Дом Феодосиса, известного купца, который вёл торговлю с восточными странами, находился в лучшей части Константинополя, неподалёку от церкви Святого Деметрия. Рядом синело море. Хозяин нередко устраивал праздники, славившиеся по всему городу своей пышностью. Говорят, сам император не раз заходил сюда и веселился вместе со всеми.

В тот вечер, о котором пойдёт речь, – а было это 4 ноября 630 года от Рождества Христова – гости разошлись рано. Остались лишь двое самых близких друзей. Как и хозяин, они занимались торговлей, и удача сопутствовала им. Все трое расположились на белокаменной веранде и мирно беседовали, потягивая вино. По одну сторону от них раскинулось Мраморное море, где вдали мерцали огоньки кораблей, а по другую, указывая на вход в Босфорский пролив, горели огни двух маяков. Почти у ног виднелась узкая полоска воды. В воздухе стоял лёгкий туман, и только одинокая красная звезда светила в темноте на южном небосклоне.

Ночь обещала быть прохладной. Но огонь пылал ярко, поленья потрескивали, было тепло и уютно. Трое друзей вели непринуждённую беседу. Они вспоминали былое. В те дни, когда они только начинали вести торговлю, им не раз приходилось рисковать жизнью.

Хозяин заговорил о своих путешествиях в далёкую Африку, в страну мавров. Много недель, день и ночь шёл караван по пустыне. Феодосис боялся сбиться с пути и напряжённо следил, чтобы полоска моря была справа. Позади остались развалины Карфагена, но они всё шли и шли, пока не достигли берега океана. Волны набегали на жёлтую кромку песка, а справа, над морем, высилась огромная скала. Там начинались Геркулесовы столбы. Рассказчик описывал темнокожих великанов, свирепых львов и чудовищных змей.

Затем настал черёд рассказывать Деметрию, суровому сицилийцу лет шестидесяти. Он поведал друзьям, как разбогател. Ему пришлось путешествовать через Дунай, в страну свирепых гуннов. Он с трудом добрался до густых лесов Германии. Там протекала река, которую местные жители называли Эльбой. Он вспоминал великанов, медлительных и неторопливых, но легко теряющих рассудок от вина, припоминал внезапные ночные ссоры и битвы; описывал деревушки, приютившиеся среди густого леса. Он рассказывал о кровавых жертвах богам, о медведях и волках, которые рыскали по лесным тропам.

Третий – Мануэль Дукас, молодой купец, торговавший золотом и страусовыми перьями, – молчал. Имя его было известно по всему Леванту. Он сидел тихо, внимательно слушая рассказы товарищей. Наконец друзья обратились к нему и попросили что-нибудь рассказать. И вот, подперев щёку рукой и устремив взгляд на красную звезду, горящую на небе, молодой человек заговорил.

– Эта звезда напомнила мне одну историю, – начал он. – Я не знаю, как зовётся это светило. Конечно, старый астроном Ласкарис сказал бы, но у меня нет желания спрашивать. В это время года я всегда ищу эту звезду на небе, и она всегда светится в одном и том же месте. Но порой мне кажется, что она становится всё краснее и больше.

Десять лет назад я путешествовал по Абиссинии. Мне везло, я удачно закупил товары и уже отправлялся в обратный путь. Мой караван состоял из ста тяжело навьюченных верблюдов. В тюках лежали кожа, слоновая кость, специи и многое другое. Я купил эти товары на побережье и переправил в пяти или шести лодках к заливу. Наконец мы причалили возле Савы – это место, откуда караваны пускаются в путь. Итак, я снарядил верблюдов и нанял для охраны человек сорок бродяг-арабов. Мы тронулись в путь, рассчитывая добраться до Макорабы. Это город паломников, отсюда много караванов направляются на север, в Иерусалим и Сирию.

Дорога была долгой и трудной. Слева от нас тянулся залив. Днём от солнечного сияния он казался расплавленным золотом, а когда солнце садилось, цвет воды менялся и она становилась алой как кровь.

Справа от нас раскинулась безжизненная пустыня, тянувшаяся, насколько мне было известно, через всю Аравию и дальше, в Персидское царство. Много дней мы не встречали никаких признаков жизни. Кроме наших гружёных верблюдов и погонщиков, одетых в лохмотья, на многие мили не было видно ни души. В пустыне песок заглушает шаги животных. Мы двигались день за днём, но казалось, что стоим на месте: ничто вокруг не менялось, и это походило на странный сон. Я часто скакал позади каравана и с изумлением рассматривал причудливые фигуры, которые внезапно возникали передо мной. Странно было думать, что это настоящие люди. И мне казалось невероятным, что сам я – Мануэль Дукас и живу в Константинополе… Да, странная земля, и странные люди окружали тогда меня…

Время от времени там, далеко в море, появлялись белые треугольные паруса. Я знал, что это пираты, и радовался, что они далеко от нас, в море. Пару раз возле самой кромки воды мы видели каких-то карликов. Их трудно было даже назвать людьми, они скорее походили на обезьян: брели молча, пили из луж и ели, что подвернётся под руку. Их звали рыбоеды – о них когда-то рассказывал старик Геродот.

Да, они принадлежали к самой низшей расе. Наши погонщики-арабы в ужасе шарахались от них: все знали, что если ты умрёшь здесь, в пустыне, эти маленькие люди набросятся на труп, как вороны, и не оставят ни косточки. Они что-то резко кричали и махали руками, когда мы проходили мимо. Мы знали, что они могут уплыть далеко в море, если погнаться за ними. Говорят, что даже акулы брезгливо отворачивались, проплывая мимо их дурнопахнущих тел.

Так мы путешествовали в течение десяти дней, останавливаясь на ночлег возле крохотных полувысохших колодцев. Мы обычно вставали очень рано и шли допоздна. Но во время нестерпимой полуденной жары приходилось делать привал. Деревьев не было, и мы останавливались в жалкой тени барханов или пристраивались рядом с верблюдами, стараясь хоть как-то скрыться от палящего солнца. На седьмой день мы достигли места, где следовало повернуть и отправиться вглубь страны, в Макорабу. Мы уже закончили наш полуденный привал и собирались двигаться дальше. Солнце палило нещадно. Я поднял глаза и вдруг увидел нечто странное: на небольшом бугре, справа от нас, возникла мужская фигура футов сорок высотой. В руке человек сжимал копьё, казалось, оно было длиной с корабельную мачту. Вы удивляетесь, друзья, – теперь представьте мои чувства! Но разум шепнул мне, что страшное создание всего лишь араб-бродяга, чья фигура казалась увеличенной во много раз благодаря горячему солнцу.

Однако моих спутников реальный призрак волновал гораздо больше. Подвывая от страха, они сбились в кучу, отчаянно жестикулируя и показывая руками на отдалённую фигуру. Я увидел, что человек этот был не один: со всех барханов виднелись головы в тюрбанах. Предводитель охранников подбежал ко мне и сказал о причине их страха. По некоторым особенностям чалмы они были уверены, что эти люди принадлежат к племени дильва – самому жестокому и бессовестному среди бедуинов. Очевидно, они устроили здесь засаду и поджидали наш караван. Я с отчаянием подумал о своих трудах и стараниях в Абиссинии, о долгом и опасном путешествии, о всех препятствиях, которые мне пришлось преодолеть. Меня приводила в бешенство мысль, что в последний момент я потерял всё – не только прибыль, которую собирался выручить, но и все свои сбережения, которые вложил в купленные товары. Но было очевидно, что грабителей слишком много и обороняться бессмысленно; дай бог, если удастся остаться в живых. И вот я мысленно вручил свою душу святой Елене и с отчаянием стал следить за приближением грабителей.

Я обратился к святой Елене и обещал ей изрядное воздаяние, если она спасёт меня. Я не поскупился и пообещал пожертвовать самые толстые восковые свечи – те, что продают по четыре штуки за фунт. В этот миг до меня донёсся вопль радости – это кричали мои спутники. Я вскочил на тюк, чтобы увидеть, в чём дело. Признаюсь, я тоже не смог сдержать крик радости: я увидел на горизонте большой караван. Там было по крайней мере сотен пять верблюдов; их сопровождала вооружённая охрана. Вероятно, они направлялись из Макорабы. Вы знаете, существует неписаный закон для всех владельцев караванов – помогать друг другу, если в пустыне доведётся столкнуться с грабителями. Теперь, вместе с новым караваном, мы представляли грозную силу. Грабители сразу это поняли и мгновенно исчезли – казалось, их поглотили пески. Подбежав поближе, я смог увидеть только облачко пыли, клубящееся над барханами, да вдали маячили шеи верблюдов и слегка поблёскивали копья всадников. Но вскоре и они исчезли из виду.

Но тут я понял, что вместо одной опасности меня подстерегала другая. Вначале я надеялся, что новый караван принадлежит какому-нибудь римлянину или, по крайней мере, сирийцу-христианину. Но оказалось, что им владели арабы. Разумеется, арабы-торговцы, которые живут в городах, не столь воинственны, как бедуины. Но сердце араба не знает закона и сожалений, поэтому, когда я увидел несколько сот человек, столпившихся полукругом возле наших верблюдов и жадно глазеющих на ящики с драгоценными металлами и тюки со страусовыми перьями, я стал готовиться к худшему.

Караван пришельцев возглавлял человек весьма примечательной наружности. На вид ему было около сорока. У него были благородные черты лица и густая тёмная борода. Глаза его пылали, в них чувствовалась огромная сила. В жизни не видывал таких глаз! В ответ на мои приветствия и изъявления благодарности он отвесил поклон и стоял в молчании, оглядывая богатство, которое неожиданно оказалось в его власти. Спутники его перешёптывались, и я чувствовал, как растёт напряжение.

К предводителю подошёл молодой воин, – казалось, он был с ним в дружеских отношениях. Юноша выразил словами желание своих товарищей.

– О почтенный, – начал он, – без сомнения, эти люди и их богатства ниспосланы нам свыше. Когда мы вернёмся в святые места, кто из правоверных осмелится усомниться, что это перст Божий?

Но предводитель покачал головой:

– Нет, Али, так нельзя. Этот человек, я вижу, римлянин, и мы не можем обращаться с ним как с идолопоклонником.

– Но ведь он не правоверный! – воскликнул юноша, хватаясь за огромный кинжал, который болтался у пояса. – Позволь – и он расстанется не только со своими товарами, но и с жизнью, если откажется принять истинную веру.

Предводитель улыбнулся и покачал головой:

– Нет, Али, ты слишком горяч. Сейчас во всём мире не найти и трёх сотен правоверных. И наши руки будут по локоть в крови, если мы станем отбирать жизнь и собственность у тех, кто не разделяет нашу веру. Запомни, юноша, что милосердие и честность – поводья и уздечка истинной веры.

– Но только для верующих, – возразил жестокий юнец.

– Нет, для всех. Это закон Аллаха. Но всё же, – при этих словах лицо незнакомца потемнело, а глаза засверкали, – может настать день, когда наше милосердие иссякнет, и горе тогда тем, кто не услышит нас. Тогда опустится меч Аллаха, и никому не будет пощады. Вначале меч поразит идолопоклонников. И это случится, когда весь мой народ, все мои родичи будут рассеяны по всему свету. И швырнут тогда в навозную кучу триста шестьдесят идолов. А Кааба станет домом и храмом Бога, который не будет знать соперников ни на земле, ни на небесах.

Тут предводитель умолк. Его спутники столпились вокруг; руки их крепко сжимали копья. Они не сводили горящих взоров с его лица. Их губы дрожали, ноздри раздувались от фанатического восторга – я понял, какой любовью и уважением пользуется среди них этот человек.

– Мы будем терпеливы, – продолжил он, – но однажды – через год – придёт день, когда архангел Гавриил даст мне знать, что время слов миновало и наступил час меча. Да, нас мало, и мы слабы, но если на то будет его воля, кто тогда посмеет сопротивляться нам? Ты ведь исповедуешь иудейскую веру, о незнакомец?

– Нет, – ответил я.

– Что ж, тем лучше для тебя, – продолжил он с тем же выражением гнева на лице. – Сначала падут идолопоклонники, затем иудеи, ибо они не знают тех пророков, которых сами предсказывали. Последним настанет черёд христиан, которые следовали за истинным пророком, но согрешили в том, что путали творение и Творца. Да, для каждого в свой черёд настанет Судный день – для идолопоклонников, для иудеев и для христиан.

Во время этой речи оборванцы, окружавшие его, потрясали своими копьями. Они были очень серьёзны. Но, глянув на их лохмотья и убогое оружие, я не мог сдержать улыбку – так нелепы казались их угрозы. Я представил себе, что будет, если они столкнутся в битве с воинами нашего императора, или со всадниками римской конницы. Но разумеется, я держал эти мысли при себе: у меня не было ни малейшего желания стать мучеником за веру и пасть первой жертвой.

Наступил вечер. Было решено, что два каравана остановятся на ночлег вместе, – никто не мог быть уверен, что грабители не вернутся. Я пригласил предводителя арабов отужинать со мной, и после долгого разговора со своими спутниками он пришёл ко мне. Однако моё гостеприимство оказалось тщетным: он даже не притронулся к бутылке прекрасного вина, которую я раскупорил специально для него.

Не стал он пробовать изысканные блюда, которыми я потчевал его, а удовлетворился чёрствой лепёшкой, финиками и водой. После трапезы мы уселись подле тлеющего костра: над нами раскинулся небесный свод. Небеса были тёмно-синего цвета, и на них ярко сияли звёзды; такие звёзды можно увидеть только в пустыне. Перед нами лежал наш лагерь. Было очень тихо, и лишь временами доносилось чьё-то глухое бормотание или резкий крик шакала.

Я сидел напротив незнакомца, и отблеск огня падал на его благородные черты, отражаясь в глубине огромных, страстных глаз. Да, странное это было бдение, и я никогда его не забуду. Во время моих странствий я разговаривал со многими мудрецами, но никто не производил на меня такого впечатления.

И всё же многое из его беседы казалось мне странным и непонятным, хотя, как вам известно, я говорю по-арабски как настоящий араб. Да, это был необычный разговор. Порой незнакомец говорил как несмышлёный ребёнок, порой – как страстный фанатик, а иногда казался мне пророком или философом. Он рассказывал истории о демонах, чудесных видениях, о проклятиях – такими рассказами старухи вечерами развлекают детей. Но были и другие рассказы: он вещал мне с горящими глазами, как беседовал с ангелами о помыслах Создателя, о конце мира. И я смутно чувствовал, что нахожусь в обществе не простого смертного, а человека, который является посланцем свыше.

Видимо, были причины, почему он отнёсся ко мне с таким доверием. Он видел во мне посредника, который потом отправится в Константинополь и в Римскую империю. Вероятно, он надеялся, что, подобно тому как святой Павел принёс в Европу христианство, я принесу его учение в свой родной город. Увы! Каково бы ни было его учение, боюсь, апостола из меня не выйдет – я скроен из другого материала. И всё же в ту долгую ночь в Аравии он от всей души стремился обратить меня в свою веру. У него была с собой священная книга, написанная, как он уверял меня, со слов ангела. Он записал эти слова на табличках из кости, и теперь они находились в сумке, притороченной к седлу одного из верблюдов. Он прочёл мне некоторые главы. Но хотя заповеди были хороши, язык, которым они излагались, показался мне диким и странным. Были мгновения, когда я едва сдерживался. Жесты его были величавы и обдуманны, и в эти минуты трудно было представить, что передо мной всего лишь странник, ведущий караван верблюдов, а не один из величайших людей на земле.

– Когда Бог даст мне достаточно сил – а это будет через несколько лет, – заявил он, – я объединю всю Аравию под своими знамёнами. Затем я распространю своё учение в Сирию и Египет. Когда я сделаю это, то отправлюсь в Персию, и пусть выбирают: вера или меч. Покорив Персию, нетрудно будет победить и Малую Азию, а потом я направлюсь в Константинополь.

Я закусил губу, чтобы не рассмеяться.

– И сколько же пройдёт времени, пока твои победоносные войска достигнут Босфора? – осторожно осведомился я.

– Такие вещи в руках Божьих, а мы – лишь Его рабы, – ответил он. – Может статься, я уйду из мира прежде, чем мне удастся закончить начатое. Но прежде чем умрут наши дети, всё, о чём я говорю тебе, сбудется. Посмотри на эту звезду, – добавил он, указывая на яркую планету, горящую прямо у нас над головами. – Это символ Христа. Посмотри, как ясно и спокойно она сияет, – как его учение, как вся его жизнь. А вот эта звезда, – продолжил он, протягивая руку к туманной звезде над горизонтом, – моя, и она говорит о войне, о каре, которая постигнет грешников. Но обе звезды – это звёзды, и каждая делает то, что предопределено Аллахом.

Да, вот о чём я вспомнил сегодня, глядя на эту звезду. Красная, яростная, она всё ещё сияет на юге, и я вижу её так же ясно, как в ту ночь в пустыне. Наверное, там, под этой звездой, бродит по свету тот человек. А может быть, его зарезал какой-нибудь фанатик – собрат по вере, или он пал в стычке между дикими племенами. Если так, то это – конец моей истории. Но если он ещё жив… Было в его глазах и во всём его облике нечто такое, что заставляет меня думать, что Мохаммед, сын Абдуллы, – так его звали – ещё скажет миру о себе и о своей вере.