19 марта 1993 года, пятница, утро

После ухода Орлова прошел уже целый час. Филатов успел принять начальника Управления кадров Румянцева, начальника Государственно-правового управления, трех сотрудников из группы экспертов Президента, но тяжелое чувство тревоги не отпускало его. Обсуждая со своими подчиненными, каким образом можно было бы обуздать стремление Верховного Совета во главе с Хасбулатовым усилить свою власть в стране и в конечном счете устранить от нее Президента, Сергей Александрович не мог отделаться от смутного чувства опасности, которое возникло у него после разговора с Орловым. У Филатова все больше и больше появлялось ощущение приближающегося скандала, который, безусловно, мог быть использован противниками Ельцина как дополнительный козырь против Президента и враз положить конец политической карьере руководителя его администрации.

Что же делать? Ждать, пока наверху грянет гром, и Борис Николаевич в свойственной ему манере резко спросит: «Ну чего там у вас еще?» и при первых же словах объяснений бросит трубку. А потом жди, уволят тебя сразу или через некоторое время. Или дадут понять, что твое пребывание здесь нежелательно, и ты сам должен принять уже всем очевидное решение, как человек, не оправдавший высокое доверие начальства. Ведь предлагал же ему еще совсем недавно Хасбулатов «уйти по добру» из Верховного Совета!

Филатов прекрасно понимал, что в условиях, когда он только начинает завоевывать позиции в ближайшем окружении Ельцина, когда еще остается много желающих не допустить его в число самых доверенных лиц Президента, любая оплошность может стать причиной отставки. Он только начал налаживать отношения с помощниками Ельцина, преодолевая их недоверие и вполне понятную осторожность. У него начали складываться неплохие отношения с Баранниковым, за которым стояла вся мощь системы государственной безопасности, с целым рядом других людей, оказывающих сильное влияние на Президента.

Сейчас, пока Филатов не «окреп» и ему еще не удалось стать «правой рукой» Президента, нельзя было допустить даже самого малого промаха. И то он уже успел получить нагоняй от шефа за то, что не сумел предупредить выступление Скокова на заседании Верховного Совета, в котором тот резко критиковал телевизионное обращение Ельцина к народу. А пару недель назад Борис Николаевич отчитал его за то, что он, проработав уже больше месяца, не удосужился заняться кадрами и «вычистить партноменклатуру» из администрации. «Там у вас окопалось много партаппаратчиков. Сделайте все, чтобы даже их духу не было!» — таково было указание главы государства. Именно тоща Сергей Александрович задумал найти человека, который помог бы ему в решении и этой задачи. Но, найдя его, не рискнул сразу сформулировать главную цель, решив присмотреться к Орлову и убедиться в его полной надежности и лояльности.

И вот на тебе! В Администрации Президента, главы демократического государства, какие-то проходимцы печатают документы для фашистских молодчиков! Это же будет как гром среди ясного неба! Вот порадуются Руцкой с Хасбулатовым! Завопят коммунисты, указывая на Кремль: дескать, вот вам липшее подтверждение, что это — «антинародный режим», который не гнушается альянсом с нацистами!

Вот тут-то все и обвинят Филатова, что он «нс досмотрел», «не смог упредить», и вообще является плохим организатором и никчемным человеком. Ведь сказал же Хасбулатов Ельцину, когда тот сообщил председателю Верховного Совета, что забирает Сергея Александровича к себе: «Подведет он вас, Борис Николаевич! Подведет!» Вот уж порадуются некоторые! Не успел поглубже сесть в кресло — и тут же слетел с него! Тем, кто вокруг Ельцина, это только на руку — одним конкурентом меньше!

«Нет! — думал Филатов. — Надо что-то предпринять! Надо как-то упредить эту мерзкую информацию, пока она сама, минуя меня, не достигла ушей Бориса Николаевича».

Вызвав секретаря, Филатов отменил пару ближайших встреч, строго запретил пускать кого бы то ни было к себе в кабинет и соединять с кем-либо по телефону. «Вертушка», АТС-1 и ВЧ были переведены на секретаря, и у него оставались только линии прямой связи с Президентом да с некоторыми другими высшими должностными лицами государства.

«А если Василий, узнав от Орлова об известном факте, позвонит Президенту и скажет, что во всем виноват не он сам, а Филатов, который не обеспечил должный порядок в администрации, не оградил се от всяких там преступных элементов… Что тогда? Придется оправдываться, говорить, что руки не дошли, что сил пока нет, что опереться пока не на кого… На чьей стороне будет Борис Николаевич? Конечно, на его, Василия Степановича, стороне. Кто для Ельцина Филатов? Всего лишь удобная фигура, чтобы закрыть образовавшуюся кадровую брешь после ухода Нетрова с поста руководителя администрации. А Василий Степанович — друг и товарищ, с которым можно посоветоваться, покалякать о том, о сем, вспоминая эпизоды свердловской жизни, да и опрокинуть рюмашку-другую… Что же делать? Что же делать?»

Филатов вспомнил, как несколько дней назад зашел к нему начальник Главного управления охраны, энергичный человек с открытым лицом в белоснежной рубашке с галстуком и темно-синем костюме. Несколько раз Филатову уже пришлось разговаривать с ним на разные темы, главным образом связанные с режимом на территории Московского Кремля, где начальник управления был безусловным хозяином. Сергея Александровича тогда поразила удивительная осведомленность собеседника об истории и архитектурных достоинствах кремлевского ансамбля, то, с каким чувством он рассказывал о старинных башнях и соборах, исторических событиях и персонажах, связанных с Кремлем. Филатов тогда еще удивился, откуда у этого, в общем-то, молодого человека, занимающегося, но представлениям Сергея Александровича, довольно примитивным охранным делом, такие глубокие познания. Но отрывочные встречи не позволили-им сблизиться и никаких отношений у них пока еще между собой не сложилось. Поэтому Филатов настороженно встретил визит кремлевского генерала.

Однако объяснялось все достаточно просто. Генерал без обиняков сказал:

— Сергей Александрович, вы же знаете, как важно сейчас, чтобы Президент не терял работоспособность?

Филатов с недоумением посмотрел на начальника охраны, всем своим видом показывая, что не понимает, куда тот клонит.

— Вы же все понимаете! Есть люди, которые просто сбивают его с пути. Может быть, они это делают не специально, но… вы же понимаете, Борис Николаевич — человек широкой души, настоящей русской души. Он очень ценит старых друзей и бывших сослуживцев… Работает он по двадцать четыре часа в сутки, очень устает Конечно, ему требуется разрядка. Мы стараемся делать все, чтобы… в общем, чтобы он начал заниматься спортом, чтобы прогулок было больше… Но есть у нас такие люди, некоторые из бывших его друзей, которые сводят все наши усилия насмарку. Взять, хотя бы, Василия Степановича. Как его доклад у Президента, так… Ну, сами понимаете. А нам потом приходится все исправлять. Да и Борис Николаевич после этого всегда плохо чувствует себя. Надо как-то поговорить с ним.

— Да мне как-то неудобно вмешиваться, — ответил тогда Филатов. Но сам подумал: «И правда, надо что-то делать. Главное — оградить Президента от таких „друзей“. Да и, собственно, почему он непосредственно ходит на доклад главе государства? Он — всего лишь начальник шавка в администрации. Я — ее руководитель. Так пусть и докладывает все мне! Надо поговорить об этом с Президентом»

Но тогда ничего этого Сергей Александрович начальнику Главного управления охраны не сказал. Тем более что вскоре у него появились гораздо более веские причины выйти на разговор с Борисом Николаевичем. В довершение того, что Василий Степанович, мягко говоря, не сильно перетруждался на работе и очень часто прикладывался к бутылке, очередная ревизия выявила у него в шавке серьезные недостатки в использовании бюджетных средств. В одной бумаге было даже написано, что нарушения эти достигни таких масштабов, что, дескать, появляются основания для работы прокуратуры. Тень растраты и хищений многомиллионных средств висела в воздухе и в любой момент могла опуститься на Никитников переулок, где размещалось подведомственное Василию Степановичу управление.

«И ваг теперь — эта липовые удостоверения и спецталоны! Орлов намекает еще, что вся эта афера прошла не без ведома Василия Степановича, — лихорадочно думал Филатов. — А это означает, что сейчас самый благоприятный момент для смены руководства шавка. Борис Николаевич, скорее всего, тоже не захочет огласки скандала, который сегодня только может быть на руку его противникам. Да и пора покончить с самостийностью хозяйственников! Находятся в составе администрации, а живут как отдельное государство! Если я — руководитель, то дайте мне право самому принимать решения по всем основным вопросам. И здесь не может быть исключения. Даже у коммунистов ХОЗУ было в распоряжении управделами ЦК КПСС!»

Филатов встал из-за стола, подошел к окну, постоял, смотря на серое небо, затем снова вернулся к столу. Там его ждали неотложные дела — десятки писем и докладных записок с прикрепленными к ним «уголками» — маленькими бумажками для резолюций с подписью «С. Филатов». Рано утром он быстро просмотрел их, определяя главные, но ни одной резолюции еще не написал. Впрочем, но некоторым из них помощники уже сформулировали текст, и Сергею Александровичу надо было только поставить свою подпись.

Докладная записка о рассмотрении в Конституционном Суде дела о соответствии действий Президента Конституции, текст заявления «Гражданского союза» с резкой критикой Ельцина, аналитическая справка о формировании структур КПРФ, — вес эти документы несли в себе для Филатова заряд отрицательной энергии, и он с тоскливым чувством неотвратимости ознакомления с ними все оттягивал и оттягивал время, когда ему придется сесть за стол и вникать в суть проблем, излагать свое мнение по ним и, самое плавное, — предлагать Президенту принять то или иное решение.

На столе в папке его ждала пачка неподписанных указов, которые он должен был завизировать. Там был проект указа о защите средств массовой информации, на основе которого уже сегодня можно было закрыть программу Невзорова «600 секунд», доводившую Ельцина до состояния бешенства, проект указа о назначении

на 25 апреля референдума о доверии Президенту и бог знает сколько еще подобных распорядительных актов, которые несли в себе взрывную силу, способную вмиг всколыхнуть сотни тысяч людей, вывести их на улицы, подтолкнуть к стихийной агрессии, превратить любую мирную демонстрацию в беснующуюся толпу.

Он окинул взглядом комнату — изящный книжный шкаф с инкрустацией по дереву, за стеклами которого угадывались богатые корешки «Энциклопедии Брокгауза и Ефрона», собраний сочинений писателей, каких-то альбомов; великолепный кожаный диван с витыми деревянными боковинами; ряд стульев вдоль стены с красивой обивкой из парчовой ткани; ажурная вертящаяся этажерка с книгами — реликт прошлого века. Взгляд Филатова плавно скользил, ни на чем не задерживаясь, пока не натолкнулся на портрет Президента, стоящий в аккуратной рамке на углу письменного стола. Борис Николаевич смотрел куда-то в сторону серьезным взглядом, будто пытался разглядеть, что ждет его самого и всю страну в недалеком будущем, в которое он вел се без тени сомнения в правильности выбранного пути и сожаления о прошлом.

Филатову не нравилась эта фотография. На ней Президент был холодным и безжалостным, готовым, казалось, переступить через любого, кто окажется на его пути. Ельцин на ней был совсем не таким, каким его уже знал Сергей Александрович — то сдержанным и открытым, даже простодушным, то очень импульсивным и целеустремленным, расчетливым и хитрым. Конечно, Филатов видел разного Ельцина, решительного и энергичного, азартного и бесшабашного, готового броситься в атаку на «партократов», взобраться на танк или баррикаду, под рев толпы поднимать руку, зажатую в кулак в знак солидарности или тыкать пальцем, пренебрегая всеми элементарными законами вежливости и этикета. Но жестоким и циничным он его не видел никогда.

Фотографию эту ему передал начальник охраны главы государства и сообщил, что она очень понравилась Борису Николаевичу. После этого Сергей Александрович посчитал вполне уместным поместить ее у себя на столе, тем более, что больше нигде и ни у кого он подобного снимка Президента не видел.

Вообще Филатову нравились другие фотографии, например, та, где они вместе с Борисом Николаевичем в президиуме съезда — Ельцин, задумчивый и озабоченный, сидит и смотрит в зал, а Филатов, стоя, склонился к нему и что-то говорит, устремив взгляд на делегатов, похоже, наставляет будущего Президента, как надо ему действовать и что предпринимать. Или другая фотография, где они с Ельциным сидят в одном из залов французского парламента на фоне белоснежных стен с позолоченным орнаментом, оба усталые от тяжелой дипломатической миссии, которую успешно выполнили во время визита во Францию в прошлом году.

Филатов еще раз посмотрел на снимок Президента у себя на столе. То ли нервы с утра уже натянулись до предела, то ли свет, играя бликами, как-то пе так падал на блестящую поверхность стекла, но Сергею Александровичу вдруг почудилось, что Ельцин медленно, как бы нехотя, поворачивает голову в его сторону. Еще немного, еще совсем маленький поворот головы и он бы наткнулся глазами на Филатова! Руководитель Администрации Президента даже слегка отклонился в сторону, чтобы не попасть в поле зрения своего патрона — так явственно ему почудилось «оживление» фотографического образа. Казалось, еще немного и он услышит недовольный голос шефа: «Что же это вы, Сергей Александрович! Допустили в администрации такой бардак! Фашисты, понимаешь, у вас здесь чувствуют себя, как в родном доме! Я вас назначил на такую должность, а вы… не справляетесь со своей работой! Правильно говорил мне Хасбулатов. Подвели вы меня!»

Филатов закрыл, затем снова открыл глаза, чтобы стряхнуть с себя страшное наваждение, немного посидел в раздумье и решительно снял трубку аппарата прямой связи с Президентом.

Через некоторое время Указом Президента Российской Федерации начальник хозяйственного главка Администрации Президента был уволен со своего поста. Преемником его на этой должности стал заместитель Василия Степановича, недавно приехавший в Москву из Якутии, Павел Павлович Бородин.