Глава 19
Прошло более двух лет с того дня, как цинковый ящик, привезенный из Китая, захоронили на Кунцевском кладбище. За это время в жизни Сергея Пономарева и Светланы Житкевич произошли большие перемены. Они поженились, и на сей раз Сергей сам настаивал на скорейшей свадьбе – о том, что когда-то школьная подруга была признана его родителями не подходящей для него невестой, по общему негласному уговору было забыто.
По расчетам предприимчивого дипломата выходило, что уже через полгода, положенные по российскому законодательству, к Светлане перейдет солидное наследство – ее доля акций на владение имуществом в совместной фирме. А это ни много ни мало тридцать процентов! И Сергей приложил все усилия, чтобы молодая вдова, которая только что обрела свободу и деньги, не уплыла в другие сети.
Вскоре после свадьбы он уговорил Светлану составить бумагу о передаче ему в распоряжение этих самых тридцати процентов. Новоиспеченному мужу не составило никакого труда внушить жене, что он тем самым избавляет ее от массы хлопот по управлению фирмой, от неизбежной головной боли, связанной с ведением бизнеса. Провести Светлану было легко: она по-прежнему думала только о сегодняшнем дне и все так же была влюблена в Сергея.
Вскоре после начала сотрудничества с китайскими партнерами фирма стала получать первые дивиденды. Проект, запущенный в производство, не давал никаких осечек. Само изобретение Лаптева оказалось по-настоящему гениальным, да еще Антон доработал его до мельчайших деталей, и в результате, как очень скоро стало ясно всем заинтересованным лицам, «металл с памятью» мог рассчитывать на большое будущее. Кстати, себя Сергей тоже считал одним из родоначальников грандиозного дела: ведь его бизнес-план по реализации идеи был составлен совершенно правильно! Китайская сторона исправно отпускала деньги, лаборатории работали бесперебойно, и прибыли потекли не только в карман китайцев и коллег Антона, но и семье Сергея и Светланы Пономаревых.
Для них обоих наступили долгожданные дни денежного достатка, богатства, даже роскоши. Дела фирмы шли резко вверх; счет в банке рос как на дрожжах, и на одни только проценты можно уже было жить довольно прилично. Они купили новую квартиру на Арбате, в элитном доме с охраной и подземным гаражом. Обзавелись загородным особняком; вложили часть денег в золото; каждое лето стали проводить на теплом побережье Средиземноморья. Все в их семейной жизни оказалось налажено очень быстро и без особых трудов.
Светлана не слишком-то активно участвовала в обустройстве домашнего быта, в выборе и принятии решений, сначала ей вполне было достаточно забот по приобретению нарядов и украшений, приятных сборов в очередной круиз. А потом неожиданно стало скучно. И у нее возник вопрос, весьма обыденный для всех пресыщенных и избалованных особ: «А дальше что?» Что, если цель достигнута, деньги сыплются, словно из рога изобилия, красивая жизнь, которой завидуют окружающие, налажена, а счастья все равно как-то нет. Ну, не то чтобы совсем уж нет, тут же мысленно поправляла себя Светлана, а просто… не ощущается оно, что ли.
И тогда она вспомнила про Костика. Мальчик уже начал учиться в школе, до нее доходили слухи о его успехах в учебе, и матери вдруг захотелось почувствовать себя причастной к этим успехам, На Светлану что-то нашло: вдруг взыграли чувства, на которые она раньше не считала себя способной, вдруг проснулся инстинкт, которого, казалось, она была напрочь лишена. Ей захотелось образцовой семьи по полной программе: любимая собака, кошка и непременно ребенок в доме. И она забрала Костика от дедушки.
Новая роль матери школьника неожиданно понравилась Светлане, сразу начала приносить удовольствие. Ей казалось, что жизнь ее таким образом приобрела возвышенный смысл, а она сама получила новый статус. Она умиленно заглядывала в чистенькие тетрадки Костика (делать с ним уроки ей не приходилось, сын был в этом смысле абсолютно самостоятельным), хвасталась им перед новыми знакомыми, такими же состоятельными людьми, забирала его после уроков из школы, небрежно подъезжая к воротам на роскошном автомобиле. Да и школу они выбрали не простую – дорогую частную гимназию, в классе были дети известных людей, кумиров публики… Мальчик рос сообразительным, учение его шло с каждым месяцем все успешней. Вскоре Светлана наняла гувернантку, которая проводила с ребенком время после школы, и, таким образом, хлопот с ним в первом классе не возникло вообще никаких. Что касается дедушки, то Николаю Васильевичу позволили забирать Костика в гости по выходным. Жизнь окончательно вошла в свое русло.
Но Светка не была бы Светкой, если бы смогла долго выносить чрезмерно спокойное и размеренное течение жизни. Ей опять стало тоскливо. Хотелось бурного веселья, праздников, фейерверков и развлечений. А в этот ритм никак не вписывался молчаливый и застенчивый, но при этом упрямый, часто смотревший на нее с затаенным упреком в глазах светловолосый мальчик. У нее не было с сыном никакого душевного контакта; он слишком напоминал ей Антона, а она хотела забыть тот период своей жизни, как ошибку, как недоразумение, случившееся по молодости… Светлане казалось, что в серьезных глазах Костика она читает осуждение, и роль заботливой мамаши довольно скоро стала ее тяготить.
Приличные средства позволили семье быстро решить и эту проблему – избавиться от мальчика, который умудрился всего за пару лет стать лишним на празднике жизни матери и красавца-отчима. В данном случае Сергей был полностью согласен со Светланой: с Костиком нужно расстаться. Однако называлось это у них красивыми и высокими словами: «Дать ребенку приличное образование, котирующееся во всем мире».
У Светланы появилось новое развлечение: долгие, со вкусом и капризами, выборы иностранной школы. Это была яркая страница в ее жизни. Она ходила по разным агентствам, с недоверием и показной брезгливостью выслушивала речи специалистов (которые в те времена и сами плохо представляли, что именно предлагают своим клиентам), со снобистским выражением лица перелистывала яркие рекламные проспекты зарубежных учебных заведений. На всем ее облике словно было написано: «Это ниже нашего уровня… А это недостаточно престижно для нас… А это слишком малоизвестная школа…»
Потом она обсуждала возможные варианты с многочисленными подругами и знакомыми. Это было тоже интересно и захватывало, примерно в той же степени, что и покупка новой шубы или машины. А главное, камертоном подобных разговоров звучала мысль: «Нам ничего не жалко для ребенка!»
– Пусть он получит настоящее образование, – говорила она подругам. – В юности я так хотела учиться!.. Но раннее замужество, а потом рождение Костика не позволили мне приобрести серьезную профессию. Да и не было в нашей стране стоящих вузов, одна профанация. А наш мальчик – он такой способный, пусть у него будет европейское образование, которое нам и присниться не могло.
Если при этих разговорах присутствовал Сергей, он слушал жену с едва заметной усмешкой и неизменно поражался про себя: эта дурища, кажется, и в самом деле верит тому, что говорит! Это она-то – мать-кукушка, никогда всерьез не интересовавшаяся сыном, лоботряска, не сумевшая осилить даже нескольких курсов института, – она теперь рассуждает о необходимости качественного образования для ребенка и не выпавшем на ее долю счастье учиться?..
Да она даже не способна определить, в какую страну отправлять Костю и какое образование давать ребенку. Пока к делу не подключился он, Сергей, решение так и не было принято. А у отчима были свои, вполне определенные соображения на этот счет. Ребенок, наследник Антона и Светланы, должен вырасти в такой среде, быть воспитанным в таком направлении, чтобы ему никогда не пришла в голову мысль – даже через пятнадцать, двадцать лет – взять управление фирмой в свои руки. Это была простая и толковая идея: вырастить Костика человеком, который был бы приспособлен только для жизни на Западе, и дать ему диплом, абсолютно неприменимый в России.
Такое место вскоре нашлось. Костика отправили учиться в Швейцарию, в так называемую бодингскул – школу-интернат, расположенную в Лугано и имеющую хорошую репутацию не только в стране. Выбор этой школы был определен тем, что после ее окончания молодой человек мог, перейдя буквально на соседнюю улицу, продолжить образование во Франклин-колледже. Это было американское учебное заведение, и обучение в нем заняло бы еще пять лет.
Проделав такой путь, парень в итоге получил бы хорошее американское образование, не слишком пригодное для России; это объяснялось некоторыми особенностями построения учебного процесса, особой языковой средой и некоторыми другими нюансами колледжа. Как дипломат, неплохо знакомый с жизнью западных стран, Сергей Пономарев знал эту особенность американского образования, знал и колледж, который выбрал для пасынка, и отлично умел просчитать далекоидущие последствия такого шага.
Школа, в которую с очередного первого сентября отправили Костика, называлась «Тайсис». Она располагалась в живописном месте Швейцарии, высоко в горах. Светлана внимательно просмотрела рекламные проспекты и пришла в восторг. Прекрасная территория; очаровательные, словно сошедшие с рождественских открыток, дети, солидные и внушающие доверие учителя. Это было действительно так. Но Пономаревы – так же, как и менеджеры отправляющей на учебу фирмы – не учли одного: это не была школа закрытого типа. Многие дети общались с родителями во время выходных и праздников, многие родители приезжали издалека. Приезжали ко всем, кроме маленького ученика из России Константина Житкевича.
Для мальчика первый год в новой школе обещал быть особенно трудным. Чужой язык, чужие нравы, все близкие люди далеко. Но Костик, переживший к этому времени уже столько потерь, расставаний и перемен, не растерялся. У него был опыт московской пятидневки, жизни с папой, потом с дедушкой и под конец – в семье матери. Обстоятельства закалили характер маленького человека. Хотя в швейцарскую школу он попал из дома, но домашним ребенком в полном смысле этого слова никогда и не был.
Режим в школе Тайсис был напряженным. Дети много занимались уроками, языками, спортом, и свободного времени у них почти не оставалось. Костик быстро нашел общий язык со сверстниками, вскоре у него появились друзья. Он даже не успел по-настоящему ощутить языкового барьера, сразу влившись в школьную жизнь. Дети полюбили его за бесхитростную улыбку и доброту – ведь Костик был настоящим сыном своего отца.
Они принимали его свои игры, приглашали к себе в семьи по выходным, и он с удовольствием играл с ними и ездил в гости. Но в те редкие минуты, когда все разъезжались на каникулы, школа затихала и Костик оставался один, он отчаянно хотел, чтобы хоть кто-нибудь из его семьи – дед, мама, Настя или отчим – приехал и забрал его отсюда. Пусть ненадолго, даже не навсегда, но хотя бы на время. Или – он готов был и на такую уступку в своих мечтаниях – пусть совсем бы не забирали, но хотя бы навестили!
Здесь, в Швейцарии, ничто не напоминало ему об умершем отце. Не было фотографий в траурной рамке, не было воспоминаний родных и походов на кладбище. Однако, вспоминая свою московскую жизнь, думая о доме, он всегда представлял в своем воображении отца, дедушку или Настеньку. И очень редко – дом матери, ее нового мужа, к которым он не успел привыкнуть, почему-то считая это место временным жилищем для себя, а этого человека – своим временным родственником. Он еще не знал, что семья Пономаревых уже решила его судьбу, уготовив ему сытое, но одинокое будущее сначала в школе Тайсис, затем – во Франклин-колледже, потом – далеко от родины, на просторах американского континента.
Приученный Антоном к регулярным умственным занятиям, Костик не испытывал трудностей в учении. Он старался как можно быстрее выполнить задания учителей и убегал играть, тем более что ему все время приходилось учиться чему-то новому – метко бросать мяч в баскетбольную корзину, играть в большой теннис, стоять в воротах на футбольном поле… Новая жизнь в школе захватила его целиком, и ему нравилось здесь все, кроме отсутствия близких.
Что же касается Светланы, то после отъезда сына, в очередной раз освободившись от ребенка, она впала в настоящий загул. Жажда вечного праздника всегда была главным свойством ее натуры. А теперь, при наличии неограниченных средств, молодая женщина умудрилась превратиться в ненасытного потребителя московских развлечений и удовольствий. Пределов ее желаниям не существовало. Светлана могла со случайной компанией завалиться в какое-нибудь захудалое кафе, заказав бутылку водки и апельсиновый сок на всех, и потом со вкусом рассказывать друзьям о своем «экспромте». А могла, напротив, проплясать всю ночь в фешенебельном закрытом клубе и, спустив целое состояние, наутро уже ничего не помнить о минувшей ночи.
Компании она водила самые разные. Сергей, играя роль доброго и симпатичного молодого олигарха, ограничивал Светлану лишь слегка, напоминая ей изредка, что они теперь люди солидные и его жена не должна общаться с кем попало. Ведь, в сущности, ему не было никакого дела до Светкиного здоровья и репутации – он давно не любил ее, рассматривая их брак лишь как неизбежный шаг на пути к собственному благополучию и то и дело подыскивая жене «заместительниц» по любовной части.
А Светлану эта стезя влекла вопреки всякому здравому смыслу. Поддавшись уговорам мужа, она вернулась в круг женщин, которых знала когда-то давно, когда еще только мечтала стать состоятельной и изысканной дамой. Сергей втихомолку посмеивался над ее доверчивостью, зная, что этой тусовке до изысканности, как ему, Сергею Пономареву, до президента США; уж он-то разбирался в элите и специально не желал «засвечивать» жену в кругах действительно высоких. Для Светланы же было важно, что многочисленные приятельницы смотрели на нее с завистью и дружно дивились ее везучести. Все эти поддельные чувства доставляли ей огромное удовольствие. Она ликовала: ей завидовали те самые дамы, жизнь которых она считала когда-то недосягаемо насыщенной и беспечной.
Модные наряды Светлана покупала за границей или шила в дорогом частном ателье. Она прошла несколько сеансов очищения организма. Для этого надо было уезжать в загородную клинику на несколько недель, и она легко смирилась со своими временными отлучками из дома. Что в это время делал Сергей, ее нимало не интересовало. Он перестал ее притягивать так, как прежде. Появилась привычка. Муж рядом, никуда не денется, никто его не отнимет – ни родители, ни карьера… – и черт с ним, с этим некогда любимым мужем!
Сергей не мог, да и не хотел сопровождать Светлану всюду, куда влекла ее ненасытная страсть к прожиганию жизни. И он настоял, чтобы жена заимела эскорт – красивых широкоплечих молодцев, которые были при ней на всех гулянках, в барах, на дискотеках, сначала только в Москве, а потом и в заграничных поездках. По сути дела, это были охранники, только вылощенные и умеющие прилично себя вести. Бессловесный фон для молодой богатой дамы. Они благополучно доставляли Светлану домой, когда она надиралась в клубе, а в поездках носили ее многочисленные чемоданы и шляпные коробки. Светлана похудела, стала внешне еще более интересной, научилась носить широкополые шляпы, которые закрывали лицо, тщательно оберегаемое ею от загара.
Она так и моталась из бара на дискотеку, с дискотеки в ресторан, сопровождаемая охраной, на большой машине. Жизнь превратилась для нее в странный и непонятный, не заслуженный ею праздничный фейерверк. Светлана успела попробовать и экстази, и ЛСД. Нашла это восхитительным. По пьянке или под кайфом у нее случались мимолетные любовные связи с сопровождавшими ее парнями.
Сергей снова усмехался: он ведь полностью, как ему казалось, контролировал ситуацию. В конце концов когда-нибудь его жена не выдержит, сорвется… и он не станет оплакивать ее. А она держалась с видом небывалого превосходства, думая, что умело скрывает от мужа свои случайные измены. И все больше распоясывалась, превращаясь в хроническую алкоголичку.
Это и была та райская жизнь, к которой она всегда стремилась. Сергей лучше других понимал, к чему это приведет, но не возражал против такого развития событий.
Мать Светланы вела хозяйство в их загородном доме, фактически сторожила особняк летом и зимой. Молодые чаще всего приезжали на выходные, иногда и по будням; зимой катались на лыжах, в особо жаркие летние дни могли переночевать. Огородно-садовые радости их не вдохновляли. Дом служил престижным и надежным вложением капитала.
Пономаревых-старших Светлана не жаловала, теперь они не играли никакой роли в ее жизни. Сергей дал им денег на какую-то простенькую дачку и этим как бы откупился от родителей. Они не вмешивались в жизнь молодых, не были в курсе ни бизнеса, ни семейных отношений своего единственного сына.
Настя к тому времени уже заканчивала учебу на биофаке. Оставшись совсем одна, она научилась зарабатывать себе на жизнь, насколько это позволяла учеба. На конкурсе студенческих работ получила грант на проведение собственных исследований, честно заслужила рекомендации для поступления в аспирантуру. Она носила фамилию деда с гордостью и уже почти начала разбираться в той проблеме, над которой в конце своей жизни работали дед и Антон.
Она даже не вспоминала о своих акциях в совместной компании, о разговоре с Антоном перед его отлетом в Китай. Для нее все это ушло куда-то далеко-далеко вместе со славным парнем Антоном Житкевичем, ее старшим другом и почти родственником, вместе со слезами о его гибели, вместе с болью от расставания с Костиком…
Красивые бумаги с большими печатями так и остались лежать у нее дома. Она никогда не доставала их из старого серванта, считая, что эти бесполезные документы не принадлежат ей, и не выбрасывая их только потому, что они казались ей последней памятью о дорогом ей человеке…