Рода приятно удивила меня, без предварительного уведомления прибыв уже на следующий день за рулем своего двухместного автомобиля. Рода Прентис — это чопорное имя никак не шло столь жизнерадостной и энергичной девушке. Я не слышал шума двигателя и скрипа отворяемой двери и вздрогнул от неожиданности, когда в холле раздался знакомый голос:

— Адам! Ты здесь?

Выйдя из кабинета, где я сидел за книгами (при свете лампы, поскольку день был пасмурным и надвигалась гроза), я увидел ее: дождевые капли блестят в распущенных по плечам светлых волосах, тонкие губы полуоткрыты, а голубые глаза с любопытством изучают обстановку дома.

Обнимая свою невесту, я почувствовал, как по телу ее пробежала легкая дрожь.

— Неужели ты должен будешь три месяца жить в этом доме?! — вскричала она.

— Он как будто специально предназначен для написания докторских диссертаций, — улыбнулся я. — Здесь никто меня не беспокоит.

— Но меня беспокоит сам дом, — сказала Рода с необычной для нее мрачной серьезностью. — Здесь как-то жутко.

— Все, что было здесь жуткого, теперь уже мертво. Я говорю о своем двоюродном деде. Когда он был жив, этот дом и впрямь казался мне средоточием зла.

— Он кажется таким и сейчас.

— Ты что, действительно веришь в призраков?

Она хотела сказать что-то еще, но я сменил тему разговора.

— Ты подоспела как раз к обеду. Едем в Аркхем, там неподалеку от Французского холма есть недурной старомодный ресторанчик.

Она промолчала, хотя по ее нахмуренным бровям я видел, что ей не терпится высказать какую-то мысль. За обедом ее настроение улучшилось, и мы добрых два часа просидели в ресторане, говоря о работе и планах на будущее. По возвращении в усадьбу я предоставил Роде на ночь комнату для гостей, которая находилась как раз под моей спальней, так что она могла просто постучать в потолок, если ей, как я выразился, «будут слишком уж досаждать всякие призраки».

Шутки шутками, но я и впрямь почувствовал, как после приезда моей невесты в атмосфере дома появилась какая-то напряженность. Казалось, дом пробудился от спячки и теперь внимательно следил за каждым моим шагом, словно был осведомлен о моих намерениях продать дедовскую собственность и догадывался об опасности, грозившей ему в этом случае, ибо новый владелец почти наверняка распорядился бы о его сносе. Ощущение это необъяснимым образом завладевало мной, усиливаясь на протяжении всего вечера. Впрочем, если подумать, здесь не было ничего особо странного — любой дом с годами накапливает своего рода энергию, получая ее от людей, которые поколение за поколением живут и умирают в его стенах. Соответственно, чем старше дом, тем сильнее проявляется его энергетическое поле. Именно обилие старинных зданий придает Аркхему его неповторимую атмосферу, и дело здесь не только в архитектуре города, но и в людях, чьи дела, помыслы и судьбы наложили незримый отпечаток на дома и вещи, окружавшие их при жизни.

В этот момент мои мысли приняли иной оборот — а что, если тревожившие меня ощущения были вызваны не просто импульсивной реакцией Роды на мрачную обстановку дома, а самим фактом ее появления здесь, ускорившим развитие событий, которые при иных обстоятельствах подготавливались бы исподволь, медленно и незаметно?

Было уже довольно поздно, когда мы разошлись по своим комнатам. Я уснул почти сразу, благо дом находился в стороне от проезжей дороги; кроме того, насколько я успел заметить, здесь никогда не было шорохов и скрипов, обычных для большинства старых домов. Засыпая, я слышал, как Рода внизу беспокойно ходит по комнате — она еще не ложилась.

Далеко за полночь я внезапно открыл глаза.

Несколько секунд я лежал неподвижно, силясь понять, что послужило причиной моего пробуждения. Звуки собственного дыхания? Чье-то постороннее присутствие? Или то и другое вместе?

Я вытянул руку и тотчас наткнулся — ошибки быть не могло — на обнаженную женскую грудь! Одновременно я почувствовал рядом с собой жаркое прерывистое дыхание — еще миг, и кровать опустела, и я скорее угадал, чем услышал, как кто-то открыл дверь и вышел прочь из моей спальни.

Окончательно проснувшись, я сбросил легкую простыню — ночь была душной и влажной, и я спал без одеяла, — выбрался из постели, слегка трясущимися руками зажег лампу и долго в одном белье стоял посреди комнаты, не зная, что предпринять дальше.

Признаться, я сперва подумал было о Роде, что лишь доказывает степень моей растерянности, поскольку подобный поступок был совсем не в ее духе — пожелай она провести ночь в моей постели, она бы прямо так и сказала; это случалось между нами уже не раз. И потом, женская грудь, которую я нащупал рукой, была не упругой и восхитительно округлой, как у моей невесты, а старой и вялой, с большими дряблыми сосками. Прикосновение к ней не вызвало у меня никаких чувств, кроме ужаса и отвращения.

Взяв лампу, я вышел из комнаты, намереваясь обыскать дом. В тот момент, когда я достиг центрального холла, где-то высоко вверху и — как мне показалось — вне дома раздался истошный женский вопль, в котором явственно слышались боль и страх. Звук этот, медленно угасая, проплыл над домом и вскоре окончательно растаял в вышине. Все это продолжалось не более тридцати секунд, в течение которых я стоял совершенно неподвижно, а затем, развернувшись, медленно отступил в свою спальню.

Прошло еще около часа, прежде чем я вновь задремал, а когда на рассвете проснулся, воспоминания о ночных событиях перемешались в моей голове с обрывками сновидений, так что я уже готов был усомниться в их реальности.

Однако, появившись на кухне, где Рода была занята приготовлением завтрака, я по выражению ее лица сразу догадался, что здесь не все ладно.

— Этой ночью в доме была посторонняя женщина! — сказала она, даже не ответив на мое приветствие.

— Значит, это мне не приснилось! — вскричал я.

— Кто она такая? — Рода смотрела на меня в упор.

— Понятия не имею.

— Что за причуда — затевать уборку в доме среди ночи, — продолжила она. — Эта женщина…

— Так ты ее видела?

— Видела, разумеется. А что, тебя это удивляет?

— И как она выглядела?

— Она показалась мне довольно молодой, но только сначала — потом у меня возникло впечатление, будто я вижу перед собой древнюю старуху. Ее лицо было лишено всякого выражения — словно окаменело, и только глаза казались живыми.

— А она тебя заметила?

— Вряд ли. По крайней мере, я в этом не уверена.

— Все точно! — воскликнул я. — Это была экономка моего двоюродного деда! Когда я сюда приехал, в доме была чистота, ни одной пылинки. Да и сейчас — посмотри вокруг. Старик не отменил своих прежних распоряжений, и она продолжает приходить сюда каждую ночь. Однажды в детстве я ее уже видел…

— Чушь какая-то! Урия Гаррисон умер в марте — больше трех месяцев назад. Самый последний дурак давно бы уже сообразил, что, раз хозяина нет в живых, приходить сюда незачем. В конце концов, кто ей платит?

И действительно — кто? Я ничего не мог на это ответить.

Разумеется, я не стал распространяться обо всех подробностях ночных событий. Я только заверил Роду, что ни разу не видел этой женщины со времени той первой и единственной встречи, когда еще малолетним ребенком застал ее за ночной уборкой.

— Я хорошо запомнил ту же самую особенность, о которой говорила ты, — странную невыразительность ее лица.

— Адам, это было более двадцати лет назад, — сказала Рода. — Вряд ли мы с тобой видели одну и ту же женщину.

— Почему бы нет? Во всяком случае, я не исключаю такой возможности. Как бы то ни было, у нее имеются ключи от дома. А мистер Сэлтонстолл уверял меня в обратном.

— Сейчас это не так уж важно. Мне хотелось бы знать другое… Впрочем, ты приехал сюда лишь накануне и просто не успел бы нанять прислугу.

— Я и не пытался.

— В это я верю. Ты не пошевелишь и пальцем, чтобы убрать пыль, даже если будешь сидеть в ней по самые уши. — Она пожала плечами. — Обязательно выясни, кто эта женщина, и запрети ей здесь появляться. Вовсе незачем давать людям лишний повод для сплетен.

Покончив с этой темой, мы наконец приступили к завтраку, после которого Рода должна была отправляться в обратный путь.

За едой мы почти не разговаривали. Рода казалась чем-то озабоченной и отвечала на мои вопросы лишь односложными репликами, а потом ни с того ни с сего воскликнула:

— О, Адам! Разве ты не чувствуешь это?

— Чувствую что?

— Что дом хочет тобой завладеть. Не ты им, а он тобой — я это чувствую. Он тебя как будто подстерегает.

После минутного замешательства я начал с самым серьезным видом втолковывать ей, что дом этот является неодушевленным объектом и что кроме меня — да еще, быть может, мышей — здесь нет ни одного живого существа, а само по себе здание не может что-либо хотеть или не хотеть.

Как ни странно, ее мои слова не убедили, и, когда час спустя она собралась уезжать, я вдруг услышал ее умоляющий голос:

— Адам, поехали вместе — прямо сейчас.

— Ты хочешь, чтобы я лишил нас обоих целого состояния ради одной твоей прихоти?

— Это вовсе не прихоть, Адам. Будь осторожен.

На том мы и расстались. Рода обещала заехать ко мне еще через некоторое время и попросила писать ей чаще и подробней обо всем, что здесь будет происходить.