ДАНИЯ

Проработав целых четыре года в Центре, я наконец дождался решения руководства на замену О. Гордиевского. Мой подопечный пробыл в командировке почти пять лет и, судя по всему, не возражал бы продлить её срок ещё на столько же, если бы на этот счёт не существовали определённые ограничения.

В своей книге «Следующая остановка — расстрел» Олег Антонович утверждает, что его замена, то бишь ваш покорный слуга, буквально копытами бил от нетерпения, снедаемый желанием поскорее вкусить блага капиталистической демократии и припасть к живительным родникам западной цивилизации. Истина как раз заключается в том, что будущий предатель всеми фибрами души не хотел возвращаться домой и нажимал на все педали, чтобы продлить срок пребывания в любимой им Дании. Читатель подумал, что Гордиевский не успел завербовать очередного агента и теперь ему мешают довести дело до конца? Не тут-то было! Ему нужно было задержаться в Копенгагене, чтобы купить кое-какую мебелишку! Уже тогда будущий «идейный борец» за демократию и справедливость обращал на себя внимание повышенным интересом к вещам.

Весь 1969 год я уже целенаправленно готовился к отъезду в Данию, проходил медицинскую комиссию, выездную комиссию ЦК КПСС, собирал информацию о стране, стажировался в различных подразделениях Службы и МИДа, хлопотал о документах и билетах, бронировал свою квартиру, чтобы избежать её отчуждения в пользу Моссовета, дорабатывал легенду, начал переписку с резидентурой о приобретении автомашины и аренде подходящей (то бишь дешёвой) квартиры в Копенгагене, готовил к командировке жену, ребёнка. При всём этом ПэГэ не освобождал меня от текущих оперативных обязанностей куратора Скандинавских стран.

Вся процедура оформления в ДЗК в среднем занимала по времени целый год. У некоторых молодых разведчиков она растягивалась и на полтора, а то и два года.

В нашем европейском направлении работал сотрудник, который несколько лет ждал своей очереди на поездку в Париж. Наконец, ПэГэ дал долгожданный сигнал на прохождение медкомиссии, и механизм подготовки в командировку был запущен. Пройдя все формальности и «муки ада», отдел кадров приготовился было подавать документы на получение французской визы, как вдруг МИД затеял с ПГУ тяжбу из-за какой-то должности в посольстве, и наш товарищ терпеливо ждал, когда же наконец этот вопрос «утрясут» на самом верху. Прошло несколько месяцев, и подали визовое ходатайство. Но и здесь его поджидала неудача, потому что из-за технической ошибки, допущенной машинисткой Консульского управления МИД, это ходатайство дважды пришлось переделывать. Когда наконец и это препятствие было успешно преодолено и французская виза была получена, у оперработника заболела дочка, в связи с чем он попросил отложить свой выезд до её выздоровления. Когда дочь выздоровела, кончился срок визы, и пришлось получать её заново, но тут слёг в постель уже он сам, да так, что больше уже не поднялся. Спустя полтора года после прохождения медицинской комиссии, признавшей его здоровым, его поразила тяжёлая форма рака. Лёжа на смертном одре, он до конца верил в свою поездку и извиняющимся тоном попросил посетившее его начальство «подождать немного, пока он оклемается». Он умер через несколько дней в возрасте 35 или 36 лет.

Думаю, того времени, в течение которого оперработник готовится в командировку, с лихвой хватило бы на то, чтобы подготовить из него космонавта и дважды забросить на Марс или Венеру. Но таковы были тогда установки, спущенные «сверху». Они были, кажется, специально придуманы для того, чтобы доставить нам больше хлопот. До сих пор непонятно, какого рожна нужно было проверять нас перед каждой командировкой, как будто мы пришли с улицы, а не прошли массу всяких спецпроверок при поступлении на работу? И помогла ли эта утомительная процедура изобличить хоть одного предателя?

Но даже если ты на пути к государственной границе преодолел все объективно выставленные препоны, то не надо забывать ещё и о так называемых субъективных трудностях, которые вносят в процесс оформления неменьшую нервозность. Это — сам противник. Он ведь тоже заранее готовится к твоему приезду в Данию, и если контрразведка располагает сведениями о том, что Гордиевский «подкачал» и по всем внешним признакам поведения не может быть отнесен к безобидной категории «чистых» дипломатов, то она может отказать мне во въездной визе, и тогда год напряжённой подготовки пойдёт «коту под хвост». А если наш родной МИД заупрямится и не даст согласия на то, чтобы и в будущем мы продолжали использовать должность атташе в этой стране? А если какой-нибудь влиятельный и пробивной начальник подразделения затеет сложную комбинацию с рокировкой должностей в резидентуре, в результате которой окажется, что твоя должность куда-то уплывёт в другую страну? А если МИД страны будущей работы начнёт с нашими дипломатами визовую войну?

В общем, надо обладать железной выдержкой и колоссальным терпением, для того чтобы выдержать все эти испытания и успешно проплыть между Сциллой собственных бюрократических препонов и Харибдой вражеских козней, прежде чем приступить к основной твоей работе.

При оформлении в ДЗК разыгрываются своеобразные игры с супругой разведчика. Правда, они начинаются ещё на этапе его учёбы в спецшколе и продолжаются во время работы в Центре, но особую интенсивность приобретают перед отправлением семьи в загранкомандировку. На всех этих этапах непосредственный начальник должен непременно познакомиться с женой подчинённого и поддерживать с ней постоянный контакт, чтобы быть в курсе того, что происходит в семье оперработника. Время от времени он напрашивается к своему подчинённому в гости, чтобы воочию убедиться, чем дышит его супруга, какие у неё отношения с мужем, что она собой представляет как личность и чего от неё можно ожидать в условиях загранкомандировки.

Жену вызывают к нескольким вышестоящим начальникам и согласно иерархической «лестнице» проводят с ней душеспасительные беседы. В ходе таких встреч им вряд ли удаётся узнать что-либо интересное, но общее впечатление о человеке тем не менее создаётся. Главное при этом — и все это понимали — соблюсти формальность и закрыть один из пунктов плана подготовки сотрудника в ДЗК.

До сих пор ветераны СВР помнят один анекдотический случай с оформлением жены сотрудника в ДЗК. Довольно часто мужу приходится выезжать в командировку одному без жены и детей, чтобы самому на месте подобрать себе подходящее жильё. Так случилось и с одним молодым оперработником, вынужденным спешно занять открывшуюся нишу в одной европейской столице. Жене было объявлено, что, как только супруг найдёт квартиру, она немедленно воспоследует за ним к месту командировки. Проходит определённое время, супруга начинает тосковать по своей дражайшей половине, но тот пишет ей, что квартирный вопрос в этой проклятой европейской столице решается очень и очень туго: проклятые капиталисты понастроили дорогие дома, и бедному советскому дипломату никак не «влезть» в установленные посольством финансовые рамки. Дело затягивается, с момента отъезда оперработника проходит год, а его половина всё ещё сидит в Москве на чемоданах и ждёт не дождётся момента, когда можно будет тронуться в путь. Наконец терпение её лопается, и она обращается к руководству службы.

— Как? Вы здесь? А почему мы ничего об этом не знаем? — удивляется руководство. — Вы что — приехали в отпуск?

— Какой отпуск! — возмущается бедная женщина. — Я ещё вообще никуда не выезжала!

— Как не выезжала? — возмущается в свою очередь начальник и... прикусывает язык.

Его вдруг осеняет одна мысль, но он боится высказать её даме. В службе ведь давно известно, что оперработник уже давно воссоединился с семьёй. Так кто же обеспечивает ему там тылы, если законная супруга утверждает, что звонит из своей московской квартиры?

Начинается короткое служебное расследование, в ходе которого выясняется, что тылы всё это время обеспечивала любовница оперработника! Он привёз её в ДЗК с паспортом и визой своей жены и успешно проработал около года, собираясь выехать с ней в отпуск.

И вот, наконец, «отходная»!

Без «отходной», как свадьба без гармошки, не проходят ни одни проводы в заграничную поездку — независимо от того, идёт речь о долгосрочной или краткосрочной командировке. Это — святое, религиозный обряд, заменяющий напутствие священника, освящающего именем Бога воинов перед походом. («Приходные» — по возвращении из оных — устраивались с такой же регулярностью и непреклонностью, как и очередное повышение в звании или должности.)

Нужно заранее определить круг участников и заказать столик в ресторане. Официально начальство такие встречи не одобряет. Оно делает вид, что это — сугубо личная инициатива «именинника», и умело хмурит брови, услышав об очередной инициативе отъ(при)езжающего. Сидения в ресторанах слишком часто заканчивались плачевно для его устроителей — московская милиция, словно нарочно, умудрялась отлавливать не в меру перебравших спиртного чекистов, приводить их в участок и торжественно передавать дежурному КГБ для принятия мер. Естественно, начальство, с чьего молчаливого согласия поддерживалась упомянутая традиция, оставалось в стороне, поскольку-де оно официального разрешения на «пьянку» не давало, и виновными оказывались их подчинённые, так неудачно «обмывшие» присвоение очередного звания или отправку за рубеж. Установилась своеобразная игра, в которой все её участники старательно исполняли свои зафиксированные роли, хотя самой игры вроде бы и не существовало.

Сколько выговоров по служебной и партийной линии — строгих, с занесением и без — схлопотал оперативный состав в те годы из-за «неправильного употребления алкогольных напитков», несмотря на магическую фразу, в обязательном порядке присутствовавшую в их характеристиках: «К спиртному относится нормально» или «Спиртное употребляет умеренно»! Сколько присвоений званий и повышений в должности было задержано по этой причине! Скольких оперработников переводили в «отстойники» и технические службы! Несть им числа! По количеству ЧП в Службе «пьяным» делам уступали только прегрешения по женской части и высылки из страны из-за козней противника.

Помнится, в соседнем отделе отправляли в ДЗК одного подполковника, которого все звали Пушкиным, потому что имя и отчество у него совпадало с именем и отчеством знаменитого классика русской поэзии. После товарищеского ужина в ресторане на Чистых прудах «народ» вышел на улицу. Подкреплённые армянским коньячком и в меру отягощённые котлетками по-киевски, оперативные желудки по каналам секреции немедленно сообщили в центр управления каждого оперработника приятные эмоции. Когда человеком овладевают приятные эмоции, то он зачастую перестаёт их контролировать. В таком приподнятом настроении участники проводов Пушкина проявили живой и неподдельный интерес к плавающим в прудах лебедям и решили их отловить. Благо пруд оказался неглубоким — всего по колено. Чистые пруды наполнились гоготанием испуганных лебедей и криками гоняющихся за ними солидных, но достаточно возбуждённых взрослых дядек.

Всех взяли и сдали дежурному по Комитету. Милиция с особым удовольствием выполняла свои обязанности по задержанию своих «старших» братьев, нарушающих общественный порядок. Утром Пушкину на работе объявили об отмене его командировки за рубеж, а остальным охотникам на лебедей — о вынесении выговоров.

И вот после сложных и длительных переговоров с администрацией ресторана, в которой у кого-то всегда оказывался знакомый, столик заказан, меню согласовано, круг участников застолья определён, начальство приглашено, способы контроля за «ненадёжными» оговорены, и все небольшими группками, чтобы не возбуждать подозрений, исчезают с работы — «огородами, огородами и к Котовскому!»

Все чинно рассаживаются за сдвинутыми столиками и бросают откровенно плотоядные взгляды на блюда и подносы. Мэтр и официант с выражением беспредельной преданности клиентам стоят навытяжку у входа в зал. Желудочный сок уже «отходит», но нет главного гостя — начальника отдела. Наконец ПэГэ появляется в зале и занимает положенное ему — центральное — место. Он берёт бокал с вином и на эзоповом языке произносит тост:

—Дорогие товарищи! Сегодня наш «спортивный» коллектив провожает за рубеж для участия в «международных соревнованиях» «спортсмена» товарища Григорьева. Это — ответственная миссия, и руководство нашим «спортивным обществом» надеется, что он с честью оправдает наше доверие. Хочется пожелать ему успехов, набрать больше «очков» и по возможности занять «призовое место».

Следующий товарищ подхватывает почин и продолжает не менее витиевато и непонятно:

—Хочется пожелать товарищу Григорьеву дойти до финиша, несмотря на все препоны и трудности!

(Что он несёт? Какой финиш? Посадка в самолёт или возвращение домой? А может быть, досрочный отзыв по «аморальным» соображениям?)

Впрочем, избранной спортивной терминологии придерживаются только первые ораторы, и после двух-трёх рюмок следующие тостующие сбиваются на оперативную, поэтому парторгу и ПэГэ приходится то и дело их поправлять. Но всё проходит гладко, обслуга держится на почтительном расстоянии и делает вид, что происходящее за столом их никоим образом не интересует. А главное — всем удаётся благополучно миновать бдительные посты милиции и добраться домой без приключений. Утром звоню на работу и с облегчением узнаю, что потерь среди участников вчерашнего застолья в «Арагви» нет.

Все довольны, и начальство тоже.

Вот теперь всё. Можно собираться на Белорусский вокзал.