Глава 2
Для чего люди вырастают?
– Что желаете на завтрак? – Аля привстала на локте и смотрела на него, свеженькая и веселая. Это было, наверное, последнее теплое субботнее утро в этом году. Яркое солнце нахально пробивалось сквозь толстые шторы, обманчиво обещая вечное лето.
– А что вы можете предложить? – Игорь подхватил игривый тон жены. Она ненадолго задумалась.
– Есть гречневая каша, – бретелька ночной рубашки съехала с ее плеча, соблазнительно обнажая остренькую ключицу, которую Игорь всегда любил целовать. – С маслом.
– Та-а-ак, – он загнул один палец.
– Еще есть гречневая каша с молоком. Это два. И гречневая каша с сосисками. Это три.
– Эй, подожди, тебе не кажется, что ты жульничаешь?
– Ничуть. Я предложила тебе на выбор целых три блюда. Меню, как в хорошем ресторане. Все приготовлено лично шеф-поваром Алей Викторовной Говоровой-Быковой.
– Ну раз так, я согласен есть гречку вечно. До скончания моих дней! А десерт будет? – поинтересовался он, обнимая жену за талию.
Она поняла намек, игриво провела длинными волосами по его голой груди и осторожно высвободилась.
– Будет, только вечером. Давай-ка подниматься, десятый час уже…
Игорь обожал, когда его «плавающие» выходные попадали на субботу или воскресенье. Как же хорошо, когда они все вместе дома целый день! Хоть иногда можно пообщаться нормально, без спешки.
Настена еще сладко посапывала в своей кроватке. Игорь и Аля занялись приготовлением завтрака – это тоже было для них чем-то вроде привычного ритуала. Он резал пузатые помидоры для салата, она аккуратно снимала с сосисок прозрачную шкурку.
– Ну расскажи мне про своих оболтусов, – попросил он, чтобы сделать жене приятное. Игорь знал, что Альку хлебом не корми – дай поведать о своих подопечных. А в этом году, когда ее класс стал выпускным, она просто не могла говорить ни о чем другом.
– Ты же знаешь, оболтус у меня всего один – Митька Ложнов, – рассмеялась Аля и бросила сосиски в бурлящую кастрюлю. – А вот девчонки очень даже положительные. Одна, Аллочка Тетеркина, так вообще собирается ехать поступать в МГУ, на экономический. Представляешь? И, я думаю, поступит. Она девочка организованная, целеустремленная, и Ирина Валентиновна, математичка, ее хвалит…
– Не понимаю я, Алька, чего там хорошего, в этой Москве? – отвечал Игорь, берясь за зелень. – Что все туда так рвутся… По мне, эти мегаполисы людей просто сжирают. Те, кто живет в таких, как наш, маленьких городах, как-то более естественны, более человечны, что ли…
– А в Москве, по-твоему, все звери, да? – Аля убавила огонь под кастрюлей и сердито поглядела на мужа.
– Ну нет, конечно, – слегка смутился тот. – Наверняка и там хорошие люди есть. Просто там жизнь такая… Суматошная, суетливая. А теперь еще и борьба за выживание.
– Ты так говоришь, точно бываешь там несколько раз в год. – Аля выдвинула ящик кухонного стола и достала три вилки.
– Ты же знаешь. Я там всего-то два раза был, да и то проездом. Один раз в увольнительной, а второй, когда из армии ехал. И мне не понравилось. Полно народу, все бегут куда-то, толкаются, и никому ни до кого нет дела.
– А я вот все детство бредила Москвой, – задумчиво произнесла Аля и поставила чайник на плиту.
Он слышал это далеко не в первый раз. У его жены была давняя и безответная любовь к российской столице. Она умудрилась влюбиться в этот город, еще будучи маленькой девочкой, причем заочно, никогда там не бывая.
У маленькой Али Говоровой из родных была только тетка. В меру любящая и в меру строгая. После смерти младшей сестры Наталья взяла на себя все заботы о девочке и ни разу об этом не пожалела, по крайней мере, вслух.
Лет до трех малышка была уверена, что так живут все дети – на каждого ребенка полагается один взрослый, который о нем заботится: воспитывает, кормит, одевает. У нее, например, такой человек – тетя Таша. И только услышав несколько раз от других детей непонятное, но такое приятное уху слово «мама», она постепенно вникла в суть вопроса и поняла, что она не такая, как все. Что мамы у нее нет и не будет.
Когда Аля пошла в школу, она сообразила, что, будучи бедной несчастной сироткой, можно получать очень даже неплохие привилегии. Учителя были к ней снисходительнее, чем к другим, прощали шалости, завышали оценки, одноклассники делились принесенными из дома бутербродами и яблоками.
Но для того чтобы эта лафа продолжалась, нужно было научиться постоянно поддерживать сиротский образ. В этом Аля преуспела. Она часто рассказывала, как ей не хватает родителей, особенно мамы. Как безумно они ее любили, как баловали и как ей тяжело было их лишиться. Доверчивые одноклассники охали и ахали, угощали ее конфетами и клялись защищать от всех невзгод.
Во втором классе девочка пошла еще дальше. Она стала фантазировать про злую тетку, которая бьет ее, морит голодом и не дает игрушки, купленные когда-то родителями. Слухи о ее горемычной жизни дошли до учительницы, и ничего не подозревающую Наталью вызвали в школу.
Вечером тетка в первый и последний раз больно выпорола Алю старой сентябрьской крапивой. К вечеру гнев Натальи поостыл, и она решила поговорить с племянницей серьезно. Та сидела на бревне за сараем и плакала навзрыд. Ей и в самом деле сейчас казалось, что тетка ее ненавидит и постоянно обижает.
Наталья присела рядом и обняла племяшку за плечи. Девочка принялась всхлипывать еще отчаяннее.
– Ну все, хорош уже реветь, хорош… На вот платок, утрись. Больно тебе? Ничего, до свадьбы заживет. А я на тебя не в обиде. Понимаю ведь, что врала ты не со зла. Тяжело тебе без папки, без мамки… Вот и хочется, чтоб чужие люди пожалели, так ведь?
– Так… – шмыгнула носом Алька.
– Ну пожалеют по первости, так что в том хорошего? – продолжала тетка, сложив на коленях огрубевшие от работы руки. – Жалостью-то не проживешь, жалеют-то только нищих, убогих да блаженных. А здоровому, сильному человеку стыдно должно быть, когда его жалеют. Вот хоть меня возьми. Думаешь, мне не тяжело одной – и работать, и по хозяйству, и тебя поднимать? А я разве ж ною? Да что я! Посмотри кругом – разве кому-нибудь легко? Никому не легко, а никто не жалится, не плачется. И ты не плачься, все свои горести в себе таи. А на людях, наоборот, улыбайся, будто у тебя все хорошо. Тогда тебя и любить, и уважать будут. А жалких да слабых никто не любит…
Слова тетки запали Альке в душу. Пожалуй, это был самый ценный совет в ее жизни.
Теперь на все расспросы одноклассников она, гордо подняв голову, отвечала, что у нее все в порядке. Аля научилась мужественно превозмогать боль, скрывать свои переживания и обиды и вскоре заметила, что окружающие, не только сверстники, но и взрослые, стали относиться к ней совсем иначе. Жалость с оттенком снисходительности сменилась полноценным уважением к сильной, умеющей мужественно противостоять жизненным трудностям личности.
Но это был не единственный вывод, который Алька сделала из разговора с теткой. До того момента девочке как-то в голову не приходило, насколько трудно Наталье одной справляться со всеми заботами. Раньше Аля если и делала какую-нибудь работу по дому, то крайне неохотно. Теперь же она, устыдившись, активно принялась помогать тетке: убирала избу, носила воду, занималась огородом и вскоре выучилась готовить. А когда на семейном совете тетка и племянница решили завести сначала кур, а потом и корову, Аля и вовсе взяла на себя почти все домашние дела – ходить за скотиной тетка ей по малолетству не разрешала. Ну разве что корму курам насыпать.
Спустя недели две после памятной беседы за сараем Алька решила сделать тетке сюрприз – устроить генеральную уборку. Придет Наталья с работы – а в избе чистота, точно под праздник. Приволокла полведра воды и, решительно окунув в него тряпку, принялась стирать пыль сначала с серванта, где стоял черно-белый телевизор «Рекорд» – гордость Натальи, потом, взобравшись на табуретку, с книжной полки. Толстый двухтомник Чехова, серый и потрепанный, выступал из общего ряда книг и мешал движению тряпки. Алька попробовала затолкать книги поглубже – не лезут. Может, что-то попало и мешается? Девочка осторожно потянула один том на себя. За ним, у самой стены, обнаружилась книжка не книжка, журнал не журнал – нечто яркое, разноцветное, с золотой тисненой надписью: «Виды Москвы». Только взяв свою находку в руки и сняв красочную обложку, девочка поняла, что перед ней набор открыток.
Алька тотчас забыла об уборке. Сползла с табуретки и уселась прямо на полу, перебирая одну за другой и рассматривая цветные фотографии. О Москве она имела довольно смутное представление. Знала, конечно, что это столица нашей родины, где живут все артисты и дикторы, но сам город представляла себе весьма приблизительно – в основном по обрывкам телепередач да по картинке из учебника, изображавшей острую высокую башню с часами и красной звездой.
Здесь же ей открылась совсем другая Москва. Многоэтажные каменные здания, нарядные прохожие, асфальтированные улицы, полные машин (неужели такое бывает?), памятники, магазины… С замиранием сердца Аля читала часто не вполне понятные, но такие завораживающие подписи к фотографиям: «ВДНХ. Фонтан «Дружба народов», «Улица Горького. Памятник А.С. Пушкину», «Гостиница «Россия», «Станция метро «Маяковская», «Центральный универмаг», «Большой театр»… Рядом с каждой подписью стояла дата – 1965 год. Такой была Москва за три года до ее рождения. Сейчас она, наверное, еще прекраснее…
Аля опомнилась только за четверть часа до прихода Натальи. Ни о какой уборке уже не могло быть и речи – успеть бы помыть посуду после обеда да убрать ведро с водой…
Тетке она ничего о своей находке говорить не стала. Аля и сама не могла бы объяснить почему. Может, потому, что поняла – открытки не просто так оказались в этом укромном месте. Стало быть, скорее всего, спрятаны от ее глаз. А может, ей просто хотелось иметь свою и только свою маленькую тайну. Возможно, Наталья просто-напросто забыла про этот набор, и только она, Аля, знает, где он находится.
Теперь, оставшись одна, она часто доставала открытки, бережно перебирала их, рассматривала, подробно изучая детали, придумывала для каждой новое, свое, название, представляла, как гуляет по Красной площади, кормит лебедей на Чистых прудах, едет в троллейбусе по Садовому кольцу (сада на фотографии почему-то не было видно). А как, интересно, выглядят те же самые улицы зимой? Или ранней золото-багряной осенью?
С особым интересом она вглядывалась в те снимки, на которых были видны люди. Их было очень много – наверное, во всей Сосновке меньше жителей, чем гуляющих летним вечером по Парку культуры и отдыха имени Горького на одной только фотографии. Интересно, понимают ли эти люди, как им повезло, что они живут в Москве?
Самой любимой открыткой у маленькой Али был снимок собора Василия Блаженного на Красной площади. Слово «блаженный» вызывало какие-то смутные и не слишком приятные отголоски в душе, но разноцветные купола выглядели весело и как-то совсем не по-взрослому, точно большая игрушка.
– Тетя Таша, я вырасту и поеду в Москву, – не удержавшись, заявила Аля тетке в день своего двенадцатилетия. Та даже перестала чистить картошку для традиционного праздничного салата с красивым названием «оливье». Развернулась к племяннице мощным телом, отерла лицо краем фартука.
– Еще чего! И не выдумывай даже! Нечего тебе там делать, в этой Москве скаженной!
– Почему это нечего? – возмутилась девочка. – Я там жить буду.
– Ишь, жительница нашлась! – всплеснула руками Наталья. – Как будто там без тебя народу мало! Да одних москвичей, вот недавно по радио говорили, одиннадцать миллионов. А приезжих со всего Союза небось и вовсе стокилометровая очередь!
Аля живо представила себе эту очередь: люди с узелками и в лаптях. Им в школе рассказывали, что так пришел в Москву ученый Михайло Ломоносов. Правда, не упоминали, что ему пришлось стоять в очереди. Ну это ж давно было. Понятно, что с тех пор много чего изменилось.
– А мне не надо будет стоять в очереди, – ляпнула она вдруг, – у нас там живут родственники и друзья. Просто мы с тобой, теть Таша, про них еще не знаем.
Она сказала это и сама удивилась – какие еще друзья? Какие родственники, откуда они возьмутся? Ну а вдруг, чего не бывает? Должно же и ей, Але Говоровой, когда-нибудь повезти.
– В гробу я видала этих родственников! – неожиданно зло ответила Наталья. Аля даже испугалась. Слово «гроб» само по себе было страшным, а уж выражение лица тетки еще больше добавило ужаса. – Что ты болтаешь, Алевтина! Ты в уме? Какие у тебя в Москве родственники? Белены объелась девка! Чтоб я больше этого не слышала!
Больше она и не услышала. Но детское желание покорить Москву не пропало. Аля просто заболела столицей. Покупала всевозможные открытки и значки, брала в библиотеке книжки, чуть ли не заучивала их наизусть и не отлипала от телевизора, когда там показывали фильмы или передачи о городе ее мечты…
– Ну и слава богу, что ты туда не уехала, – проговорил Игорь и ссыпал в миску мелко нарезанную зелень. – Иначе ты разбила бы всю мою жизнь. А жизнь Настены вообще бы не состоялась.
– Нy-у? Это спорный вопрос, – отвечала Алька, раскладывая подогретую кашу по тарелкам. – Думаю, ты бы и там меня нашел.
– Это в многомиллионном-то городе?
– Значит, надо было постараться…
В коридоре послышалось топанье босых ножек. Дверь кухни распахнулась, и на пороге появилась Настена в розовой пижаме с мишками. Она смешно потягивала носом.
– По-моему, тут без меня едят что-то вкусное!
– А ты бы еще подольше спала! – весело отвечал Игорь, усаживаясь за стол.
– Мама, мне каши не надо, только сосиску с салатом, – велела дочь, тут же устраиваясь рядом с ним.
– Смотри, Аська! – поддразнил ее Игорь. – Не будешь есть кашу – не хватит сил на поход.
– Так мы идем в поход? – просияла девочка.
– А разве ты забыла? Мы же договорились! Поход с пикником.
– Это я забыла, – включилась в разговор Аля. – И замочила полную ванну белья.
– А как же поход? И пикник? – Настена готова была расплакаться.
Игорь с нежностью посмотрел на дочь и отчетливо вспомнил, как и для него когда-то слова «поход», «пикник» были чем-то волшебным.
– Может, правда, Алька? Ну его, это белье?
– Нет уж, идите без меня! – решила жена, дожевывая сосиску. – Мне еще борщ к обеду варить и сочинение по Грибоедову у девятых классов проверять. Я вам наделаю с собой бутербродов, а вы уж повеселитесь за меня, ладно?
– Давай тут! – Он остановил машину около протоптанной в лес тропинки, вылез, открыл с ее стороны дверь, помог застегнуть желтую курточку. – Пошли, Аська-походница!
– Пап, а пойдем сегодня далеко-далеко!
«Далеко-далеко» растянулось всего-то на несколько десятков метров. Шли по дорожке, шурша опавшей листвой, любовались яркими красками осеннего леса, собирали крупные, похожие на растопыренные пальцы кленовые листья, составляли из самых красивых букет для мамы, нашли огромный, тут же рассыпавшийся в руках, трухлявый гриб и даже обнаружили на влажной земле следы зайца. Аське очень хотелось выследить по ним зверька, но у нее ничего не получилось.
– Ну и ладно! – быстро утешила она сама себя. – Вот поеду с мамой в Москву, пойду в зоопарк и всех-всех там увижу! И зайца, и крокодила, и белого медведя, и жирафа!
Подходящее для привала место выбирали долго, пока не набрели на огромный дуб у ручья. Восхищенная девочка попыталась обхватить дерево ручонками, но у нее ничего не вышло. Это удалось только Игорю, да и то не полностью – даже его большие сильные руки не до конца сходились на толстом стволе.
– Ого, да этот дуб наверняка очень и очень старый! Ему, видимо, лет пятьдесят, да, пап?
Он улыбнулся наивности дочки, для которой число пятьдесят было чем-то запредельным. Мол, столько не живут.
– Я думаю, Ася, ему все двести, а может, и больше.
Какими удивленными глазами она смотрела на него… В детстве один день иногда представляется целой жизнью. Это уже потом, с возрастом, человеческий век в семь-восемь десятков лет покажется ничтожно, смехотворно малым…
– Значит, он скоро умрет? – Похоже, девочка всерьез огорчилась.
– Будем надеяться, что нет. Дубы живут долго. Это сильное, здоровое дерево, оно может простоять еще несколько сотен лет.
Настена попыталась вымыть руки, окунула ладошку в ручей и тут же затрясла ею в воздухе:
– Ой, какая вода холодная! Смотри, пап, у меня рука сразу покраснела!
– Что же ты хочешь – октябрь на дворе!
– Но нельзя же садиться за стол с грязными руками!
– Скажите пожалуйста! Что-то я не слышал от тебя этого дома!
– То дома, а то на пикнике…
Намек был понят. Игорь достал из рюкзака и расстелил сначала кусок целлофана, чтоб не тянуло от земли, затем старенький полосатый половичок.
– Ну давай посмотрим, чем снабдила нас мама. Надеюсь, там не гречневая каша, – он подмигнул дочке.
В пакете оказались сваренные вкрутую яйца, помидоры и много бутербродов: с сыром, с ветчиной и с любимой Настиной «Докторской» колбасой.
Игорь с нежностью смотрел на дочку. Она уплетала за обе щеки с большим аппетитом. На ее личике проступил свежий румянец, глаза блестели, и вообще она выглядела невероятно счастливой.
– Пап, а ты, когда был маленьким, делал секретики? – Настена развернула «Мишку на Севере» и тщательно разгладила фантик.
– Какие секретики?
– Ну берешь фольгу, стеклышко, можно от бутылки, камушек, цветок или еще что-нибудь красивое, выкапываешь ямку, где никто не знает, кладешь туда, делаешь окошко и присыпаешь землей, а потом приходишь и потихоньку любуешься. Здорово, да?
– Да, у наших девчонок что-то такое было, припоминаю.
– Пап, а давай прямо сейчас сделаем!
– Да запросто.
«До чего же легко доставить ей удовольствие, – подумал он. – Кусок блестящей бумажки, осколок стекла. И вот оно – готовая тайна».
– Вот только где мы возьмем с тобой в лесу стеклышко?
– Я уже видела по дороге сюда целых две разбитые бутылки, пап, – очень по-деловому заверила дочка. – Зеленую и коричневую.
– Ну тогда за чем же дело стало – вперед! Только давай сначала уберем за собой.
Они быстро привели все в порядок, потом девочка занялась своим «секретом», а Игорь устроился поудобнее, прислонившись спиной к дереву, и закрыл глаза.
– Ой, а чем бы мне ямку выкопать? Пап, дай мне свой перочинный нож!
– Держи, только будь, пожалуйста, осторожнее, не порежься. Он довольно острый.
В лесу не было ни ветерка. Тишина нарушалась лишь тревожными криками улетающих в теплые края стай да бойким журчанием ручья. И, если прислушаться, можно было уловить едва ощутимый звон, исходящий от могучего дерева.
– Пап, иди чего покажу!
Настена вся светилась от удовольствия. Видно, «секрет» удался на славу.
– Ну пойдем. – Игорь поднялся на ноги.
Они обогнули дуб, и дочка с гордостью показала рукой, но почему-то не на землю, а на ствол:
– Смотри!
На шершавой коре могучего дерева появилась свежевырезанная надпись чуть кривыми печатными буквами: «Игорь Ася Аля».
– Что же ты наделала, чучело-мяучело?! – ахнул Игорь.
– А что такое? – удивилась девочка. – Ты же сам сказал, что этот дуб проживет еще много-много лет. И все это время на нем будут наши имена. Здорово, правда? Мы будем приходить сюда и читать. И другие люди будут читать и думать: «Интересно, кто они такие, эти Ася, Игорь и Аля?»
– Настька, но разве так можно! Дерево – оно же живое! А ты по нему ножом… Это то же самое, как если бы кто-то вырезал надпись прямо у тебя на руке. Как ты считаешь, тебе бы понравилось?
Настена испуганно посмотрела на отца, потом на свою руку, затем снова на Игоря.
– Но я же не знала… Я не думала… – залепетала она. Глаза ее тут же наполнились слезами. – Папа, прости, я больше не буду-у-у-у!
– Это не у меня надо просить прощения, а у дерева. – Игорь изо всех сил старался казаться строгим, но в душе его уже боролись умиление и жалость к такому глубокому и искреннему детскому раскаянию.
Настя, как могла, обхватила ствол и уткнулась зареванным лицом в шершавую кору.
– Деревце, миленькое, не сердись! Я больше никогда-никогда не буду делать тебе больно! И вообще никому не буду!
Она еще поплакала, пошмыгала носом и повернулась к отцу:
– Как ты думаешь, дуб простил меня?
– Думаю, да, – милостиво признал Игорь.
Он снова расстелил половичок, лег на него навзничь, раскинув руки крестом, еще всхлипывающая Настена уткнулась ему под мышку, обняла одной рукой, и вот так они лежали долго-долго, вслушиваясь в шум ручья и крики пролетающих птиц. А дуб над ними иногда как будто вздрагивал, ронял огромные листья, и те опускались прямо на них.
– Если долго-долго не стряхивать листву, – вдруг прошептала девочка, – то мы будем заживо погребены.
Он вздрогнул. Так неожиданны были эти слова. И для ее возраста, и вообще…
– Чего это ты вдруг, Аська?
– Пап, а я раньше думала, что люди вырастают, чтобы жить.
– Конечно, а для чего ж еще?
– А они вырастают и умирают.
Он хотел ей возразить, сказать, что все это совсем не так. Что все взрослые, прежде чем умереть, живут долго и счастливо. Но не стал. Потому что вспомнил себя в детстве.
Как страшно и больно было ему, когда он только-только осознал, что в мире есть такая штука, как смерть. Он не мог успокоиться несколько дней. Ходил в слезах и приставал к взрослым: «Ну как вы можете жить так спокойно, если знаете, что это не навсегда? Почему взрослые занимаются неизвестно чем – работают, смотрят телевизор, ходят по улицам, вместо того чтобы дни и ночи проводить научные исследования и искать лекарство от смерти? Ведь научилось же человечество справляться с разными страшными болезнями! Почему же никто до сих пор еще не изобрел прививки от смерти?» Тогда ему казалось, что человек всемогущ. Разве это не ерундовая задача для существа, летающего в космос, – придумать одно, всего-то одно чудодейственное средство?
Он обижался и недоумевал, когда над ним ласково посмеивались и пытались занять его чем-нибудь другим.
Вот и Аська, видимо, сейчас осмысливает эту горькую взрослую правду. «Я думала, люди вырастают для того, чтобы жить, а они умирают…» – надо же, как правильно сказала…
К машине вернулись почти затемно. Довольные, отдохнувшие, забывшие обо всех печалях, с огромной охапкой разноцветной листвы для мамы. Аля такие подарки обожала. Самые красивые листья она собирала в букеты, ставила их в вазы и украшала ими всю квартиру – иногда просто так, иногда дополнив композицию пушистой еловой лапой или веткой боярышника с ярко-красными ягодами. «Икебана» – так, смеясь, называла она свои творения.
Остальные листья Алька засушивала между книжных страниц. Почти каждый том в обширной библиотеке Быковых хранил в себе такую вот память об их осенних прогулках, что не уставали отмечать знакомые, бравшие у них что-нибудь почитать. А Игорь с Настеной очень любили среди зимы взять наугад какую-нибудь книгу с полки, найти в ней кленовый лист, долго его рассматривать, а потом положить в большую хрустальную пепельницу и поджечь. Сухой душистый лист тлел и на несколько мгновений наполнял всю комнату светлым и грустным ароматом осени.
Иногда Игорь спрашивал себя, за что ему столько счастья? Отчего именно его жизнь одарила так щедро? Замечательные родители, крепкая семья, любимая женщина, обожаемая дочь. Отличная работа, верные друзья и самый лучший в мире начальник. Может, там, на Небесах, когда Бог распределял жизненные блага, ангелы на минутку отвлекли его, и он сыпанул ему, Игорю, лишнюю порцию? И только постоянные воспоминания о прошлом его, признаться, смущали. Это походило на итоговый зачет перед… Перед чем, он не знал, зато совершенно точно мог сказать, что никаких перемен ни в своем окружении, ни в своем существовании он не хочет.
– И еще мы поедем в Дагомыс.
– И купим щенка.
– И новую кухню.
– Домик для Барби.
– Брючный костюм.
– Ролики.
– Шелковый плед.
– Дамы, дамы, притормозите, – Игорь с притворным ужасом замахал руками. – Вы не поняли, это будет не Нобелевская премия, а всего лишь скромная прибавка к зарплате…
– Милый, ну какой же ты скучный! Дай девушкам помечтать.
– Хорошо, тогда я присоединяюсь. Хочу цифровую фотокамеру. Компьютер. Новую машину и костюм с бабочкой.
Аля глянула на него с одобрением.
– Тогда еще билеты на круиз по Средиземному морю. Ну чтобы костюм не пропадал. Настена, давай, твоя очередь.
– Шубу! – не задумываясь, выпалила девочка.
– Ого. Да мы воспитали настоящую леди, – Игорь подмигнул жене. – Асенька, давай еще сразу, бриллиантовое колье.
– Можно и колье. Только это я не для меня, а для мамы…
На работе дела у Игоря шли как никогда хорошо. В октябре им обещали большую премию по итогам третьего квартала, но обещанного, как говорится, три года ждут. В данном случае ждать пришлось всего лишь несколько недель. И вот радостное событие почти свершилось. Старик сказал – премия будет еще до ноябрьских праздников.
Подогретые ожиданием солидных денег, водители в курилке только и говорили о том, на что бы эту сумму потратить. У них так было принято – всенародно обсуждать покупку мягкой мебели, обновки жене и прочие траты.
Игорь тоже думал тогда, что приобрести. Деньги обещали немалые – почти пятьсот долларов. У Настены скоро каникулы… Хорошо бы куда-нибудь съездить с женой и дочерью. Он так много рассказывал Аське о море, так хотел, чтоб она его увидела.
Конечно, ему очень хотелось обновить свою фотолабораторию, купить новый современный фотоаппарат и разные аксессуары, которых столько появилось в продаже в последние годы. Но те идеи, которые приходили в голову, при суммировании затрат на них значительно превышали размер обещанной премии.
В итоге, как всегда, все вышло не по плану.
В последний день октября Игорь высадил пассажиров у спортивного магазина. Уже отъезжая, он кинул случайный взгляд на витрину и сразу затормозил. За сверкающим стеклом он увидел детский велосипед.
Игорь тут же вспомнил недавний разговор с Настеной. Девочка взахлеб рассказывала, как отчаянно гоняют на великах ее приятели по двору. Тогда он пропустил это мимо ушей, но сейчас вспомнил и рассмеялся, поняв, что это был неловкий намек его не научившейся еще хитрить дочери.
Велосипед был хорош. По размеру он как раз подходил под рост Аськи и плюс имел запас – можно будет регулировать высоту руля и удобного кожаного сиденья. И самое главное – велосипед ему понравился. Абсолютно белый (Игорь никогда до этого не видел белых велосипедов, даже детских), с маленькими изящными педалями, небольшой спинкой у сиденья и желтыми задорными кисточками, украшавшими ручки на руле. «Прямо под цвет ее курточки», – отметил про себя Игорь. Блестящий корпус был украшен оригинальным орнаментом, кое-где наложенным неровно, что создавало впечатление, будто велик разрисован вручную, а не спущен с конвейера.
Это был не просто велосипед. Это был велосипед для Настены.
Игорь тут же понял, что вернется сюда сразу, как только получит премию.
Так он и сделал. Деньги выдали в самом начале ноября, и Игорь вздохнул свободно. Все это время он немного беспокоился, что двухколесное чудо уйдет к другому, более удачливому покупателю. Но теперь волнения были позади. Настена успеет обновить свой первый в жизни личный транспорт еще до того, как выпадет снег.
На другое утро без десяти десять он уже стоял у запертых дверей спортивного магазина. Игорь помнил, что во времена его детства к велосипедам, всем этим «Школьникам», «Орлятам», «Ласточкам» и «Украинам», на которых гоняли он и его приятели, обязательно прилагался насос и маленькая сумочка для инструментов, где лежали специальные гаечные ключи. Теперь же все это нужно было приобретать дополнительно. Поразмыслив, он купил еще и запасную цепь, фонарики на колеса, которые сверкали при езде, пластиковый шлем, а также наколенники – на всякий случай.
Сюрприз, как он и предполагал, получился ошеломляющим.
Возвращающихся из школы Алю и Настену он встретил у парадного. Рядом с ним в целлофановом пакете с большим красным бантом стоял такой маленький для взрослых и такой огромный для девочки велосипед.
Аська всплеснула руками и бросилась отцу на шею. Игорь подхватил ее на руки, прижал к себе и почувствовал, что она плачет от радости. Угодил!
– Спасибо, папа, – только и смогла пролепетать она. Он опустил ее вниз, погладил мокрые щечки:
– Тебе нравится?
– Круто! Ты у меня самый классный папка на свете!
– Да уж, класснее некуда! – покачала головой Аля. – И где, скажи на милость, мы будем его держать? В парадном ведь не оставишь – украдут. Придется каждый раз тягать на себе на пятый этаж без лифта. А куда его деть – в нашей-то малогабаритной?
– Да хоть на балкон.
– Ерунду не говори, ладно? Он же весь проржавеет за зиму!
– Тогда в кладовку.
– Там совсем нет места.
– Значит, поставим на лестничной площадке.
– Соседи с ума сойдут от радости! Лучше бы ты купил ей щенка…
– За что я тебя люблю, так это за то, что ты никогда не ворчишь! – улыбнулся Игорь и поцеловал жену.
Пока они препирались, Настена уже успела сбросить школьный рюкзак, распаковать велосипед, торопливо разрывая целлофан, и вскарабкаться на сиденье.
– Аська, подожди, надо еще проверить, хорошо ли закреплены руль и педали! – спохватился Игорь, но дочка, которой не терпелось обновить подарок, только отмахнулась:
– Да все в порядке! Мам, пап, смотрите! – Она тренькнула сигнальным звоночком и неуверенно сдвинулась с места. Каталась девочка еще не слишком хорошо. Весь ее опыт ограничивался несколькими поездками на великах друзей – «отсюда вон до того дерева и обратно».
– Просто супер! – Игорь поднял вверх большой палец.
Сколько раз он потом вспоминал этот миг… Сколько раз долгими бессонными ночами мысленно возвращался в тот серый ноябрьский день. Если бы она так не торопилась! Если бы он все-таки настоял на своем и завернул бы поплотнее сиденье и руль!.. Это заняло бы всего лишь несколько минут – и не позволило бы его жизни так разительно измениться…
– Смотри, аккуратнее, и не отъезжай далеко, слышишь! – напутствовала Аля.
Наверное, именно в такие моменты ангелы-хранители забывают о тех, кого им положено охранять и беречь. Отвлекаются на миг, увидев, что их подопечные предельно счастливы. Поэтому именно в такие моменты происходит самое чудовищное из всего того, что может произойти…
То, что случилось дальше, Игорь запомнил до мельчайших деталей. Настена сделала три круга по двору, сначала осторожно и неловко, покачиваясь на своем велике, точно матрос на палубе и вихляя из стороны в сторону, затем все бойче и уверенней.
Четвертый круг получился совсем широким. Девочка на велосипеде выехала за пределы двора и помчалась по тротуару, у самой проезжей части, где было довольно оживленное движение.
– Аська, не надо туда ездить! Настена, а ну вернись! – почти хором крикнули родители.
И, то ли послушавшись их замечаний, то ли стараясь разъехаться с идущими по тротуару людьми, она попыталась свернуть, резко крутанула руль… и тот повернулся только в месте соединения, не изменив направления движения колеса. Предчувствия Игоря подтвердились – крепления действительно не были закручены до конца и быстро разболтались.
Настена не справилась с управлением. Маленькая фигурка в ярко-желтой курточке вылетела из седла и упала прямо на дорогу. Следом повалился блестящий новенький велосипед. Игорь, словно в замедленном кино, видел весь этот страшный полет, продолжавшийся, казалось, целую вечность, – и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
«Я сплю, это сон, это кошмарный сон!» – пронеслось у него в голове.
Но падение Аськи не было сном. Как не был сном отчаянный, точно крик о помощи, скрип тормозов красной «восьмерки». И глухой удар бампера, отбросивший Настену далеко в сторону. И истошный женский визг, покатившийся волной по всей улице.
Каким-то нечеловеческим усилием Игорь вывел себя из ступора и рванул к дороге.
Ася лежала на боку. Рукав желтой курточки был разорван, неестественно бледное личико и сжатые ручки перепачканы в грязи. Глаза ее были закрыты, но крови нигде не было видно. Первое, что он подумал: «Слава богу, она просто упала…»
– Только не трогайте ее, не трогайте! – призывал чей-то взволнованный голос за спиной, но Игорь не послушался. Он нагнулся, схватил дочку на руки и прижал к себе. Девочка еле слышно застонала, но глаз так и не открыла.
Кругом, словно в другом мире, люди кричали: «Скорую!», «Звоните в милицию!», «Врача, срочно врача!»
Настена наконец открыла глаза, и Игорь похолодел. Увидеть в глазах ребенка такую боль, такое нечеловеческое страдание просто невыносимо, а если еще это твой собственный ребенок… Девочка пыталась что-то прошептать, и капелька крови, а потом и целая струйка потекла у нее изо рта на шею. «Вот тебе и нет крови», – тупо подумал он. Лучше б она вся была в крови, но снаружи, тогда все еще было бы поправимо, а теперь…
Худенькое тельце дернулось, и глаза опять закрылись. Похоже, Ася потеряла сознание.
Не выпуская дочери из рук, Игорь поискал глазами Алю и не сразу увидел, что его жена тоже лежит невдалеке на тротуаре. Около нее хлопотали две женщины. «Обморок», – понял Игорь.
Движение на улице остановилось. Около той проклятой «восьмерки» суетился невысокий усатый мужчина с таким же, как у Настены, белым лицом и что-то бормотал. Игорь догадался, что это и есть водитель, задавивший его дочь, и где-то в глубине сознания профессионала тут же мелькнула мысль: «Он не виноват. Он ничего не мог поделать…»
«Скорая» приехала быстро, но даже если бы она примчалась мгновенно, Асю бы это не спасло. Девочка была уже мертва. Все произошло за считаные минуты.
Врачи поставили на землю носилки, положили на них Настену, закрыли черным пакетом, и молоденькая крашеная блондинка в докторском халате тут же принялась торопливо заполнять какие-то бумаги. Порыв ветра сдул один из белых листов и опустил его прямо на спрятанное под черным пластиком тело девочки. Игорь вздрогнул. Аськин голос, произнесший: «Если не стряхивать листья, то скоро окажешься заживо погребен», прозвучал так явственно, что ему стало не по себе.
Он подбежал к жене. Аля, которую уже привели в чувство, полулежала на лавочке, откинувшись на спинку. Ее волосы, обычно всегда так аккуратно причесанные, растрепались, спутанные пряди закрывали лицо.
– Алечка… – Он хотел спросить, как она, но слова застрели в горле. Жена подняла голову и с ненавистью посмотрела на него:
– Это ты!.. Ты во всем виноват! Это все ты и твой проклятый велосипед!
Казалось, что гулкое эхо ее крика пронеслось по двору, ударяясь о стены домов, и помчалось дальше, вдоль по улице, перекрывая весь остальной городской шум. Мир Игоря, еще несколько минут такой счастливый и безоблачный, с грохотом рухнул в пропасть.
