ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ПОСЛЕСЛОВИЕ 

Две фигуры стояли на равнине, полной обугленных руин. Женщина и маленькая девочка. Они держались за руки. Сентябрьский ветерок, по-осеннему прохладный, что-то нашептывал, проносясь сквозь остатки отдельно стоящих стен, сумрачно вздыхал около выступающих черных труб и обугленных пней.

То малое, что осталось от Вифанииного Греха, в течение долгих недель охранялось нарядами полиции и пожарной службы, которые обследовали пространство, покрытое золой и пеплом, в поисках улик, способных объяснить внезапную и страшную катастрофу. Кэй много раз расспрашивали, сначала полиция, потом репортеры. Им всем она говорила одно и то же: — Я не знаю. — Неделю тому назад репортеры начали звонить в ту маленькую однокомнатную квартирку, которую Кэй снимала в Джонстауне, — только Господь знает, как им удалось раздобыть ее телефонный номер — изводя ее днем и ночью, и обращаясь с ней, как с некой мрачной знаменитостью. Затем они начали околачиваться около той частной школы, которую посещала Лори, надеясь и ей задать вопросы, но миссис Аберкромби, благослови Господь ее душу, была прекрасная женщина, и она смогла распознать этих репортеров за милю. Несколько раз она звонила Кэй в колледж Джорджа Росса и говорила ей, что сегодня Лори будет ждать ее у задней двери, потому что там опять кто-то околачивается.

Последний раз Кэй допрашивал лейтенант Ноулесс, мужчина примерно лет пятидесяти, с волнистыми седыми волосами и синим, твердым как кремень взглядом. Он предложил ей кофе, сигарету.

— Нет, спасибо, нет. Давайте просто покончим с этим, хорошо? ответила Кэй.

— Хорошо, — сказал лейтенант Ноулесс, извиняюще улыбнулся и сел во вращающееся кресло из черного винила. — Я знаю, как болезненно это для вас…

— Тогда почему же вы продолжаете вызывать меня к себе? Конечно это болезненно!

— Что ж, я очень сожалею, — продолжал Ноулесс. — Действительно сожалею. — Его глаза показывали, что это так. — Но кажется, что вы единственный человек, который выжил после этого пожара. Ну конечно, были еще и дети. Но дети ничего не знают…

— И я тоже ничего не знаю.

— Вы не будете возражать, если я закурю?

Кэй покачала головой.

Ноулесс потянулся за пачкой «Труз» и зажигалкой.

— Все это дело кажется таким… безумным. Действительно безумным. Он зажег сигарету и отбросил пачку на другой конец своего стола. Справа от него стояли фотографии улыбающейся жены и двух детей. — Машина шерифа врезалась в бензозаправочную станцию, от него ничего не осталось. Потом это безумное место со всеми статуями и старым хламом… вокруг лежит несколько скелетов…

Она беспокойно задвигалась.

— Сожалею, — сказал Ноулесс, дымя сигаретой. — Но это и впрямь так. У одного скелета нет даже головы. Другой скелет с чем-то вроде лопаты, воткнутой во внутренности. И вы знаете как пожарники нашли вашего мужа и эту докторшу… — Он замолчал, перелистнул несколько страниц записей, лежавших перед ним.

— Драго, — сказала Кэй. — Что-то в этом имени вызывало теперь у нее озноб.

— Правильно. Ну, что ж, скажу вам, во всем этом нет никакого смысла. — Он посмотрел на нее, прищурил глаза. — И вы все еще ничего не можете вспомнить? Я имею в виду, вам совсем ничего не приходит на ум?

— Я уже рассказала вам о тех людях, которых помню. Я много раз говорила об этом. Я помню, что видела своего мужа внутри этого музея. Затем я больше ничего не помню, пока не оказалась на улице.

— Ну, а что было до этого момента? Что-нибудь помните?

Она глубоко вздохнула. О, Боже, здесь все начинало путаться. Ей казалось, что она помнит, как лежит в кровати в клинике, разглядывая тени в потолке; сиделка только что принесла ей этот ужасный с привкусом мела апельсиновый сок, и она подумала, что апельсиновый сок не годится пить на ночь, его надо пить на завтрак. Она помнила, что беспокоилась об Эване, о том, что он мог сделать в своем состоянии духа, — она никому не рассказывала об этом, — и потом ей вдруг стало неожиданно и очень странным образом холодно, и она не могла дотянуться до звонка, чтобы попросить еще одно одеяло. После этого она ничего не помнила вообще.

— Нет, — сказала она, и лицо Ноулесса приобрело разочарованное выражение.

Он затянулся сигаретой, затушил ее в пепельнице и нахмурил брови; это мрачное выражение не сходило с его лица с тех пор как началось это проклятое дело. Было так много чертовых вопросов, оставшихся без ответа! Взрыв на бензозаправочной станции; скелеты мужчины и женщины, сплавившиеся вместе, обнаруженные в развалинах этого музея; несколько женских скелетов в обуглившемся, испепеленном лесу вместе с останками лошадей, именно лошадей, а не чего-нибудь другого. В нескольких домах они нашли обезображенные огнем тела, пойманные в ловушку упавшими кусками стен и перекрытий. Деревня Вифаниин Грех была уничтожена, за исключением детей и этой женщины, сидящей перед ним. Остальные жители превратились в частицы сожженных до неузнаваемости тел. Следователь насчитал уже более пятидесяти тел. Остальные люди, жившие в деревне, просто исчезли. Странно. Это самая странная вещь, о которой он когда-либо слышал.

Пытаясь все осмыслить, он не спал ночи напролет и понял, что так и не составит себе полную картину, даже когда его группа закончит расследование. В конторе шерифа были обнаружены фрагменты какого-то альбома с газетными вырезками об убийствах и исчезновениях, датированные разными годами. Другая наполовину обуглившаяся тетрадь содержала точно просчитанные вплоть до декабря лунные фазы и дни полнолуния. Кто, к дьяволу, мог бы объяснить это? Кем же был Вайсингер, астрономом-любителем или кем-то еще? И из тех докладов, которые он видел, Кэй Рейд лежала в больнице три дня после пожара в лихорадке, она была в истерическом состоянии и все время молчала. Она жаловалась на повторяющиеся ночные кошмары: видела фигуры, стоящие над ее кроватью. Это зафиксировал кто-то из врачей в одной из медицинских карт. Кошмары — это не очень очевидные, но показательные свидетельства о серьезных травмах.

И теперь эта женщина, вероятно, единственный свидетель событий той августовской ночи в Вифаниином Грехе, сидела в его кабинете и настаивала на том, что ничего не может вспомнить. По ее лицу он видел, что сейчас она проделала мысленно длинную трудную дорогу в прошлое, но лгала ли она ему? Пыталась притвориться, что знает меньше, чем на самом деле?

Поэтому он решил пойти напрямик.

— У вас все еще бывают эти кошмары, миссис Рейд? — спросил Ноулесс, следя за ее реакцией и вынимая сигарету изо рта.

Она нахмурилась, вздрогнула, но быстро успокоилась.

— Что вы имеете в виду?

— Кошмары, которые мучили вас в госпитале? Они все еще беспокоят вас?

Кэй на мгновение задумалась.

— Нет, — наконец сказала она. — Нет, не беспокоят.

— Это приятно слышать. О чем же они были?

— Вы что, решили обменять свой значок на карету скорой психиатрической помощи?

Ноулесс улыбнулся, покачал головой.

— Нет, нет. Мне просто любопытно.

Долгое время она притворялась, что разглядывает свои ногти, все еще неуверенная в том, рассказать ему или нет. Затем расслабилась, словно бы избавляясь от мучившей ее ужасной тяжести, и посмотрела на него.

— Да, — сказала она тихо. — Эти кошмары. Сначала я боялась заснуть, потому что они приходили ко мне каждую ночь. Особенно ужасными они были, когда я находилась в госпитале, потому что мое пребывание там напоминало мне о каком-то другом месте. О клинике в Вифаниином Грехе. Я… была нездорова, и доктор поместила меня туда.

— Что было с вами неладно? — спросил Ноулесс.

Она покачала головой.

— Не знаю. Когда я пытаюсь вспомнить, что со мной произошло, мое сознание просто… ну, это похоже на то, что из моей памяти что-то выпало. Я знаю, что это звучит странно, но это похоже на то, как если бы я полностью перестала существовать. Мне было холодно, ужасно, ужасно холодно, и я находилась в полнейшей темноте. — Кэй посмотрела в лицо Ноулесса, ее взгляд был пристальным и испуганным. Ноулесс щелкнул зажигалкой, зажег еще одну сигарету. — Я не могла отыскать пути назад, сказала она, — пока не услышала, как Эван зовет меня по имени, словно он где-то далеко и пытается мне помочь. И тогда я начала пробиваться туда, к свету; я начала повторять свое имя снова и снова, и попыталась вспомнить все в своей жизни, что делало меня тем, что я есть сейчас. — Она увидела, что Ноулесс непонимающе смотрит на нее поверх сигареты, и поняла, что он, вероятно, не может ни понять, ни поверить ей. — Это было так, словно ты тонешь в ярком синем водоеме и пытаешься выплыть на поверхность, где светит солнце. — Она увидела, как он внезапно заморгал, и замолчала.

Ноулесс неловко прокашлялся и заерзал в кресле.

— И все это часть вашего кошмара?

Кэй чуть улыбнулась. — Да, правильно. — Она не будет говорить ему, что на самом деле видела во время этих ночных визитов: она, в черном одеянии, тащится по широкому вымощенному камнем коридору, с обеих сторон ее поддерживают ухмыляющиеся статуи с получеловеческими неистово горящими вулканическим огнем глазами; и в дальнем конце коридора находится черный прямоугольник. Зеркало. Когда Кэй приблизилась к нему, то поняла, что это зеркало, которое не отражало ничего, кроме своей собственной черноты, самого себя, мерцающего зла. Наклонившись вперед, она заглянула в него и увидела какую-то тень, древнюю и недобрую, переливающуюся и мерцающую, как пыль, вращающуюся саму в себе и беснующуюся в водовороте неистовой агонизирующей ненависти. Пока она вглядывалась в нее, не в силах оторваться, тень начала сгущаться, стала чем-то, карикатурно напоминающим контуры человеческого тела с ослепительными, немигающими, горящими синим светом глазами, которые, казалось, были устремлены прямо в ее душу.

И из этого зеркала вытянулась рука скелета, схватила ее за запястье и потащила к себе. И только тогда она поняла, онемев от ужаса, переходящего все границы понимания, что это было не зеркало, нет, не зеркало. Это была дверь в область существ, блуждающих в бестелесной дымке между Жизнью и Смертью. Скелет становился все сильнее и сильнее и медленно тащил ее к двери. Но она вскрикивала, вырывалась из объятий безымянного ужаса, поворачивалась и бежала обратно по коридору, даже когда статуи начинали наступать на нее, поднимая свои топоры, мечи и копья для смертельного удара.

Она всегда убегала от них.

И постепенно, с течением времени, эти кошмары исчезли. Слава Богу.

— Каковы ваши планы? — спросил ее Ноулесс.

— У меня есть квартира, — сказала Кэй. — Мне дали возможность остаться работать в колледже Джорджа Росса. Лори… все еще плачет, но я думаю, что с ней будет все в порядке. — Кэй улыбнулась или попыталась улыбнуться, потому что ее губы задрожали. — Я никогда не понимала, как люблю Эвана и как он мне нужен, пока его не стало. Иногда ночью я протягиваю руку к другому краю кровати, чтобы дотронуться до него. — Ее глаза заблестели. — Я так хочу, чтобы он оказался там. Странная и забавная штука любовь, не правда ли? Как говорит старая пословица? Никогда не знаешь, как много ты имеешь, до тех пор, пока не лишишься этого. Но он ведь не абсолютно исчез? Что имеем — не храним, потерявши — плачем.

Ноулесс сидел неподвижно в течение нескольких секунд, изучая ее лицо. Нет, решил он. Эта женщина не лгала. Сейчас, более чем когда-либо, он ощущал уверенность в том, что случившееся в Вифаниином Грехе останется для него тайной. Может быть, навсегда. «Нет, нет, — подумал он, отбрось это. Я офицер полиции и может быть однажды что-нибудь раскопаю». Он встал.

— Думаю, что это наш последний разговор, миссис Рейд. Большое спасибо, что пришли.

Две фигурки стояли на равнине посреди обугленных развалин. Женщина и маленькая девочка, державшиеся за руки.

— Мне здесь не нравится, мама, — сказала Лори. — Давай пойдем домой.

— Пойдем, моя хорошая, — нежно сказала Кэй. — Еще немного — и мы пойдем. — Они стояли на том, что осталось от Мак-Клейн-террас: у почерневших фасадов домов с обвалившимися крышами. Ничего, кроме головешек, не осталось от дома Демарджонов, словно бы сам Господь поразил его. Дом, в котором жила семья Рейдов, представлял собой один обугленный каркас: крыша обвалилась, вместо окон зияли пустые дыры. Кэй пришла в это место последний раз: после сегодняшнего дня она больше никогда не вернется сюда, их жизни заново начнутся с этого места и этого времени. Это был такой красивый домик, — думала она, глядя на руины. Такая красивая деревня. Она подошла поближе, под ногами хрустела зола и осколки стекла. Что-то зашелестело на земле перед ней, и Кэй нагнулась, чтобы поднять.

Это была страница одного из рассказов Эвана. Она могла лишь с трудом различить отпечатанные на машинке буквы, и до того, как она смогла ее прочесть, налетевший ветер превратил опаленную страницу в пепел, выхватил из ее рук и умчал прочь. Тот же ветерок пробудил к жизни призрачные голоса, и их стон начал раздаваться из каждого угла.

Кэй быстро вытерла заплаканное лицо, чтобы Лори не заметила, и сказала:

— Пойдем. Теперь лучше отправиться домой. — Они пересекли превратившийся в пепел газон и сели в подержанную «Вегу». Зола и пепел налипли на их обувь. Кэй ненадолго прижала к себе Лори, затем завела машину и оставила позади Мак-Клейн-террас.

Желтые огни мерцали на улице Блэр. Дорогу преградило препятствие из мусора и поваленных деревьев, которые еще ожидало команду уборщиков. Кэй пришлось свернуть на Каулингтон.

Проезжая мимо выжженного дотла корпуса музея, Кэй притормозила и вгляделась в него. Свернув на обочину дороги, она сидела неподвижно несколько минут, слушая гулкие удары сердца. Могила Эвана, — подумала она. Но почему? Что случилось в эти последние дни? Что продолжало настойчиво стучаться в дверь ее сознания так, что даже сейчас воспоминания об этом пытались завладеть ею? Что-то, о чем Эван все время пытался предупредить ее, а она отмела прочь и обвинила его в безумии. Ветерок с шепотом проносился по углам дома. Вверх поднимались спирали пепла, рассеивались, танцевали на ветру; одна из спиралей, захваченная ветром, обрушилась на «Вегу». Кэй почувствовала жаркий запах гари.

— Мне здесь не нравится, мама, — сказала Лори.

— Мы уезжаем, — ответила Кэй. Она отъехала с обочины и прибавила скорость. — Мы больше никогда не приедем сюда. — «Когда-нибудь я узнаю, подумала Кэй. — Когда-нибудь я найду достаточно сил, чтобы впустить в свое сознание воспоминания об этом, и пойму, что же такое увидел Эван». Она погладила волосы Лори. — Мы будем дома через несколько минут, — сказала она и поглядела на свою дочь.

Лори улыбалась. На долю секунды Кэй показалось, что она заметила что-то странное в глазах маленькой девочки, но потом Лори моргнула, и этот наполовину различимый, наполовину узнаваемый блеск в ее глазах исчез. Девочка подвинулась поближе к матери, думая о том, как сильно ей будет недоставать миссис Омариан. Миссис Омариан с этими интересными историями об этих забавных женщинах, о которых не должны знать папы.

Но почему-то Лори больше не хотелось смеяться.

Они оставили позади Вифаниин Грех.

И повернули к городу.