Петр зашелся плачем. Была самая суровая пора зимы; за стенами белого дворца завывал ветер, Виктор сгорбился над ребенком, лежавшим на подстилке из сена, которому было уже семь месяцев и он. Рядом по– блескивал маленький костер, ребенок был укутан в оленью шкуру и в одеяло, которое Рената сшила из одежды путешественников. Петр не про– сто плакал, он пронзительно ревел, но не холод был тому причиной. Виктор, в бороде которого появились белые прядки, щупал лоб у Петра. Лоб горел. Виктор посмотрел на остальных.

– Началось,– сказал он. Голос у него был мрачен. Олеся тоже за– плакала. Виктор рявкнул: – Замолкни! – И Олеся отползла, чтобы успо– коиться.

– Что мы сможем поделать? – спросил Михаил, но он уже знал от– вет: ничего.

Петр вот-вот должен был ступить на путь мучительных испытаний, и никто не мог помочь ребенку преодолеть этот путь. Михаил нагнулся над Петром; пальцами поправил одеяло, подтыкая его плотнее, просто пото– му, что испытывал потребность хоть что-то для него сделать. Лицо Пет– ра горело, его льдисто-голубые глазки были окаймлены красным. На го– лове ребенка местами пробивались темные волоски. Глаза Олеси, подумал Михаил. Волосы мои. А внутри этого хрупкого тельца начиналась первая битва долгой войны.

– Он крепкий,– сказал Франко.– Он справится.– Но в голосе его не было уверенности. Как может дитя выжить после таких мук?

Франко поднялся на свою единственную ногу и с помощью соснового костыля доковылял до своей подстилки.

Виктор, Рената и Михаил спали кружком около ребенка. Олеся, свернувшись, спала, держась за Михаила. Плач Петра то усиливался, то сникал, становился хриплым, но не прекращался. Так же, как и вой вет– ра за стенами.

С каждым днем мучения Петра усиливались. Это было видно по тому, как он дрожал и корчился, как сжимал кулачки и, казалось, пытался бить ими по воздуху. Стая часто собиралась вокруг него; Петр горел огнем. Иногда он беззвучно кричал, разевая рот и крепко зажмуриваясь. Иногда плач наполнял помещение, и сердце у Михаила от него обливалось кровью, а Олеся плакала. Иногда, когда боли, казалось, стихали, Олеся пыталась накормить Петра сырым мясом, разжеванным ею в мягкую пасту; он большей частью поглощал ее, но становился все слабее, ссыхаясь у них на глазах, как старик. И все же Петр цеплялся за жизнь. Иногда плач ребенка становился столь ужасным, что Михаил думал о том, почему Бог вообще продолжает эти страдания. Иногда боль прекращалась на три– четыре часа, но потом она снова возвращалась, и плач возобновлялся. Михаил чувствовал, что и сама Олеся тоже была близка к кризису; глаза ее ввалились, а руки тряслись так, что она сама едва могла класть еду себе в рот. Она тоже старилась с каждым днем.

Как-то после долгой и изнурительной охоты ночью Михаила разбу– дили страшные хрипящие звуки. Он сел, потом было потянулся к Пет– ру, но Виктор отстранил его, сам поспешил к ребенку. Рената сказала:

– Что это? Что случилось?

Франко проковылял на свет со своим костылем. Олеся только просто смотрела, глаза у нее были пустыми. Виктор сел на колени рядом с ре– бенком, лицо его было серым. Ребенок молчал.

– Он проглотил язык,– сказал Виктор.– Михаил, подержи его, чтобы он не бился.

Михаил сжал тельце Петра, и было похоже, что он держал раскален– ный уголь.

– Держи его так, чтобы он не дернулся! – крикнул Виктор, пытаясь раскрыть рот ребенка и вынуть пальцами ему язык.

Это не удавалось. Лицо Петра посинело, он явно задыхался. Ма– ленькие ручонки били по воздуху. Палец Виктора раскрыл рот ребенка, нашел язык и с помощью второго пальца подцепил его. Он выправил его; язык снова запал Петру в горло.

– Вытащи его! – завопила Рената.– Виктор, вытащи его!

Виктор потянул опять. Послышался хлюпающий звук, когда язык вы– свободился, но лицо Петра по-прежнему оставалось синим. Легкие трепе– тали, не в силах сделать вдох. На лице Виктора заблестел пот, хотя дыхание его в холодном воздухе выходило клубами пара. Он поднял Пет– ра, держа ребенка за ножки, и шлепнул его ладонью по спинке. Михаил от звука шлепка слегка вздрогнул. Петр по-прежнему молчал. Виктор еще раз шлепнул его по спинке, посильнее. И в третий раз. Послышался шум выходящего воздуха, и изо рта ребенка вырвался клуб пара. За этим по– следовал вой боли и ярости, после которого шум бури показался слабее. Олеся протянула руки, чтобы взять ребенка. Виктор отдал его ей. Она баюкала малыша, слезы благодарности текли у нее по щекам; она подняла маленькую ручонку и прижала ее к своим губам.

И вдруг резко отстранила голову, глаза ее были широко раскрыты.

На белой коже ребенка появилась темная шерсть. Детское тельце у нее на руках корчилось, Петр открыл рот, чтобы слабо захныкать. Олеся подняла глаза на Виктора, потом на Михаила; Виктор сидел на корточ– ках, положив подбородок на сложенные на коленях руки, его янтарные глаза блеснули на свету; он наблюдал.

Лицо Петра изменялось, образовывалась мордочка, глаза западали в покрывшийся темной шерсткой череп. Михаил услыхал, как сидевшая рядом Рената раскрыла рот, издав звук изумления. Уши Петра удлинялись, на кончиках появились мягкие белые волоски. Пальцы обеих ручек и носки обеих ножек втягивались, превращаясь в лапки с маленькими загнутыми коготками. Слабый хруст сопровождал изменения костей и суставов, и Петр затявкал, но затем этот его плач прекратился. Превращение заняло вероятно минуту. Виктор спокойно сказал:

– Отпусти его.

Олеся повиновалась. Синеглазый волчонок, с покрытым тонкой чер– ной шерстью тельцем, пытался подняться на четыре лапки. Петр поднял– ся, упал, попытался встать и опять упал. Михаил хотел помочь ему, но Виктор сказал:

– Нет. Дай ему сделать это самому.

Петр попробовал лапки и приготовился подняться, тельце его дро– жало от напряжения, голубые глазки сверкали от изумления. Хвостик из– вивался, волчьи ушки прядали. Он сделал шажок, потом другой, задние лапки у него заплелись и он упал еще раз. Петр издал от измождения звук «у-уф», из его ноздрей вился пар. Виктор нагнулся, протянул па– лец и стал водить им перед мордочкой Петра. Голубые глазки следили за ним – и тут головка Петра дернулась вперед, челюсти раскрылись и со– мкнулись на пальце Виктора. Виктор высвободил палец из щенячьих зубов и поднял его кверху. На нем показалась капелька крови.

– Поздравляю,– сказал он Михаилу и Олесе.– У вашего сына появил– ся молочный зуб.

Петр на какое-то время сдался в борьбе с силой тяготения. Он по– полз по полу, обнюхивая каменные плиты. Под носом Петра из трещины вылез таракан и стал удирать от смерти, Петр от удивления тявкнул вы– соким голоском, потом продолжил свои исследования.

– Он превратится обратно, да? – спросила Виктора Олеся.– Правда?

– Увидим,– сказал ей Виктор, и это было все, что он мог предпо– ложить.

На половине пути по залу Петр ушиб нос о край плиты. Он начал тявкать от боли и, пока катался по полу, его тело снова начало менять свой облик на человеческий. Нежная черная шерстка ушла в мякоть, мор– дочка уплощилась в нос – из одной ноздри шла кровь – а лапки превра– тились в ручки и ножки. Тявканье сменилось ровным, во всю глотку, плачем, и Олеся бросилась к ребенку и схватила его на руки. Она ука– чивала и убаюкивала его и, наконец, Петр несколько раз всхлипнул и перестал плакать. Он остался человечьим дитятей.

– Ну,– сказал после паузы Виктор,– если наше новое пополнение переживет зиму, за ним будет потом интересно понаблюдать.

– Он выживет,– пообещала Олеся. Сияние жизни вернулось в ее гла– за.– Я заставлю его выжить.

Виктор восхищался укушенным пальцем.

– Дорогая, я сомневаюсь, что ты сможешь заставить его вообще хоть что-либо сделать.– Он взглянул на Михаила и слегка улыбнулся.– А ты славно сработал, сынок,– сказал он и жестом велел Олесе с ребенком опять вернуться к теплу костра.

«Сынок», осознал Михаил, сказал он. Сынок. До этого ни один че– ловек не звал его так, и что-то в этом звучало как музыка. В эту ночь он будет спать, слушая Олесю, убаюкивающую Петра, и будет видеть во сне высокого худого человека в военной форме, стоящего рядом с женщи– ной, совсем забытой Михаилом, и у этого человека будет лицо Виктора.