувшись к Анхелу. — Как ты думаешь, сможешь побыть тут за главного?

Старый Флако так крепко держал большой руль автобуса, что у него побелели косточки пальцев. Каждый удар и толчок бил по рукам, как электроток. Он не сдастся. Как бы ни мучил его артрит, он не бросит в беде своего племянника и его новых друзей.

Автобус попал в очередную колдобину, и его сильно тряхнуло. По всему салону с грохотом перекатывались сковородки и кастрюли. Стараясь не обращать внимания на боль в суставах, Флако упрямо продолжал держаться за черным «кенвортом», сжигавшим последние галлоны топлива.

Собственно говоря, ему было не привыкать к острой боли за рулем. В те далекие дни, когда он работал водителем школьного автобуса, ему приходилось еще до рассвета подниматься с постели на негнущихся ногах. Он водил автобус, страдая тяжелейшим бронхитом. В любую погоду. Однажды он прошел весь маршрут с температурой под сорок, скрывая от ребятишек болезнь и украдкой блюя в собственный термос на каждой остановке. Но ничто из пережитого им не шло ни в какое сравнение с теми муками, которые сейчас испытывали его новые амигос.

Отвлекаясь от боли в суставах, Флако пытался найти решение. Он был совершенно убежден в том, что его друзья попали в ловушку самого дьявола, и точно так же был убежден в том, что именно ему было суждено оказаться рядом с ними в этот суровый час испытаний. Но как противостоять проклятию? Как человеку бороться с нематериальным злом? Флако ничего не знал о колдовских чарах, заклинаниях и проклятиях. Будучи человеком глубоко верующим, он никогда не интересовался этим. Все, что ему было известно о дьяволе, сводилось к тому, что он считал его злым волшебником...

Автобус вновь попал колесом в яму. По рукам ударила боль, загремели катающиеся в салоне предметы. Флако поймал себя на том, что повторяет слова из Нового Завета: «Будьте бдительны, ибо враг рода человеческого диавол бродит, как лев рыкающий, ища, кого пожрать...»

— Un momenta, — шепнул вдруг сам себе Флако.

Где-то внутри у него родилось новое чувство, еще неясное, но очень сильное. Казалось, он пытался вспомнить что-то очень важное, что вертелось у него на языке — название песни или имя человека — и что, возможно, подсказало бы способ снять проклятие.

Что-то мелькнуло в зеркале заднего вида. В темноте позади автобуса виднелась пара автомобильных фар, слишком маленьких и тесно посаженных для современной машины. Они были неприятно ярко-желтого цвета, напоминавшего цвет мочи. От этих фар по телу старика почему-то пробежала дрожь.

— Un momenta...

Флако пытался собраться, но не мог выбросить эти фары из головы. Они были как докучливые насекомые с ядовитыми жалами, нацеленными в его незащищенную шею.

Старик был так поглощен своими размышлениями, что не сразу заметил позади себя еще одну пару ярких фар.

Отодвинув в сторону дверь спального отсека, Лукас увидел сидевшую на койке Софи. Ее глаза покраснели от слез. Она сняла свою пропотевшую футболку и завернулась в простыню, которая чуть сползла с левого плеча, открывая обнаженную грудь. Завидев Лукаса, Софи поспешно натянула простыню.

— Ну, как ты? — спросил он. Ему было очень странно находиться во время движения в спальном отсеке одновременно со своей напарницей.

— Нормально.

Выдавив немного анастезирующей мази из тюбика, найденного в аптечке, она стала втирать ее в покрывавшуюся волдырями кожу левого плеча и предплечья.

— Очень больно? — Лукас присел рядом с ней.

— Такое чувство, словно я лежала на раскаленном песке.

— Дай-ка взгляну.

Осторожно стянув перчатки, Лукас отложил их в сторону и бережно взял в свои забинтованные ладони руку Софи, почти полностью покрывшуюся красными волдырями, как будто побывавшую в микроволновой печи.

— Не слишком красивое зрелище, да? — вздохнула Софи.

— Тебе очень больно?

Софи слабо улыбнулась:

— Смотря с чем сравнивать...

Молча покачав головой, Лукас выпустил ее руку из своих забинтованных ладоней.

Софи взглянула на Лукаса, и в ее глазах можно было прочесть суровую решимость. Похоже, она еще не собиралась сдаваться перед неизбежностью.

— Ну как, ты все еще не веришь в колдовство и черную магию? — отрывисто спросила она.

— Очень смешно.

— Лукас, мы по уши в дерьме!

— Мягко сказано, — закатил глаза Лукас.

— Идеи есть?

Лукас внимательно посмотрел ей в лицо. На нем отражалась странная смесь страха и сосредоточенности. После секундного размышления он сказал:

— Ехать дальше.

— А что потом? Ведь мы не сможем двигаться вечно, правда?

Острая боль пронзила ладони Лукаса, которые были сейчас очень похожи на мясо по-татарски.

— У тебя есть другое предложение? — спросил он, кривясь от режущей боли.

— Знаешь, я все это время непрерывно думала... — тяжело вздохнула Софи.

— Да?

— Думала о наших шансах.

— Шансах?

— Что мы знаем об этом проклятии, или болезни, или как еще это назвать?

Лукас вновь скривился от страшной боли в обожженных пальцах. Едва сдерживая стон, он сказал:

— Похоже, мы подхватили эту заразу, черную мертвую человеческую руку. И теперь, если мы не хотим превратиться в жаркое, вынуждены все время быть в движении. Что еще нам нужно знать, по-твоему?

— Это ты серьезно? — Софи метнула на него быстрый сердитый взгляд.

— Ну, не знаю... Тогда ты скажи мне, что думаешь об этом.

— Ты заметил, оно начинается постепенно?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты заболел не сразу Только через несколько часов после того, как коснулся той руки.

— И что из этого?

— Понимаешь, мне кажется, эта штука имеет прогрессирующий характер!

Лукас на минуту задумался над ее словами, соображая, куда она клонит.

— Подожди-ка, ты говоришь, прогрессирует... значит...

— Ну да! — кивнула Софи. — Значит, может быть, пройдет само по себе.

— Значит, нам нужно...

— Нам нужно продержаться в движении до тех пор, пока не кончится действие проклятия!

Оба замолчали. Колеса тяжелого грузовика громыхали по ухабам. Лукас боролся с болью в ладонях. План казался довольно хилым. Очень и очень хилым. Просто двигаться вперед и не пробовать ничего другого казалось нелепым. А ситуация не нелепая — когда Лукас тут сидит и трясется от страха при одной мысли об остановке?

Он взглянул в сторону кабины, почувствовал вибрацию двигателя, дрожь соединений и неумолимое убывание горючего с каждой милей. Шансы...

— Помню, как-то раз, много лет назад, мой отец взял меня с собой в горы в Йосемит. — Глаза Софи затуманились. — Настоящая экспедиция. Поднялись до рассвета. Взяли с собой кучу снаряжения, нейлоновые веревки, всякие железяки. Знаешь, как люди любят такие штуки.

— Воины выходного дня, — кивнул Лукас.

— Мой отец обожал лазать по горам и, конечно же, думал, что его маленькая дочка-сорванец будет отличным напарником в скалолазании. В общем, мы нашли здоровенный каменный столб, торчащий над лесом, и отец сделал мне обвязку по всем правилам. И повел вверх по трещинам. Занятие для настоящих мужчин.

Софи замолчала и протерла глаза.

— И что? — спросил Лукас.

— На полпути к вершине, в двухстах футах от земли, что-то случилось, — сказала Софи. — Моя веревка запуталась. Я пыталась ее распутать и тут же почувствовала, что падаю. Отец вышел из себя. Он стал кричать на меня, тянуть веревку, но вышло только хуже. В общем, я пролетела примерно пятьдесят футов и приземлилась на дерево. Сломала руку и проколола легкое... Но знаешь, что мне из этого запомнилось?

— Что?

— Ощущение скольжения вниз, — сказала Софи. Глаза ее горели: она снова переживала этот момент. — Сначала я очень испугалась. Тело как льдом сковало, а сердце колотилось где-то в горле. Я старалась удержаться, но скользила все быстрее и быстрее. Но потом настал тот миг, когда я бросила бороться — умирать так умирать, чего уж там... Я сдалась... Вот это и было самое страшное ощущение. Полная потеря контроля. Сдача.

Лукас понял, о чем она говорит.

— До меня дошло.

Софи повернулась к напарнику и впилась в него взглядом.

— Лукас, я до чертиков боюсь.

Лукас в ответ взглянул так же пристально.

— Тогда мы с тобой в одном клубе. — Тут его окатила горячая волна чувства. — Мы вылезем из этого дерьма, Софи...

Она отвернулась. По щеке скатилась одна-единственная слеза, которую она тут же торопливо стерла ладонью. Внезапно лицо ее скривилось от боли.

— Твою мать!

— Что с тобой?

— Плечо свело...

— Протянуть руку помощи? — Лукас протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но Софи отодвинулась от него и как-то странно посмотрела.

— Что стряслось? — недоуменно спросил Лукас.

— Хватит с нас той, что ты уже подобрал, — криво улыбнулась Софи сквозь выступившие на глазах слезы.

— Как всегда остришь? — ухмыльнулся Лукас.

Потом он внимательно осмотрел ее руку, взял тюбик с мазью и смазал ее еще раз. Его прикосновения были осторожными и нежными.

Порывшись в кармане, он достал оттуда таблетку кодеина.

— Вот, прими.

— А что это?

— То, что на время избавит тебя от боли.

— Не хочу.

— Проглоти, легче будет!

— Не буду!

— Ну-ка, открой ротик! — Лукас поднес таблетку к ее губам.

Софи покорно вздохнула и, закрыв глаза, проглотила таблетку. Лукас протянул ей небольшую фляжку с виски, и она сделала глоток. Поморщившись, она замотала головой:

— От этого я уж точно отдам концы!

— Выживешь, — усмехнулся Лукас.

— А теперь давай посмотрим твои пальцы, — сказала Софи и стала помогать Лукасу снимать с ладоней бинты. Увидев раны, она ахнула. Пальцы опухли и готовы были загноиться. — Господи, тебе нужны антибиотики.

— Ничего, не помру, — пробормотал Лукас, у которого начала кружиться голова от пряного запаха ее волос. Что-то горячо зашевелилось в паху, и Лукас окончательно смутился. Во-первых, в такую страшную минуту, а во-вторых, это же, черт побери, напарник!

— Кажется, в аптечке где-то был флакон со спиртом, — сказала Софи, наклоняясь к ящику под кроватью. Пока она там рылась в поисках аптечки, простыня незаметно сползла с ее плеч, и Лукас увидел нежный изгиб спины и полумесяц груди.

— Не нужно, мне и так хорошо, брось... — бормотал Лукас.

Порыв был так силен, что в глазах плыло.

Наконец Софи выпрямилась, держа в руке ватный тампон, смоченный в спирте.

— Я осторожно, — сказала она.

— Ладно, давай!

Лукас протянул ей ладони и крепко закрыл глаза. Не потому, что он боялся боли или не мог смотреть на свои раны. Нет, просто иначе он не мог оторвать взгляда от Софи.

— Ай!

При первом же прикосновении тампона Лукас дернулся от жгучей боли. Мгновенно откинувшись назад, он широко раскрыл глаза. Простыня от резкого движения свалилась с плеч Софи, обнажив груди. Софи резко вздернула ее обратно, уронив тампон, и взяла мозолистые руки Лукаса в свои.

— Я сделала тебе больно?

— Все путем, — тихо произнес Лукас.

Возникла неловкая пауза. Пристально глядя в глаза Лукасу, Софи закусила нижнюю губу, потом погладила его по щеке. Ее рука была удивительно нежной и прохладной.

— Все путем, правда. — Лукас осторожно прижал своей ладонью руку Софи, все еще лежавшую на его щеке. Их взгляды встретились, и какое-то время они молча смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз.

Лукас ощущал порыв обнять, успокоить ее, прижать к своей груди и признаться наконец, что он испытывает по отношению к ней. Это была пытка. Голова у него пошла кругом, на глазах выступили жгучие слезы, по всему телу побежали мурашки. Он попытался найти слова, но чувства вдруг оказались отравлены горьким жалом реальности.

По причинам, непонятным ему самому, он не мог себе позволить ни шагу сделать в эту сторону.

Он отодвинулся и сказал:

— Лучше нам сейчас подумать, как набить брюхо какой-нибудь жратвой.

— Анхел! Ответь мне! — проник голос Флако в молчание кабины.

Анхел поспешно убавил громкость. Он не хотел беспокоить своих раненых друзей в спальном отсеке. Аккуратно взяв микрофон, он сказал:

— Слысу тебя, дядя Флако. Прием.

— Большая беда на дороге, племянник. Большая беда!

В голосе старого Флако звучала тревога.

— Цто слуцилось? — спросил Анхел.

Но прежде чем Флако успел ответить, вся кабина грузовика внезапно ярко осветилась. Источник этого света был где-то сзади. На какой-то момент яркий свет, отразившись от боковых зеркал, ослепил Анхела.

Потом раздался усиленный мегафоном голос человека, имевшего все основания преследовать «Черную Марию».