Гейл Кларк припарковала свой “мустанг” у обочины на Ромейн–стрит. Перед ней был обычный дом, каких на этой улице множество, только на парадной двери был нарисован черной краской большой крест. Ниже на незнакомом языке было написано какое–то слово. На стеклах окон тоже красовались черные распятия–кресты. Весь дом напоминал какую–то необычную церковь. Гейл посмотрела на табличку почтового ящик: “Палатазин”. Она нехотя выбралась из машины и подошла к крыльцу. Черная краска распятия была совсем свежей с небольшими подтеками. Она постучала в дверь и остановилась, ожидая ответа.

Был почти час дня. Потребовалось два часа, чтобы покинуть квартиру, после чего она остановилась у “Панчо” и заставила себя съесть две порции тако, и только после этого отправилась в путь через Голливуд. Она была одета в чистые хлопчатобумажные брюки и голубую блузку. Лицо ее, хотя и не слишком румяное, выглядело гораздо более здоровым, чем утром. За спиной ветер трепал ветви деревьев вдоль Ромайн–стрит, и шорох напоминал едва сдерживаемый смех.

Открылась дверь, выглянул Палатазин. Он кивнул и молча сделал шаг в сторону, чтобы она могла войти. На нем были свободные серые брюки и белый полувер–рубашка, демонстрировавшие обильный живот в полном величии. Вид у него был странно беззащитный, уязвимый – просто человек, на которого смотришь не с другой стороны служебного стола капитана в Паркер–центре. Глаза у него были темные, обеспокоенные, и когда его взгляд встретился со взглядом Гейл, она почувствовала, что в кожу на затылке вонзились мелкие холодные иголочки.

Он затворил дверь и пригласил сесть на диван.

– Пожалуйста, присаживайтесь. Что–нибудь хотите? Кофе? Кока–кола?

Во рту у нее еще не исчез привкус тако.

– Да, кока–колы, пожалуйста.

– Отлично. Устраивайтесь поудобнее.

Он исчез в другой комнате, а Гейл осталась сидеть, положив на колени сумочку, рассматривая комнату. Дом, кажется, был уютный, куда уютнее, чем ей представлялось. Чуть заметно пахло луком и картофелем, очевидно, какое–то блюдо готовилось на кухне. На кофейном столике перед ней стояла нержавеющая металлическая коробка.

– Значит, вы и есть Гейл Кларк?

Гейл подняла голову и встретилась взглядом с ледяными прищуренными глазами седовласой женщины, стоявшей в другом конце комнаты. Когда–то она была вполне привлекательной, с высокоскулым лицом, но теперь кожа слишком плотно обтягивала кость, повторяя рельеф черепа.

– Вы одна из тех бумагомарателей, которые писали такие ужасные вещи о муже…

– Я не писала ничего…

– Так вы отрицаете, что ваша ничтожная газетенка должна быть позорно сожжена? – Глаза женщины вспыхнули.

– Возможно, и должна, но я не пишу редакционных статей и передовиц.

– Вот как. Конечно, не пишете,– с оттенком издевки сказала Джо. – Вы понимаете, какое напряжение должен из–за вас переносить Энди? Из–за вас и всех остальных писак в этом грязном городе. – Она сделала несколько шагов вперед. Гейл напряглась. – Что ж, вы получили то, что хотели. Можете теперь радоваться. – Губы женщины дрожали, на ресницах повисли злые слезы.

– Почему вам так нужно было причинить ему боль? – тихо спросила она. – Он вам ничего не сделал…

– Что здесь происходит? – сказал Палатазин, входя в комнату с банкой кока–колы для Гейл в руке. Он изумленно посмотрел на Джо, потом на Гейл. – Что тут у вас случилось?

– Ничего,– сказала Гейл. – Мы… просто знакомились с вашей женой.

Он передал Гейл стакан и налил кока–колы, потом поднял со стула утренний выпуск “Таймс”.

– Вы читали это, мисс Кларк?

– Нет.

Она взяла газету, взглянула на первую полосу. Заголовок – ситуация на Ближнем Востоке. Переговоры опять сорваны. Но другой заголовок, почти сразу под перегибом, привлек внимание Гейл. “Летучие мыши продолжают собираться в стаи”,– сказал потрясенный офицер”. И более мелким шрифтом: “Шесть полицейских погибли в Паркер–центре”.

– Что это? – Она подняла голову и посмотрела на Палатазина.

– Читайте. – Он присел на стул, сложив руки на коленях. – Те, кто погиб, были моими друзьями. – Глаза его теперь казались почти черными. – Когда вы прочитаете газету, то просмотрите вот эти вырезки, в коробке на столе.

Гейл прочла статью, чувствуя, как жжет взгляд Джо Палатазин.

– Здесь говорится, что предполагаемый убийца, тот самый Таракан, сбежал. Это правда?

– Да.

– Подозреваемый? Или это действительно был Таракан?

– Это был он,– тихо сказал Палатазин.

– Боже! – Она на миг возвела взгляд к небу. – Что же все это такое? Эти кресты на окнах и на двери?

– Все в свое время,– успокоил ее Палатазин. – К нам должен присоединиться еще один человек. Он скоро будет здесь.

– Кто?

– Священник из Восточного Лос–Анжелеса. По имени Сильвера.

– Священник? Что же это будет – исповедь?

– Кажется, если у вас найдутся для этого грехи,– холодно заметила Джо.

– Прошу тебя,– сказал Палатазин, тронув жену за руку. – Она – наш гость, и она была очень добра, согласившись приехать.

Гейл открыла металлическую коробку. Когда она поняла, по какому признаку собраны здесь эти вырезки, она испытала нечто вроде сильнейшего удара в голову. Несколько минут она перебирала пожелтевшие листки, руки задрожали.

В дверь постучали. Палатазин отворил, И на пороге появился отец Сильвера, мрачно глядя на черное распятие на двери.

– Входите, отец Сильвера,– пригласил Палатазин. Войдя, Сильвера сразу почувствовал тот запах, который удивил сначала и Гейл – запах чеснока. Палатазин представил Гейл Сильверу.

– Спасибо, что пришли, отец,– сказал Палатазин. – Ведь вам пришлось довольно долго добираться сюда. Не хотите ли чашку кофе?

– Да, пожалуйста. С сахаром и сливками.

– Я приготовлю,– сказала Джо, бросила еще один свирепый взгляд на Гейл и вышла из комнаты.

– Вы принесли то, о чем я просил, отец? – спросил Палатазин, подавшись вперед.

Сильвера кивнул, сунул руку в карман пальто. Оттуда он извлек что–то, завернутое в белую ткань, вручив сверток Палатазину.

– Именно то, что вы просили,– сказал он. – А теперь я хотел бы знать, зачем вам это понадобилось, и почему вы обратились ко мне – в радиусе пяти миль от вашего дома не менее тридцати других католических церквей.

Палатазин разворачивал белую ткань. Внутри свертка оказалась небольшая бутылочка с пробкой, в которой было примерно две унции прозрачной жидкости.

– Я вызвал вас,– сказал он,– потому что вы должны понять… все… всю серьезность сложившейся ситуации. Вы были в том здании в Восточном Лос – Анжелесе. Вы видели, как выносили корчащиеся тела. Я надеялся, что вы…

– Понимаю,– сказал священник. – Значит, в этом все и дело. В вашей вере в существование вампиров. Вот почему вы нарисовали распятия на окнах и на двери. Вот почему вам понадобился флакон святой воды. Мистер Палатазин, я не хочу показаться… не хочу выказать какое–то пренебрежение по отношению к вам, но мне кажется, что вампиры – не самая основная проблема этого города. Я не знаю, до сих пор не знаю, что произошло с теми людьми, но это вопрос чисто медицинский, и к вампиризму он отношения не имеет, поверьте мне. – Он посмотрел на сидящую рядом с ним девушку, глаза которой показались ему странно блестевшими, которая просматривала пачку старых газетных и журнальных вырезок из металлической коробки. Кажется, она даже не сознавала, что рядом с ней кто–то сидит. “Неужели ради вот этой чепухи я истратил недельный рацион бензина?” – спросил сам себя Сильвера.

– Полагаю, вы звонили в госпиталь, чтобы узнать, что же случилось с этими людьми?

– Да, я пытался выяснить.

– Тогда я вам скажу, что вы узнали – почти ничего. Я сам звонил в Мерси сегодня утром, меня отсылали от доктора к доктору, пока сотрудник связи с прессой не заявил, что в отношении этих пациентов никаких сведений госпиталь пока не дает. Вам сказали то же самое, не так ли?

– Приблизительно. Но что это доказывает?

– Дело не в доказательстве! – воскликнул Палатазин, лицо которого вдруг вспыхнуло. – Я это знаю, это уже не нужно доказывать! Я знаю, отец! Я всю жизнь жил в тени страха перед ними, и теперь тень покрыла собой весь этот город.

Сильвера кивнул и встал:

– Если вы извините меня, то я вернусь к делам. Их у меня сегодня много.

– Нет, подождите немного, прошу вас. Ведь вы не сможете отрицать, что были в том доме и не чувствовали присутствия ЗЛА каждой клеткой своего тела? Вы сами не хотите думать об этом, отец! Вы не хотите верить, потому что знаете, если вы поверите, то поймете, как безнадежна наша ситуация. Вероятно, вы недостаточно сильны, чтобы заглянуть в лицо правде!

Сильвера бросил на Палатазина пристальный взгляд.

– В этом мире и без того достаточно зла, мистер Палатазин. Толкачи героина, садисты, маньяки–убийцы… Все это вам известно не хуже моего. Мне кажется, у нас без того достаточно работы… и к чему изобретать новые разновидности ЗЛА. – Внезапно на него накатила волна зябкой дрожи – он вспомнил мрачный подъезд и почти прозрачные веки людей на носилках, надписи, сделанные на стенах кровью. “Можешь ли ты в самом деле логически объяснить все это?” – спросил он себя.

Гейл не сводила глаз с Палатазина. Потом подняла глаза на священника.

– Отец,– сказала она,– капитан Палатазин не ошибается.

– Что?!

– Я видела их. Он прав. Они существуют на самом деле, и они здесь, в Лос–Анжелесе. – И она рассказала им о том, что произошло в доме на Сандалвуд, о коконе из простыней под кроватью, темных фигурах во дворе. О том, как она сама едва спаслась бегством. Под конец голос сел, ей пришлось отпить кока–колы, иначе она не смогла бы закончить рассказ. – Я испугалась,– сказала она. – Я испугалась до смерти, поэтому заперлась в своей квартире и не хотела выходить. Я думаю, они все равно найдут меня через какое–то время… – Она подняла голову. Рядом с мужем стояла Джо с чашкой кофе в руке. Глаза Гейл были широко раскрыты, полны страха. – Они в самом деле в городе,– повторила она, обращаясь к священнику.

Губы Сильверы были плотно сжаты. Казалось, за последние несколько минут он постарел на десять лет. Он бросил взгляд через плечо на припаркованную у бордюра машину. За окном ветер теребил листья деревьев. Как легко было бы уйти из этого дома, сесть в машину, вернуться обратно в Восточный Лос–Анжелес, сделать вид, что все забыл, никогда не входил в тот дом на Дос Террос стрит, С живыми трупами под кроватями и в кладовых. Сделать вид, что ЗЛО не существует. Легко? Нет. Он чувствовал, что находится на грани принятия решения, после которого не будет уже дороги назад. Он медленно повернулся, посмотрел в лицо Палатазину.

– Садитесь,– сказал Палатазин. – Пожалуйста.

Сильвера взял у Джо кофе и выпил одним глотком, пожалев, что в него не добавили виски. Джо села на стул рядом с мужем, священник опустился на диван.

– Но почему вы были так уверены? – спросил Сильвера. – Откуда вы знали?

– Потому что мой отец… один из НИХ,– с усилием сказал Палатазин. – То есть, это уже не мой отец. А то, что когда–то было им. Я родился в деревне Крайек, в северной части Венгрии. Там люди знают о существовании вампиров и боятся их. Они не понимают, откуда берутся эти создания и почему Бог позволяет им ходить по земле. Но они достаточно благоразумны, чтобы защитить свои дома нарисованными распятиями и головками чеснока. Они знают, что у Сатаны достаточно сил, чтобы дать энергию и жизнь вампирам, так же, как Бог дает жизнь всем существам земли. Вампир никогда не сможет насытиться. Они всегда будут жаждать крови, и не только крови, но и новых земель. Земли. Власть. Они хотят владеть всей Землей, и я боюсь, что если этот город будет захвачен, то они сделают большой шаг вперед к этой цели – у них будет достаточно большая армия, чтобы начать битву за Землю. И ни одно государство на Земле не сможет противостоять такой силе. Я говорю не о тысяче вампиров, отец, и не о сотне тысяч. А о МИЛЛИОНАХ. Если падет Лос–Анжелес, то вампиров будет восемь миллионов. Вы спрашиваете, почему я так уверен. Я уверен, потому что видел их в действии. Я знаю их приметы, следы. Я видел, как была захвачена моя деревня. И там происходило тоже самое, что сейчас происходит здесь. – Он посмотрел на Гейл. – Например, волна вандализма на кладбищах. Вампирам нужны эти гробы, чтобы спать в них днем, им нужна земля родины. Когда завершается трансформация от смертного в бессмертного, они должны быть надежно укрыты от солнца…

– Минутку,– перебил его Сильвера. – Одну минутку. Что вы имеете в виду под “трансформацией”?

– Те существа, которых мы видели в трущебах, были не людьми, но еще не вампирами,– сказал Палатазин. – Они были обескровлены и завернуты в простыни и защищены от света, насколько это было возможно, хотя в этом переходном состоянии солнце не так болезненно для них, как позднее. Когда последние остатки человеческого умирают внутри, эти “куколки” просыпаются. Одни раньше, другие позже. Им очень хочется пить, когда они проснутся. Когда они выпьют свою первую кровь… тогда это уже настоящие вампиры. – Он посмотрел на Гейл, потом на священника. – Где–то в этом городе, где–то рядом с Хозяином, они прячутся сотнями. В месте, где они надежно спрятаны от солнца и непрошенных гостей. В каком–то пустом строении… возможно, складе или фабрике, Кто–то запирает их на рассвете и выпускает на волю в сумерках…

– Человек? – спросила Гейл.

– Да. Я не знаю, какую роль играет Таракан, он же Уолтер Бенфилд, во всем этом, но именно он может быть той человеческой пешкой, которую двигает король вампиров.

– Король? – Глаза Сильверы сузились. – И вы что–то упомянули о каком–то Хозяине. Это одно и то же?

Палатазин кивнул:

– Вампиры видят в своем короле, Хозяине, называйте как хотите – нечто вроде своего мессии, спасителя. Он полностью владеет контролем над ними и они делают все, что он скажет.

– Хорошо,– пожал плечами Сильвера. – Допустим, я поверил во все это… насчет вампиров, гробов, королей… Но откуда вы знаете, что ими кто–то командует? Они разве не могут существовать без лидера

– Это просто мое мнение,– сказал Палатазин. – Но мне кажется, что им не обойтись без сильной направляющей руки, какого–то управляющего стратегического начала… Если будет уничтожен король вампиров, то образовавшаяся неразбериха может привести к борьбе за власть, они начнут допускать серьезные ошибки, могут далеко забрести от своих укрытий, например, и солнце застанет их на открытой местности. Но подумайте вот над чем – каждый вампир насыщается один раз за ночь. Тем самым он порождает еще одного, подобного себе. Их число удваивается каждую ночь, каждые двадцать четыре часа. Пусть некоторые едят три–четыре раза за ночь. И опять–таки я не могу точно сказать… Я говорю о том, что читал и что знаю из легенд моей родины. Но в одном я уверен – если и есть надежда остановить их, то только уничтожив короля.

Последовала долгая пауза, слышно было, как свистит за окнами ветер. Гейл с каким–то страхом смотрела в окно, на мчащиеся серые тучи.

– Уничтожить,– прошептал Сильвера. В горле у него пересохло и он теперь не мог забыть надписи на кирпичной стене в переулке – “СЛЕДУЙ ЗА ХОЗЯИНОМ”.

– Но как уничтожить его?

– Не знаю,– мрачно сказал Палатазин. – Могу лишь назвать способы, применявшиеся дома, в Венгрии. Это осиновые клинья, обезглавливание. Клин или кол должен пройти сквозь сердце вампира, а отрубив голову, мы лишаем вампира гипнотического взгляда и… способности к регенерации.

– Регенерация? – хрипло спросила Гейл. – Я думала, что они… что–то вроде приведения.

– Нет, к сожалению, они вполне материальны. Они… их можно ранить, но кровь не будет течь, если они давно не питались. Сразу после насыщения кровь жертвы некоторое время циркулирует в венах, потом скапливается в резервуаре возле сердца. Я помню, как отец… вернулся с горы Ягер. Он был … такой жутко холодный. Наверное, человеческая кровь согревает их, придает силу и вечную молодость. По традиции венгры считают, что вампиры боятся еще и огня, что глаза – их самая уязвимая часть. Ослепив их, можно на некоторое время сделать вампиров беспомощными. Хотя Бог знает, какими еще органами чувств они располагают.

– Вы говорите о них, словно это совсем другой вид живых существ. Другая раса.

– Так оно и есть. Только они не живые и не смертные. Они превосходят людей по своим возможностям. Они быстрее нас, сильнее, они бессмертны. Если только у них в достатке человеческой крови. – Он посмотрел на Гейл, потом на Сильверу. – Бог создал человека. Сатана сотворил вампиров.

Сильвера откинулся на спинку дивана. он разминал пальцы рук, чувствуя, как распространяется на них онемение.

– Пожалуйста, поверьте мне,– сказал Палатазин. – Я знаю наверняка, что они в городе.

– Но все это… очень странно. В смысле, что люди привыкли пренебрежительно фыркать, слыша подобные вещи. Тот, кто в наши дни верит или говорит, что верит, в вампиров… его считают просто ненормальным.

– Но мир меняется, отец Сильвера. Мы с вами знаем, что ЗЛО – оно всегда остается злом. Я считаю, что вампиры много лет потихоньку вели свою деятельность в этой стране, занимая деревушку за деревушкой, городок за городком. Очень тихо, в тайне. А теперь им нужно гораздо больше, они чувствуют себя гораздо сильнее, поэтому намерены заявить миру о своем существовании. Они знают, что еще совсем немного – и будет поздно сражаться с ними. Мы потеряем последний шанс.

– Сражаться с ними? – повторил священник, нахмурившись. – Но каким образом? Если вы правы, я еще не готов сказать, что вы правы,– что же мы должны сделать?

– Найти короля вампиров,– сказал Палатазин. – И как можно быстрее.

– Иисус! – прошептала Гейл.

Взгляд Палатазина потемнел.

– Мне кажется, я знаю, где прячется Хозяин. В Голливудских Холмах есть замок, раньше он принадлежал актеру специалисту по фильмам ужасов, Орлону Кронстину. Он перевез здание из Венгрии, и я считаю, что король вампиров с удовольствием поселился бы в нем.

– Орлон Кронстин? – сказала Гейл. – Я помню, я читала о его гибели, в начале семидесятых годов, правильно? Мой знакомый, Джек… – Тут она запнулась, лицо ее стало белым. – Ну, один парень… с которым мы встречались… он занимался документальным кино. Он хотел сделать фильм о домах старых кинозвезд, и он, кажется, что–то говорил об этом замке. Стоит он на обрыве, на утесе, так? Кажется, Джек… так моего знакомого звали… рассказывал, как он поехал туда несколько лет назад. Он спокойно мог провести ночь там… если вы его не знаете… это в его стиле… – Она с трудом улыбнулась, глаза ее помрачнели… Это ее удивило, потому что до этого момента она не отдавала себе отчета в том, что Джек так много значил для нее. Улыбка исчезла. “Теперь слишком поздно, малышка,– сказала она себе. – Теперь его уже не сделаешь таким, каким он был”.

– Замок Кронстина,– сказала Палатазин. – Туда я и должен отправиться, хотя видит Бог, мне этого совсем не хочется. Если бы был другой способ… но его нет. Поэтому я должен теперь задать вам вопрос, отец. Пойдете ли вы со мной?

Сильвера напрягся. Целая лавина мыслей хлынула через его мозг, набирая скорость и силу. “Я еще не верю в это. Но что, если прав капитан? Я должен тогда сказать своей пастве, должен подготовить их, чтобы они могли спастись, как заставить их понять? Колья из осины, гробы, вампиры, спрятавшиеся в замке? Нет, все это не иначе, как ночной кошмар. Но помоги этому человеку! Ты должен сделать то, что он просит. Нет, сначала моя паства, мои прихожане. Я умираю, мне нужно время, много времени, что я должен сделать? Я не хочу умирать. Боже, я не хочу умирать…”

– Я хочу отправиться туда сегодня же,– сказал Палатазин,– пока еще светло. Если вы не согласитесь идти со мной, то я попрошу вас о другом. Но в любом случае я пойму ваше решение.

Сильвера почувствовал, что ладони у него холодные от испарины. “Что, если он не ошибается, этот капитан? – спросил он себя. – Я никогда и ничего не боялся, никогда и ничего. Нет! – услышал он темное эхо в собственном сознании. – Нет. Ты боишься умереть раньше назначенного срока. Ты боишься того холодного темного места, в которое тебя пошлет господь, потому, что ты ничего не сделал при жизни для него, только гонял толкачей наркотиков и пожал несколько рук, потому что этого от тебя ждали. Священник – разве это твое призвание? Тебя занесло в церковь течением жизни, когда ничего другого в жизни тебе не оставалось. Итак, что же теперь будет?”

– Я… боюсь, что мне придется сказать “нет”. – Он пытался не показать, что у него дрожат руки. – Я должен подумать о своих прихожанах. Если вы правы, то я должен придумать какой–то способ… защитить их. Простите меня, но…

Палатазин несколько секунд молча смотрел на него, потом кивнул:

– Все в порядке.

Он встал, открыл дверцу платяного шкафа, достал оттуда картонную коробку, наполненную деревянными колышками.

– Я это купил сегодня утром,– сказал Палатазин. – Осиновые колья, два фута длиной. И еще я купил хороший крепкий молоток. Не знаю, пригодятся ли мне колья и молоток, но… Я хочу, чтобы вы сказали для меня… что–нибудь. Вы согласны?

– Да, конечно. – Сильвера посмотрел на картонную коробку. Потом сказал: – Я буду молиться за вас.

Палатазин кивнул, сжал ладони вместе и закрыл глаза. Отец Сильвера склонил голову и начал читать вслух молитву, испрашивая у Бога помощи Палатазину в его пути, защиты от опасности. Но пока он читал эту молитву, внутренне содрогался. Он чувствовал, как душа его словно бы ссыхается и очень скоро на ее месте вообще ничего не останется. Он вдруг вспомнил себя самого много лет тому назад, мальчишку–хулигана, в отделении полиции в Пуэрто–Гранде. Это была тесная комната с неприличными рисунками на стенах и лужами мочи на полу. Сюда собирали пьяных. Он и двое друзей в дрезину пьяные были брошены сюда после драки с какими–то матросами в “Навигар Клубе” в доках. Матросов отвезли в больницу.

Но здесь был еще один человек, старик в каких–то лохмотьях, лицо у него все было покрыто коростой. Всю ночь он тихо стонал и ворочался на койке, словно старался отбиться от какого–то врага, нападавшего на него сверху, с потолка. К утру Сильвера–подросток со следами уколов на руках и с любовью к жестокости, осознал, что старик умирает. Он сидел на полу, с затекшим глазом, с расшатавшимися от ударов зубами, и смотрел, как старый человек боролся со смертью. Это был храбрый человек, но силы были ужасно неравны. Сильвере вдруг стало интересно узнать, что это был за человек, где ему удалось побывать, что он видел в жизни, кого любил, что совершил.

У противоположной стороны камеры спали дружки Сильверы, похрапывая, как здоровые бычки. Он подполз ближе к койке старика, вслушиваясь в его бормотанье, словно в радиопередачу из другого мира.

Уже перед рассветом старик открыл глаза и, повернув голову, посмотрел на сидящего рядом подростка. Он долго смотрел на Сильверу распухшими от виски глазами–щелками. Он несколько раз заходился кашлем, и Сильвера увидел капельки кровавой слюны на губах. Старик вдруг протянул руку и схватил Сильверу за запястье. Пальцы у него были жесткие, как кожа крокодила, и одного на руке не хватало.

– Падре,– прошептал старик,– помогите мне… облегчите, пожалуйста…

– Но я… никакой не священник,– сказал Сильвера. Рука сжала его кисть крепче.

– Падре… Я грешник… Я не хочу умирать! – Слеза скатилась из глаза и пропала в сухих складках морщин. – Помогите мне…

– Но как? Я… ничего не могу сделать.

– Можете… Скажите что–нибудь… какие–нибудь слова…

Пальцы старика до боли впились в запястье Сильверы. Глаза его блестели, но искра жизни в них быстро угасала.

– Пожалуйста,– прошептал старик.

“Чтоб я молился богу? – спросил сам себя подросток. – Ну и насмешили! Буду стоять на коленях, молиться и плакать?” – Но старик почти умер, совсем уже погас, значит, надо попробовать. Но как это делается? Что говорить?

– Э–э–э, Господи… этот человек… как тебя зовут?

– Звезда Пролива,– прошептал старик,– я плавал на “Звезде Пролива”.

– Ну, да. Этот человек – матрос со “Звезды Пролива”, и… я думаю, он неплохой человек. – Костяшки пальцев трещали в сжавших его ладонях старика. – Я ничего о нем не знаю, но… он болен, и он просил, чтобы я сказал для него несколько слов. Не знаю, правильно ли я говорю я не знаю, слышишь ли ты меня. Этот человек совсем плох, и я не знаю, сможет ли он… ууух. Это совсем паршивое место, где мы сейчас с ним находимся, для любого человека. Паршивое место, чтобы умирать в нем. Боже! Вот дерьмо, что это я, сам с собой разговариваю?

– Продолжай… – настаивал старик. – Прошу вас, падре.

– Я же сказал тебе, что я никакой не падре! – огрызнулся Сильвера, но он понимал, что старик не слышит его. Он улыбался и все шептал и шептал какую–то молитву.

– Ладно,– сказал Сильвера, глянув на потолок. – Если этот человек должен умереть именно в этом месте, в вонючей камере, то помоги ему умереть легко. Господь! Ладно? Просто… Вот и все. Я не знаю, что еще говорить.

Старик молчал.

Его дружок Чико, лежавший под стенкой в другом конце камеры, поднял голову:

– Эй, Рамон, ты с кем это разговариваешь?

Отец Сильвера кончил молитву для Палатазина и перекрестился.

– Надеюсь, что вы ошибаетесь,– сказал он полицейскому. – Но если нет, то пусть поможет вам Господь.

– И вам,– тихо сказал Палатазин. Он поднялся, открыл дверь, провожая священника, и остался стоять, глядя, как Сильвера садится в свой “рэмблер”. Сильвера не оглянулся, и Палатазин заметил, что священник дрожит. Он вслушался в свист ветра, мчащего по улице пыль, рвущего полы пальто Сильверы. Вид у него был странный, зловеще предвещавший бурю. Он никогда раньше не видел над Лос–Анжелесом такого неба.

Сильвера едва не упал под порывом ветра. Он почувствовал, как песок царапает кожу лица, а забравшись в машину, он заметил, что внизу, у ветрового стекла, собрался принесенный ветром песок. Он повернул ключ зажигания и поехал прочь, пронизываемый стыдом.

Палатазин затворил дверь.

– Мне нужно ехать, мисс Кларк,– сказал он. – Вы напишите нужную статью?

– Да,– сказала она. – Почему я не могу ехать с вами?

– Вы? – переспросил он. – Если отец Сильвера не согласился, то почему вы вдруг…

– Допустим, это… комбинация профессионального и личного интереса. И на этом остановимся.

– Нет,– вдруг сказала Джо. – Если кто–то с тобой пойдет, то только я.

– Ты останешься здесь,– приказал Палатазин, посмотрев на часы. – Почти четыре часа. Нам придется поспешить, мисс Кларк. Ваш друг рассказывал вам, как добраться до замка Кронстин?

– Не совсем, но я помню, он что–то говорил насчет Аутпост–драйв.

– Мы можем потерять целый час, отыскивая дорогу,– мрачно сказал Палатазин. – И если мы задержимся там, когда сядет солнце…

– Ты не слышал, что я сказала,– перебила его Джо. – Если поедешь ты, то с тобой поеду и я. Все, что случится с тобой, случится и со…

– Не глупи, Джо!

– Глупить! Я не останусь одна в этом доме! Если ты собираешься спорить, то только зря потратишь время. – Она смотрела ему прямо в глаза, упрямо и уверенно.

Он выдержал взгляд, потом протянул руку и сжал ладонь Джо.

– Цыгане! – сказал он с деланным отвращением. – Вот что значит цыганская кровь! Ну, хорошо. Нам придется поторопиться. Но предупреждаю вас обеих – это развлечение не для слабонервных. Или тех, у кого слабо с желудком. Если я попрошу помочь, вам придется помогать мне. Времени у нас уже не будет на пререкания. Понятно?

– Понятно,– согласилась Джо.

– Тогда, вперед. – Он поднял коробку, полную осиновых кольев. – Пошли!

“Отель Адская Дыра” содрогался каждым сочленением. Скрипели доски, балки, ветер рвал черепицу с крыши – скорость его достигала сорока миль в час – и это в течение последних тридцати минут. Стекло в оконной раме разбилось вдребезги. Боб Лампли видел, как целые пригоршни песка били в него, словно выстрелы мелкой дроби. Лампли чувствовал, как громко колотится сердце. Указатель на ветроиндикаторе продолжал ползти вверх, от сорока к сорока двум милям в час. Отель вдруг слегка наклонился. “Боже! – в панике подумал Лампли. – Эта хижина не выдержит, если ветер будет усиливаться!”

Он всего час назад в последний раз звонил в Национальное Бюро Погоды. Скорость ветра в Лос–Анжелесе достигла тридцати миль в час, летящий песок был отмечен даже в Беверли–Хиллз. Комментаторы погоды сходили с ума, пытаясь понять, что же вызвало такую бурю. Зародилась она в центре Мохавы и по прямой надвигалась прямо на Лос–Анжелес.

Зазвонил черный телефон. Лампли поднял трубку, пытаясь разобрать, что говорит тонкий, едва слышный голос на другом конце. Оглушительно трещали электрические помехи. Хэлл с поста Двадцать Пальм что–то говорил о радаре.

– Что там? – крикнул Лампли. – Ничего не слышно, Хэлл. – Сообщение было повторено, но Лампли уловил лишь отрывки:

“… скорость ветра до… чрезвычайная обстановка… следи за радаром!” Громко трещало дерево обшивки станции. В голосе Хэлла слышалась паника, чрезвычайно испугавшая Лампли. “Радар? – подумал он. – О чем он говорит, черт побери?” Он бросил быстрый взгляд на небо, увидел, как щупальца струи несущегося песка перебрасываются через самые высокие сосны. Он услышал, как с треском отломилась ветка и была унесена прочь. Песок теперь падал, подобно снежному бурану, покрывая голую скалу.

– Хэлл! – завопил Лампли. – Что у тебя на указателе скорости ветра?

В ответ послышался нечленораздельный крик, прервавшийся в середине. Теперь в трубке что–то бешено трещало и завывало. “Линия сорвана,– подумал Лампли. – Сорвана линия между мною и Двадцатью Пальмами”. Отель снова накренился, подпрыгнул, и Лампли почувствовал хруст песчинок на зубах – песок нашел путь в здание через щели в досках. “Нужно смываться отсюда, пока вся эта штука не свалилась мне на голову!” Он снова посмотрел на индикатор скорости ветра. Сорок восемь. Указатель атмосферного давления тоже сходил с ума. Стрелка то падала, то быстро шла вверх. Сейчас она медленно, с леденящей кровь плавностью шла к самому низу шкалы. Он быстро подошел к красному телефону и сорвал трубку. Словно шифрованная комбинация, пели электрические тона трубке. Потом знакомый голос, слегка искаженный статикой, сказал:

– Национальное Управление Погоды, Лос–Анжелес.

– Эдди? Это Боб Лампли говорит… – И тут он потерял дар речи, потому что взгляд его упал на экран радара. То, что показывал радар, было таким невероятным, сколько он ни всматривался в фосфорецирующие линии. На экране четко была видна огромная волна, шедшая с востока. Казалось, она… катится.

– Что там? – спросил голос, в котором ясно слышался страх. – Что там? Боб, что у тебя… на радаре?

Он бросил трубку и наклонился над экраном. Что бы это могло быть? Во всяком случае, эта “волна” растянулась на многие мили. Глаза Лампли едва не выскакивали из орбит. Паника дошла до предела, когда он увидел, что барометр показывает предельно низкое давление. Ветер прекратился. Он услышал поскрипывание всех деревянных сочленений Отеля, словно становились на место выдернутые из суставов кости. Он подошел к окну, выглянул наружу.

Высоко в небе продолжали метаться тучи. Свет дня приобрел темно–желтый оттенок, словно моча в писсуаре после целой ночи пьянки. Деревья, окружавшие Отель “Адская Дыра”, стояли абсолютно неподвижно. “Вакуум,– подумал Боб. – Тихо, как в космической пустоте. Он взглянул на экран радара – что–то накатывалась с востока, чтобы заполнить эту пустоту!”

Лампли выглянул в боковое окно.

– Бог…. мой,– прохныкал он.

Теперь он видел, этого Люцифера всех песчаных бурь, желтую волну, мчавшуюся с востока, закрывающую весь восточный горизонт, но продолжавшую надвигаться в полной тишине. Потревоженный монстр природы. По данным радара выходило, что глубина волны бури достигла тридцати миль, самое меньшее. Скорость… мозг Лампли с трудом цеплялся за последний оплот рационального мышления… примерно пятьдесят миль в час. Казалось, сама Мохавская пустыня взлетела в небо и помчалась на Лос–Анжелес волной смешанного бело–золото–серого цвета.

Завороженный, он смотрел, как катится на него волна. В следующую секунду он услышал тонкое отвратительное шипение. Это сдирало кору и листья с деревьев. Он знал, что после волны бури земля будет голой, как скелет.

Со змеиным шорохом сыпался на подоконник песок, проникая в щели рамы. Он увидел, как желтая муть проглотила триангуляционную вышку, словно та была проглочена ненасытным зверем. Он попятился, натолкнулся на стол, опрокинул фотографию жены и ребенка на пол. Уголком глаза заметил, что стрелка барометра быстро пошла вверх. Потом схватил трубку красного телефона – линия мертво трещала статическими очередями зарядов.

Лампли глянул через плечо и с ужасом увидел, что волна песчаной бури вот–вот накатится на Отель. Времени больше не было. Он выбежал в горячий тонкий воздух – дышать было трудно, и помчался к своему зеленому “скауту” у ограды. Под ногами хрустел песок, взвиваясь дьявольскими спиралями в два раза выше роста Боба Лампли. Ветровое стекло “скаута” было покрыто тонким слоем песка. До машины оставалось футов шесть, когда он услышал первый раскат грома и почувствовал удар струи песка в спину. Песок ослепил его, а когда он открыл рот, чтобы вскрикнуть от боли, песок прорвался в легкие. Он чувствовал, как со все большей тяжестью наваливается на него горячая волна бури. Рука лихорадочно искала дверную ручку, но в этот момент сильнейший порыв горячего ветра повалил его на спину, в одну минуту забив дыхательное горло и до смерти задушив Лампли. Отель, белая краска с которого была содрана до голого дерева, надломился и рухнул под следующим ударом урагана. “Скаут” Лампли теперь напоминал кучу исцарапанного металла.

Ураган помчался к Лос–Анжелесу, оставляя позади голую скалу в море песка. Как и вампиры, которых он должен был защищать, ураган был ненасытен.

Вес Ричер с довольно необычной для него поспешностью забрасывал чемоданы в багажник серебристо–голубого “мерседеса”, стоявшего во дворе его особняка на Чаринг Кросс роуд. Он чувствовал, как усиливается напор ветра, и время от времени ощущал укол песчинок в лицо и руки. Время – вот что его беспокоило больше всего. Они с Соланж должны успеть на рейс “дельты” на Лас–Вегас в четыре тридцать.

Большую часть дня они потратили в отделениях полиции. Джейн Данн ругалась, как матрос, когда полицейский объявил, что пока она не может покинуть Лос–Анжелес, а потом любезно попросил прекратить сопротивление полицейским, которые пытались пересадить ее из кресла в патрульную машину. Днем Вес и Соланж мельком видели струю актрису. Она катила в своем кресле по коридорам отделения полиции в Беверли–Хиллз, громко требуя виски. Наверное, решил Вес, мозг старушки перенасыщен жгучим алкоголем и она не способна испугаться при мысли, что произойдет, если она снова столкнется лицом к лицу с вампиром.

Вес и Соланж были разведены в разные кабины, где их терпеливо допросили. Полицейские пытались убедить их, что существует разница между настоящими вампирами – ха–ха! – и подростками, которые, наверное, придумали какую–то новую вампирическую группу или культ. Допрашивал Веса плотного сложения лейтенант, без остановки куривший сигарету за сигаретой и постоянно повторявший:

– Клыки? Вы утверждаете, что в самом деле видели настоящие КЛЫКИ, Вес? Нет, вы просто комик, верно?

Но Вес подумал, что внутри полицейский ему верит. Глаза у лейтенанта были испуганные. Вес заметил в коридоре несколько людей в пижамах и тапочках. Вид у них был, как у контуженных взрывом, глаза – отсутствующие, стеклянные, глядящие в пустоту. Когда Вес хотел спросить что–то у одного из этих людей, допрашивавший лейтенант Рикардо поспешно отвел его в сторону. Тут же крутилась пара репортеров, и один щелкнул Веса, но пленку тут же вытащили из камеры. Остальных представителей прессы запаковали в какую–то комнату, и больше Вес их не видел.

Потом Вес и Соланж сели в патрульный фургон и были доставлены в Паркер–центр, куда их ввели через черный ход. В лифте они ехали с какой–то девушкой из Беверли–Хиллз. Она вдруг начала бормотать что–то насчет того, что они с мамой скоро поедут в Акапулько. Потом лицо ее стало бело–серым, голос пронзительнее, пока не перешел в крик. Она прокричала историю о том, как вчера вечером ее мама пришла домой с новым знакомым, Дейвом, и Дейв сказал, что хочет поцеловать ее на ночь, пожелать спокойной ночи. Потом она увидела клыки, и лицо мамы побледнело, как живот мертвой рыбины, глаза засветились. Она убежала из дому и бежала всю ночь. Когда двери лифта раздвинулись, полицейские вытащили бьющуюся в истерике девушку и увели. Вес и Соланж слышали разносящиеся по коридору крики.

Вес и Соланж остались в одной комнате, потом появился еще один полицейский, задававший примерно те же вопросы, что им задавали в отделении в Беверли–Хиллз. Примерно через час полицейский, у которого был такой вид. что он спокойно мог бы расправиться с тремя солдатами морской пехоты и не вспотеть, встал со стула и наклонился над Весом.

– Вы видели членов вампирического культа, не так ли, мистер Ричер? – тихо сказал он, но голос у него был не совсем уверенный и немногочисленные морщины на лбу стали глубже.

– Вы сами знаете, кого мы видели,– ответил Вес. – Что это за чушь насчет культа?

– Вы видели подростков, переодетых вампирами, не так ли? – настаивал полицейский. – Как я уже сказал, культ вампиризма. Это вы и видели. Правильно?

– Чушь,– пробормотал Вес. – Ладно. Культ так культ! Как нам добраться домой?

Полицейский некоторое время молчал, потом сказал:

– Вас отвезут. – И на этом все кончилось.

“Культ так культ,– подумал Вес, захлопывая крышку багажника. – Черта с два. Я верю еще своим глазам, клянусь господом Богом, я ни минуты лишней не останусь в этом безумном городе. Что там так долго возится Соланж?

Он выдохся за последние часы, но можно будет подремать в самолете. Он боялся кошмаров, которые, как он знал, обязательно явятся – улыбка вампира – санитара, блестящие влажные клыки, агонизирующий крик Джимми, пронизывающий ночь. Он чувствовал, что такие мысли заставляют чувствовать себя немного сумасшедшим. Лучше об этом пока не думать. Он взглянул на свой “ролекс”. Было почти 16.30.

– Черт побери, Соланж! – сказал он и побежал к дому. В этот момент она вышла на крыльцо – на ней было длинное белое пальто с капюшоном. Она заперла дверь, посмотрела на небо и заспешила к машине.

– Что так долго? – спросил он, когда Соланж скользнула на сиденье рядом. – Мы опоздаем на самолет.

– Нет,– сказала она. – Откуда столько песка?

– Кто его знает.

Он сел за руль, включил двигатель, задним ходом вывел машину по проезжей дорожке. Потом он выехал на Закатный бульвар, свернув на Сан–Диего Фривей. Периодически машина вздрагивала под ударами ветра, и Весу приходилось несколько раз включать “дворники”, чтобы очистить стекла.

– Я кое–что сделала для тебя,– сказала Соланж, когда Бель–Аир остался позади. Она опустила руку в карман и вытащила оттуда что–то, завернутое в папиросную бумагу и перевязанное лентой. Вес почувствовал резкий запах чеснока.

– Что это? – спросил он, понюхав сверток.

– РЕСГУАНДО. Талисман удачи, который будет охранять тебя от злых духов. Правда, он не был опущен в святую воду и благославлен в семи церквях, как должно, потому сила будет меньше обычного. Ты должен держать его при себе всегда.

Вес посмотрел на Соланж, потом на сверток. Несколько дней назад он бы расхохотался, услышав нечто подобное. Но теперь все было по–другому, и амулеты, духи и заклинания Соланж вовсе не казались ему такими уж глупыми и не имеющими отношения к реальной жизни. Наоборот, чувствуя рядом Соланж, он испытывал облегчение.

– А что в нем?

– Чеснок, ербабуена, переджил и немного камфоры.

Она прищурилась, глядя на бьющий в стекло песок.

– Я делала на скорую руку, поэтому не могу сказать, как далеко простираются его возможности и насколько хватит положительного воздействия. Смотри, не потеряй.

Он кивнул и положил пакет в карман пиджака.

– А ты? – спросил он. – Ты сделала амулет для себя? – Она промолчала, он спросил еще раз: – Ты ведь сделала еще один для себя?

– Нет, не было времени.

– Тогда возьми этот. – Он начал доставать пакет из кармана, но она остановила его, чуть сжав запястье.

– Не надо. Он не будет действовать для меня. Внутри есть несколько твоих волосков. Следи за дорогой.

Вес взглянул в сторону бульвара и вовремя свернул в сторону – мимо, завывая клаксоном, пронесся черный “порше”. Они достигли въезда на шоссе и Вес повернул на него “мерседес”. Большинство машин, включив фары, двигалось на юг, к аэропорту. Вес поглядел на небо. Оно было затянуто плотными быстро бегущими тучами, на востоке тучи имели странный желтый оттенок. Невозможно было сказать, где солнце.

Он услышал в голове голос Кролика Бага: “Аааа, вы хотите знать, что происходит, так? Это судный день!”

Он прибавил скорость, обходя другие машины. В борт ударил ветер, столкнув “мерседес” на несколько футов в сторону. Ему пришлось налечь на руль, чтобы выправить машину. Когда позади остался Западный Лос–Анжелес, они увидели, как танцуют на обочинах песчаные смерчи–спирали, в некоторых местах шоссе было покрыто ползучими песчаными “языками”. Сердце Соланж колотилось. Она чувствовала, как пробуждаются вокруг какие–то темные силы, как чья–то рука вдруг перевесила на весах силы чашу в сторону вампиров. “Времени осталось мало”,– вдруг подумала она. Он положил руку на ее бедро.

– Все будет нормально,– сказал он. – Возьмем номер в “Сэлз” и будем загорать целую неделю.

– А что будет с этими людьми? – тихо спросила она. – С теми, кто не успеет выбраться из города?

Он сделал вид, что не слышал.

– У меня есть друзья в отеле. Возможно, устроим два–три шоу в неделю. Да, было бы великолепно. Небольшое приятное шоу, чтобы игроки расслабились и посмеялись. Мне даже не придется особенно стараться.

– Вес,– повторила Соланж. – А что будет с этими людьми?

Он долго не отвечал.

– Не знаю,– сказал он. – Я знаю только, что хочу как можно скорее отсюда убраться… как можно дальше.

– А откуда мы узнаем, что какое–то место достаточно далеко отсюда?

Он не ответил – он не мог ответить. Он только нажал ногой на педаль газа.

Вес вел “мерседес” по въездной рампе, отводившей поток движения от шоссе к Лаксу – крупнейшему аэропорту Лос–Анжелеса. И почти мгновенно он оказался внутри пробки автомобилей, автобусов, такси, фургонов. Выли и квакали клаксоны, поток движения медленно двигался вперед дюйм за дюймом, направляясь к основному терминалу. Вес в нетерпении стучал по рулевому колесу, а Соланж наблюдала, как растет слой песка в низу ветрового стекла. Немного впереди виднелось двое дорожных полицейских в оранжевых жилетах из блестящего пластика. Они пытались управлять движением потока машин и одновременно не падать под ударами ветра. Когда Вес подъехал ближе, он услышал, как один из полицейских прокричал: “Все полеты отменены!” или что – то в этом роде. Он опустил стекло, и тут же в глаза ударила пригоршня песка. Он снова поднял стекло, оставив лишь щель, и в отчаянии прокричал, обращаясь к ближайшему полицейскому:

– Эй! Что случилось? Самолеты не летают?

– Ты чудишь, приятель? – Полицейский прикрывал глаза и рот ладонью, чтобы не задохнуться и не ослепнуть от песка. – В такой ветер им даже не взлететь!

– Вот дрянь! – в сердцах пробормотал Вес и начал искать просвет, чтобы выбраться из пробки. Он ударил по клаксону и протиснулся впереди какого–то автобуса, чтобы не попасть в водоворот машин, крутившийся перед центральным зданием аэропорта. Потом впереди затормозил черный лимузин. Вес опять нажал на сигнал, со скрежетом протиснулся между двух машин – на заднем сиденье одной сидел какой–то мужчина с широко открытыми, полными ужаса, глазами. Вес развернулся перед потрепанным такси, услышал протестующий вой клаксонов и тормозов. Потом его “мерседес” перевалил через бетонный низенький бортик, делящий шоссе на две полосы встречного движения, полицейский что–то крикнул, но Вес не повернул головы – “мерседес” уже мчался на север, обратно к городу, к Сан–Диего Фривей.

– Куда теперь? – спросила Соланж. – Наверное, надо было подождать в аэропорту, пока не станет лучше.

– И когда это будет? Черт, откуда только взялся этот проклятый ураган? – Он включил “дворники”, чтобы очистить ветровое стекло. Оно все было испещрено точками и дуговыми царапинами. В некоторых местах краска на радиаторе совсем стерлась под потоком песка и просвечивал голый металл.

– Песчаная буря?! Мой Бог!

Шины завизжали по асфальту. Новый порыв ветра ударил в машину, едва не вырвав руль из рук Веса. Небо стало янтарным.

“Боже,– подумал он,– скоро ночь!”

– Поедем в Лас–Вегас,– сказал он, пытаясь нарисовать в уме схему предстоящего пути. Переехать на Санта–Моника Фривей, потом через центр на север, на шоссе Сен–Бернаррдино, через восточный Лос–Анжелес, Монтерей–парк. Он будет мчаться в Вегас, словно за ним гонятся все демоны Ада. Возможно, даже Вегас – не слишком безопасное место. Возможно, им стоит просто ехать на восток с максимальной скоростью и не оглядываться.

Соланж включила радио и принялась искать станцию, не заглушенную помехами. В самом дальнем конце шкалы слабо пробился голос диктора:

– Сегодня президент объявил… нормирование бензина… члены Конгресса… отличают… Бизнесмен из Лос–Анжелеса… признан виновным… толчки ощущались на расстоянии в… Национальное Бюро Погоды рекомендует…

– Прибавь громкости,– сказал Вес.

Соланж повернула регулятор, но треск статических помех покрывал почти все.

– …предупреждает всех водителей… от Ланкастер–Палмдейл и до южного района… Национальная Служба Погоды рекомендует всем водителям… – Завыли помехи и станция совсем замолчала.

“Мерседес” мчался через деловой центр Лос–Анжелеса. Соланж видела верхушки наиболее высоких зданий: Национального Банка, “Юнион Бэнк”, два близнеца–монолита из черного гранита – “Банк Америки”, серебряный цилиндр отеля “Бонавернтура”, нависающая громада “Арко Плаза”. Все они были окружены золотистым туманом песка. С ревом проносились целые песчаные смерчи, словно “мерседес” попал в снежный буран. Она посмотрела на Веса – лицо лоснилось испариной. Он поймал ее взгляд и сказал мрачно:

– Все будет нормально. Нам бы только добраться до Интерстейд–15, а там начнутся горы, они срежут этот ветер…

Он надавил на педаль тормоза. Впереди дорогу перекрыли три автомобиля, столкнувшиеся прямо посреди шоссе. Вес почувствовал, как слой песка, покрывавший шоссе, ненадежен, как слой льда. Он быстро вывернул руль в сторону заноса. Три столкнувшихся автомобиля быстро приближались, красный стоп–сигнал у одного из них продолжал еще мигать. “Мерседес” все еще скользя по песку, пронесся мимо. Завизжал металл, но машина выпрямилась, пошла свободно. Вес перевел дыхание, увеличил скорость работы “дворников”, но все равно он едва мог видеть, куда движется. По правой стороне шоссе стояла машина, врезавшаяся в бетонное ограждение. Соланж увидела тело водителя, свисавшее в открытую дверцу. Она не обернулась. “Времени осталось совсем мало”,– подумала она. И похолодела.

Река–канава Лос–Анжелес–ривер была забита песком – они пересекли ее по короткому мосту. Теперь вокруг был густо населенный район Бойли–хейтс. Вес включил кондиционер, потому что за последние пять минут температура резко поднялась. Воздух стал спертым и невозможно было вздохнуть, не почувствовав на зубах привкус песка. Они промчались мимо горящего перевернувшегося автомобиля – пламя бешено рвало на ветру.

И в следующий момент темно–коричневая туча, казалось, сотрясавшая своей яростью землю, накрыла машину, затмив небо. Словно пыль из–под копыт наступающей армии дьяволов. Туча поглотила “мерседес”, полностью ослепив их, покрыв ветровое стекло толстым слоем песка, в котором увязли “дворники”. Вес вскрикнул, повернул руль вправо. Часто и громко стучало сердце. В зеркальце заднего вида показалась пара фар. Они пронеслись мимо и в следующую секунду машина, обогнавшая их, покатилась по шоссе, переворачиваясь раз за разом, исчезнув за завесой песка.

– Ничего не вижу,– крикнул Вес. – Ничего! Придется тормозить. И, Бог мой, я даже не знаю, где мы сейчас!

Он пытался нащупать левым крылом бетонный поручень ограждения, но не мог его найти. Мотор кашлял и хрипел.

– Боже! – пробормотал Вес,– только не сейчас! Боже, не покидай меня именно сейчас!

Мотор опять кашлянул.

– В моторе столько песка, что даже верблюд задохнулся бы! – Он надавил на педаль газа, но двигатель кашлянул еще раз и окончательно замолчал. Машина прокатилась ярдов десять и остановилась. Вес до хруста сжал руль.

– Нет! – сказал он. – Н Е Т!

Кондиционер тоже перестал работать, и воздух в кабине стал горячим и душным, как в склепе посреди Сахары. Вес провел рукой по лицу, посмотрел на блестящие капельки пота.

– Вот так,– сказал он. – Мы засели.

Они сидели молча, слушая насмешливые завывания бури и сухое царапанье песка по металлу.

– Который час? – спросила наконец Соланж.

Весу страшно было посмотреть на часы.

– Почти пять,– сказал он. – Может, больше.

– Скоро стемнеет…

– Сам знаю! – рявкнул раздраженно Вес и ему тут же стало стыдно. Соланж быстро отвернулась от него, глядя в окно, но там ничего не было видно, потому что поток песка был слишком густым. Вес включил аварийные мигалки и вознес мольбу к небесам, чтобы эти огни были вовремя замечены другим водителем. Тихо пощелкивали мигалки, казалось, тикал могильный метроном, отсчитывающий последние глотки пригодного для дыхания воздуха. Вес видел профиль Соланж – тонко очерченный, решительный и печальный одновременно.

– Извини меня,– тихо сказал он.

Она кивнула, но не повернула головы.

“Гради вызывает Лаурел: ты нас втравила в новую неприятность. Прием”. – Вес почувствовал, что невольно улыбается, хотя и без всякого веселья. Улыбка, впрочем, тут же исчезла. Машина содрогнулась под ударами бури. Ветровое стекло было почти полностью покрыто слоем песка. Каждый раз, вдыхая, Вес чувствовал во рту песок. Песок скрипел на зубах.

– Но нельзя же просто вот так сидеть и ждать, пока… – Он почувствовал, что не может произнести больше ни слова. – Нет, не можем. Но когда кончится эта буря?

– Довольно скоро,– тихо сказала Соланж.

– Господи, откуда ты знаешь? – Посмотрев на нее, он отвернулся. – Наверное, все эти шейхи, купившие себе виллы в Беверли–Хиллз, чувствуют себя как дома. Могут открыть свои верблюжьи гаражи и отправиться в путь. Если только найдут какой–нибудь путь. Гммм. Я мог бы сделать неплохой номер на этом материале – на пять–шесть минут. Насчет арабов, покупающих Беверли–Хиллз. Представляешь? Надписи “Шейх Саади”. Продают верблюдо–бургеры круглые сутки… Тьфу!

Он вдруг побледнел. Он почувствовал присутствие Смерти – каждый раз, когда он вдыхал в легкие новую порцию пыли и песка, это чувство усиливалось. Он сжал рукоятку двери и едва удержал себя, чтобы не распахнуть дверцу.

“Ну–ну,– сказал себе Вес. – Не спеши. Умирать никто не хочет. Медленнее – всегда лучше, чем быстрее”.

Он заставил себя отпустить ручку и откинулся на спинку сиденья.

– Я был груб с тобой, прости.

Она ничего не сказала.

– Я потребитель,– сказал Вес. – Такой же, как они все. Акула, барракуда, пиранья… любое название хищной рыбы вполне соответствует. Просто маска у меня немного лучше, чем у других. Моя не так часто соскальзывает, потому что носить маску – это моя профессия. Я этим делом занимаюсь для добывания средств на жизнь. Но сейчас она все–таки соскочила, и то, что я там увидел, мне не очень понравилось. Наверное, копы скоро будут здесь. Может, нас вытянут на канате из этой каши.

Соланж повернулась и посмотрела на него. В глазах ее были слезы.

– Я давно уже заглянула за твою маску. Есть такая поговорка банту: “Ты есть то, что ты есть в момент, когда ты пробуждаешься”. Много раз я наблюдала за тобой, за тем, как ты переходишь грань сна и бодрствования. Ты сворачиваешься, как маленький ребенок, которому не хватало тепла, заботы, любви… Наверное, это тебе и нужно было в жизни. Но ты не доверял этому чувству. Ты отталкивал его и искал чего–то еще, и поэтому никогда не мог найти того, что тебе на самом деле и не нужно было.

Он вздохнул и вспомнил строчку из “Чистого везения”: “Элементарно, доктор Ватсон! Чертовски умно, что?”

– Вот дерьмо! Этот паршивый ураган, похоже никогда не прекратится. Я еще столько песка никогда не видел. Разве что на пляже, но там у меня был шезлонг, транзистор и бутылка “коппертона”.

Он велел себе делать больше мелких вдохов, тогда для Соланж останется больше воздуха.

– Вот где бы я сейчас хотел оказаться, пусть там даже и полно песка. На пляже в Акапулько. Как тебе это нравится?

– Это было бы… прелестно.

– Совершенно с вами согласен, мисс. Вот туда мы и отправимся, когда выберемся из этой заварушки. Закажем номер в отеле “Ацтек”… – Он замолчал, потому что “мерседес” вдруг содрогнулся.

– Ты лучше, чем все они,– тихо сказала Соланж. – Ты относился ко мне лучше их всех. Я буду заботится о тебе – если смогу. – Потом она прижалась к нему, и он крепко обнял Соланж. Он поцеловал ее в лоб, чувствуя остро–медовый вкус кожи, потом прислушался к стону ветра. Теперь он дышал сквозь зубы.

А вокруг затерянного в песчаном сугробе автомобиля свистел и стенал ураганный ветер, словно голос той девочки из сна, которой случился с Весом пару ночей тому назад:

– Выходи на улицу! Выходи поиграть со мной. Выходи, выходи…

…А не то я войду к тебе…

Палатазин нажал педаль тормоза и его “фалькон” остановился.

– Погодите минуту,– сказал он, всматриваясь сквозь ветровое стекло. “Дворники” работали вовсю, фары были включены на полную мощность.

– Мне показалось, что там кто–то есть.

Ему почудился темный громадный силуэт среди скал и крутящихся янтарных облаков. Но теперь там наверняка ничего не было

– Что там было? – спросила Гейл, подаваясь вперед с заднего сиденья, где она расположилась. – Замок уже?

– Не уверен. Я увидел это всего на секунду, пока снова не сошлись тучи. Очень большой, темный, стоит высоко на скале. Милях в двух отсюда, точно не скажу. Стоп! Вот там! – Он показал рукой. Тучи опять разошлись, и на секунду они увидели замок совершенно ясно – его высокие башенки, зубчатые, черные на фоне золотого неба. Отсюда замок очень походил на тот, что стоял на горе Ягер. “Да,– подумал он. – Это здесь. Это то самое место. Они прячутся здесь”. С такой высоты король вампиров имел отличный панорамный вид на весь Лос–Анжелес. Он мог радостно хохотать, наблюдая, как гаснут огни, дом за домом. Замок был на вид таким же неприступным и основательным, как любая крепость в горах Венгрии. “Одно дело увидеть его,– подумал Палатазин. – Совсем другое дело – добраться до него”. Холодный узел напряжения, свившийся в его желудке, внезапно стал слабее, посылая холодные щупальца–веревки во все конечности. Он почувствовал себя до слез слабым и перепуганным.

– Ветер все сильнее,– сказала Джо напряженно.

– Я знаю.

Песком дорогу начало заметать уже минут пятнадцать назад. Палатазин видел невысокие песчаные холмики, накопившиеся в защищенных от ветра местах – в трещинах, за отдельными камнями. В небе, как дикие желтые псы, стремительно неслись страшные тучи. И мотор “фалькона” вдруг закашлялся. Палатазину пришлось пару раз надавить на газ, чтобы двигатель взревел. Он посмотрел на часы и с ужасом обнаружил, что уже двадцать минут шестого. При таких заносах и такой облачности станет темно уже через полчаса. Беспокойство, все время точившее его, что они не доберутся до замка вовремя, теперь зазвучало в его мозгу, как сирена тревоги.

– Придется поворачивать назад,– сказал он наконец.

Возражений не было. Теперь задача состояла в том, чтобы найти место для разворота. Внезапно сквозь живую изгородь колючего кустарника справа прорвался ветер, разметав ветви, словно гребень, раздвигающий волосы. Ветер ударил в “фалькон”, будто бульдозер, заставив его ползти к скалистому краю дороги. Палатазин отчаянно налег на руль, стремясь снова взять машину под контроль.

Джо закричала, когда “фалькон”, прижавшись к левой бровке, вдруг накренился, словно вот–вот должен перекинуться через край – она увидела игрушечные домики с красными кровлями далеко внизу, маленькие машины на черных и желтых лентах шоссе. Все это, насколько было видно вокруг, пребывало в совершенной неподвижности.

Палатазин ударил ногой в педаль тормоза, переключил скорость на первую. Ветер ревел, унося жгучие витки и спирали песка куда–то к Голливуду. Палатазин очень осторожно включил задний ход и отодвинул машину от края дороги, постепенно освобождая педаль тормоза.

– Придется ехать дальше, иначе не найти разворота,– услышал он свой голос. Голос у него был скрипучий, тонкий. – Не нужно было вам ехать. Я был дурак, что потащил вас с собой.

Он повел машину дальше, высматривая хотя бы небольшой пятачок, который мог бы вместить “фалькон”. Буря становилась все сильнее – четверть мили спустя вся дорога была уже покрыта нанесенным слоем песка. Это напоминало ему снежные бури родного Крайека, особенно тот ураган, который стонал за стенами домика в ту ночь, когда домой вернулся его отец. Внезапно пришла мысль, словно удар в висок. “Неужели у вампиров есть какие–то средства управления погодой? Если да, то этот поддельный ураган был бы эффективным средством лишить людей возможности бежать, разделить их. Заставить сидеть дома или на службе. Самолеты не смогут взлететь и на море сейчас ужасный шторм. А как насчет автомобилей?”

Палатазин понял, что они могут и не вернуться с этой горы живыми. Если ветер не столкнет их машину вниз, если песок не заглушит двигатель, если темнота не наступит слишком рано… Он чувствовал зловещее присутствие замка, там, наверху, всего в полумиле…

Вдруг на капот вскочило что–то большое и серое, и его белые клыки прижались к стеклу.

– Иисус! – вскрикнула Джо, схватив Палатазина за руку. Существо больше походило на волка, чем на собаку, но на шее у животного имелся ошейник с гвоздиками и обрывком цепи. В густой шерсти запутался песок, глаза были желтыми и бешеными. Сквозь вой ветра Палатазин слышал низкое угрожающее рычание пса. Все было понятно. Палатазин увидел впереди других собак – боксера, сеттера, пару дворняг. У всех в глазах было одно и то же яростное выражение. “Итак,– подумал он,– король вампиров позаботился о том, чтобы его крепость была как следует защищена. Даже если бы мы добрались до замка, нас бы загрызли собаки, стоило бы нам выйти из машины”.

Когда Палатазин медленно подал машину вперед, собака–волк зарычала и принялась царапать стекло, челюсти ее ритмично щелкали, как будто она пыталась откусить голову Палатазина или его руки. Мгновение спустя он увидел справа достаточно большой пятачок свободного от камней и деревьев грунта, чтобы “фалькон” мог там развернуться. Собака–волк продолжала стоять на капоте, глаза ненавидяще смотрели на Палатазина, пока машина не повернулась задним бампером к горам. Тогда зверь ловко спрыгнул с капота и исчез вместе с остальными собаками стаи.

“Фалькон”, кашляя, как старый локомотив, покачиваясь под мощными оплеухами ветра, начал медленно спускаться с горы. Один раз мотор заглох и они продолжали катиться в тишине к Голливуду, но Палатазин все время вертел ключ, и мотор наконец снова затрещал, словно старый человек, которого заставляют шевелить пораженными ревматизмом конечностями. Стараясь обогнать темноту, Палатазин мчался теперь обратно к Ромайн–стрит, через Закатный бульвар и бульвар Голливуда – оба были заполнены стоящими неподвижно автомашинами, некоторые улицы, как заметил Палатазин, были полностью перекрыты песчаными “баррикадами” или столкнувшимися машинами. “Фалькон” пересек пустынный бульвар Санта–Моника и успел миновать еще квартала три, когда двигатель окончательно заглох, испустив удручающую серию жалобных скрежетаний. Палатазин попытался несколько раз включить стартер, но аккумулятор был довольно сильно посажен. Они застряли примерно в пяти кварталах от своего дома, и ночь падала на город, как черное покрывало.

Внутри “фалькона” было уже довольно душно.

– А нельзя ли добраться до дома пешком? – тихо спросила Гейл.

– Не знаю. Это пять кварталов. Не так уж близко. Возможно, даже слишком далеко. – Он посмотрел на Джо, быстро отвернулся. Песок уже начал покрывать ветровое стекло, как бы запечатывая их внутри машины. Как будто их погребали заживо.

– Это далеко,– сказал он наконец.

– А другие дома? – спросила Гейл. – Мы могли бы попросить убежища?

– Могли бы, верно. Но ты видишь хоть одно светящееся окно? Как определить, что мы не попали прямо в гнездо вампиров? Или какие–нибудь перепуганные бедняги не примут нас самих за вампиров и не попытаются нас убить? Мой дом защищен чесноком и рисунками распятий… а эти готовы, чтобы в них спокойно ворвались вампиры.

– Так что же нам делать? Сидеть и ждать, пока задохнемся?

– … или задохнуться снаружи? – продолжал Палатазин, показывая на окно. – Ветер будет мешать нам идти. И в легкие будет попадать больше песка, чем воздуха. Мы задохнемся, как мотор у моей машины. Однако, здесь нам тоже явно оставаться нельзя. Вампирам шторм не помеха, потому что они не дышат. Итак… – Он снова посмотрел на Джо и слабо улыбнулся. – Будем бросать монетку?

– Нет, черт побери? – сказала Гейл. – Я тут в любом случае не останусь!

Джо покачала головой:

– Попробуем добраться до дома.

– Ну, хорошо.

“Пять кварталов,– подумал он. – Боже, ну и дистанция!” Ему придется оставить коробку с кольями, святую воду и молоток в машине – при таком ветре ему их не унести. Хотя, нет, святую воду он любой ценой заберет с собой. Он вытащил ключ из стартера и сбросил с плеч пальто, передав его Джо.

– Держи у лица,– велел он. – Дышите только через плотно сжатые зубы. Я должен достать кое–что из багажника. Когда постучу в окно с твой стороны, Джо, ты должна выйти и взять меня за руку. Когда найдешь мою руку, постучи в окно мисс Кларк и она возьмет тебя за плечо. И только после этого мы двинемся вперед. Маловероятно, что у нас будет хороший обзор дороги впереди. Если кто–то потеряется, стойте на месте. Только кричите и прикрывайте лицо руками. Все понятно?

Они кивнули.

Он начал раскрывать двери, и вдруг остановился. Корпус машины вибрировал под напором ветра. Он приготовил ключ от багажника, чтобы сразу вставить его в замок, не теряя драгоценных секунд на возню с ним.

– Все готово. Я пошел.

Он посидел еще пару секунд, потом вышел из машины.

Порыв горячего, как из печки, ветра, казалось, обжег всю кожу на лице и руках. Он захлопнул дверь, прикрывая лицо изгибом локтя левой руки. Малейшая попытка вдохнуть – и рот полон песка. Поперечная струя ветра ударила под колени, бросила на землю. Он принялся ползти, лицо его горело, как будто с него содрали кожу. Он подтащил свое тело к багажнику, вставил ключ в прорезь и повернул. Крышка багажника пружинисто подскочила, открывшись. Он нащупал завернутый в ткань флакон, положил его в карман брюк, а тканью прикрыл лицо и рот. Потом начал пробираться к другой стороне машины. Ветер и песок едва не заставили его остановиться и залечь, словно в снежную бурю.

Когда он постучал по стеклу, Джо открыла дверцу и шагнула наружу. Она тут же едва не упала, закричав, когда ее рука потеряла руку Палатазина. Когда она пришла в себя и крепко сжала его ладонь, она постучала в соседнее стекло и из машины вышла Гейл. Ее рука, как тиски, сжала плечо Джо. Покачиваясь под ударами ветра, короткая цепочка из людей медленно двинулась вдоль улицы. Минуту спустя Палатазин почувствовал, что пальцы Джо сжимают его пальцы до боли, и понял, что она задыхается.

– Уже недалеко! – крикнул он, тут же задохнувшись пригоршней песка. Она кивнула, глаза у нее были стеклянные, как у спящего человека. Она явно теряла контроль над собой и тем, что происходит вокруг. Гейл он вообще почти не видел – лишь смутные темные очертания.

Джо упала. Он помог ей подняться на ноги, перед глазами у него заметались огненные мошки – он понял, что они все медленно гибнут от удушья. Они не дойдут до цели – оставалось еще три квартала.

– Пошли! – крикнул он и потащил их к дому, серым силуэтом вырисовывающемуся по правую руку. Силуэт постепенно материализовался в деревянный двухэтажный дом, не слишком отличный от их собственного. Рядом был такой же дом, а следом – еще. Все они были погружены в страшный мрак, Палатазин боялся того, что они могли найти внутри. Он обо что–то споткнулся. Это оказался труп молодой женщины с дыркой от пули в голове. Палатазин непонимающе смотрел на тело застреленной, потом что–то с осиным жужжанием пронеслось рядом со щекой, и только после этого послышался громкий треск револьверного выстрела. Он вовремя поднял голову, чтобы увидеть оранжевую вспышку второго выстрела в верхнем окне одного из серых домов. Того, что стоял прямо перед ними. Труп у ног дернулся, мужской голос вопил в отчаянии сумасшедшего:

– Убирайтесь прочь, создания Сатаны! Господь Всемогущий покарает вас, испепелит! Испепелит! Насмерть! Насмерть!

Палатазин потащил Джо, побежал к соседнему дому. Парадная дверь, краска с которой была начисто содрана наждаком песчаного ветра, была затворена, но не заперта. Палатазин повалился вперед, крики сумасшедшего перешли в яростные всхлипы.

Когда в дом ввалилась Гейл, Палатазин захлопнул дверь и запер ее на засов. Воздух внутри был затхлым, тяжелым, но здесь не было, по крайней мере, мучительного потока ветра и песка. Кожа на лице и руках горела, и он видел, что у Гейл глаза стали красными, налитыми. Джо с трудом дышала – она все еще держала его за пальто, и песок сыпался на пол. Глаза ее блуждали, она, казалось, не сознавала, где находится.

– Джо? – позвал он. – С нами все в порядке теперь. Мы в безопасности.

Джо начала плакать, очень тихо. Сквозь завывания ветра Палатазин слышал вопли ненормального в соседнем доме:

– … Покажитесь, где вы! Я знаю, вы спрятались, грязные пешки Сатаны! – Потом сумасшедший запел высоким голосом: – Соберемся у реки, прекрасной реки, широкой реки…

Палатазин переключил внимание на более насущные проблемы. Нужно было выяснить, одни ли они в этом доме. Возможность оказаться взаперти с еще одним вооруженным маньяком совсем не пришлась ему по вкусу. К счастью, он чувствовал придававший уверенность вес своего служебного “поинт 38” в наплечной кобуре, хотя, судя по размерам раны у мертвой, человек в соседнем доме был вооружен мощной винтовкой.

К Гейл эта же мысль пришла в тоже самое время.

– Что, если мы здесь не одни? – прошептала она.

– Есть кто–нибудь в доме? – крикнул Палатазин. Ответа не последовало. Палатазин вытащил пистолет из кобуры и снял с предохранителя. Через аккуратно и уютно меблированную гостиную он прошел по короткому коридору к лестнице, ведущей на второй этаж. – Есть тут кто–нибудь? – сказал он, напряженно ожидая даже малейшего признака движения. – Мы не тронем вас, не бойтесь! Мы просто хотели укрыться от бури!

Он подождал еще немного, но ответа так и не получил. Тогда он сунул пистолет в кобуру и вернулся в гостиную.

– По–моему мы здесь одни,– сказал он Гейл. – Наверное, они уехали до того, как начался ураган.

Гейл посмотрела вокруг. На полу лежал круглый красно–голубой ковер с бахромой. Имелась большая удобная софа с поцарапанными ручками и ножками. На кофейном столике с несколькими пятнами от пролитого кофе были аккуратно сложены стопки журналов, тут же стояла пара мягких кресел с покрытыми прозрачным пластиком рукоятками. Над кирпичным камином была прибита перевернутая подкова. На стенах – гравюры в рамках, на каминной полочке – несколько цветных фотографий – средних лет супружеская пара, дети, играющие с собаками.

В соседнем доме зашелся безумным хохотом маньяк с винтовкой.

– Боже! – тихо сказала Гейл. – Этот паразит мог нас застрелить.

Палатазин кивнул и подошел к Джо, которая была уже не такой бледной. – Тебе лучше?

– Да. – Она слабо улыбнулась. – Гораздо лучше.

– Ночь наступает,– напомнила без нужды Гейл. – Уже скоро.

Она подошла к окну, отодвинула в сторону штору – видно было очень мало, за исключением летящего песка. Сумерки быстро заполняли улицы. Повернувшись, она посмотрела на Палатазина.

– Этот ураган… он ведь будет мешать вампирам тоже, да?

– Нет. Они не дышат, и веки у них прозрачные, они будут защищать их глаза от летящего песка. Мы в ловушке.

– В ловушке?

– Да. Весь город превратился в огромную ловушку. Никому не убежать.

Он некоторое время смотрел ей в глаза, потом быстро отвернулся. Они были в незащищенном доме – ни чеснока, ни нарисованных распятий. Он опустил руку в задний карман брюк, дотронулся до флакона со святой водой – флакон показался ему жутко маленьким.

– Боюсь,– сказал он,– что слишком поздно вам писать свою статью. Она уже никому не поможет. Равновесие сместилось в их сторону. Теперь сила на их стороне, и…

– Нет! – крикнула она. – Мы все еще можем сделать что–нибудь! Можем вызвать полицию, национальную гвардию или… еще кого–нибудь.

Она замолчала, слушая, как со свистом бьет в стекло песок, шипя, словно горячий жир на сковородке.

– Я думаю, вы сами понимаете, что это все ерунда. Очень сомневаюсь, что телефоны в городе работают. Я бы попробовал сигналить светом, но это лишь станет неоновой вывеской в ресторане вампиров. Воздух у нас не очень свежий, верно?

Гейл сжала голову в ладонях.

– Черт,– сказала она каким–то далеким потусторонним голосом. – Все, чего я хотела – это стать хорошим писателем. Вот и все. Неужели этого было слишком много?

– Не думаю.

– Я хотела оставить какой–то след. Я хотела… сделать что–то важное в жизни. Стать кем–то, вместо того, чтобы оставаться никем… чем я – посмотрим в лицо правде – и являюсь сейчас. – Голос ее слегка дрогнул, но она тут же успокоилась. – Только язык и поддельная храбрость. Они сделают это… быстро или медленно?

Палатазин сделал вид, что не услышал вопроса.

Надвигалась ночь.

Отец Сильвера добрался до своей церкви до того, как ударила основная масса песчаного урагана. И теперь, приоткрыв чуть–чуть дверь, он выглядывал наружу. Улица была пустынна, кое–где уже образовались холмики песка. В домах по всей улице не было ни огонька – по той простой причине, что не было тока. Сильвера ждал минут пятнадцать, включив лампы в церкви, пока они не мигнули, не потускнели и не погасли уже окончательно. Темнота наполнила церковь, становясь гуще с каждым моментом. Он еще некоторое время выглядывал наружу, прикрывая глаза от летящего песка, потом вернулся в свою комнату. Там он нашел несколько свечей, предназначенных для венчания и других церемоний, потом зажег их одну за другой, накапал плавящегося воска на блюдца и прикрепил к этим лужицам сами свечи, чтобы они стояли вертикально. Блюдца со свечами он вынес в церковь и расставил их вокруг алтаря. Ему стыдно было смотреть на распятие. Он молился за Палатазина, за то, чтобы он вернулся живым из своего похода и чтобы в замке не оказалось Хозяина, если Палатазин найдет этот замок, и никаких вампиров вообще. Он молился за то, чтобы Палатазин ошибся в своем ужасном предположении, чтобы все это оказалось результатом переутомления. Но где–то на задворках его сознания зашевелилась черная тень, и Сильвера пытался не дать этой тени проснуться полностью. Он вспомнил, что говорил ему в Мехико один старый священник: “Некоторые люди находятся в плену рационального мышления”. Возможно, он сам слишком долго смотрел на мир сквозь прутья камеры.

Дверь церкви со скрипом отворилась. Сильвера поднял голову от алтаря и увидел, что сквозь облако песка в церковь, пошатываясь, вошла маленькая детская фигурка. Это был Леон Ла–Плаз. Прежде, чем Сильвера смог подхватить его, мальчик упал, отчаянно кашляя, на пол. Сильвера помог ему сесть на скамью, а потом пришлось напрячь все силы, чтобы заставить дверь затвориться.

– С тобой все в порядке, Леон? – спросил он мальчика, присев на колени рядом с ним. Леон кивнул, но был бледен и на щеках у него виднелись следы слез.

– Я дам тебе воды,– сказал Сильвера. Он поспешил обратно в комнату, нашел на полке стакан и отвернул кран раковины. В трубах зажурчало, потом потекла бурая струйка. “Проклятье! – подумал Сильвера. – Песок попал даже в воду!”. Он попробовал воду, потом выплюнул ее в раковину. Пить ее было невозможно.

– Извини Леон,– сказал Сильвера, вернувшись к мальчику. – Но с водой придется обождать.

Он приподнял подбородок мальчика. Губы у него распухли на ветру.

– Что ты делал там в такую погоду? Ты мог погибнуть в урагане! – Вдруг он вспомнил. – А где Сандор? Твой папа не вернулся домой до сих пор?

Леон покачал головой, в глазах его блестели слезы. Он все еще не мог отдышаться, и говорить ему было трудно.

– Нет… пришел человек… за Хуанитой… велел сказать вам – “Цицеро все помнит”.

– Цицеро? А кто пришел к тебе?

– Негр… – сказал Леон. – Прямо в квартиру. Высокий такой… и злой… велел мне идти к вам и передать.

– Цицеро? – Сильвера вспомнил имя черного торговца героином, которого он засунул в контейнер для мусора. – Когда все это было?

– Недавно… наверное, десять минут назад. – Леон вцепился маленькими дрожащими пальцами в руку священника. – Он забрал с собой сестру, отец! Сказал мне идти к вам и передать, что он все помнит, потом… взял на руки Хуаниту и ушел! Куда он забрал ее? Что он с ней сделает?

Сильвера был поражен. “Что делает здесь Цицеро в такую бурю? Наверное, толкал свою “лошадь” (“лошадь” или “конь” – на жаргоне – героин) и не успел уехать домой? И что он теперь собирается делать с четырехлетним ребенком?”.

– У меня в доме есть другие люди, отец,– сказал Леон. – Много стекол выбилось, они теперь задыхаются, не могут дышать из–за песка.

– Сколько их там?

– Миссис Родригес, Гарсиасы, мистер и миссис Мендоза, мистер Мелаццо. Еще человек тридцать, наверное.

“Бог мой,– подумал Сильвера. – Что случится с сотней других людей, оказавшихся в ловушке этих развалюх, где оконные рамы нужно было отремонтировать еще десять лет назад, а теперь они вылетают под напором ветра, и люди обречены на медленное удушение, если они не найдут более надежного убежища”.

Сильвера помолчал, потом принял решение:

– Леон, ты знаешь, где лестница на колокольню?

– Да, через эту дверь.

– Правильно. Теперь слушай внимательно. Ты должен вскарабкаться на колокольню и открыть ставни. Увидишь рукояти. Когда откроешь ставни, ветер будет там очень силен, поэтому будь осторожен. Потом возьмись за канат и тяни его изо всех сил. Возможно, что раскачиваясь колокол будет поднимать тебя – ты не бойся, только держись за канат, он снова опустит тебя на место. Только держись и продолжай звонить. Ты понял, что должен делать?

Леон кивнул, глаза его ярко сверкали в предвкушении такого важного задания.

– Хорошо,– сказал Сильвера и сжал плечо мальчика. Теперь ему нужно было чем–то прикрыть лицо. Когда Леон умчался через боковую дверь, ведущую к лестнице на колокольню, Сильвера взял в ванной полотенце и большую часть засунул за воротник пальто, чтобы иметь возможность прикрыть потом другим концом лицо. Когда он подошел к двери наружу, он услышал первый раскат голоса Марии. В металлическом раскате слышалась тревога, решимость. Движение колокола заставило башню колокольни заскрипеть, и Сильвера представил фигурку мальчика, болтающуюся на канате. Сильвера приоткрыл дверь и вышел наружу. Ветер воплем отдался у него в ушах. Песок мгновенно набился в волосы, ударил в лицо. Его едва не бросило на землю, но он наклонился вперед и сохранил равновесие. Он абсолютно ничего не видел – темнота вошла в сговор с ураганом и изолировала его в колодце с крутящимися черными стенами. Он с трудом двинулся через улицу, слыша над головой отрывки звонкого голоса Марии.

Вскоре из сумрака показалась линия домов. К тому времени, когда он достиг двери ближайшего подъезда, он уже с большим трудом дышал. Песок покрыл полотенце, часть попала в рот и ноздри. Лицо его словно было обработано пескоструйным аппаратом. Он вошел в коридор подъезда – на полу лежали остатки разбитой двери. Он слышал завывание ветра на лестничных пролетах – встречные потоки тянули Сильверу каждый в свою сторону. Он попытался дышать без защитного сита полотенца – легкие и носоглотка тотчас запылали огнем.

Он постучал в первую дверь, к которой подошел, и наружу выглянул Карлос Альва, красные глаза его выпучились поверх грязного носового платка, которым он прикрывал нижнюю половину лица.

– Карлос! – крикнул Сильвера, хотя он стоял всего лишь в футе от человека. – Бери жену и детей! Пойдемте со мной в церковь!

Похоже, что Альва не понимал его, поэтому Сильвера повторил все, прокричав слова прямо в ухо Карлосу. Тот кивнул и исчез в комнате. Сильвера перешел к следующей двери.

На то, чтобы собрать всех обитателей дома на первом этаже, потребовалось около трех четвертей часа. Тридцать три человека, не считая детей на руках матерей. Сильвера предполагал вывести их живой цепочкой, где каждый держит за руки идущего впереди и позади него, но маленькие дети оказались проблемой.

– Слушайте меня все! – крикнул Сильвера. – Мы должны во что бы то ни стало добраться до церкви! Слышите, звонит колокол? – Звук колокола казался приглушенным и отдаленным, и Сильвера понимал, что маленькому Леону долго не выдержать там наверху. – Мы пойдем на этот звук,– крикнул он, указывая в сторону церкви. – Каждый берется за плечо человека, стоящего впереди, и держит его крепко! Женщины, передайте детей мужьям! Ветер снаружи очень сильный, поэтому идти нужно крайне осторожно. – Он видел их испуганные глаза. Слышались возгласы отчаяния, обращенные к Всевышнему, молитвы.

– Все будет в порядке! Не бойтесь, только крепче держитесь за плечи идущего впереди. И как следует закройте лица детей. Все защищены? Тогда отлично. Все готовы? – Кто–то начал всхлипывать. Карлос Альва с маленьким сыном на руках сжал плечо Сильверы. Сильвера сделал первый глоток жгучего воздуха и вышел на улицу. Люди цепочкой потянулись за ним.

На несколько секунд колокол замолчал.

“Звони же, Леон!” – мысленно взмолился отец Сильвера. Потом он снова услышал звуки, словно плач по пропащим и потерянным. Позади него трепетала на ветру человеческая цепочка. Кое–кто из людей падал, приходилось поднимать его на ноги. Улица казалась ужасно широкой. Сильвера чувствовал, что они уже посередине, потому что обе стороны улицы пропали за пеленой песка, но он не был в этом уверен. Внезапно он услышал пронзительный крик позади. Крик повторился еще раз, еще раз.

– Что случилось? – спросил Сильвера через плечо у Альвы. – Кто кричал?

Альва передал вопрос по цепочке. Несколько секунд спустя он сообщил священнику:

– Миссис Мендоза исчезла! Кто–то выдернул ее из цепочки.

– Что?! – крикнул Сильвера. – Оставаться всем на месте!

Он наощупь перешел к тому месту, где вместо миссис Мендозы образовалась дыра между ее мужем и мистером Санчес.

– Что с ней случилось? – спросил он смертельно побледневшего мужа. Мужчина ничего не мог ответить, он только продолжал бормотать: “Мария, Мария…”, снова и снова. Сильвера оглянулся по сторонам, пытаясь что–либо увидеть, но напрасно. Он посмотрел на Санчеса. – Что здесь произошло?

Зубы Санчеса стучали.

– Не знаю, отец,– крикнул он. – Она держалась за плечо, и в следующую секунду… ее уже не было! Я услышал крики, и оглянувшись… мне показалось… я увидел… увидел… увидел…

– Что? Что это было?

– Что–то, похожее на человека… Он утащил ее прочь…

Сильвера всмотрелся в темноту, песок сыпался за воротник.

Там ничего не было, абсолютно ничего… Он услышал свой собственный голос:

– Сомкнитесь!

Потом он, так же перебирая руками плечи стоящих, вернулся к началу цепочки. Сердце его бешено колотилось, страх судорогой сводил желудок. Альва снова вцепился в плечо, и они двинулись вперед. Через десять секунд послышался новый вопль, быстро затихающий вдали. Сильвера стремительно завертел головой, пытаясь что–нибудь увидеть в крутящейся мгле.

– Фелиза! – услышал он плач женщины. – Что с моей малюткой? Фелизаааа! – женщина хотела выпрыгнуть из цепочки, но Сильвера крикнул:

– Держите ее! Мы продолжаем идти вперед!

Внезапно впереди пробежал человек, мгновенно исчезнув в завесе урагана. Он остановился так неожиданно, что люди в цепочке едва не падали, наталкиваясь друг на друга. Сильвера ясно увидел, что пробежавший был подростком в кожаной куртке с серебристо горящими глазами на черепообразном лице.

“Славный Боже, защити нас! – подумал священник. – Пожалуйста, помоги нам добраться до порога, пожалуйста!” Рука Альвы крепко вдавилась в плечо. В самом конце цепочки раздался новый крик.

– Продолжаем идти! – крикнул Сильвера, хотя там, позади, они едва могли его услышать. Он надеялся, что они успели догадаться заполнить пробел в цепочке, и теперь тоже двигались вперед. Теперь со всех сторон ему чудилось движение – пробегающие за завесой песка фигуры, казавшиеся бесформенными. Нога его коснулась бровки противоположного тратуара. Дверь церкви была всего в нескольких футах от него. Оставалось еще преодолеть пять ступеней крыльца.

– Мы пришли! – крикнул он, и вдруг почувствовал, что рука Альвы больше не сжимает его плечо. Когда он обернулся, то вместо Альвы и его жены увидел лишь маленькую дочь, замершую в ужасе, с протянутой рукой, которой она только что сжимала юбку матери. Сильвера взял малышку за руку. Над головой яростно пел колокол. Сильвера распахнул дверь и остался стоять сбоку, считая тех, кто входил в церковь. Из тридцати трех только двадцать шесть добрались до церкви. Когда последний перешагнул порог, Сильвера захлопнул дверь, навалился на нее, хрипло дыша. Несколько человек опустились на колени перед алтарем, они начали молиться. Крик, всхлипы, неразбериха.

До сих пор он не верил в гипотезу о вампирах, теперь он не был так уверен, но одно знал наверняка – те, кто под прикрытием урагана бродил сейчас по улицам, не были людьми. Он коснулся плеча Хуана Ромео.

– Поднимись на колокольню и смени Леона,– сказал Сильвера. – Продолжай звонить, пока я не пришлю кого–нибудь еще. Скорей!

Хуан рванулся наверх. Все, кто услышит колокол, размышлял Сильвера, могут попытаться добраться до церкви, до безопасного убежища. Он спрятал лицо в ладони и принялся молиться. Пусть Господь даст сил ему и этим несчастным. Ему придется снова выйти в ураган, оставалась еще дюжина домов, окружавших церковь, и он должен помочь их обитателям найти убежище. Он опасался, что их осталось уже не слишком много. Но на этот раз он уже не пойдет беззащитным.

Он подошел к алтарю и взял тяжелый медный крест–распятие, в гранях которого мерцали огоньки свечей. Но было так холодно! Хотя холод металла и был символом надежды, сам священник был полон мрачной безнадежности. Он сжал ладонью основание распятия с жесткими гранями, чувствуя, как все глаза сейчас устремлены на него. С помощью этого распятия можно пробиться в продуктовую лавку, набрать там консервов и воды в бутылках. Изображение Иисуса на стекле витража, которое время от времени содрогалось под порывами урагана, смотрело на Сильверу строгим взглядом серых глаз.

“Ведь ты все равно умираешь,– сказал сам себе Сильвера. – Так чего же ты боишься? К чему цепляться за жизнь? Пусть твои последние дни хоть что–то значат. Они сочтены в любом случае”.

Потом он крепко сжал распятие, закрыл лицо полотенцем и вышел за дверь в крутящийся воющий Мальстрем песчаной бури.

– Это напоминает мне снежные бури, которые бывали у нас дома,– сказал Вес тихо, наблюдая, как песок закрывает последний чистый квадратик ветрового стекла. Теперь они с Соланж сидели в полной темноте. Она прижалась к нему, положив голову на плечо, и хотя было ужасно жарко, Вес не протестовал, так же, как и она. Почему–то вблизи друг друга они чувствовали себя увереннее и спокойней.

– Еще вчера Винтер Хилл – пейзаж в золотых и красных тонах. Потом ночью проносится метель, ты выглядываешь из окна – весь мир белый, до самого горизонта. Деревья, дома, поля… все. Вверх и вниз по Винтер Хилл снуют сани. Я тебе рассказывал, что умею ходить на снегоступах?

– Нет,– прошептала Соланж.

– А что я тебе не рассказывал?

– Как ходить на снегоступах.

– Громче.

– Как ходить на снегоступах.

– Ну, так о чем это я? Ах, да, насчет саней. Когда я в последний раз ездил домой на Рождество, там уже все накупили снегомобили. Прогресс, верно? Ну, так вот… – Тут он понял, что лучше бы ему помолчать, потому что вдруг Вес почувствовал, что больше не может вдохнуть. Наконец ему удалось сделать вдох. Но ему хотелось немного развеселить Соланж, потому что если они долго молчали, она начинала плакать. Из тысячи шуток, которыми он смешил аудитории Лос–Анжелеса, Лас–Вегаса и Сан–Франциско, он теперь, казалось, не мог припомнить ни одной, кроме обрывков какой–то комедии – совершенно бессмысленных.

“… Что это такое – большое, белое, твердое, принадлежит Рею Роджерсу? Конец. Что говорит с похмелья ангел, посетивший землю прошлой ночью, разгневанному святому Петру? Извини, Пит, я забыл свою арфу в дискотеке Сэма Франка. Идет миссионер по Африке и сталкивается со львом. Миссионер опускается на колени рядом. “Дорогой брат лев,– говорит миссионер,– как чудесно видеть, что ты присоединился ко мне во Христе, в то время, как всего минуту назад я был полон страха за свою жизнь…” А лев рычит ему в ответ: “Не перебивай, когда я молюсь перед едой!”.

“Молитва,– подумал Вес. – А ведь это идея. Что я должен говорить? Боже, пожалуйста, вытащи меня отсюда! Не бросай старину Веса и Соланж именно сейчас! Ответ на такую молитву был ясен до боли. Сколько усилий – чтобы умереть в каком–то паршивом песчаном урагане. От захудалой комедии до настоящего успеха, и все это теперь коту под хвост. Никаких агентов с новыми контрактами, ни бухгалтеров, ищущих закавыки в моих отчетах по налогам, никаких писем от поклонников в утренней почте, никто не будет говорить, как здорово я смотрелся сегодня и как много я заработал, и что я еще долго–долго буду королем холма комедии… никого, только я и Соланж…”

“Ну и что? – подумал он,– этого должно быть достаточно”.

Он весь горел, словно в лихорадке.

“Черт побери, где мы сейчас находимся? Сидим прямо посреди шоссе, где–то в восточном Лос–Анжелесе, возможно, на многие кварталы никакого укрытия. И где–то бродят вампиры. Джимми погиб. Как он кричал в агонии… Колокол звонит. Сирены “скорой помощи”, мигание оранжевых огней… колокол… старая ненормальная алкоголичка в кресле на колесах. Как она меня напугала, когда схватила за руку! Смородиновое бренди. Полицейский патруль. Звон колокола. Паркер–центр, девушка в истерике… Колокол опять звонит… Звонит???”

Он открыл глаза, даже не почувствовав, что начал засыпать. “Что это за шум? Погоди–погоди! Погоди минутку! Где–то звонит колокол, или мне это показалось только?” И снова как будто бы он услышал раскат колокольного звона, далекая грустная нота. Совсем отличная от шипящего свиста ветра. Но звук этот тут же исчез, если вообще был. Он осторожно потряс Соланж.

– Что случилось? – хрипло спросила она. Ее дыхание было неровным, горячечным.

– Прислушайся на минутку… вот! Ты слышишь? Звон колокола.

Она покачала головой:

– Нет, это всего лишь ветер. – Глаза ее закрылись, она положила голову ему на плечо.

– Не спи! – потребовал он. – Вслушайся, я уверен, что это был колокол.

– Колокол… какой колокол?

И он снова услышал звон, четко и определенно, музыкальная нота пробивалась сквозь какофонию бури. Она доносилась откуда–то справа, и колокол не мог находиться очень далеко, иначе они бы его вообще не услышали.

– Соланж,– сказал он. – Кажется, недалеко есть убежище! Мы можем добраться туда, я думаю, что можем. Это не должно быть далеко!

– Нет,– прошептала она. – Я хочу спать. Мы не дойдем…

– Дойдем! – Он снова потряс ее, на этот раз сильнее, пытаясь противостоять темным мягким волнам снотворного отравления, которые избыток углекислоты в воздухе уже начал посылать и сквозь его тело. – Мы должны попытаться по крайней мере! Прикрой ладонями рот и нос, чтобы их не забило песком. Можешь? Вот так, чашкой…

– Не знаю… я так устала…

– И я устал, но нам здесь оставаться нельзя, если так близко есть убежище! Мы сможем выспаться, когда доберемся туда, верно? Пошли. Натяни–ка капюшон и старайся защищать лицо. – Он сам надел ей капюшон. – Вот так, отлично. Я выйду первым, потом позову тебя. Сделай пару глубоких вдохов.

Она попыталась, и заплакала – воздуха, пригодного для дыхания, уже не оставалось. Голова Веса яростно болела, ее наполняло какое–то жужжание, со всех сторон накатывались бархатистые темные волны дурноты. – Я открываю дверь. Готова?

Она кивнула.

Вес навалился на дверь и обнаружил, что не в силах ее открыть. Внутри живота взрывом ударила паника. Он навалился, напрягая все мышцы. Песок посыпался с окна тяжелыми струйками, и по мере того, как Вес толкал, все больше песка попадало в машину. Потом дверь открылась достаточно широко, чтобы он мог протиснуться в проем. Он взял руку Соланж в свою и шагнул в слепящий поток песка. Ноги его тут же провалились по колено. На него как будто обрушилась песчаная стена, и когда он попытался сопротивляться, то едва не потерял руку Соланж. Но наконец удалось перевести дыхание и он вытащил за руку Соланж. Теперь он понял, что у борта машины намело целую песчаную дюну.

Было уже темно, и сквозь пелену песка, несомую ветром, он видел слабые искорки света в стороне делового центра города. За спиной начинался Восточный Лос–Анжелес – погруженный в абсолютную темноту. Ветер, казалось, стал немного тише с того самого момента, когда Вес вышел из машины. По крайней мере, теперь можно было стоять, не рискуя потерять равновесия. Песок все еще жалил лицо, как иголками, и он пытался дышать через сомкнутые зубы. По крайней мере, это был пригодный для дыхания воздух, и Вес обнаружил, что дышать вполне можно, если плотно сжимать зубы и каждую минуту сплевывать, очищая рот. Он слышал вой ветровых потоков над головой – похоже, сильнейшая часть бури бушевала над головой. Вес увидел, что с машины содрало всю краску… На шоссе впереди виднелись другие машины, все они сияли гладко полированным голым металлом корпусов. Почти все они были покрыты дюнами в шесть–восемь футов высотой. Почти все ртутные лампы на столбах вдоль шоссе были сорваны или разбиты, но некоторые продолжали лить холодный голубоватый свет, освещая сцену опустошения, напоминая Весу последствия снежного бурана. Один из фонарных столбов упал поперек шоссе. Лампа мигала и трещала, как гаснущий метеорит.

И снова откуда–то справа послышался стон колокола. Где–то там, во тьме Восточного Лос–Анжелеса. Он сплюнул изо рта песок, прикрыв одной рукой глаза.

– Все в порядке? – спросил он Соланж. Ему пришлось кричать, иначе бы она не расслышала. В ответ она слабо сжала его ладонь, и он двинулись вперед, погружая туфли в слой песка толщиной в несколько дюймов. Они миновали автомобиль, из которого выпало в песок несколько мертвых тел, словно эти люди прежде, чем умереть, пытались прокопать путь наружу. Соланж мельком взглянула на синее лицо одного из полупогребенных в песке мертвецов и быстро отвела взгляд. Еще дальше им вдруг улыбнулся из песчаной дюны полупогруженный в нее труп женщины.

Вес вдруг представил, как шепчут высохшие губы мертвой, сидящей в удобной дюне со струящимся вокруг песком: “Видишь, я убежала от них. Меня они уже не возьмут. Я просто села и заснула вот здесь, на мягком песке. И ты тоже должен сделать так. Это гораздо легче…”

Звон колокола приближался. Весу показалось, что в мутном свете уцелевшей ртутной лампы он видел впереди поручни съезда–рампы с шоссе.

– Ты не потерялась? – спросил он.

– Все нормально! Не волнуйся за меня!

Вес едва не наступил на двух мертвецов, женщину и мужчину, которые продолжали даже в смерти сжимать руки. Он провел Соланж стороной, чувствуя, что вот–вот его стошнит.

Они уже начали спускаться с шоссе по съездной рампе, когда Вес услышал далекий грохот. Он оглянулся через плечо и увидел приближающиеся фары, быстро надвигающиеся с запада. Мотоциклы, примерно пятнадцать или двадцать. Сердце подпрыгнуло – дорожная полиция! Он бросил руку Соланж, замахал руками, крича:

– Эй! Сюда! Мы здесь!

– Вес,– позвала Соланж,– Погоди. Мне показалось, что…

Мотоциклы свернули в их сторону, посылая из–под колес изгибающиеся хвосты песка. Вес увидел лицо главного мотоциклиста, белокожее, скелетоподобное, с красными глазами, которые горели голодом. Клыки призрачно мерцали голубым в свете ртутных фонарей. Существо весело и широко распахнуло рот–пасть и рукой призвало остальных следовать вперед.

Вес, как в ночном кошмаре, медленно повернулся, потянулся рукой за Соланж, но внезапно поле зрения залил ослепительный белый свет, оглушительно заревел мотоцикл, машина мчалась прямо на него. Нога в сапоге ударила Веса в бок. Он рухнул на асфальт, пронзенный разрядом боли. Некоторое время он неподвижно висел над темной пустотой, потом медленно покатился кувырком в пасть тьмы. Откуда–то доносился вой ветра, треск мотоциклов, смех, голос Соланж, зовущий его. Вскоре крики затихли.

– Славная сучка… такая приятная, гладкая… – сказал кто–то, и голос эхом отозвался в голове Веса. – Можешь получить, что там от нее осталось, Викинг. Ага, малютка, будешь такой ласковой с Коброй…

Боль ребрах пронзила Веса, вывела из полубессознательного состояния. Сквозь туман боли он увидел склонившееся над ним лицо – широкое, бородатое, бледное, вампирическое.

– Живой,– сказал мотоциклист. – Толку с него мало, но так понимаю, что пару глотков я из него выжму…

– Ты говорил, что следующего возьму я! – обиженно воскликнул третий.

– Викинг идет впереди, Дико,– сказал тот, которого звали Коброй. – Пусть покушает. А следующего уже точно получишь ты.

– Дерьмо! – в сердцах выругался Дико. – Тут только мертвяки.

– Не расстраивайся, парень. Когда сцепимся с Призрачным Мотоциклистом и остальными из Машины Смерти, мы их всех повыкуриваем, как крыс. Всем будет довольно еды.

Викинг нагнулся над Весом. Рот медленно открылся. Вес видел вспышку голодного серебряного свечения в его глазах, и в этом безжалостном зеркале отразилось его собственное лицо.

– Подкрепись, Викинг! – крикнул кто–то и засмеялся.

– Вот дерьмо! Глаза печет!

Он вскочил на ноги и отпрыгнул в сторону от Веса, его обширный живот заколыхался, как желе. – У негодяя что–то спрятано в одежде, и оно печет мне глаза, Кобра.

Викинг яростно потер глаза и попятился.

Кобра оттолкнул его в сторону и навис над Весом. Он с ненавистью смотрел на человека и словно нюхал воздух. Почти в тот же миг глаза его закрылись, он зашипел от боли и отпрыгнул.

– Что это у него, Кобра? – спросил Викинг. – Что там у него, а?

– Заткнись! – Кобра потер глаза, потом ненавидяще посмотрел на Веса.

– Неважно, что там у него. Все равно ребра у него переломаны. Когда снова поднимется ветер, он будет отдыхать под двумя футами песка. Забудь про него.

Викинг зачерпнул пригоршней песок и швырнул в лицо Веса.

– Понял, скоро ты подохнешь, дерьмо! – с яростью предсказал он. – А смерть – это хоооолодно…

– Поехали! – сказал Кобра и выехал из поля зрения Веса. – Твою черную суку я забираю с собой, мистер. Она будет согревать меня наверху, в замке, уж об этом Кобра позаботится. А ты пока полежи здесь и подумай, что я с ней буду делать, понял?

Взревели двигатели. Вес попытался подняться на ноги, но боль гранатой взорвалась в левом боку, который он ударил еще во время столкновения “кадиллака” Джимми с тем “мазерати”. Он снова упал, тяжело дыша. Мотоциклы пронеслись мимо, ревя, как хищные звери.

– Соланж,– попытался крикнуть он, но послышался всего лишь шепот.

– Соланж!… – простонал он, когда в следующий момент мотоциклы исчезли и грохот их выхлопа быстро затих вдали. Только ехидно хихикал ветер.

А колокол продолжал звонить, только теперь он казался где–то на краю бесконечности. Внутри у Веса пылал гнев.

“Я не могу умереть вот так! – прикрикнул он на себя. – Я должен спасти Соланж. Она не должна стать… как они!”

Он поднял голову и прошептал:

– Я найду тебя!

Некоторое время спустя он перевернулся на живот и начал ползти, словно раздавленный кролик. Он благодарил господа за амулет, который сделала для него Соланж. Непонятно, каким образом, но амулет заставил вампиров держаться подальше.

Теперь он отсчитывал удары колокола, чтобы не позволить сознанию соскользнуть в черную пустоту. “Один… два… три… четыре… пять…”

Гнев заставлял ползти все дальше и дальше, а из мрачной тени какое–то отвратительно хихикающее существо пыталось подцепить его крюком и оттащить назад, словно в водевиле. Но он продолжал ползти.

С потолка бетонного зала фабрики в Хайленд–парке тускло светили лампы. Они то и дело мигали, гасли, снова слабо загорались, и рабочим приходилось раскрывать гробы в темноте. Но вот уже довольно продолжительно время напряжение оставалось слабым, но постоянным. Гудела лента конвейера, звонко щелкали передачи и рычаги. Тускло поблескивающие гробы проносились по ленте все быстрее и быстрее. Фигуры с погруженными в тень лицами кивали и усмехались, довольные своей работой. Скоро им разрешат выйти из цеха и поесть, а места на фабрике займут другие рабочие. По плану Хозяина фабрика должна работать от сумерек до рассвета, есть ли ток или нет – все равно. Если электропилы останавливались, рабочие брались за ручные пилы и другие инструменты, которых было достаточно.

В самом конце конвейера, где выстроились большие гусеничные тягачи с платформами, высилась громадная куча песчаной калифорнийской почвы, привезенной самосвалами. Прежде, чем гробы запечатывали и грузили в тягачи, рабочие наполняли каждый новый гроб доброй порцией коричневой глинисто–песчаной земли. После этого гроб можно было отправлять. Один из рабочих по имени – в предыдущей жизни – Гидеон Митчелл, оперся на лопату, ожидая, пока подъедет к нему следующий гроб. Лицо его было покрыть грязью, глаза глубоко запали. От голода его охватил арктический холод, но ободряла уверенность, что примерно через час послышится свисток, и тогда ему разрешат насытиться. Ему не придется даже тратить время на охоту – один из гусеничных тягачей был загружен человеками – награда Хозяина за верную службу.

Конвейер принес следующий гроб. Он набросал земли, припрессовал лопатой, затем гроб унесли на погрузку. Тягачи подъезжали и уезжали без перебоев, и Гидеон был доволен такой эффективной организацией. Он был теперь важной деталью этой машины, гораздо более важной, чем в той жизни. Он даже видел Хозяина и рассказал ему все, что он знал о фабрике, о том, как делаются гробы, как лучше всего организовать работу бригады. Хозяин был доволен им, и спросил Гидеона, может ли он полагаться на бывшего гробовщика, если Хозяину понадобится совет. Конечно, сказал Гидеон, еще бы.

Еще один гроб. Гидеон заполнил его, работая с новым приливом энергии. Гроб унесли. Новый тягач покинул свою ячейку погрузочного дока, вместо него медленно вкатилась платформа следующего. Гидеон был экстазе счастья, в экстазе любви к Хозяину. Ему был дарован дар вечной жизни, вечной юности. Его сон стал явью.

Два часа спустя отец Сильвера отыскал более пятидесяти человек и перевел всех в церковь. Кое–кто из них был в шоке. Некоторые впали в истерику, другие тихо всхлипывали. Убежище теперь гудело голосами множества спасенных людей – плачущих, молящихся, кричащих младенцев, бормочущих, почти сошедших с ума. Сильвера назначил четырех мужчин в качестве старших, чтобы они присматривали за остальными членами группы укрывшихся. Несколько человек хотели пойти с ним, когда он опять покинул церковь, чтобы продолжить поиски, но он твердо сказал им “нет”.

Больше он ничего не мог сделать. Он не хотел отвечать за то, что потеряется еще кто–нибудь. Переступив порог и войдя в тьму – а это было самым ужасным и трудным – он покрепче сжал медный крест–распятие. Его сильно трясло. Пальцы руки, державшей распятие, норовили разжаться. Несколько раз он едва удерживался от того, чтобы не бросить тяжелый крест, но он мысленно заставлял перенапряженные больные мышцы подчиняться воле.

Снова оказавшись на улице, он сразу же увидел бегущие фигуры. Он уже несколько раз встречался с ними и одна подошла до опасного расстояния, но вдруг остановилась и попятилась прочь. Сильвера предполагал, что причиной тому было распятие. Возможно, они боятся распятия, как это показывается во всех старых фильмах про вампиров.

Он шагал вперед – к счастью, ветер заметно стал тише – направляясь к домам по другую сторону улицы. Теперь они были лучше видны. Песок заставил кожу лица покраснеть. Оно распухло и по привычке он жмурил глаза, оставляя для обозрения узкую щель между веками. За спиной пел голос Марии, и звон колокола эхом разносился от улицы к улице. Он миновал продуктовый магазин, витрина которого была разбита поднятой в воздух ветром мусорной урной. Священник в уме отметил, что нужно вернуться сюда и набрать еды и воды для укрывшихся в церкви. Он уже собирался войти в здание на Маркиза–стрит в трех кварталах от его церкви, когда услышал детский голосок:

– Отец Сильвера! Отец Сильвера! Помогите!

Он сначала не узнал голоса, потом возглас о помощи перешел в громкие всхлипывания и затих. Он поднял голову и в доме по другую сторону улицы в выбитом окне третьего этажа увидел Хуаниту Ла–Плаз, крохотное личико которой едва виднелось над подоконником. Пальцы ее крепко впились в дерево, глаза были широко открыты, полны ужаса.

– Пожалуйста! Я хочу к папе! Я хочу домой, к… – Она снова начала плакать, руки закрыли лицо, и она исчезла внутри комнаты.

Сильвера перебежал дорогу, ноги погружались в песок, и вошел в здание. Оно казалось покинутым, воздух был жарким, пыльным. Он помчался вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, пока не добрался до коридора третьего этажа, усеянного обрывками газет, обломками старой мебели и рваной одеждой. Стены были покрыты надписями и темными пятнами, похожими на краску или высохшую кровь. Он остановился, вслушиваясь в плач маленькой девочки.

– Хуанита! – позвал он. Это отец Сильвера. Где ты?

Приглушенный всхлип слышался из–за двери дальше по коридору. Когда он открыл дверь, он обнаружил, что девочка стоит босиком посреди комнаты, стены которой были покрыты старыми плакатами “Власть народу!”. Глаза девчушки, выглядывавшие из–под черных завитков волос, казались тусклыми и ошеломленными, словно – о, боже! – мысленно воскликнул Сильвера,– кто–то давал ей наркотики. Она стояла и дрожала.

– Слава Богу, я тебя нашел! – сказал Сильвера, нагибаясь и обнимая малютку. Она никак не реагировала, ручонки безвольно висели. – С тобой все в порядке?

– Да,– тихо ответила она. Она, казалось, смотрела прямо сквозь Сильверу.

– А где тот человек, который унес тебя, Хуанита? Куда он девался?

– Куда–то ушел. Пожалуйста, помогите мне. Я хочу домой, к папе. Он ушел далеко. Пожалуйста, помогите мне. Я хочу…

Глаза ее слегка шевельнулись, взгляд переместился, теперь она смотрела прямо за его плечо. Он увидел ртутный отблеск ужаса в этом замерзшем взгляде.

Сильвера повернул голову как раз в тот момент, когда на него прыгнул Цицеро. Негр притаился за дверью, и теперь испустил ликующий крик, бросившись на священника.

Они оба упали на пол. Цицеро шипел, пытаясь отдавить подбородок священника назад, чтобы добраться до яремной вены. Сильвера в свою очередь пытался выдавить существу глаза, но каждый раз Цицеро ловко уводил голову в сторону. Продолжая изо всех сил сжимать распятие, Сильвера свободной рукой нанес апперкот в челюсть вампира. Цицеро мигнул, но в остальном удар, казалось, не подействовал на него. Голова вампира мотнулась вперед, блеснули клыки. Сильвера плюнул в глаза монстру. Цицеро отдернул голову и священник снова ударил кулаком с такой силой, что вибрация болью отдалась в плече. Прежде, чем монстр смог снова вцепиться в него, Сильвера согнул колено, уперся им в грудь Цицеро и пнул вампира, чувствуя, как хрустят связки бедра. Цицеро отлетел к стене, но очень быстро вскочил на ноги.

Сильвера встал, тяжело дыша. Он толкнул Хуаниту себе за спину, встряхнул ее, пытаясь вырвать девочку из–под власти вампира.

– Держись за моей спиной, Хуанита! Быстрей!

Но девочка была оглушена и не понимала, чего от нее хотят.

Цицеро усмехнулся, из верхней и нижней челюстей выдвинулись клыки, словно у змеи.

– Не так–то просто теперь, старина Сильвера! Теперь ты на территории Цицеро! И будешь играть по моим правилам. – Вампир сделал шаг вперед, пальцы выпустили когти.

Сильвера отступил. Распятие свинцовым грузом оттягивало руку. Он поднял его и выставил перед собой, направив на вампира. Рука тряслась.

– Прочь! – приказал он. – Твой повелитель мертв, Цицеро! Он уничтожен!

Цицеро остановился, лицо его исказилось. Потом он откинул голову и захохотал:

– Прочь? Ха! Ты насмотрелся поганых фильмов, но на этот раз ты ошибся! Ха! – Глаза его горели. – Цицеро Клинтон не стыдится того, чем он стал! Я никогда не верил в эти религиозные помои, которыми вы кормите своих овечек – прихожан. Так что эта штука не причинит мне вреда теперь! И ты ошибся в главном. Хозяин жив! Он сейчас во мне, и я голоден, ужасно голоден!…

Он двинулся вперед, пальцы–когти судорожно скорчились, лицо исказилось жуткой усмешкой.

Сильвера схватил малютку Хуаниту и прижал ее к стене, сам встал между вампиром и девочкой. Он услышал, что она повторяет, словно старая пластинка: – Хочу к папе, домой, к папе, домой…

– Я разделаюсь с тобой потихонечку, святой отец,– сказал угрожающе Цицеро. – Тебе будет ооочень больно. – Он напрягся, колени согнулись, готовясь к прыжку.

Затем он метнулся к горлу священника.

Но Сильвера стоял крепко. Он размахнулся распятием, описав зловещую дугу, направленную в голову вампира. Цицеро слегка отдернул ее, но медная грань врезалась в шею монстра. Мертвая плоть пошла морщинами, пытаясь закрыть дымящуюся рану, но крови не было. Сильвера быстро шагнул вперед и ударил еще раз, целя в тоже место. Края разреза расширились. Цицеро отшатнулся, пытаясь закрыть рану руками. Силы быстро покидали Сильверу, он чувствовал, как все тяжелее поднимать распятие. Он сделал обманный выпад в глаза вампира, потом снова ударил в шею. Серая кожа лопнула, обнажив бело–желтые ткани. Еще один удар распятия – и голова Цицеро была почти отделена от туловища. Вампир покачнулся, попятился, руки его взметнулись от боли. Голова висела под прямым углом к телу. Лицо было искажено бешенством – клыки щелкала, пытаясь впиться в человеческую плоть.

Потом Цицеро завопил и бросился на Сильверу, пытаясь вырвать распятие из руки священника. Сильвера собрал остатки сил и размахнулся.

Голова Цицеро отделилась от тела и покатилась в угол. Безглавое тело продолжало двигаться вперед, пальцы–когти впились в пальто Сильверы. Сильвера чувствовал волнами исходивший от обезглавленного вампира холод. Он услышал собственный крик ужаса. Он дернулся в сторону всем телом, обезглавленный Цицеро мешком повалился на пол у ног священника.

В этот миг Хуанита вскрикнула и бросилась к отцу Сильвере. Он прижал ее к себе, чтобы она не смотрела на корчившийся на полу ужас. В другом углу комнаты продолжали, словно жуткие костаньеты, щелкать клыки отделенной от туловища головы. Тело у ног Сильверы извивалось, как издыхающая змея.

– Помоги нам Бог! – выдохнул Сильвера.

Конечности вампира продолжали шевелиться, они толкали обезглавленное тело в угол. Сильвера не хотел ждать, чтобы посмотреть, что получится, когда тело соединится с головой. Держа в руках обнявшую его за шею Хуаниту, он высоко поднял над головой распятие и всем весом своего тела опустил его острую верхушку на спину вампира. Затрещала кость позвоночника и дерево пола – Сильвера пробил крестом тело и вонзил распятие в пол. Вампир начал корчиться, ноги пытались двинуть тело вперед, но оно было крепко пригвозжено к полу.

Клыки захрустели друг о друга. Сильвера оставил распятие в ране, обнял Хуаниту обеими руками и бросился бежать прочь.

Уже на улице он сообразил, что теперь он и ребенок лишены защиты, но он был уверен, что если бы не оставил распятие в ране Цицеро, то тело вампира доползло бы до головы в углу и каким–то образом соединилось бы с ней. От одной мысли об их беззащитности желудок скорчился в болезненной судороге страха. Он бросился бежать изо всех сил. Казалось, со всех сторон их окружают движущиеся тени. Легкие его работали, как меха горна. Ему показалось, что их кто–то преследует, но обернувшись, он ничего не увидел.

Почти за полквартала до церкви он увидел лежащий посреди улицы труп мужчины. Он почти миновал его, когда рука трупа метнулась вперед, поймав его за лодыжку, едва не бросив священника на песок. Лежавший человек поднял покрытое красной воспаленной кожей лицо и прохрипел:

– Помогите мне…