12
В среду вечером, одетый в колючий темно-серый костюм, который был как минимум на размер меньше, чем нужно, Билли стоял на террасе. Его запястья торчали из коротких рукавов, а галстук, на котором настоял его отец, почти душил его. Этим утром он с папой ездил в парикмахерскую Пила для жестокой стрижки, которая определенно укоротила его уши дюйма на два. Впереди волосы были достаточно умаслены, чтобы удерживаться от порывов ветра, но непослушный хохолок на затылке уже преодолел сопротивление бриолина. От Билли сильно пахло «Виталисом», аромат которого он очень любил.
Несмотря на то, что из-за костюма ему казалось, что по нему ползают шмели, он нетерпеливо ждал начала палаточной проповеди; он не совсем понял, что собой представляет данное мероприятие, кроме того, что это очень похоже на церковь, однако жители города уже несколько дней обсуждали это событие и то, кто что оденет и кто с кем сядет. Когда этим утром они с папой проезжали мимо поля, Билли видел огромную палатку, которую устанавливали рабочие, и грузовик, груженый опилками для посыпания земли, передвигающийся по полю как гигантский жук. С виду хрупкая палатка заняла почти все поле для софтбола. Ее полог развевал пыльный бриз. С другого грузовика, на котором стояла лебедка, в палатку тянулись черные электрические кабели. Билли хотелось остаться и понаблюдать за происходящим, поскольку он еще никогда не видел в Готорне такой активности, однако Джон поторопил его, и они поехали дальше. Проезжая мимо развалин дома Букеров они оба молча посмотрели на него, и Билли крепко зажмурил глаза.
В небе поднималась белая полная луна, а Билли очарованно смотрел, как длинный сноп света медленно описывал круги в стороне поля для софтбола. Он услышал голоса родителей, доносящиеся из дома, и хотел уже испугаться, однако понял, что они не спорят; сегодня все будет прекрасно, потому что мама согласилась пойти вместе с ними на палаточную проповедь. Когда она поначалу решила отказаться, стены дома содрогнулись от негодующих воплей Джона. Пререкания продолжались почти два дня. Они заключались в том, что Рамона обычно холодно молчала, а Джон бегал вокруг нее, стараясь разозлить. Но теперь, подумал Билли, они пойдут на проповедь все вместе, как дружная семья.
Через несколько минут Рамона и Джон вышли на террасу. Джон был одет в старый коричневый костюм, слегка желтоватую рубашку, а на шее у него был повязан черный бант. Его лицо и волосы были свежевымыты. В одной руке он сжимал Библию.
На Рамоне было темно-синее платье и белая шаль. Ее волосы были до блеска причесаны и свободно падали до середины спины. Она согласилась пойти не из-за евангелиста и не из-за того, чтобы успокоить Джона, а потому, что слишком давно не выходила из дома; она хотела увидеть людей, хотя знала, что при виде ее люди вряд ли будут прыгать от радости.
Сегодня, решила Рамона, она будет держать себя в руках. Если она увидит черную ауру, то отвернется, но скорей всего она ничего не увидит и все будет великолепно.
– Готов, парень? – обратился Джон к сыну. – Тогда вперед!
Они сели в автомобиль и поехали прочь от дома. Не хочу видеть это сегодня, подумала Рамона, и ее ладони вдруг покрылись потом. Нет, пожалуй, не хочу видеть это никогда…
Легковые автомобили и грузовики заполняли почти все пространство вокруг огромной палатки, и длинная вереница автомобилей стояла в ожидании поворота под длинным транспарантом, который гласил: «СЕГОДНЯ ПРОПОВЕДЬ! ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ ЖЕЛАЮЩИЕ!» Люди с фонариками указывали водителям место для стоянки, и Джон увидел, как подъехали полные людей школьные автобусы. Рядом с палаткой, отделенный от стоянки козлами для пилки дров, стоял блестящий серебристый трейлер. Воздух был наполнен пылью и голосами, и Джон услышал, как поскрипывает транспарант, когда они проезжали под ним на поле.
Человек с фонариком заглянул в кабину и улыбнулся.
– Добрый вечер, братья. Поворачивайте направо и следуйте за мужчиной. Он укажет вам место для стоянки, – он поднял ведро, полное мелочи. – Четвертак за стоянку, пожалуйста.
– Четвертак? Но…
Это же общественное поле, не так ли?
Человек потряс ведро, и монеты внутри зазвенели.
– Только не сегодня, парень.
Джон покопался в карманах и извлек пятнадцатицентовую монету. Рамона открыла кошелек, нашла десятицентовик и отдала его мужу. Они поехали вслед за нетерпеливо качающимся светом фонарика. Место для стоянки нашлось в дальнем конце поля между двумя школьными автобусами, и пока они прошли пятьдесят ярдов до входа в палатку, их тщательно выглаженные одежды покрылись слоем пыли. Когда они переступили полог палатки, Джон взял Билли за руку.
Внутри помещения находилось такое множество людей, какое Джон ни разу в жизни не видел, и народ все прибывал и прибывал, быстро заполняя деревянные раскладные стулья, установленные вокруг большой возвышающейся платформы. От висящих под высоким потолком палатки ламп, закрытых плафонами, струился золотистый свет. Возбужденный, но сдержанный гул голосов перекрывался идущими из двух мощных динамиков, расположенных по обеим сторонам платформы, звуками церковного органа, исполнявшего «Старый и тяжкий крест». Над платформой висели американский флаг и звезды Конфедерации, причем «Старая Слава» даже выше, чем его соперник. К Крикморам подошел швейцар в белом сюртуке и галстуке-бабочке, чтобы помочь им найти свободные места, и Джим попросил его устроить их как можно ближе к платформе.
Пока они шли по узкому проходу между рядами, Джон с беспокойством ощущал взгляды, направленные на Рамону. По ряду пожилых матрон, составляющих «Общество Доркас», прокатился шепот, когда, увидев Рамону, они отложили свои рукоделия и принялись разглядывать и обсуждать ее. Джон почувствовал, что краснеет, и пожалел о том, что настоял на ее поездке вместе с ними, хотя, с другой стороны, он не рассчитывал, что ему удастся уломать ее. Он оглянулся на Рамону и увидел, что она идет прямо, с высоко поднятой головой. Он увидел три стула рядом, и хотя они были не так близко к платформе, как хотелось бы Джону, он, не в силах больше выдерживать шквал взглядов и шепота, сказал швейцару:
– Вот здесь будет хорошо.
За пять минут до семи в палатке негде было яблоку упасть. Несмотря на то, что швейцары завернули пологи палатки, чтобы свежий воздух проветривал помещение, воздух внутри сделался душным и влажным. Орган закончил «В Райском саду» и затем, ровно в семь, из-за занавеса с правой стороны платформы вышел черноволосый человек в синем костюме и сделал несколько шагов в сторону установленного на платформе подиума с микрофоном. Он пощелкал по микрофону и, убедясь, что тот включен, одарил собравшихся веселой белозубой улыбкой.
– Приветствую вас! – громко произнес вышедший. Он представился Арчи Кейном, священником Свободной Баптистской Церкви Файета, и по мере того как сзади него на платформе собирались хористы, одетые в желтые робы, говорил о том, как он счастлив видеть такое скопление народа. Билли, который было сник в окружающей их удушающей жаре вновь встрепенулся, поскольку любил музыку.
Кейн дирижировал хором, исполнявшим сначала несколько гимнов, а затем длинную молитву, прерванную криками из зала, восхваляющими Господа. Кейн усмехнулся, вытер платком потное лицо, и сказал:
– Братья и сестры, я думаю, что тем, кто меня знает, я надоел по воскресным утрам! Таким образом…
Сегодня я хочу представить вам одного джентльмена! – Над толпой разнеслись охи и ахи. – Прекрасного джентльмена и божьего человека, родившегося у нас, в округе Файет! Я думаю, вы уже знаете его имя и любите его так же, как и я, но тем не менее я повторюсь: величайший евангелист Юга Джимми Джед ФАЛЬКОНЕР!
Раздался взрыв аплодисментов и криков, люди встали со своих мест. Толстый мужчина в мокрой от пота рубашке из шотландки встал прямо перед Билли, загородив ему платформу, но затем Джон, вставший вместе со всеми, поднял его так, что он смог увидеть направляющегося к платформе мужчину в ярко-желтом костюме.
Джимми Джед Фальконер улыбнулся и поднял вверх руки. Неожиданно у него за спиной начал разворачиваться огромный плакат: черно-белый Джимми Джед Фальконер почти в той же позе, что и оригинал. Наверху плаката большими красными буквами была нанесена надпись: «КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ФАЛЬКОНЕРА».
Фальконер подождал, пока стихнут аплодисменты и крики, затем быстро шагнул к микрофону и произнес отработанным гудящим голосом:
– Хотите знать, как разговаривает Бог, ближние мои? – Не дожидаясь ответа, он вытащил из кармана пистолет и выстрелил в воздух: бабах! Женщины закричали, а мужчины насторожились.
– Вот как он говорит! – прогремел Фальконер. – Господь говорит как пистолет, и вы не можете знать, когда вы услышите Его и что Он вам скажет, поэтому вам лучше быть на Его стороне.
Билли видел, как вверх поднимается голубой дымок от выстрела, но не видел пулевого отверстия. Холостой, подумал он.
Фальконер положил пистолет на подиум и обвел аудиторию своим напряженным голубовато-зеленым взглядом, похожим на свет прожектора, все еще ощупывающего небо над палаткой. Билли показалось, что евангелист остановил на нем свой взгляд на несколько секунд, и по его телу пробежала дрожь.
– Давайте помолимся, – прошептал Фальконер.
Когда началась молитва, Рамона открыла глаза и подняла голову. Сначала она глянула на сына, который сидел наклонив голову и закрыв глаза, а затем перевела взгляд на хилого с виду мальчика, сидящего на другом конце палатки, которого она заметила еще до того, как начал говорить Арчи Кейн. Ее сердце сильно стучало. Вокруг ребенка сиял иссиня-черный злобный свет, пульсирующий, как больное сердце. Голова ребенка была наклонена, а руки сцепились в молитве. Он сидел между матерью и отцом, двумя тощими фигурами, одетых в жалкие обноски выходных платьев. Пока Рамона наблюдала за мальчиком, его мать обняла его за плечи и осторожно прижала к себе. Ее бледное худое лицо, казалось, цеплялось за последнюю соломинку надежды. На глаза у Рамоны навернулись слезы; маленький мальчик чах от какой-то болезни и скоро умрет: через неделю, день, несколько часов – у нее не было возможности сказать, когда это произойдет точно, однако черная аура, этот предвестник смерти, который она так боялась встретить в палатке, жадно вцепилась в него. Рамона опустила голову, задавая себе тот же самый вопрос, который задавала себе во всех случаях, когда видела это: «Что я могу сделать?».
И, как всегда ужасный, ответ: «Ты не можешь сделать ничего!”
– Аминь, – произнес Джимми Джед Фальконер. Собрание подняло головы, готовое к взрыву огня и искр.
Однако он начал тихим шепотом.
– Грех.
Звук его голоса заставил Билли затрепетать. Джон подался вперед со своего места, и в его широко открытых глазах сияло восхищение. Рамона увидела, как умирающий ребенок положил голову на плечо матери.
– Грех, – повторил Фальконер вцепившись в подиум. – Что вы знаете о нем? Что такое, по-вашему, грех? Что-то, что вы не должны делать, говорить или о чем думать? – Он на секунду прикрыл глаза. – О, Великий Боже, грех…
Это зло, которое проникает в кровь, в наши сердца и умы и…
Развращает нас, заставляет загнивать, распадаться…
Он оглядел собрание, на его лице блестели капельки пота. Затем, в одно мгновение, его умиротворенное выражение лица изменилось; губы искривились, глаза расширились и он проревел:
– ГРЕЕЕЕЕХ… Можете вы его почувствовать, можете вы его обонять, можете вы его увидеть? Знаете ли вы, ближние мои, когда вы грешите? Я ясно и без намеков, объясню вам, что такое грех: это уход из-под Божьего света, вот что это такое!
Его румяное лицо покрылось волнами эмоций, а голос превратился в орган, играющий гаммы. Он указал пальцем на аудиторию, не на кого-то конкретно, но вместе с тем и на каждого.
– Покидали ли вы когда-нибудь свет, – прошептал он, – и оказывались в темном месте?
Билли напрягся, сидя абсолютно прямо.
– Я имею в виду тееееемное место, – произнес евангелист глубоким замогильным голосом. – Я имею в виду место настолько темное и злое, что вы не смогли найти выхода оттуда. Ответьте себе: были вы в таком месте?
Да, подумал Билли. И оно все еще у меня в голове, оно приходит ко мне по ночам, когда я пытаюсь заснуть.
– Не имеет значения, что это за место – раздевалка в бассейне, игорный дом, тир или просто самогон – есть надежда, ближние мои. Но место может быть еще темнее: Похоть, Зависть или Супружеская Измена. Если вы попали в одно из этих темных мест, то вы – гость Сатаны!
Глаза Билли округлились, а сердце забилось еще сильнее. В его памяти всплыл последний кошмар, виденный несколькими днями раньше: в нем он сидел на своей кровати и глядел на черную гору угля, скользящую к нему по холлу, а затем из нее высовывается ужасная белая рука, хватает простыню и медленно стягивает ее на пол.
– САТАНА ЗАВЛАДЕЛ ВАМИ! – заорал Фальконер, и на его шее вздулись вены. – Копытный, рогатый, змее-языкий Дьявол схватил вас своими когтяяяями, – он поднял правую руку в воздух и сжал ее левой, делая вид, что отрывает плоть от костей, – и собирается задавить вас, сформировать вас по своему образу и подобию!.. И если вы гость в доме Сатаны, если вы темны и злы, то вам не место здесь сегодня!
Глаза евангелиста горели как волшебные лампы; он снял микрофон с держателя и начал ходить по платформе, нервно и энергично.
– Вам нравится дом Сатаны? Вам нравится быть в темном месте в егооооо компании? – Он остановился, рассек кулаками воздух и повысил голос до такой степени, что почти порвал динамик. – Я здесь, чтобы сказать, что у вас есть НАДЕЖДА! Вы можете ВЫРВАТЬСЯ из дома Сатаны! Вы можете бороться с этим сладкоголосым Дьяволом, и вы можете ПОБЕДИТЬ, да, ПОБЕДИТЬ! Потому что в любом самом темном месте – в раздевалке, в борделе, в Измене – вы можете услышать голос Иисусаааа! Он может звучать одной зажженной свечой, но он будет! И если вы последуете за ним, то он будет становиться все ярче и ярче, и в конце концов непременно выведет вас из темноты! Свет Иисуса спасет вас от греха и уничтожения! – Он направил указательный палец в землю, и кто-то сидящий прямо за Билли, крикнул:
– Аминь!
Фальконер улыбнулся. Он сцепил свои руки словно для второго выстрела и закричал:
– Хвала Господу, давшему нам силы! – Он поднял голову вверх и стал напоминать собаку, воющую на луну. – Хвала Свету! Хвала искуплению Грехаааа!
Оказавшись на краю платформы, он упал на колени и, сцепив руки прошептал:
– А знаете ли вы, как найти этот свет, люди? Знаете ли вы, как замолить свои грехи и вырваться из тьмы? Вы должны исповедаться в этих грехах! – Он поднялся и прошелся по краю платформы; его лицо было мокрым от пота. – Исповедаться! Отдать это все Иисусу! Вы должны представить это темное место на обозрение Господу!
Исповедь, подумал Билли со стучащим сердцем. Неужели это как раз то, что я должен сделать, чтобы избавиться от этого? Вокруг него люди плакали и стонали. Его папа склонил голову в молитве, а мама не отрываясь глядела на евангелиста стеклянным взглядом. Исповедь? – спросил себя Билли ужаснувшись. Если он не исповедуется, то как он сможет вырваться из темного места?
– Исповедь! Исповедь! Исповедь! – кричал Фальконер указывая пальцем то в одну, то в другую сторону аудитории. Широкобедрая женщина в ситцевом платье встала со своего места и принялась трястись; из ее горла доносились странные булькающие звуки, а глаза закатились. Она подняла вверх свои мясистые руки крича «Слава Господу!» вперемежку с бормотанием. Вслед за ней какой-то работяга в рабочем халате принялся подпрыгивать как в танце, поднимая башмаками облака опилок.
– ИСПОВЕДЬ! ИСПОВЕДЬ! – ревел евангелист, – прочь из этой тьмы, захватившей ваши души! Откройте их Господу!
Он прошелся по платформе поднимая людей с их мест простым взмахом руки, как будто они были привязаны к ней невидимыми нитями. Джим поднялся и потянул за собой Билли.
– Да восвятится имя Господа! – крикнул Джон.
Фальконер снова вцепился в микрофон.
– С нами ли сегодня Святой Дух, ближние мои?
– Да!
– Готовы ли мы открыть сегодня свою душу Господу?
– Да!
– Хвала Святому Духу! А теперь, люди, я хочу сказать вам, что без вас и без Десницы Божьей, которая направляет вас так, как Ему кажется лучше, «Крестовый поход Фальконера» не смог бы делать то, чем он занимается год за годом! Сейчас мы пускаем подносы для пожертвований, и я хочу, чтобы вы заглянули глубже в свои сердца! Помните: Сатана не желает, чтобы вы жертвовали! Старый проходимец хочет, чтобы вы проиграли их, эти деньги, или потратили на самогон! Если вы ощущаете, что с вами Святой Дух, если вы желаете исповедаться в своих грехах, то покопайтесь в карманах и жертвуйте. Аллилуйя! Аккорды органа загрохотали из динамиков. Хор запел «Любовь возвышает меня», а Фальконер вернул микрофон на подставку и начал хлопать в такт музыке, пока вместе с ним не захлопал весь зал. В струящемся золотистом свете кружились опилки, тяжелый воздух пропитался запахом пота. Когда один из подносов проносили мимо Билли, он увидел, что тот полон долларовых банкнот.
Когда процесс сбора пожертвований закончился и подносы унесли, Фальконер, уже без желтого пиджака, засветил свою сияющую улыбку на полную мощность. Его рубашка прилипла к спине и обширному животу.
– Люди, – сказал он, – может быть, вы пришли сюда не только послушать мою проповедь. Может, у вас есть другие причины для встречи со мной. Сейчас я хочу представить вам того, кто действительно близок моему сердцу. Вы могли слышать об этом юноше. Это мой сын… Маленький Уэйн Фальконер!
Раздались громкие возгласы и аплодисменты, и маленькая фигурка в ярко-желтом костюме вбежав по ступеням на платформу бросилась в объятия отца. Евангелист, улыбаясь, взял его на руки и высоко поднял. Билли вытянул шею, чтобы лучше видеть. Маленький мальчик на руках у Фальконера обладал густой кудрявой рыжей шевелюрой, а его улыбка была еще более ослепительной, чем у отца. Глядя на него, пока все вокруг кричали и аплодировали, Билли неожиданно почувствовал странное потягивание под ложечкой. Взгляд мальчика обвел толпу и определенно задержался на несколько секунд на Билли. Билли ощутил неожиданный порыв подбежать к платформе и коснуться этого мальчика.
– Уэйн, – спросил евангелист, – ты ощущаешь Присутствие в этой палатке?
Наступила тишина.
– Да, папа, – ответил маленький мальчик в микрофон.
– Не просит ли тебя Присутствие совершить чудеса?
– Да, папа, просит.
– Чудеса! – крикнул Фальконер собравшимся. – Вы не ослышались! Господь счел возможным действовать через моего сына! Этот мальчик имеет в себе такую силу, что вы будете потрясены! – Он поднял мальчика еще выше, и Уэйн снова улыбнулся, а Билли снова почувствовал позыв проситься к мальчику. – Нуждается ли кто-нибудь в этом зале в исцелении?
– Да! – ответил многоголосый хор. Рамона заметила, что молодая женщина с умирающим ребенком – иссиня-черный кокон корчился, выпуская маслянистые щупальца – со слезами на глазах подняла обе руки. Ребенок обнял ее за шею, а отец гладил его по головке и что-то шептал.
– Уэйн, Присутствие будет сегодня действовать через тебя? Глаза маленького мальчика загорелись внутренним огнем. Он утвердительно кивнул головой.
Фальконер поставил сына на пол, взял микрофон и передал его Уэйну. Затем он поднял руки и закричал, обращаясь к собравшимся:
– ВЕРИТЕ ЛИ ВЫ В ЧУДЕСА?
Тент заполнился шумными криками, а люди начали вставать со своих мест и двигаться ближе к платформе. Воздух стал будто наэлектризован. Сидящий рядом с Билли Джон сидел в изумлении и восхищении.
Уэйн Фальконер встал в позицию боевого петуха на краю платформы. Его сжатые губы выражали решительность, однако его глаза нервно бегали по палатке.
– Кто сегодня хочет чуда? – спросил Уэйн голосом, по мощности почти равным голосу отца.
Люди стали проталкиваться вперед, многие из них плакали. Рамона видела, как пара с умирающим ребенком встала в очередь, которая образовалась в проходе.
– Подходите! – кричал Уэйн. – Не бойтесь!
Он оглянулся на отца, а затем протянул руку к первому в очереди, пожилому мужчине в красной рубашке.
– Пусть Бог сотворит чудо!
Мужчина вцепился в руку Уэйна.
– В чем твоя болезнь, брат? – спросил Уэйн и поднес микрофон к губам старика.
– У меня болит желудок…
Мои конечности, о Господи, они все время горят огнем, и я не могу спать… Я болен…
Уэйн положил ладонь на коричневый морщинистый лоб мужчины и крепко закрыл глаза.
– Сатана вызвал сии страдания, потому что люди с Богом в душе не болеют! – Он сжал голову мужчины своей маленькой рукой. – Изыди прочь, Сатана боли и болезни! Я приказываю тебе, изыди…
Прочь!
Он задрожал, как осиновый лист, а у мужчины подкосились ноги. Швейцар хотел помочь ему подняться, но он уже плясал подбоченясь с широкой улыбкой на лице.
– Иди с Богом! – крикнул Уэйн.
Очередь тех, у кого болели колени, ухудшился слух, затруднялось дыхание, двинулась вперед. Уэйн вылечил их всех, приказывая бесам плохих коленей, плохого слуха, затрудненного дыхания пойти прочь. Стоящий за ним Фальконер гордо улыбался и приглашал желающих вставать в очередь.
Рамона увидела, что пара с ребенком достигла платформы. Уэйн поднес микрофон к губам женщины.
– Джонни такой слабый, – произнесла она прерывающимся голосом. – Доктора говорят, что у него что-то не в порядке с кровью, – она безнадежно всхлипнула. – Милостивый боже, мы бедные грешники и можем позволить себе только одного ребенка поскольку больше нам не прокормить. Бог карает меня, потому что я продала нашего малыша человеку в Файете…
Уэйн взял мальчика за голову, и тот стал тихонько плакать.
– У этого мальчика в крови Сатана! Я приказываю тебе, Сатана, изыди прочь! – Малыш дернулся и завыл. – Ему не нужен больше доктор! Он исцелился!
Рамона взяла Билли за руку, и трепеща, крепко ее сжала. Черная аура вокруг ребенка стала гуще и сильнее. Родители, смеясь и плача, обнимали свое чадо, а аура продолжала распухать. Рамона взглянула на Уэйна Фальконера округлившимися глазами.
– Нет, – прошептала она. – Это все неправда…
К своему ужасу она увидела у платформы пожилую женщину, которая покачиваясь опиралась на палочку. В нее тоже вцепилась черная аура. Женщина говорила в микрофон о болях в сердце и о том, что она принимает лекарства, но ей нужно чудо.
– Выбрось эти лекарства, женщина! – проскрипел Уэйн, когда швейцар помогал женщине отойти от платформы. – Ты излечилась, они не нужны тебе!
Вокруг нее пульсировала черная аура.
– Нет! – произнесла Рамона и начала подниматься со своего места. – Это не …
Но тут Билли вырвал свою руку и побежал по проходу.
– Билли! – закричала Рамона, но на ее руку легла рука Билла.
– Оставь его! – сказал он. – Он знает, что делает…
В конце концов! Когда Билли добрался до платформы, улыбающийся швейцар поднял его, чтобы ему было удобнее говорить в микрофон. Вблизи глаза молодого – одного возраста с Билли – евангелиста блестели как голубые кусочки льда. Уэйн протянул руку, чтобы коснуться Билли, но его рука застыла на полпути, улыбка стала сползать с его лица, а в глазах промелькнула нерешительность. Билли почувствовал, как волосы на задней стороне шеи у него встают дыбом.
– Грех! – взвыл Билли. Внезапно, не в силах больше сдерживаться, он заплакал. – Я грешен, я нахожусь в темном месте и нуждаюсь в исповеди!
Уэйн немного подождал, а затем снова протянул руку к Билли. Вдруг он задрожал, а его рука сжалась в кулак. Он отступил от края платформы, а его отец быстро заслонил его и взял у него микрофон.
– Исповедуйся, сын мой, – помог Фальконер Билли и поднес к его губам микрофон.
– Я забрел в темное место! – Его испугала громкость собственного голоса, выходящего из динамиков, а затем он увидел, что Уэйн Фальконер и все окружающие неотрывно смотрят на него. – Я… Я видел Зло! Это было в подвале, и…
Рамона внезапно вскочила со своего места.
– …
Оно вылезло из кучи угля, и оно…
Оно выглядело как Вилл Букер, но его лицо было таким белым, что сквозь него можно было видеть! – Слезы текли по щекам Билли. – Оно говорило со мной…
И просило меня сказать людям…
Где оно находится…
– Билли! – закричал Джон, нарушив гробовую тишину. Он стоял, сжав в руках спинку стула, расположенного перед ним, и его лицо исказилось от боли.
– Я грешен в том, что пошел в темное место! – плакал Билли. Он хотел взять Фальконера за руку, но глаза евангелиста забегали туда-сюда. Фальконер почувствовал назревающий взрыв и видел ядовитые взгляды окружающих.
И вот, в дальнем конце палатки раздался возглас:
– Демон!
Еще один мужчина – Джон узнал голос Ральфа Лейтона – закричал:
– Мальчишка проклят, как его мать! Мы все это знаем, правильно? – У него внутри темное семя!
– Как его мать, готорнская ведьма!
Палатка взорвалась безобразными криками. Билли на платформе почувствовал, что на него обрушилась волна ненависти и страха, и он встал, ошеломленный.
– Он детеныш колдуньи! – кричал Лейтон из глубины палатки. – Его мать – Рамона Крикмор, и им здесь не место!
Лицо Дж. Дж. Фальконера покрылось потом. Он чувствовал настроение толпы и уже знал, что ему следовало предпринять. Он схватил Билли за шиворот.
– Демон, вы говорите? Этот мальчик и его мать – отродья Сатаны? При упоминании имени Рамоны Крикмор внутри него зазвенел сигнал тревоги: Рамона Крикмор, колдунья Готорнской Долины, женщина, предположительно разговаривающая с мертвыми и ткущая злые чары. А это ее сын? Шоу достигло наивысшей точки.
– Сегодня мы вытянем Дьявола из этого мальчика! Дадим Старому Козлу пинка под зад и…
Наступила полная тишина. По проходу, не глядя ни направо, ни налево, шла Рамона Крикмор. Дойдя до платформы, она произнесла тихим повелительным голосом:
– Уберите руки от моего сына.
Фальконер разжал хватку, его глаза сузились.
Рамона помогла Билли спуститься. За Фальконером она увидела испуганное лицо Уэйна, и внутри нее все перевернулось. Она повернулась лицом к толпе.
– Вы, испуганные бараны, – сказала она голосом, проникшим во все углы палатки, – никто сегодня здесь не излечился! Людям, которые думали, что они больны, сказали, что они здоровы, каковыми на самом деле и были, а вот те, кто действительно нуждались в помощи, теперь обречены из-за ложной надежды! – ее сердце разрывалось. – То, что здесь делают эти двое, равносильно убийству!
– Заткни свою пасть! – раздался женский голос. Это кричала молодая мать, все еще прижимающая к себе своего ребенка.
Рамона развернулась к Фальконеру.
– Убийству, – проговорила она сверкая глазами, – потому что в глубине души вы знаете, что все это ложь.
Она взглянула на дрожащего мальчика, который снова попался ей на глаза.
– Знаешь ли ты, что такое Неискупимый Грех? – заревел евангелист. – Видеть Мощь Господа и называть ее Работой Дьявола! Ты потеряна для Бога, женщина! – В толпе зазвучали одобрительные восклицания. – Ты потеряна!
Пока швейцары выпроваживали их из палатки, Билли оглянулся и за мужчиной в желтом костюме увидел неподвижно стоящего с полуоткрытым ртом мальчика в желтом. Их взгляды встретились, и Билли почувствовал праведный гнев, горечь и страсть, исходящие от мальчика.
Потом они оказались на поле, и швейцары предупредили их, чтобы они не смели снова заходить в палатку.
Они подождали десять минут, но Джон так и не вышел. Собрание запело громкими голосами. Билли чувствовал, как его мать дрожала при каждом раскате голоса Фальконера. Она взяла сына за руку, и они двинулись в темноте по направлению к дому.