ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава 1
Свет. Потолок. И боль.
И Ги. Он сидит рядом у кровати и смотрит на нее, неуверенно улыбаясь.
– Привет, – сказал он.
– Привет… Но боль ужасная.
И тут она все вспомнила. Теперь все позади. Все позади. Ребенок родился.
– Все в порядке? – тихо спросила она.
– Да, все хорошо.
– Кто?
– Мальчик.
– Правда? Мальчик? Ги кивнул.
– И с ним все в порядке?
– Да.
Она закрыла глаза, потом с трудом снова открыла.
– Ты звонил насчет объявления?
– Да.
Она закрыла глаза и заснула.
Позже Розмари вспомнила еще очень многое. Лаура–Луиза сидела у ее кровати и с лупой читала журнал.
– Где он? – спросила Розмари. Лаура–Луиза вздрогнула и вскочила.
– Боже мой, дорогая, – произнесла она, и лупа повисла у нее на груди на красной плетеной ленточке. – Как ты меня напугала! Ты так неожиданно проснулась!
Розмари закрыла глаза и глубоко задышала.
– Ребенок… где он? – настойчиво повторила она.
– Подожди–ка минуточку, – заспешила Даура Луиза и повернулась, держа палец в журнале. – Я позову Ги и доктора Эйба. Они на кухне.
– Где ребенок? – снова спросила Розмари, но Лаура–Луиза уже ушла, так ничего и не ответив. Она попыталась приподняться, но снова упала на кровать, руки не слушались. Сильная боль пульсировала между ног, словно колола сотня острых ножей. Розмари лежала и вспоминала все по порядку.
Был вечер. Часы на стене показывали пять минут десятого.
Вошли Ги и доктор Сапирштейн. Оба были какие–то решительные и мрачные.
– Где ребенок? – повторила она свой вопрос.
Ги подошел к кровати, наклонился и взял ее за руку.
– Милая, – начал он.
– Где он?
– Милая… – Он хотел еще что–то сказать, но не мог и повернулся к доктору, ища в нем поддержки.
Доктор Сапирштейн внимательно посмотрел на нее. В его усах застрял кусочек кокосовой скорлупы.
– У тебя были осложнения, Розмари, – сказал он. – Но на следующие роды это не повлияет.
– Он… – Она с ужасом уставилась на доктора.
– Умер, – подтвердил тот. И кивнул.
Розмари перевела взгляд на Ги. И Ги тоже кивнул.
– У него было неправильное положение, – пояснил Сапирштейн. – В больнице я, возможно, и смог бы что–нибудь сделать, но у нас совсем не было времени везти тебя туда. А пытаться сделать что–то здесь было бы… просто опасным для твоей жизни.
– У нас с тобой еще будут дети. Как только ты немного поправишься. Я тебе обещаю, – нежно сказал Ги.
– Совершенно верно, – согласился доктор Сапирштейн. – Можно будет попробовать уже через несколько месяцев, и шансы, что повторится что–то подобное, ничтожно малы – один на тысячу. Такое случается очень редко – один раз на десять тысяч рождений. Сам же ребенок был абсолютно здоровый и нормальный.
Ги сжал ее руку и ободряюще улыбнулся.
– Как только ты поправишься… Розмари посмотрела на него, потом на доктора Сапирштейна с кусочком кокосовой скорлупы в усах.
– Вы врете. Я вам не верю. Вы оба врете.
– Милая, – начал Ги.
– Он не умер, – сказала она. – Это вы забрали его. Вы мне все врете. Вы колдуны. Вы врете. Врете! Врете! Врете!!
Ги прижал ее плечи к кровати, а доктор Сапирштейн сделал укол.
Розмари ела суп и маленькие кусочки хлеба с маслом. Ги сидел рядом и тоже ел бутерброд.
– Ты просто сошла с ума, – говорил он. – Ты совсем свихнулась. Это иногда происходит у беременных на последних неделях. Так говорит Эйб. Он даже сказал, как это называется. Какая–то там горячка, вроде истерии. И у тебя она началась в полную силу.
Розмари ничего не ответила и зачерпнула полную ложку супа.
– Послушай, – продолжил он. – Я знаю, почему ты считаешь, что Минни и Роман – колдуны, но как ты приписала к ним Эйба и меня?
Она опять ничего не ответила.
– Хотя, наверное, глупо об этом спрашивать. При горячке такой бред начинается беспричинно. – Он взял еще кусочек хлеба и откусил сначала с одного конца, потом с другого.
– Зачем ты обменялся с Дональдом Бомгартом галстуками? – спросила Розмари.
– Почему я… а это тут при чем?
– Тебе нужна была его личная вещь, чтобы они смогли наслать на него порчу и ослепить. Ги дико уставился на нее.
– Милая, о чем ты говоришь, ради всего святого!
– Ты знаешь.
– Бог ты мой! Я обменялся галстуками, потому что мне больше понравилась расцветка его галстука, а ему нравился мой. А ничего не сказал тебе, потому что это, как мне показалось, слегка отдает голубизной, и я просто постеснялся.
– А где ты достал билеты на «Фантастике»?
– Что?
– Ты сказал, что тебе их дал Доминик, а он ничего не давал.
– О Господи! И поэтому я стал колдуном? Да мне их дала девушка по имени Норма, фамилии не помню, мы с ней познакомились на прослушивании, ну и выпили по паре коктейлей. Ну, а Эйб–то что натворил? Как–нибудь по–особому завязал шнурки на ботинках?
– Он пользуется таннисовым корнем. А это дьявольская вещь. Его медсестра сказала мне, что от него так пахнет.
– Может быть, Минни тоже подарила ему амулет, как и тебе. Ты хочешь сказать, что им пользуются только колдуны? Это даже странно!..
Розмари промолчала.
– Давай, милая, называть вещи своими именами. У тебя была обыкновенная предродовая горячка. А теперь ты отдохнешь как следует, и все пройдет. – Он нагнулся и взял ее за руку. – Я знаю, что с тобой сейчас стряслось самое ужасное в жизни. Но с этого момента все будет хорошо. Фирма «Уорнер» вот–вот предложит мне большую роль, и компания «Юниверсал» тоже мной заинтересовалась. Я быстро пойду в гору, и скоро мы уедем из этого города, поселимся в Беверли–Хиллс. У нас будет бассейн, собственный сад с травами и все такое прочее. И дети тоже, Ро. Честное слово! Ты же слышала, что сказал Эйб. – Он поцеловал ей руку. – Ну, мне пора бежать на работу завоевывать себе популярность.
Он встал и направился к двери.
– Я хочу посмотреть твое плечо.
– Да ты что?
– Да. Дай мне посмотреть. Левое плечо. Гц озабоченно посмотрел на нее и сказал:
– Ну хорошо. Все, что ты пожелаешь. Он расстегнул воротник и снял через голову голубую вязаную рубашку. Под ней была еще белая майка.
– Обычно я люблю это делать под музыку, – улыбнулся он, снял майку, подошел к кровати, нагнулся и показал Розмари левое плечо. Никакого знака там не было. Просто маленький след от прыщика. Потом он продемонстрировал ей правое плечо, грудь и спину.
– А остальное потом, – пошутил Ги.
– Хорошо.
Он добродушно усмехнулся.
– А теперь вопрос: мне можно одеться или идти прямо в таком виде и перепугать насмерть Лауру–Луизу?
Грудь Розмари наполнялась молоком, и надо было ее опорожнять. Доктор Сапирштейн показал ей, как пользоваться резиновым отсосом для молока, напоминавшим стеклянный клаксон. Несколько раз в день к ней приходила Лаура–Луиза, или Хелен Виз, или кто–нибудь еще с небольшой мензуркой. Она сцеживала из каждой груди одну–две унции чуть зеленоватой жидкости, пахнущей таннисовым корнем. Когда прибор и мензурку уносили, Розмари снова ложилась в постель и едва сдерживала слезы, разбитая и одинокая.
Заходили Джоан. Элиза и Тайгер, минут двадцать она разговаривала по телефону с Брайаном. Присылали цветы – розы, гвоздики и желтые азалии – от Аллана, Майка и Педро, и еще от Лу и Клаудии. Ги купил новый телевизор и пульт дистанционного управления к нему, который он поставил рядом с кроватью. Розмари смотрела разные передачи, ела и принимала таблетки, которые ей давали.
Пришло письмо с соболезнованиями от Минни и Романа – по странице от каждого. Они писали из Дубровника.
Постепенно швы перестали болеть.
Как–то утром, недели через две или три, ей послышался за стеной детский плач. Она выключила у телевизора звук и прислушалась. Где–то вдалеке действительно плакал ребенок. Или нет? Розмари встала с кровати и отключила кондиционер.
И тут вошла Флоренс Гилмор с отсосом и чашечкой для молока.
– Вы слышите голос ребенка? – спросила ее Розмари.
Обе прислушались.
– Нет, дорогая, не слышу, – простодушно призналась Флоренс. – Ложись в кровать, тебе нельзя много ходить. Зачем ты выключила кондиционер? Не стоит, день сегодня ужасный. Все просто умирают от жары.
Днем она опять услышала плач, и по непонятной причине молоко тут же начало прибывать.
– Новые жильцы въехали, – неожиданно сообщил вечером Ги. – На восьмой этаж.
– И у них есть ребенок, – добавила Розмари.
– Да. Откуда ты знаешь?
Она с усмешкой посмотрела на него.
– Я его слышала.
Плач был слышен и на следующий день. И через три дня тоже.
Розмари перестала смотреть телевизор и держала в руках книгу, делая вид, что занята чтением, а сама все слушала и слушала…
Ребенок был не на восьмом этаже, а где–то совсем рядом.
И более того: как только начинался плач, ей всякий раз приносили чашечку и прибор, а через несколько минут после того, как молоко уносили, плач прекращался.
– А что вы с ним делаете? – спросила она как–то Лауру–Луизу, отдавая ей мензурку с шестью унциями молока.
– Что? Выливаем, конечно, – ответила та и вышла.
В следующий раз перед тем, как отдать Лауре–Луизе молоко, Розмари сунула в мензурку грязную чайную ложку из–под кофе.
Лаура–Луиза тут же выхватила у нее чашечку.
– Не делай этого! – И немедленно вынула ложку.
– А какая вам разница? – удивилась Розмари.
– Это же грязная ложка, вот и все, – ответила Лаура–Луиза.
Глава 2
Ребенок не умер.
Он был в квартире Минни и Романа.
Они держали его там, кормили молоком и заботились о нем, потому что – это она хорошо помнила из книги Хатча – скоро будет первое августа, их особый день, праздник Ламмас или Лимас, когда надо проводить специальные ритуалы… Или же они берегли его для Минни и Романа, дожидаясь, пока те вернутся, чтобы разделить жертву на всех.
Он был жив. Розмари перестала глотать таблетки, которые ей приносили. Она прятала таблетку в ладонь и делала вид, что глотает ее, а потом засовывала подальше под матрас.
И скоро она почувствовала, что к ней возвращаются силы.
Держись, Энди! Я иду на помощь!
Доктор Хилл дал ей хороший урок. Теперь она ни к кому не будет обращаться за помощью и спасением. Ни в полицию, ни к Джоан, ни к Дунстанам или Грейс Кардифф, ни даже к Брайану. Ги был прекрасным актером, доктор Сапирштейн – слишком известным врачом, и оба они убедят кого хочешь, даже Брайана, что у нее какая–нибудь горячка из–за того, что она потеряла ребенка. На этот раз она все сделает сама и самым длинным и острым ножом отгонит прочь этих маньяков. Теперь, считала Розмари, ее положение было более выгодным: она знала все, а они об этом даже не подозревали. Она догадалась и о тайном ходе между квартирами: ведь тогда она заперла дверь на цепочку, и тем не менее все они оказались здесь. Значит, есть потайной ход.
И единственное место для него – это стенной шкаф, который когда–то забаррикадировала миссис Гардиния, тоже умершая от их заклинаний, как и Хатч. Шкаф был заделан, когда квартиру делили на две части. Но если миссис Гардиния принадлежала к их обществу – ведь Терри говорила, что она делилась с Минни своими травами, – тогда очень уместно было разобрать перегородку и таким образом путешествовать из квартиры в квартиру: это и экономило время, и сберегало от любопытных глаз соседей.
Ход наверняка должен быть через шкаф.
Когда–то давным–давно ей снилось, что ее проносят через этот шкаф. Но это был не сон, а знак свыше, и теперь, когда пришла необходимость, она, слава Богу, вспомнила о Нем. Отец небесный, прости мне мои сомнения! Прости меня за то, что я отвернулась от тебя, и помоги мне, помоги мне в час нужды! О, Иисус, милый мой Иисус, помоги мне спасти моего невинного ребенка!
Конечно, ответ скрывался в таблетках. Розмари просунула руку под матрас и одну за другой извлекла их оттуда. Восемь штук, все одинаковые – маленькие белые таблетки с полоской посередине, чтобы удобнее было разламывать пополам. Что бы это ни было, три таблетки в день делали ее беспомощной и послушной, а восемь сразу наверняка усыпят надолго Лауру–Луизу, или Хелен Виз, или кто там сегодня придет. Она отряхнула их, завернула в бумагу и положила в коробку с салфетками.
Притворяясь покорной и беспомощной, Розмари продолжала принимать пищу, смотрела журналы и сцеживала молоко.
Когда план окончательно созрел, оказалось, что с ней будет сидеть Лия Фаунтэн. Она пришла сразу же, как только Хелен Виз унесла молоко, и сказала:
– Привет, Розмари! Сегодня моя очередь дежурить возле тебя. Я вижу, у тебя тут настоящий кинотеатр на дому! Сегодня есть что–нибудь интересненькое?
В квартире больше никого не было. Ги ушел на встречу с Алланом, им надо было договариваться о каких–то контрактах.
Розмари с миссис Фаунтэн смотрели кино, а в перерыве Лия пошла на кухню и вернулась с двумя чашками кофе.
– Что–то я немного проголодалась, – заявила Розмари, когда Лия поставила напитки на маленький столик. – Вас не очень затруднит сделать мне пару бутербродов с сыром?
– Ну, конечно же, нет, милая, – с радостью согласилась Лия. – Ты как любишь: с салатом или с майонезом?
Лия снова пошла на кухню, и как только дверь за ней затворилась, Розмари вынула из коробки с салфетками свернутую бумажку. В ней накопилось уже целых одиннадцать таблеток. Она высыпала их в чашку Лии, размешала своей ложкой, а потом быстро вытерла ложку салфеткой. Затем она подняла свою чашку, чтобы отпить немного кофе, но от волнения ее руки так сильно дрожали, что Розмари была вынуждена немедленно поставить чашку назад на столик.
Однако когда Лия вернулась с бутербродами, Розмари уже успокоилась и с безразличным видом попивала свой кофе.
– Спасибо, Лия, – поблагодарила она. – Бутерброды с виду просто потрясающие. Правда, кофе немного горчит. Наверное, слишком долго настаивался.
– Хочешь, я сварю новый? – предложила Лия.
– Нет, и этот сойдет.
Старуха присела на стул рядом с кроватью, взяла свою чашку, попробовала напиток и недовольно сморщила нос.
– Да уж, вкус действительно не блещет… – согласилась она.
– Ничего, пить можно, – улыбнулась Розмари. Начался новый фильм, после двух частей которого Лия стала тихонько посапывать и клевать носом. Она отставила чашку и блюдце на столик, и Розмари заметила, что ее кофе выпит почти до конца. Розмари не спеша доела свой бутерброд, рассеянно наблюдая, как на экране весело танцуют в нереальном феерическом мире актеры.
Через минуту сон окончательно свалил Лию.
– Лия? – осторожно позвала Розмари.
Старушка громко храпела, уронив подбородок на грудь, руки безвольно лежали на коленях ладонями вверх. Ее сиреневый парик сполз на лоб, и на затылке стали видны реденькие седые волосы Розмари осторожно встала с кровати, надела шлепанцы и облачилась в бело–голубой халат, недавно купленный Специально для больницы. Тихо выскользнув из спальни, она на цыпочках прошла через всю квартиру ко входной двери и закрыла ее на засов и цепочку.
В кухне из набора ножей она выбрала самый длинный и острый, с чуть загнутым кончиком и тяжелой костяной ручкой на медной заклепке. Крепко сжимая его в опущенной вниз руке, Розмари направилась к стенному шкафу.
Как только она открыла его, так сразу же поняла, что не ошиблась. Полки выглядели очень аккуратно уложенными, но были не на своих местах. Полотенца лежали там, где должны были лежать одеяла.
Розмари отложила нож в сторону и осторожно вынула из шкафа все, за исключением верхней полки, сложила на пол белье и полотенца, всякие коробочки, а потом вынула и сами оклеенные полосатой бумагой доски, которые они с Ги вставили когда–то сюда.
Задняя часть шкафа представляла собой белую панель, окаймленную лепными украшениями. Подойдя к ней вплотную, Розмари увидела, что там, где панель соприкасается с лепным багетом, заметна глубокая щель. Она нажала на панель посильнее, и та медленно пошла одной стороной внутрь. Дальше в темноте виднелся второй стенной Шкаф и светящееся пятнышко замочной скважины, через которую она разглядела футах в двадцати от себя старинный комод, стоящий в нише в квартире Романа и Минни.
Розмари толкнула дверь, и та поддалась.
Она закрыла ее, вернулась в свой шкаф, взяла нож и после этого снова пошла вперед, сперва лишь немного приоткрыв дверь, а потом распахнула ее настежь и вышла, держа нож перед собой.
В прихожей было пусто, но из гостиной слышались голоса. Направо находилась ванная – дверь нараспашку, но свет потушен. По левую сторону – спальня, там горел ночник. Но ни кроватки, ни ребенка не было.
Она осторожно двинулась по коридору. Дверь справа была заперта, слева стоял еще один шкаф.
Над ним висела картина, изображающая горящую церковь. Небольшая, но очень выразительная. Раньше на этом месте был лишь пустой крюк, сейчас же она увидела на нем эту страшную картину. Из окон церкви вырывались желтые и оранжевые языки пламени и поднимались в небо, освещая черный остов провалившейся крыши.
Где–то она уже видела эту горящую церковь…
В своем сне. Когда ее пронесли через шкаф. Ги и кто–то еще. Она тогда была очень пьяная. И очутилась в большом танцевальном зале, где горела церковь… Где горела вот эта церковь.
Как же это могло быть?
Неужели ее действительно пронесли через этот шкаф и она видела настоящую картину?
Найди Энди. Найди Энди. Найди Энди.
С высоко поднятым ножом Розмари продолжала медленно двигаться по коридору. Все двери были заперты. Она увидела еще одну картину: голые мужчины и женщины пляшут, встав в круг. Впереди – холл и входная дверь, направо – арка, ведущая в гостиную. Голоса стали громче.
– Может, он еще самолет ждет! – сказал мистер Фаунтэн, после чего послышался смех и шиканье.
В том сне Джеки Кеннеди ласково поговорила с ней в танцевальном зале, а потом ушла, но все остальные были на местах – целое собрание, – они встали обнаженные в круг и начали петь. Неужели это происходило на самом деле? Роман в черной робе, рисующий таинственные знаки на ее животе, и доктор Сапирштейн, держащий чашу с красной краской.
Красная краска?.. Кровь!
– Какого черта, Гайато, – сказала Минни, – ты из меня делаешь посмешище? Вешаешь лапшу на уши, как теперь модно говорить.
Минни? Уже вернулась из Европы? И Роман тоже? Но только вчера она получила от них открытку из Дубровника, где они пишут, что остаются там!
Может быть, они вообще никуда не уезжали?
Розмари стояла около арки и уже видела книжные полки, журнальные столики и ящики, заваленные газетами и конвертами. Собравшиеся находились в другом конце; гости негромко разговаривали и смеялись. Позвякивал лед в стаканах.
Она крепче сжала рукоятку ножа и шагнула вперед. И тут же остановилась, не поверив своим глазам.
Возле огромного занавешенного окна стояла черная детская коляска. Черная! С черными кружевами и черной бахромой. Едва заметные серебряные нити украшали черную ткань.
Умер? Нет, несмотря на испуг, она все же заметила, что и ткань, и бахрома немного подергиваются и трепещут.
Он там, внутри. В этой чудовищней колдовской коляске!
Над коляской было укреплено перевернутое серебряное распятие, привязанное к пологу черной бархатной лентой.
Мысль о том, что ее ребенок лежит среди такого ужаса и кощунства, страшно перепугала ее, и Розмари чуть не заплакала. Ей захотелось просто забиться в угол и разрыдаться, сложить оружие перед таким изощренным и невыразимым злом. Но она сдержалась: закрыла глаза и всем сердцем взмолилась, призывая на помощь деву Марию. Она собрала всю свою ненависть и отчаяние – ненависть к Минни, Роману, Ги, Сапирштейну – ко всем, кто входил в этот кошмарный заговор против Энди, ко всем, кто хотел использовать его для своих жутких кровавых обрядов. Она вытерла взмокшие ладони о халат, откинула назад волосы, сжала рукоятку ножа и смело выступила вперед, чтобы каждый из них увидел ее.
Но как ни странно, они заметили ее не сразу, а довольно долго еще продолжали беседовать, внимательно выслушивая друг друга, и невозмутимо пить коктейли. В общем, приятно проводили время, обращая на нее не больше внимания, как если бы она была привидением, или все это ей только снилось: Минни, Роман, Ги (он же ушел узнать насчет контрактов!), мистер Фаунтэн, Визы, Лаура–Луиза и ученый японец в очках – все они собрались под большим портретом Адриана Маркато, который висел в литой черной раме над горящим камином. Лишь он один сейчас смотрел на нее, величественный и неподвижный. Но он был только рисунком.
Потом ее заметил Роман. Он отставил свой стакан и дотронулся рукой до Минни. Наступила тишина, и те, кто раньше сидел к ней спиной, теперь тоже повернулись. Ги хотел было встать, но, видимо, передумал. Лаура–Луиза зажала обеими руками рот и приглушенно взвизгнула. А Хелен Виз спокойным голосом заговорила:
– Ступай назад в кровать, Розмари. Ты же знаешь, тебе нельзя много ходить. – Она или сошла с ума, или пробовала хитроумный психологический ход.
– Это мать? – тихо спросил японец, и когда Роман кивнул, зашипел: «Ш–ш–ш–ш», – и посмотрел на Розмари с интересом.
– Она убила Лию, – дрожащим голосом сказал мистер Фаунтэн и медленно встал. – Она убила мою Лию! Ты убила ее? Где она? Ты убила мою Лию?
Розмари окинула их взглядом. Ги стоял покрасневший до ушей.
Она крепче сжала рукоятку ножа.
– Да. Я убила ее. Я заколола ее насмерть. Потом я вымыла нож и теперь я зарежу любого, кто ко мне приблизится. Скажи им, Ги, какой у меня острый нож!
Он ничего не ответил. Мистер Фаунтэн сел, схватившись рукой за сердце. Лаура–Луиза пронзительно завизжала.
Наблюдая за ними, Розмари перевела взгляд на коляску.
– Розмари… – начал Роман.
– Замолчите!
– Прежде чем ты посмотришь на…
– Заткнитесь. Вы в Дубровнике. Я вас вообще не слышу.
– Оставь ее, – сказала Минни.
Розмари подошла к коляске, взялась за ручку и осторожно развернула ее к себе. Пружины жалобно заскрипели.
В коляске в крохотных черных варежках на резинках лежал сонный милый розовый Энди, закутанный в чистое черное одеяло. У него была целая копна огненно–рыжих волос, шелковистых и аккуратно причесанных. Энди! О, Энди! Она бросилась к нему, позабыв обо всем и отложив нож в сторону. Мальчик посмотрел на нее и надул губки. Глаза у него были золотисто–желтые, без белков, с вертикальными черными зрачками.
Розмари с ужасом смотрела на него.
Ребенок перевел взгляд своих золотисто–желтых глаз на раскачивающееся перевернутое распятие.
Розмари уставилась на собравшихся, схватилась за нож и закричала:
– Что вы сделали с его глазами?! Все зашевелились и в замешательстве посмотрели на Романа.
– У него глаза его отца, – с гордостью сказал он. Розмари взглянула на малыша, на Ги – тот все время прятал лицо, – потом снова на Романа.
– О чем вы говорите? У Ги карие глаза, и они нормальные! Что вы с ним сделали, вы, маньяки?! – Она шагнула от коляски, готовая убить любого из них.
– Его отец – Сатана, а не Ги, – торжественно произнес Роман. – Сатана его отец, он пришел к нам прямо из ада и породил Сына от смертной женщины! Чтобы отомстить за несправедливость, которую так долго терпели его верные поклонники!
– Слава Сатане! – истошно завопил мистер Виз.
– Сатана его отец, а имя ему Адриан! – закричал Роман. Голос его становился все громче, слова приобретали значительность и вес. – Он опрокинет Всевышнего и разрушит храмы его! Он вернет славу презренным и отомстит во имя измученных и сожженных!
– Слава Адриану! – с ликованием воскликнули одновременно все гости. – Слава Адриану! – А потом: – Слава Сатане! Слава Адриану! Слава Сатане!
Розмари покачала головой, – Нет, этого не может быть.
– Из всего мира он выбрал тебя, Розмари, – вкрадчиво заговорила Минни. – Из всех женщин на этом свете он выбрал именно тебя! Он привел вас с Ги в эту квартиру. Он заставил эту дуру, как ее там – Терри, – испугаться, и нам пришлось поменять свои планы. Он устроил все так, потому что хотел, чтобы именно ты стала матерью его единственного живущего на Земле сына.
– Сила его растет, – грозно добавил Роман.
– Слава Сатане! – воскликнула Хелен Виз.
– Его власть будет длиться до конца дней.
– Слава Льявору! – поддержал японец. Лаура–Луиза отняла руки от лица. Ги исподтишка посмотрел на Розмари.
– Нет, – повторила она и опустила нож. – Нет. Не может быть. Нет.
– Подойди и посмотри на его руки, – сказала Минни. – И на его когти тоже.
– И на его хвост, – добавила Лаура–Луиза.
– И на крошечные рожки, – закончила Хелен Виз.
– Бог мой! – охнула Розмари.
– Бог умер, – уверенно произнес Роман. Она повернулась к коляске, а потом снова к собравшимся.
– Бог мой! – и закрыла лицо руками. – Бог мой! – Розмари подняла кулаки и закричала, закинув голову к потолку. – Боже мой! Боже! Боже!..
– Бог умер! – прогремел Роман. – Бог умер, а Сатана живет! Адрианов год по Земле идет! Настал год номер один, первый раз властвует наш Господин! Дьявол в силе. Бог в могиле!
– Слава Сатане! – закричали все. – Слава Адриану! Слава Адриану! Слава Сатане! Розмари в ужасе отступила.
– Нет! Нет! – она отходила все дальше и дальше, пока не оказалась между двух карточных столиков. Сзади кто–то подставил кресло, и она беспомощно опустилась в него, молча уставившись на них.
– Нет! – еле слышно прошептала она.
Мистер Фаунтэн бросился из квартиры. Ги и мистер Виз поспешили вслед за ним.
Подошла Минни, кряхтя подняла нож и отнесла его в кухню.
Лаура–Луиза приблизилась к коляске и, корча всякие рожицы, начала по–хозяйски раскачивать ее. Зашелестела ткань, заскрипели колеса.
А Розмари сидела и смотрела в пустоту, без конца повторяя:
– Нет, нет, нет…
Сон. Тот самый сон. Так, значит, все это было на самом деле. И те желтые глаза, в которые она заглянула…
– Боже мой, – тихо произнесла она. Роман подошел поближе.
– Клэр преувеличивает, что у него сердце остановится из–за Лии. На самом деле он не очень о ней скорбит. Никто здесь ее не любил, она была слишком скупа. Как в эмоциях, так и в деньгах. Помоги нам, Розмари, будь Адриану настоящей матерью, и мы сделаем так, что ты не будешь наказана за убийство. Никто ничего не узнает. Ты можешь не вступать в наше общество, если не хочешь, просто будь матерью своему сыну. – Он нагнулся и тихо шепнул: – Минни и Лаура–Луиза уже слишком старые. Это было бы несправедливо.
Она взглянула на него, и Роман сразу выпрямился.
– Подумай, Розмари.
– Я не убивала ее.
– Что?
– Я только подмешала ей в кофе таблетки, и она заснула.
– Правда?
В дверь позвонили.
– Извини, – оказал Роман и пошел открывать. – Все равно, ты подумай.
– Боже мой! – твердила Розмари.
– Перестань повторять «Боже мой», или мы убьем тебя, – пригрозила Лаура – Луиза, еще сильнее раскачивая коляску. – Даже если останемся без твоего молока.
– Лучше ты замолчи, – строго сказала Хелен Виз и протянула Розмари влажный носовой платок. – Розмари – его мать, и неважно, как она ведет себя. Мы должны уважать ее. Помни об этом.
Лаура–Луиза пробормотала в ответ что–то невнятное.
Розмари вытерла лоб и щеки прохладной тканью. Японец, сидевший на подушке напротив нее, поймал ее взгляд и тепло улыбнулся. Он держал на коленях открытый фотоаппарат, в который как раз заправлял пленку, а затем, не переставая улыбаться, указал ей на коляску. Розмари опустила глаза и тихо заплакала. Но потом вытерла слезы.
Вошел Роман, ведя с собой дюжего красивого загорелого человека в белоснежном костюме и таких же ботинках. Он нес большую коробку, обернутую в голубую бумагу с нарисованными на ней плюшевыми мишками. Из коробки неслась музыка. Собравшиеся дружно обступили его со всех сторон, и каждый старался поздороваться с гостем за руку. Слышались обрывки фраз: «Волновались… удовольствие… аэропорт… Ставропулос… случайно».
Лаура–Луиза поднесла коробку к коляске. Она показала ее ребенку, потом потрясла, чтобы он услышал музыку, и положила ее на подоконник, где уже лежало много похожих разноцветных коробок и несколько черных, перевязанных черными лентами.
– В ночь на двадцать шестое июня, – гордо сообщил Роман. – Как раз через полгода после… вы помните чего. Это поистине превосходно!
– А почему вы так удивлены? – спросил незнакомец, протягивая ему обе руки. – Разве Эдмонд Лотреамон не предсказал двадцать шестое июня еще триста лет тому назад?
– В самом деле, – согласился Роман, улыбаясь. – Просто странно, что это предсказание сбылось с такой точностью.
Все рассмеялись.
– Пойдемте, милый Друг, – продолжал он, увлекая гостя за собой. – Вы должны увидеть Ребенка.
Они подошли к коляске, возле которой уже стояла довольная Лаура–Луиза, и заглянули в нее. Через несколько секунд новый гость опустился перед младенцем на колени.
Вошли Ги и мистер Виз.
Они задержались под аркой, пока новый гость не поднялся. Потом Ги подошел к Розмари.
– С Лией все в порядке, – шепотом сообщил он. – Там сейчас Эйб. – Он стоял, потупив глаза и нервно потирая руки. – Они мне обещали, что ничего плохого тебе не сделают, и, как видишь, не сделали. Представь себе, что ребенок родился бы и умер; тогда ведь было бы то же самое, верно? А зато теперь мы столько всего получаем взамен, Ро!
Розмари положила платок на стол и, внимательно посмотрев на мужа, плюнула ему прямо в лицо.
Он покраснел и отвернулся, неуклюже вытираясь. Роман схватил его за руку и представил новому гостю, Аргирону Ставропулосу.
– Вы должны очень гордиться, – сказал Ставропулос, пожимая Ги руку двумя своими. – А это мать? Но почему же?.. – Но тут Роман оттащил гостя в сторону, что–то шепча ему на ухо.
– Вот, – сказала Минни и предложила Розмари чашку горячего чая. – Выпей, и тебе станет легче.
Розмари недоверчиво уставилась на желтоватую жидкость.
– Что это? Таннисовый корень?
– Нет, – ответила Минни. – Это чай с лимоном и сахаром. Самый обыкновенный чай. Выпей. – И она поставила чашку на стол рядом с платком.
Теперь нужно убить его. Это вполне очевидно. Надо только выждать, пока все отойдут в другой конец комнаты, броситься вперед, оттолкнуть Лауру–Луизу, схватить это исчадье ада и выкинуть в окно. А потом и самой выпрыгнуть вслед за ним. «Мать убивает ребенка и кончает жизнь самоубийством в Брэмфорде». Спасти мир черт знает от чего. Хвост… Крошечные рожки… Какой ужас! Ей хотелось закричать и умереть прямо здесь же. Она так и сделает: выкинет его и выпрыгнет сама.
Все с улыбками окружили его. Для них это был просто приятный вечер с коктейлями. А японец постоянно фотографировал: Ги, Ставропулоса, Лауру–Луизу с ребенком на руках.
Розмари отвернулась, не желая ничего этого видеть.
Глаза! Как у зверя, как у тигра, а не как у человека!
Да он и не человек вовсе. Только наполовину.
А каким он казался милым, пока не раскрыл свои дикие желтые глаза! Крошечный подбородок, почти как у Брайана, милый ротик и такие замечательные рыжие волосы… Как хочется еще раз посмотреть на него, только если он не будет раскрывать свои звериные желтые глаза.
Розмари попробовала чай. Это действительно был самый обыкновенный чай.
Нет, она не сможет выкинуть его в окно. Ведь это ее ребенок, и неважно, кто его отец. Надо пойти к понимающему человеку, например, к священнику. Да, вот и ответ сам пришел: к священнику. Эту проблему должна решать церковь. Пусть думают Папа Римский и кардиналы, а не глупая Розмари Рейлли из Омахи.
Убивать нельзя.
Она выпила немного чая.
Ребенок захныкал, потому что Лаура–Луиза слишком сильно трясла коляску. Только идиотка могла так качать.
Розмари не в силах была смотреть на это и подошла ближе.
– Уйди отсюда! – истерично выкрикнула Лаура–Луиза. – Не подходи и близко к нему. Роман!
– Вы его очень быстро качаете, – сказала Розмари.
– Сядь назад! – Лаура – Луиза снова обратилась к Роману: – Уберите ее отсюда. Пусть идет к себе.
– Она слишком сильно его качает, – объяснила Розмари. – Поэтому он хнычет.
– Это не твое дело! – огрызнулась Лаура–Луиза.
– Пусть Розмари покачает его, – предложил Роман.
Лаура–Луиза исподлобья уставилась на него.
– Иди, – повелительно сказал ей Роман и встал рядом с коляской. – Садись с остальными. А Розмари его убаюкает.
– Но она может…
– Садись с остальными, Лаура–Луиза. Она недовольно фыркнула и отошла.
– Покачай его, – сказал Роман Розмари и улыбнулся. Потом слегка подтолкнул к ней коляску.
Но она лишь молча стояла, не решаясь пошевелиться.
– Вы хотите, чтобы я… стала его матерью?
– А разве ты ему не мать? Покачай его, а то он жалуется.
Розмари с опаской взялась за черную ручку и закрыла глаза. Некоторое время они качали вдвоем, а потом Роман убрал руки. Розмари взглянула на малыша, увидела желтые глаза и со слезами отвернулась к окну.
– Надо смазать колеса. Его раздражает скрип, – тихо сказала она.
– Хорошо, – согласился Роман. – Вот видишь? Он перестал плакать. Он знает, кто ты такая.
– Не говорите ерунду. – Розмари снова посмотрела на ребенка.
Тот внимательно следил за ней. Теперь, когда она уже была подготовлена, глаза сына показались ей не такими уж страшными. Просто она немного испугалась от неожиданности. По–своему они даже симпатичные.
– А что у него с ручками? – спросила она.
– Они очень милые, – ответил Роман. – У него есть маленькие коготки – совсем крошечные и перламутровые. А варежки только для того, чтобы он случайно не оцарапался, а так ручки очень даже милые.
– Он чем–то обеспокоен, – заволновалась Розмари. Подошел доктор Сапирштейн.
– Вот это сюрприз, – радостно улыбнулся он.
– Убирайтесь отсюда, – возмутилась Розмари. – Или я вам тоже плюну в лицо.
– Уйди, Эйб, – посоветовал Роман.
Сапирштейн понимающе кивнул и отошел в сторону.
– Ты не виноват, – говорила она ребенку. – Ты совсем не виноват. Я на них сержусь, потому что они меня обманывали и водили за нос. А ты не волнуйся, я тебе ничего плохого не сделаю.
– Он знает это, – одобрительно произнес Роман.
– Тогда почему он так нервничает? Бедняжка. Вы только посмотрите на него – Одну минуточку, – вежливо прервал ее Роман. – Мне надо посмотреть, как там гости. Я сейчас вернусь. – И оставил Розмари одну у коляски.
– Честное слово, я тебе ничего плохого не сделаю, – повторила она, нагнулась и развязала ленточку у шеи ребенка. – Лаура–Луиза очень туго здесь завязала, да? Я немного ослаблю, и тебе будет легче дышать. У тебя очень привлекательный подбородок, ты знаешь об этом? У тебя, правда, странные желтые глазки, но зато подбородок очень даже симпатичный.
Она снова завязала ленту.
Бедная крошка!
Он не может быть плохим, просто не может. Даже если он наполовину и Сатана, то другая–то половина ведь ее! И это разумная половина, нормальная, человеческая. И если она будет сражаться с той плохой половиной, распространять доброе влияние…
– А у тебя есть своя комната, ты знаешь? – спросила Розмари, поправляя одеяло, которое тоже было затянуто слишком туго. – Там желто–белые обои и беленькая кроватка, и нет там ничего черного, совсем ничего. Когда ты захочешь есть, я тебе все покажу. А если тебе интересно, то я – та самая дамочка, которая поставляет тебе молоко. Наверное, ты думал, что молоко получают из бутылок? Нет, его получают из мам, а я твоя мама. Вот так. По–моему, ты не слишком в большом восторге от этого.
Стало тихо, и Розмари оглянулась. Все собрались вокруг нее на почтительном расстоянии и молча наблюдали за ее знакомством с ребенком.
Она покраснела и отвернулась, поправляя одеяльце.
– Ну и пусть на нас смотрят. Нам все равно, правда? Мы хотим чувствовать себя поудобней, вот и все. Теперь хорошо?
– Слава Розмари! – экзальтированным полушепотом изрекла Хелен Виз.
Это сразу же подхватили и другие.
– Слава Розмари! Слава Розмари! – повторяли Минни, Ставропулос и доктор Сапирштейн.
– Слава Розмари, – тихо сказал Ги.
– Слава Розмари, – одними губами произнесла Лаура–Луиза.
– Слава Розмари, матери Адриана! – громко крикнул Роман.
Розмари взглянула на него и покачала головой.
– Его зовут Эндрю, – сообщила она. – Эндрю Джон Вудхаус.
– Нет, Адриан Стивен, – возразил Роман.
– Роман, ну пусть, – попробовал убедить его Ги, а Ставропулос взял Романа под руку и спросил: – Неужели имя так важно?
Да, важно, – уперся Роман. – Его зовут Адриан Стивен.
– Я понимаю, почему вы хотите назвать его так, но у вас ничего не получится, вы уж извините. Его будут звать Эндрю Джон. Это мой ребенок, а не ваш, и я даже спорить с вами по этому поводу не собираюсь. Насчет этого и насчет одежды. Он не будет все время ходить в черном, – уверенно заявила Розмари.
Роман открыл было рот, но Минни опередила его.
– Слава Эндрю! – крикнула она и гордо посмотрела на мужа.
Все подхватили «Слава Эндрю!», а потом «Слава Розмари!» и «Слава Сатане!».
Розмари пощекотала ребенку живот.
– Тебе ведь не нравилось имя Адриан, правда? Наверное, нет. Адриан Стивен… Надо же такое придумать! Перестань, пожалуйста, волноваться. – Она осторожно нажала ему пальцем на нос. – А ты уже умеешь улыбаться, Энди? Умеешь? Давай, крошка, улыбнись мне. Ты можешь улыбнуться мамочке? – Она покачала над ним серебряное распятие. – Ну, давай же. Всего одну маленькую улыбочку. Давай, Энди–Энди!
Японец с фотоаппаратом проскользнул вперед, изогнулся и быстро сделал несколько снимков подряд.
