Глава 17

К тому времени, когда Солли, повинуясь указаниям Дебби, подвез их к конкретному месту на огромном кладбище Форест Лоун, солнце уже почти опустилось за горизонт. В оранжевом освещении появились пурпурные оттенки, которые скоро начнут отливать синевой.

– Останови здесь, – приказала Дебби и вышла из машины. Лавируя между надгробными плитами и украшенными орнаментом мемориальными досками, приблизилась к нужной ей могиле. Встав над ней, замерла и не пошевелилась, даже когда Джон подошел и встал рядом. На маленькой бронзовой табличке, укрепленной в земле, значилось: Линн Филлипс. Джон разглядел также, что она скончалась этим летом в середине августа, и было этой девушке от роду двадцать три года.

– Мы с Линн некоторое время жили вместе, – пояснила Дебби. – Она была моей лучшей подругой… Понимаешь? У нас не было ни секса, ничего такого. Мы были как сестры. Друзья. – Она вздохнула, не скрывая боли. – Я помогла ей выбрать ее псевдоним – Чери Дэйн. Знаешь почему? Потому что она была просто помешана на датской вишне. Она часто ходила специально на фермерский рынок и возвращалась с полной корзинкой. И мы очень веселились по поводу этого имени, потому что знали, что парни по всей Америке сходят с ума по девушке, названной в честь датской вишенки. – На лице мелькнула улыбка, но тут же пропала.

– Что с ней случилось? Наркотики?

– Нет! – резко ответила Дебби. – Чери в этом смысле была чиста. Ну, скажем, ей еще было далеко до этого. Нет, кто-то проник в ее квартиру. Она жила в Санта-Монике. В общем, ее связали и утопили в ванне. – Она передернула плечами, стараясь скрыть охватившую дрожь. – Копам так и не удалось узнать, чьих это рук дело. Да я и не думаю, что они очень старались. Знаешь, как они нас называют? Кормом подонков. Постепенно я начинаю думать, что так оно и есть.

– Почему?

– Да… На прошлой неделе еще одна моя подружка отправилась в мир иной, – с деланной бравадой, за которой скрывалась тяжкая боль, сказала Дебби. – Джени Маккалоу. И что самое поразительное – мы все трое снимались в этом хите – «Суперплут». По крайней мере в нашем бизнесе это был хит. Его крутили повсюду. Вошел в шестерку самых дорогих видеофильмов. Не скажу, что мы получили с него огромные бабки. Кто-то, безусловно, разбогател, но отнюдь не мы. – Она опустила глаза к мемориальной дощечке. – Линн, сколько раз я тебе говорила – никогда не впускай в дом незнакомых людей! Черт побери, да она бы самому дьяволу могла дать тысячу баксов и спокойно ждать сдачи. – Дебби обратила внимание на букет свежих цветов на соседней могиле, подошла, вынула несколько цветков из вазы и положила рядом с табличкой Линн. – Вот так, детка. Пусть у тебя тоже будет красиво. Джон взглянул на часы:

– Пожалуй, нам пора. Может, успеем где-нибудь перехватить по бутерброду до самолета.

Дебби двинулась прочь от могилы, но вдруг резко остановилась и медленно огляделась вокруг. – Время синего мира, – приглушенно и с почтительностью произнесла она.

– Что? – не понял Джон.

– Синий мир, – повторила она. – Слушай. – Она приложила палец к губам.

Он повиновался. Кладбище представляло собой оазис тишины. Закат еще полыхал, отражаясь в окнах верхних этажей высоких зданий, расположенных вдали, но памятники и мемориальные доски уже погрузились в глубокие синие тени, и сам воздух, казалось, стал цвета индиго. Одинокий автомобиль медленно катил по дорожке кладбища; вечерний бриз слегка колыхал пальмовые ветви.

– Видишь? – негромко сказала Дебби. – Когда , все вокруг становится синим, кажется, что весь мир затаил дыхание. Это и есть синий мир. Мы с бабушкой любили посидеть на крылечке в сумерки. Мы качались в диване-качалке, а она пела мне песенки, которые давным-давно пела ей ее мама. Такие песни не меняются; меняются лишь голоса. – Она отвернулась и улыбнулась. Джон заметил, что она смотрит на юго-восток. – Бабушка говорила, что синий мир – это вход в ночь, но этого совсем не надо бояться. Напротив! Она говорила, что синий мир приходит снова – на рассвете, и тогда он оказывается выходом из ночи. Она говорила..: Говорила, что синим миром Господь хочет сказать нам, что новый день обязательно придет. – Взглянув на него, Дебби горько усмехнулась:

– Меня воспитали баптисткой. Дико смешно, правда?

Джону было совсем не смешно. Но он промолчал. Он лишь наблюдал за ее лицом, пока она плыла по волнам своей памяти.

– Я давно об этом не думала, – продолжала она. – Казалось, что он пропал навсегда. Этот синий мир.

Может быть… Я просто перестала смотреть… Не знаю. – Она подошла к памятнику, склонилась и провела пальцами по беломраморной резьбе. – Странно, да? Люди живут, умирают каждый день, а ты про них ничегошеньки не знаешь. Все варятся в своих делах, как в огромном кипящем котле. Хочу сказать – все мы одинаковые, да? – Она посмотрела на Лаки. Глаза ее ярко блеснули в синих сумерках. И отвела взгляд. Пальцы крепко сжимали мраморную стелу. – Я хочу выбраться из этого. Хочу.., все изменить. Что-то происходит не так. Все идет не так, и я даже не понимаю, куда все это идет. – Она низко склонила голову. Джон услышал сдавленное рыдание. Тот же самый звук заблудившегося, потерянного ребенка, который услышал он во время исповеди. Сердце его рвалось успокоить ее. Он уже сделал шаг по направлению к ней, готовый положить ей на плечо руку и признаться, что его имя не Лаки, а Джон Ланкастер и что он католический священник…

– Не трогай меня, – сказала она, не поднимая головы. – Ладно? Не трогай меня пока.

Джон остановился и убрал руку. Момент пролетел как засохший лист.

– Прости меня, – взяла она его за руку. – Я иногда стерва. – Она внимательно посмотрела ему в лицо и прикоснулась пальцем к левой щеке.. Он поморщился. – Я тебя поцарапала. Черт возьми, может, мне устроиться в женский бокс или борьбу, а?

– Меня бы это не удивило.

– Послушай… Я на тебя не сержусь. Я знала, что получить мне эту роль – очень большая проблема. Ты не виноват, что меня вышвырнули. Ты еще по-прежнему мой Лаки, да? Родственная душа?

– Конечно.

– Я тебе верю, – кивнула Дебби. Потом помолчала, глядя на виднеющуюся в отдалении могилу подруги. Синий мир уже уходил; крыло ночи начало закрывать горизонт. – Пойдем, – повлекла она его за собой к машине, где их терпеливо дожидался Солли. – Угощу тебя бургером.

В восемь сорок шесть их самолет поднялся в небо над Лос-Анджелесом. Развернувшись над залитым огнями гигантским мегаполисом, он взял курс на север.

Не было и десяти вечера, как они уже покинули международный аэропорт Сан-Франциско в белом «роллс-ройсе» Джо Синклера.

Синклер закурил сигару. Пламя спички на секунду высветило его лицо. Сверкнув глазом в сторону Джона, он переключил внимание на Дебби.

– Солли позвонил мне после вашего вылета, – подавленно проговорил Синклер. – Ох уж этот Солли! – Он покачал головой и выпустил клуб голубоватого дыма. – Даешь ему в руки биту, а он и по мячу попасть не может!

– Солли не виноват, – подала голос Дебби. Нацепив на нос темные очки, она видела во тьме только красный огонек сигары. – Они докопались, вот и все.

– Угу. – Синклер некоторое время сидел неподвижно, только огонек сигары время от времени вспыхивал.

Впереди показались огни Сан-Франциско. Джон заметил, как рука Синклера скользнула Дебби на колено. Старик успокаивающе похлопал ее:

– Не переживай, детка. Ты звезда. Дам руку на отсечение, твой фильм пойдет в трехстах кинотеатрах:. Чего еще больше хотеть?

Она не ответила. Неоновый блик высветил ее глаза под очками. Джон увидел, как она пристально смотрит на свои тесно сплетенные пальцы рук, сложенные на коленях.

– Чак! Проводи наших друзей до двери, пожалуйста! – попросил Синклер сына, когда они подкатили к дому Дебби. На улице накрапывая дождик; асфальт выглядел как черное стекло. Дебби выбралась наружу, Джон потянулся за ней, но Синклер придержал его за рукав. – Погоди, Лаки, – твердо произнес старик. Джону ничего не оставалось делать, как задержаться. – Ты гомик?

– Нет.

– Спид есть?

– Нет.

– Хорошо, потому что ты нравишься Дебби. Уж я-то вижу. Когда она делает стойку на парня, это у нее на лице написано. В кино сниматься не приходилось?

– Нет. – В горле Джона пересохло.

– Не имеет значения. Как тебе понравится предложение – вы с Деброй снимаетесь вместе, а? У тебя будет небольшая роль, но мы сделаем несколько хороших кадров и разошлем их по шикарным журналам – типа «Шика» и «Высшего общества». А потом пустим слух, что вы с Деброй и по жизни трахаетесь. Чувствуешь, в чем прелесть?

Джон мог только молча пялиться на него, широко раскрыв рот и чувствуя, как волны отвращения прокатываются по всему организму.

– Ладно, думаю, тебе надо хорошенько осмыслить эту идею. Как надумаешь, дашь знать дяде Джо. – Он отпустил рукав. – Костюм ты мне вернешь, а деньги можешь оставить. Скажем, это аванс. Годится? – Хохотнув, он хлопнул дверцей. Клуб сигарного дыма проплыл мимо ноздрей Джона и рассеялся под дождем.

Как только Джон появился на пороге квартиры Дебби, Чак нетерпеливо напомнил:

– Снимай барахлишко. Живо! – Джон направился было в ванную комнату, но Чак ухватил его за руку. – Ты что, глухой? Снимай живо! Мне пора!

Джон выпростался из чужого костюма и остался в одних трусах и носках. Чак накинул одежду на вешалку и громко сообщил:

– Дебра! Я ухожу! До завтра, детка! – Он вышел, громко хлопнув за собой дверью.

– Завтра? – Джон услышал шум воды в ванной. Войдя, он обнаружил Дебби – в лифчике, трусах и поясе для чулков – яростно чистящей зубы. – Что будет завтра?

– Рабочий день, – ответила она ртом, полным пены. Потом сплюнула в раковину и добавила:

– Съемки в Чайна-тауне. Хочешь поехать со мной, поболтаться?

– Нет. – Он прислонился к дверному косяку. Единорог, сидя в своем ящике с песком, прислушивался, как лежащий сфинкс. – Мне пора одеваться и…

– Нет! – внезапно вскрикнула Дебби. Глаза ее распахнулись. Выплюнув остатки пасты, она схватила его за руку. – Лаки, нет! Неужели ты не переночуешь со мной? Пожалуйста!

– Не могу. Правда. Я.., моя подружка…

– Ну и трахайся со своей подружкой! То есть нет, не надо тебе с ней трахаться! Лаки, мне очень нужно, чтобы ты переночевал у меня. Я не хочу оставаться одна. Ладно?

– Дебби…Я…

– Я постелила свежее белье, – продолжала она. – Пойдем покажу. – Не отпуская руки, она повлекла его за собой в спальню. Ноги не успели оказать сопротивления. Кровать была приготовлена ко сну – одно из дел, которое ей удалось совершить в процессе утренних метаний по квартире. Откинув покрывало, она продемонстрировала накрахмаленные голубые простыни. – Выбрала такие, потому что мне показалось, они очень подходят к твоим глазам. Подумала, мы можем отпраздновать…

– Сомневаюсь, что есть особый повод для праздника.

– Еще какой! – Она на секунду задумалась. – Наш самолет не разбился!

Он невольно рассмеялся. Она обвила его руками за плечи и крепко прижалась всем телом.

– Если ты не хочешь тра… Если ты не хочешь, ну, скажем, проявить нелояльность по отношению к своей подружке, я тебя понимаю. Мне это не нравится, но я могу понять. Но ведь ты можешь просто лежать со мной и обнять меня, правда, Лаки? – Она стиснула его плечи. – Лаки! Просто обнять меня? Можно?

– Хорошо, – сказал Джон в полном согласии с собственной душой.

Он улегся в постель в трусах, и она скользнула под одеяло в чем была – в лифчике, трусиках, и даже пояс оставила.

– Этакая вечеринка в пижамах, – возбужденно хихикнула она. Он устроился на подушке, ее голова в обрамлении черной гривы нашла себе местечко на его плече. Потом повернулась на бок, чтобы видеть его лицо, и положила ладонь ему на грудь.

– Мы наверняка были вместе в какой-то другой жизни, – сказала Дебби. – Может, мы были любовниками в Древнем Египте? Лаки, я хочу тебе сделать дырочку.

– Что?

– Одну дырочку. – Она прикоснулась к мочке левого уха. – Понимаешь? Хочу проколоть тебе ухо для серьги.

– Нет, спасибо.

– Ну что ты! Это же так сексуально! Ну пожалуйста! Я принесу лед, чтобы снять чувствительность, и…

– Нет!

– Либо ты дашь проколоть ухо, – с вызовом произнесла она, – либо я иду на кухню за коробкой для сладостей и достаю порошок.

Джон понял, что она не шутит. О Господи, внутренне простонал он. И закрыл глаза. Открыл их снова. Она по-прежнему ждала ответа.

– Это больно?

– Конечно! В этом все и дело! – Потом шлепнула его по животу. – Ну что ты, дурачок! От льда мочка занемеет, а иголку я прокалю на огне. – Она вскочила и побежала на кухню. Джон слышал, как она гремит там кусками льда. На полу около кровати, ближе к углу комнаты, сидел Единорог. Проклятый краб выглядел так, словно расплылся в улыбке в предвкушении интересного зрелища.

Дебби вернулась с пластиковой мисочкой, полной кубиков льда, влажным полотенцем и иголкой. Чиркнув спичкой, она подержала иглу над, огнем. Джон в это время зажимал мочку уха двумя льдышками. Потом она уселась на него верхом.

– Отлично. Поверни голову вот так. Чувствуешь? – ущипнула она мочку.

– Да, – ответил он. – Нет. Погоди. Нет, ничего не чувствую.

– Хорошо. Лежи смирно. Это одна секунда. – Она наклонилась с иглой наготове.

Он вспомнил, что именно так говорил ему дантист за мгновение до того, как боль в дупле коренного зуба чуть не помутила рассудок.

Острие иглы коснулось кожи. Бедра Дебби крепко стискивали ему грудь, мешая дышать.

– Будет немножко больно, – предупредила она, и игла вошла в плоть.

Это, должно быть, и есть любовь.

Слезы покатились из-под зажмуренных век. Он крепко прикусил нижнюю губу.

– Тихо, тихо, – г прошептала она. – Уже почти все. Игла прошла насквозь. Она вытащила ее с другой стороны и приложила к уху холодную влажную ткань, чтобы промокнуть капельки крови.

– Теперь еще раз, – предупредила она. Игла опять вошла в свежесозданное отверстие и осталась в ухе. – Я знаю парня, у которого пять серег в одном ухе. Ты не хочешь парочку?

– Нет! – воскликнул он прежде, чем эта идея могла укрепиться в ее сознании. – Одной вполне достаточно!

– По-моему, ты будешь просто замечательно выглядеть.

Наклонившись так, что волосы стали щекотать его лицо, она аккуратно принялась водить иглой в дырке – туда-сюда.

– Это чтобы отверстие не затянулось. Понимаешь, если оставить так, дырка быстро зарастает. – Она вытащила иглу и откинула волосы за спину. Джон увидел в каждой мочке ее уха по три сережки-гвоздика. Она вынула одну – слева. – Будешь носить эту. Это настоящий алмаз. Сырой алмаз, понимаешь? Но он тоже сверкает, видишь? – Она повертела серьгу перед глазами. Алмаз вспыхнул ярким блеском. Потом воткнула сережку в ухо – еще один уровень боли – и закрепила изнутри маленьким зажимом. – Вот и все.

О Пресвятая Дева Мария, подумал Джон. Кажется, я не кричал.

Она подхватила пальцем слезинку с его щеки и слизнула ее языком. Потом отложила в сторону инструмент пыток и прилегла ему на плечо. Пальцы продолжали поглаживать грудь.

Где-то посреди ночи, когда дождь барабанил в стекло, Джон проснулся и услышал сдавленные, страшные звуки. Она рыдала, повернувшись к нему спиной и уткнувшись в подушку. Он чуть-чуть шевельнулся, и плач тут же оборвался на странной ноте.

Он лежал, ощущая жжение под прикрытыми веками. Дебби Стоун выплакивала свою душу.