Он сидел в темноте, прислушиваясь к шуму разгулявшейся стихии. Ветер пригоршнями швырял ледяные капли дождя в хрупкие стены мотеля, где он расположился. Единственным источником света в комнате были отблески красной неоновой вывески, украшавшей стоянку автомобилей, покрытие которой напоминало теперь огромную грязную лужу. Багровые тени легли на его лицо. Дверь распахнулась, и вместе с ледяным воздухом в комнату залетели брызги дождя. Она стояла в дверном проеме, но с того места, где он сидел, обмирая от страха, ее силуэт почти невозможно было разобрать.

– Я до последнего не верил, что ты придешь, – произнес он дрожавшим от волнения голосом.

– Я тоже, – сказала она, входя в комнату и закрывая за собой дверь. – Если хочешь, можешь включить настольную лампу.

Он включил свет, но, взглянув на женщину снова, невольно подался назад. Она была обнажена. Когда она вновь заговорила, ее тон показался ему не менее холодным, чем ветер на улице.

– А я уж думала ты этого никогда не заметишь.

– Но почему… Отчего ты в таком, виде!?

– А почему бы и нет? Мне так захотелось.

– Но ведь на улице самая настоящая буря и хлещет дождь. Я не понимаю.

– А я и не рассчитывала на твое понимание. Ладно, мы будем обсуждать мою склонность к нудизму или поговорим о других, куда более важных вещах?

Он кивнул и потянулся к своим записям, лежавшим на столике рядом. На потертом ковре, устилавшем пол, вокруг босых ног женщины стали проступать влажные пятна, но она и бровью не повела, а лишь подошла ближе к кровати. Он старался не смотреть на ее мокрое обнаженное тело, но оно помимо воли снова и снова притягивало к себе взгляд. У нее была на удивление хорошо развита мускулатура, и мужчине, судя по всему, это понравилось.

– Почему ты выбрала этих людей? – спросил он. – Мне кажется, у них и без того довольно проблем… я хочу сказать, без тебя.

Она улыбнулась.

– Знаю. Все дело в проклятой лени. Они, конечно же, слишком легкая добыча, но…

Она смолкла, и мужчина повторил вопрос:

– Но что?

Она склонила голову, продолжая улыбаться.

– Их так легко напугать. Разве ты не чувствуешь их страх? Это настоящая тихая истерика…

Доктор Эндрю Мартин выпрямился на шатком деревянном стуле. Он замерз и с трудом водил ручкой по бумаге, отчего выходившие из-под пера буквы выглядели неровными и неуклюжими. За стенами мотеля ноябрьский дождь продолжал заливать Берроуз – крохотный городишко с угольными шахтами под землей, расположенный в Аппалачах на самой границе с Западной Виргинией.

– И стало быть, этот страх, эта тихая истерия каким-то образом тебя подпитывают?

– Нет. В них, разумеется, есть своя прелесть, но это не главное. С другой стороны, эти испуганные глаза, сдавленный шепоток… ты и сам видел. Согласись, это… вкусно, – произнесла она и вновь позволила себе улыбнуться. – Страх – самое изысканное лакомство на свете.

Мэрилин Уэббер растянулась на его кровати, и ее мокрое от дождя тело мгновенно увлажнило простыни. Мотель находился к югу от главной магистрали, соединявшей Берроуз со всем остальным миром. Больше в Берроузе негде было остановиться. и поэтому Фрезер, владелец мотеля, являлся самым настоящим монополистом. Разумеется, существуй здесь конкуренция, хозяева заведения подняли бы уровень обслуживания. Но кто, скажите, согласится – хотя бы временно – проживать в этом захолустье? Здесь и один мотель казался ненужной роскошью.

Он в очередной раз подумал, что не знает, по какой причине она согласилась с ним встретиться. На мгновение он представил себе, как она, обнаженная, крадется по лесу, который сплошь покрывал скалистые горы, нависшие над Берроузом. Оттуда, из леса, она наблюдала, выбирая удобный момент, чтобы нанести разящий удар, и даже разгулявшаяся стихия не могла ей помешать.

– Бедные общины вроде Берроуза запугать несложно.

По собственному опыту Эндрю Мартин знал, что это так, однако ничего не ответил женщине. Уже сам по себе приезд в Берроуз оказался пренеприятным событием. Ему было трудно поверить, что жители этого местечка тоже американцы. Там, откуда он прибыл, жить – означало иметь автомобиль размером с кита и владеть домом, обнесенным белым забором. Эта же часть Виргинии была словно на какой-то другой планете – затерянной и забытой, а люди казались настоящими инопланетянами, подчас враждебно настроенными. Местные обыватели отлично понимали, что они и Эндрю – чужаки, и смотрели на него из окон своих полуразвалившихся домишек не слишком ласково – их взгляды словно говорили: «Да, Берроуз – дыра, но с этим ничего не поделаешь. Да, мы все тут зависим от добычи угля – а стоит ему иссякнуть, весь этот город провалится в тартарары, что, возможно, и к лучшему».

– Как тебе удалось отыскать этот самый Берроуз? – спросил он.

– Я наткнулась на него случайно. Ехала себе из Нового Орлеана в Нью-Йорк и останавливалась по пути. И вот перед моими глазами предстало это местечко. В нем есть все, что требуется, верно? И нищая местная община, и полнейшее отсутствие связи с внешним миром, и унылое – до одури – существование. А люди здесь – рабы суеверий и собственных страхов, что делает их прямо-таки идеальными для нашей цели.

Мартин обдумал ее слова. Свинцовое небо над головой и серебряные нити дождя. Пустые глаза, лица аборигенов с въевшейся угольной пылью. Горы, дамокловым мечом нависшие над разномастным скоплением крохотных хрупких домишек и магазинов с пустыми полками, которое почему-то именовалось Берроузом. Воистину проклятый город, что и говорить.

– А я рада, что здесь остановилась, доктор Мартин. Меня привлекает отчаяние.

Не просто «привлекает», подумал он. Она паразитирует на этом отчаянии, питается страхами, которые сама же и порождает. И местные власти ничего не могут поделать.

А началось все с исчезновения нескольких жителей. Они пропали, словно сквозь землю провалились, и полиции оставалось лишь расписаться в собственном бессилии и утверждать, что исчезнувшие, дескать, подались в поисках лучшей доли в большие города, каковые, как известно, всегда являются приманкой для жителей местечек, подобных Берроузу.

Но все это было еще до того, как на город обрушилась болезнь. Заболевшие начали терять в весе, бледнели, у них появлялась расфокусировка зрения, как при сотрясении мозга, после чего следовал общий упадок сил и проявлялась наклонность к дистрофии. На более поздних стадиях заболевания наблюдались всякого рода умственные расстройства. Одного человека, к примеру, поймали в тот момент, когда он пытался руками разорвать себе горло.

Те, кто еще не заболел, жили в постоянном страхе сделаться изгоями, поскольку общество все больше и больше замыкалось в себе, отвергая всякого, у кого появлялся хотя бы намек на ужасные симптомы. Таким образом, заболевшие были целиком предоставлены сами себе и умирали в полнейшем одиночестве, страдая в большей степени не от самой болезни, а от того ужаса, который она в них порождала. К счастью, поражение мозга на конечной стадии заболевания избавляло страдальцев от осознания мрачной реальности, в которой им предстояло провести последние мгновения земного существования.

– И что, вас всех привлекает отчаяние?

Мэрилин Уэббер пожала плечами.

– Не могу сказать ничего определенного. Я не возьму на себя смелость отвечать за всех.

– Хорошо, тогда почему у тебя есть подобная тяга?

Мэрилин вместо ответа взглянула в окно. Даже сквозь частые струи дождя можно было разобрать буквы на красной неоновой вывеске, у авторов которой хватило наглости утверждать, что мотель Фрезера – оазис удобства и гостеприимства.

– Мне пора идти, – наконец произнесла она.

Он поднял на нее глаза:

– Ты снова сделаешь это сегодня ночью?

Она выгнула дугой бровь.

– Возможно, кто знает?

Он откинулся на спинку стула и некоторое время слушал, как дождь стучит по крыше. Потом снова спросил:

– Ты хотя бы догадываешься, что эти люди с тобой сделают, если выяснят, в чем дело?

Мэрилин покачала головой и поднялась с кровати, сразу став серьезным.

– Что они сделают? Вот новости! Главное, что сделаю я.

Мартин изо всех сил старался скрыть волнение. Ему было необходимо спросить о многом, но он чувствовал, что ему не удастся этого сделать до самой смерти.

– Мы можем еще раз с тобой увидеться?

Она ухмыльнулась.

– Что я слышу, доктор Мартин? Уж не влюбились ли вы в меня?

– Мне просто нужно с тобой о многом поговорить.

Мэрилин некоторое время молчала, погрузившись в размышления.

– Скоро я буду в Нью-Йорке и проведу там дня три-четыре. А затем исчезну. Навсегда. Но, возможно, у меня найдется капелька времени… для тебя.

Доктор Мартин воспрял.

– Ты могла бы зайти ко мне домой. Там хранятся все мои труды, и там я работаю. Я мог бы подключить кое-какую аппаратуру и…

Судя по всему, мысль ей понравилась.

– Где ты живешь?

– В Коннектикуте.

Она заметно оживилась.

– Я надеюсь, он не похож на Берроуз?

Он отрицательно покачал головой. Женщина встала. Ее изумительная упругая кожа все еще отдавала влажным блеском. Она шагнула вперед, приблизилась к мужчине и, ухватив несильно за волосы, рывком подняла его голову к себе, так что теперь он не мог отвести взгляд. Он почувствовал, как обнаженная плоть прижалась к его телу. Он был слишком напуган, чтобы позволить себе воспротивиться ей жестом или хотя бы словом.

– Ты все еще не веришь до конца в мою истинную сущность? – спросила она.

– Нет, – хриплым голосом сказал он.

– Ты поверишь, я обещаю.

Бытует мнение, что люди помнят, чем они занимались 22 ноября 1963 года – в день, когда убили президента Кеннеди. Дэррилу Г. Каммингсу об этом не забыть никогда – потом он еще долго лечился после перенесенного сильнейшего шока.

Это был первый полицейский, который утром того дня проник через разбитое окно в дом доктора Мартина в Коннектикуте. Когда он прошел в гостиную, то сцена, представшая его взору, настолько поразила его, что память о ней осталась с ним навеки, подобно незаживающей ране, выжженной на коже каленым железом.