Байт – вот дьявол! – немедленно заявил, что с удовольствием разъяснит ему, кто есть кто, и ей еще яснее открылось коварство ее приятеля, когда, выказав полное безразличие к тому, чем кончится спектакль, с последнего акта которого они как раз ушли, он предложил и вовсе поступиться им ради другого зрелища. Ему не терпелось приняться за свою жертву, и Мод гадала про себя, что он из этого Маршала сделает. Самое большее, что он мог, – это разыграть его, изобретя, как только они усядутся за столик, всякие завлекательные имена и наделив ими оказавшихся рядом нудных завсегдатаев. Ни один из тех, кто посещал их любимое пристанище, ничего собой не представлял. Незначительность была сутью их существования, непременным условием, приняв которое – ей тоже приходилось ему следовать – они не испытывали даже интереса друг к другу, не говоря уже о зависти или благоговении. Вот почему Мод хотелось вмешаться и предостеречь этого навязавшегося им «третьего лишнего», но они уже миновали Стрэнд, свернув в ближайшую поперечную улицу, а она не обронила и слова. Байт, она чувствовала, из себя выходил, чтобы не дать ей заговорить; изощряясь в непринужденной болтовне, он вел своего агнца на заклание. Беседа перешла на злосчастного Бидела – в русло, куда ее, улучив нужный момент, вопреки естественному течению, направил, к ее ужасу, Байт, чтобы тем самым зажать ей рот. Люди, среди которых она жила, не вызывали у нее интереса, но Байт, несомненно, составлял исключение. И она молчала, не переставая гадать, чего он добивается, хотя по тому, как вел себя их гость, почти безошибочно могла сказать, что Говард уже всего добился. Иными словами, он – а вместе с ним и она – уже имел полную картину того, что делает с человеком исступленная страсть, – ведь Маршал, конечно же, потому безоглядно ухватился за брошенное ему коварным Байтом предложение, что, в каком бы ящике или тесном склепе сейчас ни обретался Бидел, он так или иначе приковал к себе внимание публики. Вот таким ловким и немудреным ходом Байт добился своего! Не помню и, право, никогда не видел, чтобы публика (а я ведь по долгу своего ремесла наблюдаю за ней день и ночь) проявляла такой всепоглощающий интерес! Об этом-то феномене – о всепоглощающем интересе, проявляемом публикой, – они и беседовали за скромной трапезой в обстановке, совсем не похожей на ту, что окружала их в прекрасном Чиппендейл-клубе (еще одна струна, на которой с должным эффектом играл Байт), и, пожалуй, трудно сказать, чему в первые минуты сильнее поддался его гость – «чарам», которыми опутала город «великая пропажа», или очарованию, исходившему от суровых скатертей, необычных по форме солонок и того факта, что в обозримом ему пространстве, на другом конце зала, перед ним собственной персоной представал – в лице маленького человечка в синих очках и явном парике – величайший в Лондоне знаток внутреннего мира преступных классов. Тем не менее Бидел возник снова и никуда уже не исчезал, – впрочем, в случае нужды Байт сумел бы эту тему поддержать, и Мод теперь ясно видела, что вся эта игра ведется для нее. Только зачем? Не для того же, чтобы показать ей, чего стоит их гость? Что нового могла она в нем открыть – особенно в минуты, когда ей столько открывалось в Байте? В конце концов она решила – тем паче что вид Байта это подтверждал, – что этот неожиданный взрыв лишь форма снедающей его лихорадки. А лихорадка, по ее теории, терзала его потому, что совесть у него нечиста. Мрачная тайна, окружавшая Бидела, стала невыносимой – да, это скоро даст себя знать. А пока Байт находился в той фазе, когда пытаются заглушить укоры совести, и именно поэтому они терзали неотвратимо.

– Вы имеете в виду, что тоже заплатите жизнью?

Байт обращался к гостю через стол, очень дружески – дружески, но с сухим блеском в глазах.

– Как вам сказать… – Лицо гостя прямо-таки озарилось. – Тут есть одна тонкость. Разумеется, кому не хочется слышать неистовый шум вокруг собственного имени, быть там, где оно постоянно звучит, чтобы чувствовать себя в центре внимания и, не скрою, наслаждаться – тем, что великий город, великая империя, весь мир буквально прикованы к твоей личности и вздрагивают в тревожном ожидании, когда произносят твое имя. Неповторимое ощущение! – И мистер Маршал виновато улыбнулся. – А мертвому, разумеется, ничем таким насладиться не дано. Для этого надо воскреснуть.

– Естественно, – подтвердил Байт, – мертвому это не дано. Тут уж либо одно, либо другое, впрочем, вопрос в том, – добродушно пояснил он, – готовы ли вы ради, как вы выразились, неистового шума расстаться с жизнью в таинственных обстоятельствах.

– Готов ли я? – с полной серьезностью отозвался гость.

– Мистера Маршала удивляет, – вмешалась Мод, – как это ты – журналист, заинтересованный в том, чтобы создавать ему имя, предлагаешь выбор.

Говард перевел на нее ласково-недоумевающий взгляд, и она с удивлением поняла: он не услышал в ее реплике шутки. Он улыбнулся – он все время улыбался, хотя улыбка не скрывала его возбуждения, и вновь повернулся к их собеседнику.

– Вы имеете в виду… э… когда знаешь, как это будет воспринято? – спросил тот.

– Пожалуй. Назовем это так. Сознание, что ваше необъяснимое исчезновение – при условии, конечно, что вы занимаете положение в обществе, – затронет за живое, не сможет не затронуть миллионы и миллионы людей, вопрос, собственно, в том – и признаю, вы правы, тут есть одна тонкость, – считаете ли вы, что стоит заплатить такую цену, чтобы произвести впечатление. Естественно – только чтобы произвести впечатление. Потому что вам ничего не достанется. Ничего. Только уверенность – по части впечатления. – Байт заканчивал. – И я спросил вас об этом единственно потому, что вам, не будем греха таить, хочется признания.

Мистер Маршал оторопел, правда, не настолько, чтобы не быть в состоянии пусть несколько смущенно, но вполне браво подтвердить – да, хочется. Мод, которая не отрывала глаз от своего подопечного, вдруг подумалось, что он выглядит пухлым глупеньким зверьком, этаким розовоглазым кроликом или гладкошерстной морской свинкой, замершей перед змеей в блестящей чешуе. Ну а Байт, этот змей-искуситель, блистал сейчас, как никогда, и с завидной изощренностью – часть неповторимого блеска – находил нужную меру серьезности. Он держался легко, но не настолько, чтобы его предложение утратило привлекательность, и в то же время солидно, но не настолько, чтобы заподозрить его в розыгрыше. Вполне можно было подумать, что он, как устроитель судеб неудачливых искателей славы, возьмет и выложит своему гостю практичный и исполнимый план. Казалось, он и впрямь готов гарантировать ему «неистовый шум», если мистер Маршал не постоит за ценой. А ценой будет не только существование мистера Маршала. Вот так, по крайней мере, – если, конечно, мистер Маршал найдет в себе желание и силы. И самое удивительное: мистер Маршал их находил – желание и силы, хотя явно, как и следовало ожидать, на определенных условиях.

– Вы положительно считаете, – спросил он, – что этим можно вызвать к себе сочувственный интерес?

– Вы говорите об атмосфере напряженности из-за Бидела? – На лице Байта появилось глубокомысленное выражение. – Тут многое зависит от того, что это за человек.

Человек этот, то есть мистер Маршал, снова повернулся к Мод, и глаза его, казалось, призывали ее вступить в разговор вместо него с ожидаемой репликой. Так, подумалось ей, он простил, что она неизвестно почему его бросила, а теперь молит не оставлять одного на поле боя. Однако камнем преткновения для нее тут было то обстоятельство, что, поддержи она его так, как ему хотелось, ее вмешательство его же выставило бы в комическом виде; она ответила жестким взглядом, и ему ничего не оставалось, как справляться самому.

– О, – сказал он с почтительной завистью, в которой присутствовало что-то комичное, – конечно, не каждый может равняться с Биделом.

– Вот то-то и оно. Мы говорим только о людях с весом.

Бедняга совсем растерялся. Воцарилось глухое молчание. Прошла добрая минута, прежде чем он, набравшись духа, спросил:

– А я… я, по-вашему… в этом смысле… достаточно вешу?

Для Байта это был мед, и он взялся за ложку:

– А это в немалой мере зависит от того – не правда ли? – как вы проявили бы себя или, иначе, как бы себя показали, приключись с вами большая беда – катастрофа.

Мистер Маршал побледнел, но обходительности не утратил:

– Мне нравится, как вы говорите об этом, – и он бросил взгляд в сторону Мод, – о катастрофах!

Байт не преминул отдать своему гостю должное:

– Ну, это прежде всего потому, что мы сейчас являемся свидетелями такой катастрофы. Бидел показывает нам пример того, что и катастрофу настоящий человек обращает себе на пользу. Своим отсутствием он в два, в четыре раза расширил свое присутствие.

– Да, да! Именно. – Мистер Маршал всем сердцем был на стороне Байта. – Что может быть замечательнее этого всеобъемлющего присутствия! И все-таки ужасно, что самого его тут нет! – Мистера Маршала крайне угнетало это прискорбное обстоятельство: невозможность совместить несовместимое. – Если, – добавил он, – его и в самом деле нет!..

– Конечно нет, – отрезал Байт, – раз он мертв.

– Мертв! Так вы считаете, никаких сомнений уже быть не может?

Он выдавил это из себя, запинаясь, словно из недр переполненной души. С одной стороны, он не ждал для себя ничего хорошего – будущее виделось во мраке, но с другой – ему вроде как очищали место. С исчезновением Бидела, пожалуй, открывались новые возможности, и теперь он, очевидно, решал вопрос, как сделать так, чтобы числиться в мертвых, но оставаться в живых. Одно, во всяком случае, он уже совершил: своим вопросом побудил Байта перевести взгляд на Мод. Она тоже взглянула на него, глаза их встретились, но на этот раз она ничего у него не спрашивала, ни о чем не просила. Она не понимала его, а то, что он проделывал с их гостем, только вбивало между ними клин. И если даже Байт остановил на ней взгляд в надежде, что она поможет найти правильный ответ, ей нечего было ему подсказать. Так ничего и не дождавшись, он ответил сам:

– Я поставил на нем крест.

Маршал обомлел, потом, придя в себя, сказал:

– В таком случае ему надо поскорее объявиться. То есть, – пояснил он, – вернуться и решать самому… на основе собственного впечатления.

– От шумихи, которую он поднял? О да, – Байт мысленно оценивал ситуацию, – это было бы идеально.

– А его возвращение, – чуть робея, продолжал Маршал, – еще добавило бы… э… какое словцо вы употребили?.. к «шумихе».

– Да, но это невозможно!

– Невозможно? Потому, вы считаете, что и так уже шум до небес?

– Нет, черт возьми. – Байт звучал почти резко. – Невозможно, чтобы вернулся. Мертвые не возвращаются!

– Нет, то есть да… если человек на самом деле умер.

– О том и речь.

Мод из жалости протянула бедняге соломинку:

– По-моему, мистер Маршал ведет речь о том случае, когда человек на самом деле не умер.

Маршал бросил на нее благодарный взгляд, и это ее подстегнуло:

– Пока не все еще кончено, можно вернуться.

– И застать шум-бум в полном разгаре, – сказал Байт.

– Да-да. Прежде чем, – подхватил Маршал, – иссякнет интерес. И тогда он, естественно, уж наверняка… наверняка… не спадет.

– Не спадет, – подтвердил Байт, – если к тому времени, постепенно затухая – потому что наш герой слишком долго медлил, – уже полностью не угаснет.

– О, конечно, – согласился гость, – слишком долго медлить нельзя. – Перед ним явно открылась некая перспектива, куда влек за собой предмет разговора. Но прежде, чем сделать следующий шаг, он выдержал паузу. – А как долго, по-вашему… можно?

Тут Байту необходимо было поразмыслить.

– Я бы сказал, Бидел сильно перехватил, – произнес он после паузы.

Бедный джентльмен уставился на него в изумлении:

– Но если он ничего не может поделать?..

– Разумеется. А если может… – хмыкнул Байт.

Мод вмешалась вновь, а поскольку она держала сторону гостя, тот весь обратился в слух.

– Ты считаешь, что Бидел перехватил? – спросила она.

Байт снова углубился в раздумье. Его позиция, однако, выглядела крайне неясно.

– Полагаю, нам тут трудно сказать… разве только ему пришлось. Но полагаю, это не так… сам ведь я не в курсе, а судя по особым обстоятельствам данного случая, он должен был сообразить, как все это будет воспринято. С одной стороны, он, может, испортил себе всю игру, а с другой – может, набрал столько очков, как никогда.

– А может, – вставила Мод, – как раз и сделает себе имя.

– Без сомнения, – воодушевился Маршал, – тут для этого все возможности!

– Тем обиднее, – засмеялся Байт, – что некому ими воспользоваться! Я имею в виду – воспользоваться тем светом, который эта история прольет на законы – таинственные, странные, завлекательные, – что направляют потоки общественного внимания. Они вовсе не так уж капризны, непредсказуемы и сумбурны; в них есть своя особая логика, свои скрытые мотивы – если бы только их распознать! Тот, кому это удастся – и кто сумеет промолчать о таком открытии, – озолотит себя, а заодно еще и с десяток других. Это, по сути, наша область, наше дело – мисс Блэнди и мое – охотиться за непознаваемым, изучать огромные силы, заключенные в рекламе. Конечно, надо помнить, – продолжал Байт, – что для такого случая, о котором мы говорим, когда кто-то, как сейчас Бидел, исчезает, вытесняя из печати все остальные темы, у него должен оставаться на месте свой человек – человек, который будет подливать масла в огонь и действовать с умом, блюдя интересы нашего героя, чтобы тот мог снять все пенки, когда объявится. Ну и, конечно, ничего серого и пресного, иначе ничего не получится.

– Да-да, ничего серого и пресного! – Маршала даже передернуло. А поскольку его радушный хозяин очень ясно дал понять, какой это непростительный грех, выказал жгучий интерес: – Но Биделу это не грозит… когда он объявится.

– Не грозит. Ни в коем случае. Думаю, я могу это взять на себя. – И, взяв на себя, Байт откинулся на спинку стула, заложил пальцы в проймы жилета и высоко поднял голову. – Единственное – Биделу это ни к чему. Не в коня корм, так сказать. Жаль, не подворачивается никто другой.

– Другой… – Гость ловил каждое слово.

– Кто сумел бы лучше разыграть партию – с добрым выигрышем, так сказать. Уж если поднял ветер, сумей оседлать бурю. Лови момент.

Маршал слушал затаив дыхание, хотя не все понимал.

– Вы имеете в виду момент, когда исчезнувший объявится? Ну да. Но тот, кто объявится, будет тем же, кто пропадал? Ведь так? Нет, я что-то недослышал? Но тогда не годится – нехорошо, так ведь? – чтобы вдруг выдвинулся кто-то другой.

Байт с интересом взвешивал это возражение: оно открывало великолепные возможности.

– Почему не годится? Скажем, этот другой выдвинется с известиями о пропавшем.

– Какими?

– Такими, которые бросят свет – и чем ярче, тем лучше – на темные пятна. С фактами, скажем, о том, почему и как тот исчез.

Теперь уже Маршал откинулся на стуле.

– Но откуда он их возьмет?

– О, – сказал Байт, мгновенно принимая остерегающе-важный вид. – Факты всегда найдутся.

Это было чересчур для его уже покорной к этому времени жертвы, которая лишь обратила к Мод свою пылающую щеку и расширенный глаз.

– Мистер Маршал, – не выдержала она, – мистер Маршал хотел бы быть этим другим.

Ее рука лежала на столе, и в порыве чувств, вызванных ее заступничеством, он, прежде чем нашелся с должным ответом, благоговейно, но красноречиво накрыл ее пальцы своими.

– Вы разумеете, – прерывисто выдохнул он, обернувшись к Байту, – что среди всеобщей невнятицы, когда нет и надежды что-то выяснить, у вас есть факты?

– У меня всегда есть факты.

Физиономия бедного джентльмена расплылась в улыбке.

– И… как бы это выразить… достоверные? Или, как принято называть их у вас, умных людей, «проверенные» факты?

– Если я берусь за такое дело, о котором речь, я, разумеется, берусь за него только при том обстоятельстве, что мои факты будут… скажем так, достойны его. И для этого, – в свою очередь Байт растянул губы в скромной улыбке, – не пожалею усилий.

Это решило дело.

– И не пожалели бы их для меня?

Байт окинул его твердым взглядом:

– Желаете выдвинуться?

– О, «выдвинуться»! – пролепетал Маршал.

– Я могу, мистер Маршал, считать это серьезным предложением? Иными словами, вы готовы?..

В глазах мистера Маршала появилось страдальческое выражение – сомнение и желание одолевали его.

– И вы готовы для меня?..

– Готовы ли вы для меня – так стоит вопрос, – рассмеялся Байт, – чтобы я был готов для вас?

С минуту они изучающе вглядывались друг в друга, пока до Маршала не дошла суть дела.

– Не знаю, чего вы от меня ждете: что я должен сказать, что должен чувствовать. Когда оказываешься с людьми, понаторевшими в таких делах, – и он, словно сознавая свою обреченность, попеременно бросил на собеседников испытующий взгляд – взгляд, подобный мольбе о пощаде, – чувствуешь: впору спасаться от самого себя. Потому что глупо, смею сказать, носиться с жалкой мечтой…

– Ничего себе жалкая мечта, дорогой мой сэр, – прервал его Байт, – желать, чтобы о тебе заговорил весь мир! Вы желаете того, чего желают все возвышенные души.

– Спасибо на добром слове, – мистер Маршал весь просиял, – да, я не хотел бы – пусть это слабость или тщеславие – прожить жизнь и остаться никому не известным. И если вы спрашиваете: понимаю ли я, что вы, так сказать, говорите как профессионал…

– Так вы понимаете меня?

Байт отодвинул стул.

– О да! Превосходно! Я же видел, что вы можете. И вряд ли есть необходимость говорить, что, увидев, не стану торговаться.

– Зато я стану, – улыбнулся Байт. – Речь о Прессе. Доходы пополам.

– Доходы? – Гость говорил как-то неопределенно.

– Нашему другу, – пояснила Байту Мод, – нужны не деньги, а положение.

Байт сердито взглянул на Маршала:

– Пусть берет то, что дают.

– Но вы и дадите мне положение, – поспешил удостоверить его их общий друг.

– Да, несомненно. Но я должен оговорить условия! Разумеется, я не выпущу вас на полосу, – продолжал он, – не подготовив. Но если уж выпущу, так не даром.

– И вы получите за меня хороший куш? – с дрожью в голосе поинтересовался Маршал.

– Полагаю, я смогу получить столько, сколько запрошу. Чем и поделимся. – И Байт быстро поднялся.

Маршал тоже поднялся, и, пока, ошеломленный головокружительной перспективой, он приходил в себя, держась обеими руками за спинку стула, они стояли и смотрели друг на друга через стол.

– О, просто не верится!

– А вы не боитесь?

Он посмотрел на меню, висевшее на стене в рамке и начинавшееся словом «Супы». Он посмотрел на Мод – она сидела не шевелясь.

– Не знаю. Может быть. Надо посмотреть. Если мне чего и бояться, так это его возвращения.

– Бидела? Тогда вы погорите. Но поскольку сие невозможно…

– Я отдаю себя в ваши руки, – сказал Маршал.

Мод все еще сидела, уставившись на скатерть. С улицы до нее донесся негромкий резкий выкрик, который мужчины явно не услышали, и, инстинктивно насторожившись, она ждала, когда он повторится. Это был голос Стрэнда, это были последние новости о пропавшем без вести, и сообщалось что-то важное. Она пребывала в нерешительности: даже сейчас, чувствуя на себе пристальный взгляд Маршала, она невольно вздрагивала. Нет, его невозможно было спасти от самого себя, а вот от Байта все же можно было спасти, хотя сумеет ли она остеречь беднягу, зависело во многом от того, каковы будут последние новости. Пока ее кавалеры снимали с вешалки пальто, она сосредоточенно думала, но к тому моменту, когда они натянули их на себя, была уже на ногах.

– Я не хочу, чтобы вы погорели, – сказала она.

– Этого не может быть, – успокоил ее Маршал.

– Но что-то надвигается!

– Надвигается?.. – воскликнули оба в один голос.

Они остановились, где стояли, и Мод снова уловила далекий голос.

– Послушайте! Послушайте, что там кричат!

Все трое замерли в ожидании, и оно надвинулось – надвинулось внезапным порывом, словно минуя их островок. Это на Стрэнде кричал газетчик, спеша к окликнувшему его покупателю и на ходу надрывая глотку: «Экстренное сообщение! Смерть Бидел-Маффета!»

У всех троих занялось дыхание, и Мод, не сводившая глаз с Байта, увидела – что в первую минуту доставило ей удовлетворение, – как он побледнел. Зато его гость упивался этой новостью.

– Если это правда, – повернулся он к ней, торжествуя, – я не погорю.

Но она не слышала его. Она впилась жестким взглядом в Байта, который при этом известии, казалось, совершенно сник и, более того, мгновенно остыл к затеянной им беспокойной игре.

– Это правда? – строго спросила она.

– Это правда, – выдохнули губы на белом, как полотно, лице.