По лесу брел Страшила.

На нем был траурный костюм из черного бархата и черный цилиндр. Лицо было желтое, как прокисшее молоко. Он нес косу, блестевшую при луне синим электрическим светом. Одним взмахом костлявой руки он скашивал перед собой кустарник. Те, кто его видели и уцелели, рассказывали, что его глаза сверкают как зеленые фонари, лицо расколото хитрой ухмылкой, а зубы заострены так, что можно порезаться.

Страшила умел ждать. Все время в мире принадлежало ему. Рано или поздно ребенок сойдет со знакомой тропинки или погоня за зайцем приведет его туда, где тени нависают, как могильные камни. И тогда он никогда больше не вернется домой.

Легко удерживая свое оружие, он нюхал ночной ветер в поисках запаха человека. Мелкие зверюшки в страхе убегали еще дальше в лес. Страшила стоял как статуя, и только его взгляд медленно скользил в темноте.

Он смотрел в сторону Гейтхауза, где спал мальчик Эшер. Мальчик Эшер опять приехал домой. Если мальчик Эшер и не выйдет играть завтра, то выйдет послезавтра. Или послепослезавтра. Он стоял под окном ребенка и смотрел наверх. Выходи, выходи поиграть, шептал он, как ветер в мертвых деревьях. Ты тот, кто мне нужен, маленький Эшер.

Когда Рикс заставил себя проснуться, его нервы были натянуты как струны. Он сел на кровати. Стены его комнаты были испещрены тенями деревьев, очерченных лунным светом. Он никогда раньше не видал такого яркого кошмара о Страшиле. Страшила в нем походил на Лона Чейни в фильме «Лондон после полуночи» – те же гипнотические глаза и зубы вампира. Пора кончать с этим ночным «созданием образов», сказал он себе. Это не способствует хорошему сну. Скрипнула половица.

У его кровати кто-то стоял, наблюдая за ним.

Прежде чем Рикс среагировал, а он был готов закричать, как ребенок, прокуренный женский голос сладко прошептал: «Ш-ш-ш! Это я!»

Пошарив, он нащупал выключатель и включил свет. Щурясь, посмотрел наверх, на Паддинг, жену своего брата.

На ней был прозрачный розовый пеньюар, облегавший ее тело так, словно она в нем искупалась. Сквозь материл просвечивали темные круги сосков и черный треугольник между бедрами. Она выглядела практически голой, как может быть голой женщина, не снимая одежды. Тяжелые светлые космы спадали на обнаженные плечи. На лице был толстый слой косметики, в том числе ярко-красная помада на губах и тени под глазами. У нее были темно-карие глаза, непроницаемые, как озера Эшерленда. С тех пор, как Рикс видел ее в последний раз, она прибавила в весе примерно десять фунтов, но все еще сохраняла дикое, грубое очарование. Ее фигура, затянутая в купальный костюм на размер меньше, чем нужно, принесла ей несколько лет назад титул «Мисс Западная Каролина». В Атлантик-сити она крутила бедрами на местном конкурсе, но не прошла даже в финал. Со своим эротичным ротиком, с полными губами она всегда выглядела так, будто умоляла, чтобы ее поцеловали, чем крепче, тем лучше. Но сейчас ее рот кривился в горькой усмешке, а на лице было мрачное выражение. Глаза были пустыми и встревоженными. Рикс почувствовал аромат духов, возможно «Шанель номер 5», исходивший от нее, но тот не мог перебить резкого запаха бурбона и ее тела. Паддинг воняла так, будто не мылась целую неделю, а то и больше.

– Что ты здесь делаешь? Где Бун?

– Бун сказал «бай-бай», – сказала она, и ее рот опять скривился в улыбке, – и уехал до утра играть в покер в этот свой чертов клуб.

Рикс посмотрел на свои наручные часы, лежавшие рядом на столике. Четверть третьего. Он протер глаза.

– Что случилось? Вы поссорились?

Она пожала плечами.

– Мы с Буном ссоримся время от времени. – Она говорила с сильным южным акцентом. – Он уехал около полуночи. Когда он проиграет все деньги и так напьется, что будет не в состоянии ехать домой, его положат там спать.

– У тебя что, вошло в привычку ломиться в чужие комнаты? Ты жутко напугала меня.

– Я не ломилась. Ломиться – это когда дверь заперта. – Ни у Рикса, ни у Буна, ни у Кэт в спальнях замков не было. Паддинг посмотрела на него и нахмурилась. – Ты выглядишь каким-то исхудавшим. Ты болел или как?

– Или как. Почему бы тебе не пойти спать в свою комнату?

– Я хочу поговорить. Я должна с кем-то поговорить, иначе у меня крыша поедет! – она грязно выругалась.

Все та же прежняя Паддинг, подумал Рикс. Если она пьяна, то может и шофера вогнать в краску.

– В чем дело? – спросил он.

– Если бы ты был джентльменом, то предложил бы мне сесть.

Рикс неохотно махнул в сторону кресла, но Паддинг предпочла сесть на край кровати. Пеньюар задрался, и Рикс заметил родинку в форме сердечка на ее левом колене. Проклятье, подумал Рикс. Его тело реагировало, и он согнул ноги в коленях, чтобы образовать из простыни тент между ногами. Паддинг нервно грызла ногти.

– Мне не с кем здесь поговорить, – захныкала она. – Они меня не любят.

– Я думал, ты дружишь с Кэт.

– Кэт слишком занята для дружбы. Либо она носится по поместью, либо сидит на телефоне. Один раз она проговорила с каким-то парнем из журнала целых два часа! Как вообще можно столько говорить по телефону?

– Ты еще и телефонные разговоры подслушиваешь?

Она гневно качнула головой.

– Мне скучно. Здесь абсолютно нечего делать, понимаешь? Бун своим чертовым лошадям уделяет больше времени, чем мне. – Она хихикнула. – Может, если мне надеть на спину седло, он возбудится, а?

– Паддинг, – устало произнес Рикс, – к чему все это?

– Ты… я ведь всегда тебе нравилась, а?

– Мы едва знали друг друга.

– Но то, что ты знал, тебе нравилось, не так ли? – Она прикоснулась к его руке.

– Думаю, да. – Он не отдернул руку, хотя знал, что надо бы. Он все более чувствовал себя мужчиной.

Паддинг улыбнулась.

– Я так и знала. Женщина всегда понимает. Ты знаешь, блеск в глазах мужчин и все такое. Ты бы видел тех мужиков в Атлантик-сити, когда я вышла на сцену. Ты бы услышал как у них затрещали штаны. Старые педерасты, вот кто голосовал против меня.

– Я думаю, тебе лучше вернуться к себе. – Он сморщил нос. – Когда ты в последний раз принимала ванну?

– Мыло вызывает рак, – ответила она. – Я слышала это в новостях. В мыле есть что-то такое, что вызывает рак. Знаешь, что лучше всего для кожи? Желатин. Знаешь, что это такое? Это такое желе. Я кладу его в ванну и жду, пока оно не затвердеет. Затем лезу туда и кручусь. Оранжевое самое лучшее, потому что в нем еще есть витамин С.

Рикс хотел было спросить ее, не сошла ли она с ума, но передумал. Может, она действительно сошла с ума. Жизнь в этом доме определенно способствует этому.

– Я знаю, что нравлюсь тебе, – сказала Паддинг. – И ты мне тоже нравишься. Правда. Я всегда думала, что ты умный и все такое. Ты не то, что Бун. Ты… э-э, джентльмен. – Она склонилась к Риксу, и ее грудь открылась ему. Пары бурбона ударили в его лицо. – Возьми меня с собой, когда уедешь, хорошо? – прошептала она.

Захваченный врасплох Рикс не нашелся что ответить, и Паддинг продолжала:

– Меня здесь все ненавидят! Особенно эта драконовская леди! У вашей мамочки есть глаз на спине! Она просто обожает плести про меня небылицы! Кэт помешана на том, что она модель, знаменитость и все такое. Эдвин и Кэсс следят за мной. Я даже не могу одна съездить в Эшвилл и пройтись по магазинам!

– Я этому не верю.

– Это правда, черт возьми! Они не выпускают меня за ворота! Я даже пыталась убежать в августе! Осточертело это гнусное место, и я сбежала на «Мазерати». Они послали за мной легавых, Рикс! Полиция штата задержала меня прямо рядом с Эшвиллом и отвезла в тюрьму по обвинению в краже автомобиля! Я сидела там всю ночь, пока Бун меня не забрал! – Она горько нахмурилась. – Он врал мне, чтобы я вышла за него замуж. Сказал, что будет путешественником и миллиардером в придачу. Я не знала, что буду пленницей здесь и что у него не будет ни одного своего цента!

– У Буна есть свое агентство.

– Да. То самое. – Паддинг резко рассмеялась. – Это все куплено на деньги Уолена. Бун до сих пор расплачивается с ним, платит проценты. У Буна нет и горшка своего, чтобы помочиться!

– Он будет богатым, – сказал Рикс. – После того, как наш отец умрет, – он только сейчас понял это, – семейное дело перейдет к Буну.

– О, нет. Ты ошибаешься. Бун хочет этого, но того же добивается и Кэт. И Бун безумно боится, что старик все отдаст ей, все, до последнего цента!

Рикс ненадолго задумался над этим. Все дети Эшеров учились в Гарвардской школе бизнеса с условием проводить каждый уик-энд дома. Бун вылетел через год, Рикс уехал изучать английскую литературу в Университет Западной Каролины, а Кэтрин закончила школу с отличием. Она всегда интересовалась модой и моделями одежды и в двадцать два года открыла собственное агентство в Нью-Йорке. Спустя два года она продала агентство за три с лишним миллиона долларов и решила работать моделью по контрактам, две тысячи долларов в час. Ее цветущий, здоровый вид был чрезвычайно популярен в Европе, где ее лицо рекламировало все, начиная от мехов и заканчивая автомобилями «Феррари».

– Кэт счастлива, – сказал Рикс. – Ее не интересует семейное дело.

– Бун знает, что она хочет принять дела. Он сказал, что папа говорил с ней по секрету. И потом, старик Уолен никогда не подпускал Буна к семейному делу.

– Это ничего не значит. Он не подпускает никого из нас. – Он улыбнулся. – Поэтому Бун и хочет все заполучить, не так ли?

– Конечно. Как и ты.

– Прости, но я не хочу об это мараться.

– Бун так не считает. Он говорит, что ты притворяешься, будто тебе ничего не надо. Он говорит, что ты ждешь смерти старика, как и все остальные. Знаешь, что Бун говорил мне, когда мы поженились? – Она моргнула тяжелыми веками. – Он сказал, что дело стоит около десяти миллиардов долларов, и что если где-то хотя бы думают о войне, то грузовики едва успевают отходить от заводов. Потому что, сказал он, никто в мире, даже немцы, не делают оружие лучше, чем Эшеры. Теперь посмотри мне в глаза и скажи, неужели ты не хочешь получить свой кусок?

– Нет, – сказал он твердо. – Не хочу.

– Дерьмо. – Ее груди были готовы вывалиться из пеньюара, а соски смотрели на него укоризненно, как коричневые глаза. – Только полный идиот может не хотеть оттяпать кусок от десяти миллиардов баксов! Это же просто немыслимые деньги! Слушай, я знаю, ты протестовал против Вьетнама, когда учился в колледже, но теперь ты уже не хиппи. Ты взрослый человек. – Ее голос сбился, казалось, она вот-вот опрокинется. Она вцепилась в его руку.

– Я больше не могу находиться здесь, Рикс. Здесь жутко, особенно по ночам. Когда стемнеет, поднимается сильный ветер, Бун уезжает и оставляет меня одну. Теперь, со стариком в этой комнате над моей головой… я не могу выносить его запах, Рикс! Я хочу быть среди людей, которые меня любят!

– Ты пробовала говорить с Буном о…

– Да, я пробовала, – огрызнулась Паддинг, и ее лицо покраснело. – Он не хочет слушать! Он только смеется! Бун… больше не хочет быть со мной.

– В ее глазах появились слезы, но Рикс не знал, притворные ли они. – Он сказал, что он… не будет больше спать со мной. Со мной! На всех парадах в высшей школе Даниела Уэбстера я маршировала первой! Победительница конкурса красоты! Дьявол, я раньше заставляла футболистов мечтать лишь понюхать мои трусики! А у Буна в штанах просто какая-то мокрая штучка!

До Рикса не сразу дошли эти слова.

– Бун… импотент? – спросил он. В последний раз, когда он здесь был, Бун взял его в клуб под названием «Важный петух», где кружились голые по пояс танцовщицы, а пиво отдавало шваброй. Бун тогда страшно выпендривался, называл всех танцовщиц по именам и хвастался, что всех их имел. Рикс вспомнил, как Бун ухмылялся и его зубы блестели в мигающем свете.

– Я тебе нравлюсь, не правда ли? – Она вытерла один глаз, размазав по лицу тушь. – Я могла бы поехать вместе с тобой в Атланту. Они дадут тебе забрать меня, не попытаются остановить. Бун боится тебя. Он мне сам говорил. Тебе действительно будет хорошо со мной, Рикс. Тебе нужна женщина, и я не буду поступать, как та. Я не сойду с ума и не перережу себе…

– Возвращайся в свою комнату, – сказал он. Воспоминание о Сандре, лежащей в ванной в крови, встряхнуло Рикса. Бритва на кафеле. Кровь на стенах. Вьющиеся пепельные волосы, плавающие в воде.

Паддинг выпростала груди из пеньюара. Они висели в дюйме от его лица.

– Возьми их. Ты можешь, если захочешь. – Она попыталась направить его руку.

Он сжал пальцы в кулак. – Нет, – сказал он, чувствуя себя самым большим дураком в мире.

– Только прикоснись, прикоснись.

– Нет.

В одно мгновение ее лицо смялось, как мокрый картон. Она выпятила нижнюю губу.

– Я… думала, что нравлюсь тебе.

– Нравишься, но ты жена моего брата.

– У тебя что, недомогание по этой части? – В ее голосе был обидный намек.

– Нет, но я не распутник. У тебя с Буном есть проблемы, и я не хочу вставать между вами.

Ее глаза сузились и превратились в тоненькие щелочки. Спала маска совершенства, и под ней оказалась настоящая Паддинг.

– Ты точно такой же, как и они! Ты не беспокоишься ни о ком, кроме самого себя! – Она встала, пьяно, неловкими движениями, поправляя свою одежду. – О, ты строишь из себя такого надменного и сильного, а на самом деле ты такой же проклятый Эшер, во всех отношениях!

– Говори тише. – Уолен, должно быть, получал сейчас от этого дьявольское наслаждение.

– Я буду орать, если захочу! – Но она все же была недостаточно пьяна, чтобы ей хотелось разбудить Маргарет Эшер. Она прошагала к двери и обернулась. – Спасибо за помощь, мистер Эшер! Я ее никогда не забуду! – Она покинула комнату в праведном гневе, но дверью хлопнула не слишком сильно.

Рикс лежал на спине и ухмылялся. Значит, Бун просто пускал пыль в глаза, рассказывая о своих сексуальных подвигах. Вот так штука! Бун меня боится, думал он. Невероятно!

И он будет боятся меня до тех пор, пока я не покончу с ним.

Десять миллиардов долларов, размышлял он, постепенно отходя ко сну. С такими деньгами можно делать все что угодно. Он бы обладал немыслимой властью. Тогда не нужно будет просиживать за пишущей машинкой, разыгрывая из себя то Бога, то Сатану.

…БОЛЬШЕ НЕ БУДЕТ ПОСТОЯННЫХ ЗАБОТ, КНИГ И КОСЫХ ВЗГЛЯДОВ АГЕНТОВ…

Странный монотонный голос неожиданно возник в его голове, шепча тихо и искушающе из самых глубин мозга. На мгновение Рикс был убаюкан им и увидел, как выходит из лимузина и направляется к открытым дверям оружейного завода, за которыми военные, симпатичные секретарши и подхалимы поджидали его, чтобы поприветствовать.

Нет, подумал он, и образы померкли. Нет. Все эти деньги до последнего цента испачканы кровью. Я должен идти в этом мире своим путем и рассчитывать на собственные силы. Мне не нужны эти кровавые деньги.

Но когда он потушил лампу и опять погрузился в сон, его последней мыслью было:

…ДЕСЯТЬ МИЛЛИАРДОВ ДОЛЛАРОВ…

Спустя примерно час шум сильного ветра пробудил Паддинг от тяжелого сна. Она взглянула на дверь и увидела силуэт, отбрасывающий в комнату тень из коридора. Она затаила дыхание, выжидая. Силуэт помедлил и прошел. Паддинг вцепилась в шелковую простыню. По каким-то причинам она не осмелилась открыть дверь и посмотреть, кто это разгуливает по Гейтхаузу среди ночи, но она почувствовала в комнате запах Уолена.

Она крепко зажмурилась и в темноте хриплым шепотом позвала маму.