— Что вы делаете? Остановитесь!

Пенелопа стояла в центре луга и кричала, обращаясь к своим матерям. Они же, наклонившись над Дионом, обмазывали его кровью и жиром из тел растерзанных полицейских. Матери были очень пьяны, это несомненно, но опьянение накатывало на них какими-то волнами — только что они выглядели абсолютно сумасшедшими, совершенно невменяемыми и тут же, через несколько секунд, вдруг становились трезвыми, серьезными, организованными и чрезвычайно собранными. Что с ними такое? Коллективное помешательство?

Они просто рехнулись. Стали одержимыми.

Может быть, в этом все дело?

Пенелопа так не считала. Какими бы неестественными ни являлись корни всего этого кошмара, в нем не было ничего для нее нового, ничего чуждого, взятого со стороны.

Все исходило только от матерей.

— Оставьте его! — закричала она.

Мать Дженин вскинула на нее глаза и по-идиотски захохотала.

— Посмотри, какой у него здесь красавец! Давай, иди сюда, пока он горячий!

Мать Фелиция ударила ее по лицу.

Остальные засмеялись. Мать Дженин, тоже давясь отсмеха, потянулась и, ухватив конец пропитанной вином туники матери Фелиции, разорвала ее.

Мать Шейла набрала в горсть крови и жира и плеснула матери Фелиции в лицо.

— Прекратите! — завопила Пенелопа. Она переводила взгляд с одной женщины на другую. Ее переполнял страх, жуткий страх. Больше всего на свете ей хотелось сейчас убежать отсюда, насколько возможно быстрее и дальше. Но куда она могла деться, куда пойти? В полицию? Именно туда ей следовало направиться в первую очередь, она это знала. Двое полицейских были мертвы. Они растерзаны ее матерями. И матери убили Бог знает еще сколько людей.

Но заставить себя стать предательницей она не могла. Отказаться от своих матерей казалось ей невозможным. Во всяком случае, вот так, сразу. Необходимо их остановить, может быть, даже убить, но она сама обязана сделать это, не привлекая никого из посторонних.

Семейные дела должны решаться в семье.

Матери все еще забавлялись кровавой расправой. Инстинктивно Пенелопа стремилась убраться отсюда, покинуть этот луг, возвратиться обратно к свету, улицам, зданиям, машинам, к цивилизации, словом, спасти себя. Все говорило за то, что надо идти и искать помощь. Но она не двигалась с места, понимая, что не в силах этого сделать. И дело тут не в матерях.

Как она могла оставить Диона здесь, на растерзание этим кровожадным фуриям?

Дион.

Он что-то вскрикивал, пытался сопротивляться пьяным насильницам, бороться с ними, а они прижимали его к плите и продолжали смазывать кровью. Мать Фелиция отделилась от остальных и направилась через луг. На какое-то мгновение Пенелопа увидела, как мать Дженин возбуждает его пенис, массируя его кровавыми руками.

Пенелопу затошнило. Он пошла навстречу матери Фелиции. Они остановились в полуметре друг от друга. Мать улыбнулась, и на лице женщины отразились одновременно и печаль, и торжество.

— Ну вот, теперь ты знаешь, — произнесла мать.

— Что я знаю?

— Кто мы. И кто ты.

Пенелопу охватило еще большее, чем прежде, смятение. И стало еще страшнее.

Что означает это странное: "И кто ты"? В самом деле: кто я?

Внезапно она осознала, что вовсе не испытывает ни потрясения, ни отвращения, как этого следовало ожидать, к тому, что увидела и узнала. Все это было ужасно. Да. И вне всяких сомнений омерзительно. Но, пытаясь разобраться в своих ощущениях, она неожиданно обнаружила, что в ее реакции на происходящее большую роль играет разум, нежели эмоции.

Ей было страшно не потому, что она боялась физической боли или того, что с ней может что-то случиться. Девушка была напугана и ошеломлена открывшейся правдой — эти фурии являются ее матерями, а она — их дочь, она — одна из них.

Гнев. Вот что было первоосновой ее эмоций. Гнев против того, что они делают с Дионом. Пенелопа ненавидела матерей именно за это. Интересно, как бы она отнеслась к тому, что на его месте был бы кто-то другой? Или насколько ее волнует участь этих несчастных полицейских? Она не знала.

Нет.

Ее тревожил только Дион.

Ощущая запах вина и крови, она, к своему ужасу, обнаружила, что этот смешанный аромат ей приятен.

Пенелопа посмотрела на мать.

— Так кто же мы?

— Менады.

Менады. Это слово ей было известно. Безумные женщины из греческой мифологии, которые поклонялись Дионису. Женщины, свихнувшиеся на вине и сексуальном экстазе. Это они жестоко убили Пентея и в кровавой оргии растерзали на мелкие части Орфея. Она вспомнила, что певец Орфей — сын Аполлона и музы Каллиопы. Сердце Орфея не выдержало разлуки с Эвридикой, и он сошел в царство мертвых с просьбой вернуть ему его возлюбленную. Своим пением и звуками кифары он двигал скалы и заставлял трепетать ледяные сердца владык подземного царства. Аид отпустил Эвридику с условием, что Орфей во время пути не должен будет оглядываться. Но юноша не смог выполнить это условие, и девушка навечно осталась в царстве теней. За преданность только одной женщине и поклонение богу Аполлону (а не Дионису) вакханки (менады) растерзали Орфея, и только мертвым он смог соединиться с Эвридикой. В мифическом мире греческих богов менады были представительницами хаоса. Они являли собой темную сторону античной религии.

— Но ведь менады в действительности никогда не существовали. Это мифологические персонажи. Вымышленные. Разве не так?

— Мы существовали всегда, — мягко произнесла мать Фелиция, обнимая ее за плечи. Она стояла перед девушкой обнаженная, от нее пахло кровью, но запах этот показался Пенелопе бодрящим и свежим. — Люди просто о нас забыли. Они забыли древних богов.

— Но люди их вовсе не забыли, — сказала Пенелопа. — Они...

— Они называют это мифологией. Пенелопа промолчала.

— Это не сказки и не фантазии. Просто примитивные люди так пытаются объяснять вещи, которых не понимают. — Мать подцепила пальцем капельку крови, повисшую между грудей, и поднесла к губам. — Это правда.

Там, сзади, надрывался Дион. Его пронзительный крик постепенно менялся, превращаясь каким-то образом в оглушительный смех.

— Что вы с ним делаете? — спросила Пенелопа.

— Возрождаем. — Голос матери звучал низко, он был наполнен благоговейным трепетом. — Зовем его назад.

Пенелопе стало зябко.

— Его?

— Диониса.

И вновь она почему-то не удивилась. А следовало бы. Это же надо додуматься! Никогда в жизни ей не могла прийти в голову мысль о том, что ее возлюбленного пытаются превратить в греческого бога. Но причинно-следственные связи, существующие во вселенной, вещь непостижимая. И все, что кажется невозможным и неестественным на одном уровне бытия, становится нормальным на другом. Единственное, что ей оставалось, так это проследить, как один уровень плавно переходит в другой.

— Мы поклоняемся Дионису с древнейших времен, — продолжила мать. — Тогда еще не было ни пророков, ни священников. Их функции исполняли мы. Мы славили его. И он нас вознаграждал. — Она снова подцепила пальцем капельку крови и поднесла ко рту. — Он даровал нам вино, секс и насилие. Он участвовал в наших убийствах, в наших празднествах, и все были счастливы.

В те дни боги были нашими современниками. В отличие от иудаизма, христианства или любой другой из современных религий наша религия основана на рассказах из далекого прошлого, на преданиях. Это живая религия, и у нас с нашими богами было много общего. Они проявляли живейший интерес к нашей жизни, спускались с Олимпа, чтобы побыть с нами, смешаться с нами. — Ее голос затих, и позади нее Пенелопа услышала смех Диона.

— Тогда почему же ваши боги исчезли?

— Люди перестали верить.

— Вот как?

Мать Фелиция мягко улыбнулась Пенелопе.

— Помнишь, когда ты была маленькой, мы возили тебя в Сан-Франциско смотреть "Питера Пэна"? Помнишь то место, когда умерла Тинкер Белл, а вся публика начала страдать, как будто действительно верила в ее существование? А что чувствовала ты? Ты хотела спасти ей жизнь?

Пенелопа кивнула.

— Я помню.

— Так вот, боги, они такие, как Тинкер Белл. Для их существования пища не нужна. Нужна вера. Вот чем они питаются, вот что дает им силу. Без этого они... они растворяются без остатка, исчезают.

"Господи, как это странно, — подумала Пенелопа. — Сумасшествие какое-то. Так спокойно и рационально рассуждать об иррациональном, вспомнить о моем детстве и современном театре, чтобы объяснить природу античного дьявола".

Античный дьявол.

Так вот, значит, что это такое? Давно навязший в зубах штамп, постоянно кочующий из одного плохого романа ужасов в еще более худший фильм ужасов, всякие заклинания образами мстительных индейских демонов, всякие земные проклятия. По все это было. Факты, о которых говорила мать, имели место много веков назад. Религия, которую исповедовали ее матери, возникла на тысячи лет раньше христианства.

— Боги исчезли, но мы остались. Потому что для нашего существования вера не нужна. Мы сотворены из плоти и крови. Но одновременно мы больше, чем человеческие создания. Он наградил нас даром божественного, и мы продолжали наши ритуалы, наши празднества, зная, что так или иначе он к нам вернется. "Боги родятся людьми, — процитировала она. — Вот так они вернутся, чтобы снова занять свое законное место на могущественном Олимпе".

— Ну и что же это означает?

Мать Фелиция подалась вперед, вплотную придвинулась к лицу Пенелопы.

— А что, по-твоему, случилось со старыми богами, настоящими богами? Ты думаешь, они умерли? Ты думаешь, они улетели в космическое пространство? Нет. Отсутствие веры их ослабило, но не убило. Зевс с его бесконечной мудростью нашел выход. Все боги нашли свое убежище в людской плоти. — Она улыбнулась, обнажив окровавленные зубы. Левой грудью прижалась к руке Пенелопы. — Они спрятались внутри нас. В наших генах. В наших хромосомах. В наших клетках. Остальные боги укрылись в Дионисе. А Дионис укрылся в нас. И мы верим и продолжаем верить, а значит, они не умерли. Они просто переходили от одного поколения людей к другому, ожидая возрождения.

— Но Дион...

— Его мать тоже менада. Она одна из нас.

Пенелопа покачала головой.

Мать Фелиция схватила ее за руку, потащила вперед к алтарю. Дион возвышался теперь в центре прямоугольной вершины холма, а по обе стороны от него находились мать Шейла и мать Дженин. Вымазанный кровью с головы до ног, он стоял, как красная статуя. В темноте светились только белки глаз и зубы. Внизу слабо колыхался огромный возбужденный член.

Все это выглядело захватывающе.

Даже вымазанное кровью.

"Нет! — мысленно воскликнула Пенелопа. — Выбрось это из головы!"

Мать Марго передала матери Дженин фляжку, и та влила в рот Диона вино. Он выплюнул, но она дала ему еще, и на этот раз он проглотил.

— Дион! — крикнула Пенелопа.

Казалось, он ее не слышит, даже не осознает ее присутствие.

— Нашего бога возродить к жизни легче всего, — объяснила мать Фелиция. — Дионис с самого начала был наполовину человек, наполовину бог. А вот он возвратит на Олимп всех остальных богов.

— А как он попал к Диону? Я думала, он находится в вас.

— Он во всех нас.

— Одновременно?

— Он и в тебе.

— Нет.

— Он в наших генах. — Она сжала руку Пенелопы. — Твои остальные матери и я зовем друг друга сестрами не просто так. Мы действительно сестры. У нас один и тот же отец, но разные матери. Так было всегда. В течение многих поколений существовала вера, что он может быть рожден заново от сына менады и нормальной женщины. То есть, что его сущность содержится в сперме.

Однако мать Марго открыла, что хромосома Диониса заключена не только в мужском семени, но и в женском, и поэтому он не может быть рожден от сына менады и нормальной женщины. Это возможно только в том случае, если менада, появившаяся от этой связи (от сына менады и нормальной женщины), сама потом вступит в связь с нормальным мужчиной.

Пенелопа совсем запуталась. Так много всего случилось и к тому же так быстро, что сумасшедшие объяснения матери звучали для нее так же непонятно, как и условие замысловатой математической задачи. "Что же это она говорит? Что я и Дион родственники?"

Кровосмешение.

Нет. Это исключено. Вынести можно все, кроме этого.

Немыслимо быть родственно связанной с Дионом.

— Как, по-твоему, сколько мне лет? — спросила мать Фелиция.

Пенелопа пожала плечами.

— Я родилась в 1920 году. — Мать Фелиция улыбнулась. — Мы все родились одновременно. Дочери Харриса, сына Эльсмиры.

— Но все вы не можете быть моими матерями.

— Конечно, нет, — призналась мать Фелиция. — Я твоя настоящая мать. Я выносила тебя. И родила тебя я.

— Я это знала...

— Но в тебе гены всех нас. Ты тоже менада. Ты выглядишь и действуешь, как человеческое существо, но ты не человек.

— Я человек!

Мать Фелиция лукаво улыбнулась.

— Тебе нравится кровь, не правда ли? Тебе нравится вдыхать ее запах, тебе это нравится? Тебе нравится вино? Когда мы давали его тебе попробовать, тебе ведь хотелось еще...

Это было правдой, и она это знала, но тем не менее взмахнула рукой, отвергая сказанное.

Они подошли к алтарю, где запах крови и вина был совершенно одурманивающим. Прямо у своих ног, перед растерзанными телами полицейских, она увидела кости.

Мать Шейла проследила за направлением взгляда девушки и пьяно засмеялась.

— Остатки прежних пиршеств.

Пенелопу снова охватил страх.

— А кто они были, эти жертвы?

Мать Фелиция пожала плечами.

— Посторонние. Чужаки. Большей частью бродяги. Тогда здесь, в этом лесу, шаталось гораздо больше людей, чем сейчас. Это были одинокие, грязные, голодные молодые люди, они искали работу, или побирались, или и то, и другое вместе. Местных жителей мы старались в свои праздники не вовлекать.

— Правда, это не всегда от нас зависело, — добавила мать Дженин. — Когда приходит настроение и не отпускает тебя из своих объятий...

— Но иногда жертвами наших оргий были не только люди, — сказала мать Фелиция. — Ими могли быть собаки или кошки. Или дикие животные.

— Самое лучшее — это дикие животные, — мечтательно произнесла мать Дженин. — Они так отчаянно сопротивляются.

Пенелопа сбросила руку матери Фелиции со своего плеча. Ей хотелось сейчас ударить ее, ударить сильно, в живот, чтобы она полетела кубарем на землю. Несмотря на то что мать Фелиция была ее любимой матерью. В данный момент Пенелопа ее ненавидела. Она ненавидела их всех. Но дракой тут делу не поможешь. Да и не получится ничего. С одной женщиной она могла бы справиться. Но как быть с матерью Дженин? Со всеми остальными? Их слишком много, и они обрушатся на нее через секунду.

Нет, надо действовать хладнокровно и попытаться найти другой выход.

Она поймала взгляд Диона и прочитала в нем уже не только страх. Что же там было еще, в этом взгляде? Она никак не могла сообразить что. Так и не поняв, Пенелопа отвернулась. Нет, это сумасшествие какое-то! Невозможно представить, чтобы Дион являлся возрожденным античным богом. Этого просто не может быть. В историю, которую ей рассказала мать, она не верила...

Или все же поверила?

"Да, — вдруг осознала Пенелопа. — Я поверила. Поверила. Проглотила весь этот абсурд и не поперхнулась".

К ней подскочила мать Шейла и схватила за руку.

— Ты нам нужна.

— Да, — подхватила мать Фелиция, — ты нам очень нужна. Ведь ты такая же, как и мы, Пенелопа, ты должна быть с нами.

Она не отрывала взгляда от алтаря.

— Не могу.

— Беги, Пенелопа! Беги! — вдруг крикнул Дион.

Мать Дженин пристально посмотрела на нее.

— Мы хотим, чтобы ты с ним совокупилась.

На мгновение Пенелопа потеряла дар речи. Что? О чем это они просят? Что же это такое? Она оглядела матерей, одну за другой. Нет, никто из них, видимо, не считает это предложение каким-то необычным. Да и как же может быть иначе, если кругом творится такое... такое... — ей так и не удалось подобрать правильного определения происходящему.

— Его мы реинкарнировать можем, — сказала мать Фелиция, — и сделаем это, но возродить остальных способна только ты. Для этого он должен соединиться с тобой.

— Ваш союз породит богов, — объявила мать Марго.

— Иди же и совокупись с ним! — приказала мать Шейла.

— Посмотри, какой у него большой, — похотливо улыбнулась мать Дженин. — Разве ты не хочешь почувствовать его внутри себя?

Пенелопа хотела, и они это знали. Вот что было хуже всего. Она была такой же, как и они.

— Нет! — выкрикнула она.

— Нет! — эхом отозвался Дион. Но когда она снова встретилась с ним взглядом, то увидела на его лице желание, которое было отражением ее собственного.

Она повернулась к матери Фелиции, своей настоящей матери.

— Вы не имеете права принуждать меня к этому.

— Нет, решение должна принять ты сама, — согласилась мать Фелиция, и в ее голосе были мягкость и понимание, не то что у остальных матерей. — Ты вовсе не обязана заниматься этим, если не хочешь. Зевс, Артемида, Афродита и все остальные боги Олимпа могут родиться вновь, возвращения их ждут другие. Нам же совершенно безразлично, возродятся они или нет. У нас есть свой бог. И он будет. Так что все зависит только от тебя. Какое бы решение ты ни приняла, мы должны будем согласиться.

Пенелопа вопросительно взглянула на мать Марго. Та согласно кивнула.

— Но ты непременно захочешь, когда увидишь его, — пообещала мать Маргарет.

— Мы все захотим, — добавила мать Шейла, и все захохотали.

Этот смех всегда действовал Пенелопе на нервы, он ей очень не нравился и вдобавок пугал. Она должна была быть такой же, как они, но все же ею не была, и неизвестно еще, как все обернется.

Больше всего ее тревожило то, что она не представляла, как ей следует поступить. Вернее, она твердо знала, что нужно бежать отсюда и немедленно обратиться за помощью в полицию. Матери дадут ей уйти. Они не убьют ее и, наверное, даже не попытаются остановить.

Но она не могла решиться на этот шаг. Все свалилось так неожиданно, и вот теперь она стояла перед выбором, отрекаться ей от своей семьи или нет. И самое главное, она не могла оставить Диона. Здесь с ними. Одного. Кроме того, даже если ей удастся найти какую-то помощь, практически не было шансов успеть вовремя возвратиться назад, чтобы спасти его. Ведь это необходимо сделать до того, как он изменится.

До того, как он изменится.

Это должно будет случиться. Она это знала, хотя и не верила.

Теперь они все начали что-то декламировать, повторять слова какого-то ритуального текста на языке, которого Пенелопа не понимала. Откуда-то появлялись все новые и новые бутылки с вином, которые передавались от одной матери к другой. Мать Маргарет споткнулась о растерзанное тело одного из полицейских, упала на колени и со смехом поднялась. Дион, которого все еще держали мать Маргарет и мать Дженин, задергался в их руках, как будто ему было больно.

Мать Фелиция взяла одну из бутылок и глотнула, затем передала Пенелопе. Винный аромат был превосходен, но Пенелопа отбросила бутылку в сторону, на луг, и содержимое вылилось на землю.

— Эй, — возмутилась мать, — ты зачем это сделала? — Она зло смотрела на Пенелопу, язык сильно заплетался.

И Пенелопа вдруг поняла, что не все так просто, что, возможно, ей и не удастся, как она предполагала, спастись от матерей.

Она попятилась прочь от алтаря. Сделала несколько шагов назад и быстро оглянулась на луг, прикидывая, в каком направлении лучше бежать, если придется.

И тут она увидела их.