Настало Рождество. Новый год. Я провел их в одиночестве перед телевизором.

Работа накапливалась грудой, и я знал, что если мое отсутствие и пройдет незамеченным, то отсутствие выхода – нет. По крайней мере для Стюарта. И я решил всю неделю просидеть у себя в офисе и подогнать работу.

Примерно в середине недели я зашел в комнату отдыха взять банку кока-колы или шаста-колы – и у порога услышал голос Стюарта.

– Так он же гей, разве вы не знали?

– Так я и думала. Он ни разу ко мне клинья не подбивал.

Я вошел, и Стюарт ухмыльнулся мне навстречу. Билл, Пэм и все остальные отвернулись, и тут же их случайно собравшаяся группа виновато рассосалась.

Я понял, что они говорили обо мне.

У меня загорелось лицо. Мне бы следовало возмутиться нетерпимостью и гомофобией. Я должен был разразиться речью, бичующей их узколобые предрассудки. Но вместо этого я только смутился и растерялся, устыженный тем, что они посчитали меня гомосексуалистом, и я бахнул:

– Я не гей!

А Стюарт все так же ухмылялся.

– Вам не хватает Давида, правда?

На этот раз я уже сказал:

– Хрен тебе в задницу!

Он улыбнулся еще шире:

– Помечтай, помечтай.

Это было как ссора между старшеклассниками на школьном дворе. Я знал это – умом. Понимал это. Но я уже втянулся и снова ощутил себя тощим пацаном на игровой площадке, на которого навалился наглый хулиган.

Я сделал глубокий вдох, заставляя себя успокоиться.

– Вы злоупотребляете служебным положением, – сказал я. – Я сообщу о вашем поведении мистеру Бэнксу.

– Ах, он наябедничает мистеру Бэнксу! – Стюарт изображал голос капризного ребенка. И тут же голос его стал твердым. – А я подам мистеру Бэнксу рапорт о вашем нарушении субординации, и вы отсюда вылетите кувырком.

– А мне насрать, – ответил я.

Программисты на нас не смотрели. Они и не уходили – хотели посмотреть, что будет дальше, – но углубились в изучение журналов на столах или внимательно рассматривали меню торговых автоматов.

Стюарт улыбнулся торжествующей, жесткой, жестокой улыбкой.

– Вас уже здесь нет, Джонс. А скоро и памяти не останется.

Я смотрел ему вслед, когда он выходил из комнаты отдыха и уходил по коридору. Там были еще люди, из других отделов, и я впервые заметил, что он кивает головой и здоровается, проходя мимо, но никто не отвечает ему, не поздоровается в ответ, никто никак не обозначает его присутствия.

Я вспомнил его голый безличный офис, и тут до меня дошло.

Он тоже был Незаметным!

Я видел, как он свернул за угол в свой офис. Это все объясняло. Единственная причина, по которой его замечали, – он был начальником. Только власть удерживала его от того, чтобы полностью слиться с фоном. Программисты и секретарши обращали на него внимание по необходимости, потому что это было частью их работы, потому что он был над ними в корпоративной иерархии. Бэнкс обращал на него внимание, потому что отвечал за весь сектор и должен был следить, кто что делает, в частности, начальники отделов.

Но больше никто его существования не замечал.

Может быть, поэтому Стюарт так меня и не выносил. Он видел во мне то, что больше всего ненавидел в самом себе. Скорее всего он даже не знал, что он – Незаметный. Он был прикрыт своей должностью и, наверное, не осознавал, что никто за пределами отдела его не замечает совсем.

Я понял, что мог бы его убить, и никто не заметит.

Тут же я попытался загнать эту мысль обратно, будто ее и не было. Но она была и сопротивлялась всем моим попыткам ее стереть, хоть я и пытался изо всех сил думать о чем-нибудь другом. Я не знаю, от кого я скрывал эту мысль. Может быть, от себя. Или от Бога – если Он (или Она) следит за моим разумом и судит мои случайные мысли с точки зрения морали. Но эта мысль случайной не была. И пока я пытался об этом не думать, но думал все больше и больше, я ощутил, что пусть эта идея меня ужасает и отвращает, есть в ней что-то притягательное.

Я могу убить Стюарта, и никто не заметит.

Я вспомнил человека, который украл пиво в «Семь-одиннадцать» и благополучно скрылся.

Я могу убить Стюарта, и никто не заметит.

Я не был убийцей. У меня не было оружия. Убийство – это было противно всему, чему меня учили и во что я верил.

Но идея убрать Стюарта определенно была заманчивой. Конечно, она никогда не будет претворена в жизнь. Это просто фантазия, греза...

Нет.

Я хотел его убить.

Я стал мыслить логически. Стюарт – на самом деле Незаметный? Или просто зануда, от которого стараются держаться подальше? Могу я быть уверен, что, если я его убью, мне это сойдет с рук?

Но не важно. Незаметный ли он. Незаметным был я.Люди могут заметить, что он мертв, но они не заметят, что убийца – я. Я могу убить его у него в офисе и уйти по коридору, спуститься на лифте и пройти по вестибюлю залитый кровью, и никто на меня не обратит внимания.

Программисты вышли из комнаты отдыха, и я остался один посередине, окруженный жужжащими холодильниками и торговыми автоматами. Все шло слишком быстро.Я был не такой. Я не был преступником. Я не убивал людей. Мне даже не полагалось хотеть убить человека.

Но я хотел.

И, стоя там, я знал, что это сделаю.