Как ни странно, но у меня остались самые приятные впечатления от моего естественного противника в Дании — датских полицейских. Возможно, я сейчас идеализирую их — противник он и есть противник, — но в те канувшие в Лету 1970-е годы наше противостояние, ей-богу, больше походило на партнёрство в игре с неписаными правилами. Игре, правда, опасной и рискованной, в которой на карту поставлены государственные интересы, служебная карьера, безопасность людей и многое другое.

Задача полиции — поддерживать порядок и закон в стране и следить, чтобы никто не нарушал его, не обходил и не подкладывал фугасы под фундамент безопасности. Наша задача — противоположная: обхитрить полицию, найти лазейки и дырки в системе превентивных мер и взять то, что плохо лежит, то есть, грубо говоря, украсть.

Сама суть игры — государственный интерес, понимаемый каждой стороной по-своему. Всё остальное вокруг неё — чистый антураж, идеологическая, политическая, историческая и прочая мишура. Пока существует государство, будет жить и разведка. Разведка — это глаза и уши государства (правда, не единственные), без которых оно не может сделать ни одного шага на международной или внутренней арене без риска наломать дров.

Датчане по своему складу — достаточно беспечный и доверчивый народ. Они считают, что Дания — маленькая страна и большими секретами не обладает, а те тайны, которые всё-таки попадают на её территорию, всё равно рано или поздно становятся достоянием широкой общественности. Поэтому охрана секретов никогда не являлась для датской полиции и контрразведки сверхзадачей. В значительной степени на охранительный менталитет датчан оказало влияние членство в НАТО. Приобщившись к большим тайнам, они, конечно, вынуждены соответствовать уровню атлантических требований.

При мне контрразведывательный режим стал заметно ужесточаться, но и в этом случае оперативная обстановка в стране была достаточно благоприятной по сравнению с другими странами блока. В конце 60-х годов шеф ПЭТ Арне Нильсен был вызван на «ковёр» в Брюссель, где ему высказали «фэ» и устроили форменную головомойку за попустительство по отношению к шпионам Варшавского блока и «непринятие мер». Нильсен вернулся домой и слёг в больницу с инфарктом. Поправиться ему так и не удалось, и скоро он умер.

Как бы то ни было, но старшие братья Дании по НАТО всегда проявляли недовольство «либерализмом» датчан и использовали каждый повод для того, чтобы оказать на них нажим и испортить жизнь советской разведке. Американские и английские спецслужбы действовали в Дании как у себя дома, и датские официальные лица смотрели на это сквозь пальцы.

Слежка, признаться, довольно часто баловала меня своим вниманием. Отчасти это, вероятно, объяснялось моей активностью в городе, а в основном потому, что я занял должность Гордиевского. В контрразведке с самого первого часа моего пребывания в стране знали, чьё ведомство я представляю и чем намерен заниматься.

Но возможности у ПЭТ были небеспредельны, и у неё не хватало ни людских, ни материальных ресурсов, достаточных дня того, чтобы приставить наблюдение к каждому разведчику из социалистических стран. Поэтому они работали по определённому графику и брали меня под наблюдение через определённые промежутки времени — где-то один раз в два месяца сроком до недели, если, конечно, у них не появлялись веские основания предположить, что я планирую предпринять что-то экстраординарное. Тогда они могли бросить на меня бригаду «наружников» и в нарушение очерёдности. Это случалось, например, если я выезжал в другой город. В таких случаях слежка была практически обязательной.

Все сотрудники резидентуры и по приказу и по велению сердца изучали повадки, личный состав и автопарк службы ПЭТ. Все данные концентрировались и обобщались, случайное отсеивалось, а наиболее часто повторяемое, в соответствии с теорией вероятности, признавалось за истину и заносилось в кондуит. Каждый оперработник знал наизусть номера автомашин, на которых разъезжали по городу сотрудники НН, и, прежде чем выезжать на оперативное мероприятие, заглядывал в упомянутый выше кондуит. Я до сих пор помню белую «вольво» с регистрационным номером АК 52303.

Кстати, с этой машиной связаны также и другие воспоминания. Однажды в резидентуре появился «любимец публики и богов» Николай Коротких. Он отчаянно пыхтел и сопел, поднимаясь по крутой лестнице и не выпуская из рук какую-то тяжёлую штуковину. При ближайшем рассмотрении штуковина оказалась ржавым, грязным и перегорелым глушителем от машины.

— Коля, ты соображаешь — принёс эту гадость в посольство? Ей место на свалке, а ты...

— Мужики, вы ни хрена не понимаете. Это глушитель от АК 52303.

— ?!

— Иду на работу, гляжу — впереди знакомый «вольво» вертится. Обгоняет меня и слышу: трах-та-ра-рах! Она уезжает и оставляет за собой глушитель. Ну, я и решил подобрать. Думаю, повесим его на стену: будет первым экспонатом в музее датской службы наружного наблюдения.

Экспонат повесили, но он так и остался единственным в этом музее. Больше ничего материального из автопарка датской службы НН нам добыть не удалось.

Сотрудники бригад наружного наблюдения—такие же люди, как и все мы, со своими слабостями и предрассудками. Никому не понравится, если игрок начинает нарушать правила игры, передёргивать карту, шельмовать. Не нравится это и «наружникам». Запрещённым приёмом является грубая проверка разведчика, например, откровенное рассматривание окружающих его людей, резкие развороты по ходу движения, нарушение правил уличного движения. Это провоцирует и слежку на нахальные действия, что не в интересах самого проверяющегося. Лучше всего, если ты видишь «наружку» и делаешь вид, что не замечаешь её присутствия, а «наружка» делает вид, что так оно и есть на самом деле.

Вообще же я чувствовал себя спокойнее под слежкой. Когда её не было, я начинал волноваться: а вдруг я её не вижу? Ведь стопроцентной уверенности в том, что ты «чистый» выходишь на операцию, никогда не может быть. Противник может всегда перехитрить тебя на проверочном маршруте и зафиксировать твою встречу с агентом или связью. Естественно, такой груз сомнений, присутствующий, я думаю, у каждого разведчика с нормальной психикой и совестью, негативно сказывается на его нервной системе, создаёт благоприятные условия для накопления стрессов.

К концу командировки я настолько «подружился» с «наружкой», что часто отвечал на их улыбки, когда нельзя было избежать столкновения с ними лоб в лоб.

— Извини, старик, мы неспециально подставились тебе, — улыбался «наружник», проезжая или проходя мимо меня.

— Ничего, я понимаю, — улыбался я ему в ответ.

Когда я был отведен от работы с подставой ЦРУ (описанный выше Манфред, партнёр по покерному клубу), то «наружка» стала ходить за мной буквально по пятам: бампер в бампер — на машинах и дыхание в затылок — в пешем порядке. Это не всегда приятно, потому что такие маргинальные ситуации очень близки к провокациям типа захвата или задержания под благовидным предлогом. Откуда тебе знать, что у «них» при этом на уме: демонстративная слежка, чтобы поиграть на твоих нервах, или нечто более серьёзное?

Дело дошло до того, что «наружники» заходили за мной в сауну, раздевались вместе в раздевалке, парились на полке и прыгали следом в бассейн с холодной водой. Если в парилке было много народу и места были заняты, сотрудник ПЭТ бесцеремонно расталкивал соседей и устраивался на полке рядом со мной. Такой «прессинг» продолжался больше месяца, и кончился он лишь тогда, когда по окончании срока ДЗК вместе с семьёй я сел в поезд, идущий на Москву.

При выезде за пределы столицы и пользовании гостиницей меня передавали по этапу бригадам слежки провинциальных отделений ПЭТ. Они, вероятно, скучали без работы, старались оправдать доверие столичных коллег и не отпускали без контроля ни на минуту. В моё отсутствие всегда заходили в номер и проверяли вещи, не затрудняя себя чрезмерным соблюдением правил конспирации.

По роду прикрытия я имел обширные связи в других подразделениях полиции Копенгагена, в первую очередь с иммиграционным отделом или полицией по делам иностранцев, в задачу которой входят наблюдение за иностранцами, паспортный контроль на КПП, выдача и продление разрешений на пребывание и работу, регулирование эмиграционных квот и выдворение из страны нежелательных или незаконно проникших в страну лиц.

Возглавлял отдел комиссар полиции Кристиан Мадсен — крупный колоритный детина с грубыми, словно вырубленными топором, чертами лица, которое украшали характерный красный нос-картошка и хитрые, с лисьим прищуром, занавешенные густыми белесыми бровями мутно-серые глаза, — кстати, очень похожий на предателя О. Калугина.

Уроженец острова Фюн — своеобразной колыбели датского консерватизма и оплота крупного фермерства, — с типичными манерами сельского мужлана и крепкой, основательной крестьянской головой, он начал карьеру в полиции в период оккупации Дании гитлеровскими войсками и от рядового полицейского вырос до начальника крупнейшего подразделения. Цепкость ума, природная сметливость, расчётливость и прагматизм, настойчивость и умение рисковать и в то же время ладить с начальством позволили ему, несмотря на серьёзное пятно в биографии (он продолжал работать в полицейском корпусе на потребу немцам и участвовал в облавах на участников Сопротивления), удержаться на поверхности и после войны и зарекомендовать себя преданным Датскому государству полицейским чиновником.

Впрочем, Мадсен был не одинок среди своих коллег — многие из них сотрудничали с оккупационными властями, но все они уцелели, потому что денацификация Дании практически не коснулась. Послевоенное правительство заняло в отношении коллаборационистов и предателей типа Скавениуса примиренческую позицию и не стало их преследовать, как, например, сделали французы или норвежцы. А чтобы пострадавшим не было обидно, оно наградило их солидными пенсиями, особенно тех из них, кто отсидел срок в концентрационном лагере. Поэтому чиновничий аппарат остался незатронутым перипетиями войны и как ни в чём не бывало продолжал обслуживать новый послевоенный режим.

В отношении Дании Гитлер вообще занял особую позицию. Во имя сохранения за рейхом богатой продуктовой базы он пошёл на смелый эксперимент, предоставив датскому правительству определённую свободу действий. В оккупированной 9 апреля 1940 года стране долгое время всё оставалось на своих местах, и гитлеровские наместники не пытались вмешиваться в управление страной, собирая с датчан лишь богатые контрибуции в виде сливочного масла и свинины. Коммунистическая партия Дании оставалась некоторое время легальной партией и не пряталась в подполье. Сформированные из националистически настроенных датских военных батальоны отправлялись с песнями на Восточный фронт. Воевали датчане против нас в Западной Украине.

Только когда дела у немцев стали ухудшаться, когда в войну вступил Советский Союз и образовалась антигитлеровская коалиция, в Дании стало зарождаться сопротивление оккупационным властям, во главе которого в основном встали коммунисты и левые социал-демократы. И тогда немцы показали, на что они способны. В Швецию хлынул, спасаясь от холокоста, поток евреев. Молодые люди стали скрываться, чтобы избежать мобилизации в специальные датские батальоны. Население всё больше переходило от пассивных (демонстративное зажигание свечей в окнах в национальный день) к активным формам сопротивления (саботаж, листовки, ликвидация предателей и оккупантов).

В Дании начались репрессии.

Но и здесь немцы избегали экстремизма и проводили «гуманную» линию, помещая датчан в относительно благополучные — без печей — концентрационные лагеря, куца имели доступ представители Международного Красного Креста и шведского правительства и в которых заключённым разрешалось получать посылки от родственников.

Мир в стране удалось сохранить, хотя недовольные, естественно, были — особенно в левой среде. Я помню, как художник Есперсен, участник Сопротивления, беспартийный, автор этикетки на бутылках пива «Карлсберг» (помните слоника, подпирающего здание пивзавода?), во время празднеств по случаю 25-летия Победы над Германией неприязненно высказывался в адрес тех, кто запятнал себя сотрудничеством с нацистами, но не постеснявшихся четверть века спустя причислить себя к «сопротивленцам». Знал Есперсен и о «похождениях» в начале 1940-х годов комиссара Кристиана Мадсена, на совести которого были люди, отсидевшие не один год на нарах.

Среди подчинённых К. Мадсена попадались и вполне порядочные, с нашей точки зрения, люди. В бытность моего предшественника О.А. Гордиевского, ставшего на путь предательства ещё в первую свою командировку, произошёл из ряда вон выходящий случай.

Наш нелегал, с которым Гордиевский поддерживал связь и который проживал в Дании под видом иностранца, пришёл на приём к чиновнику полиции по делам иностранцев и попросил продлить себе вид на жительство и разрешение на работу. Чиновник на беседе с нелегалом повёл себя самым странным образом.

— Вот что, дорогой мой друг, — сказал он негромко. — Вам не стоит продлевать вид на жительство.

— Почему? — удивился тот.

— Потому что я не рекомендую вам делать это.

— Я что-то нарушил? Или у меня документы не в порядке?

— Документы у вас в порядке, и придраться мне к вашему поведению нельзя. Но вам нужно как можно быстрее уехать из страны.

— Не понимаю.

— Объясняю: вам нужно, не теряя времени, покинуть Данию, в которой вам угрожает опасность. Вас в любую минуту могут арестовать и посадить в тюрьму. Верьте мне: я ваш истинный друг и желаю добра. Я узнал, что вас предали и что вам нужно бежать.

Нелегал ушёл с беседы в страшном смятении. Что это — провокация? Шантаж? Стремление противника запугать и заставить сделать неверный шаг? Посоветовавшись с женой, нелегал решил последовать совету полицейского-доброжелателя. Ему удалось беспрепятственно переправить в соседнюю страну жену с грудным ребёнком, а потом и ускользнуть из Дании самому. В Центре его поступок не поняли, многие посчитали его трусом и перестраховщиком, карьера нелегала была разрушена.

Момент истины наступил спустя много лет, когда Гордиев-ский был разоблачён и бежал к своим покровителям в Англию. Он поддерживал тогда связь с нелегалом и выдал его противнику при первой же возможности.

А «взяли» Олега Антоновича довольно примитивно: он, в нарушение режима пребывания советских граждан за границей, посетил какое-то злачное место, что не прошло мимо внимания ПЭТ. Контрразведка моралью надавила на психику и приобрела агента, с которым она долгое время не знала, что делать, пока не передала на связь в МИ-6 англичанам.

...Среди подчинённых Мадсена запомнился Хельмут Краусе, шлезвигский немец, но совершенно далёкий от своих этнических собратьев человек. Кажется, он пострадал во время войны, но карьеру не сделал. Он так и ходил до своей смерти в старших криминаль-ассистентах, что соответствует примерно нашему старшему оперуполномоченному, и возглавлял наряд имми-грационников в порту Копенгагена. Это был исключительно честный и порядочный человек, которому было чуждо всякое чинодральство, высокомерие или политиканство. Он лояльно ОТНОСИЛСЯ К советским ЛЮДЯхМ, ценил их доброту и широту души, любил ходить на советские суда и подолгу задерживаться там в барах, потому что после смены никогда не отказывался выпить хорошей и дешёвой советской водки.

Он не выпускал изо рта сигареты и умер от рака лёгких. Его умное морщинистое лицо с высоким сократовским лбом совершенно искажалось, когда его тщедушное тело сотрясал периодический кашель. Любимым напитком Хельмута была водка с «лаймом». Вероятно, он формировал особый климат в своём наряде, потому что и другие ребята старались быть похожими на своего шефа.

Все или почти все иммиграционники, естественно, были связаны с ПЭТ и выполняли их задания. Самым активным контрразведчиком был сам Мадсен. Он поддерживал инициативный контакт с заведующим консульским отделом посольства и всячески пытался выудить из него какую-нибудь полезную информацию. Комиссар любил пикироваться с А. Серёгиным по поводу совершенств и недостатков социалистической системы и «заводить» экспансивного и эмоционального консула, играя на его слабых струнках. Впрочем, К. Мадсен и сам оказывал консулу услуги в рамках своих полномочий и часто доверительно сообщал ему нужную и полезную информацию. Общение должно быть обоюдовыгодным! Зато консульский отдел без особых трудностей решал вопросы продления виз и разрешений на пребывание в стране для сотрудников «Аэрофлота», журналистов и командированных специалистов. Мы обращались к Мадсену, и тот давал указание своим подчинённым решить вопрос положительно.

Вместе с представителями Морфлота Сашей Трубкиным и сменившим его Валерой Филипповым консульский отдел регулярно устраивал для отдела К. Мадсена приёмы на борту пассажирских т/х «Эстония», «Балтика» или «Надежда Крупская», курсировавших между Ленинградом и Лондоном. Датчане приходили вместе с жёнами и детьми, для них устраивались концерт силами художественной самодеятельности судна и обильное угощение за счёт капитана. Вечера затягивались до полуночи и являлись для полицейских предметом длительных и приятных воспоминаний в течение всей последующей навигации. Часто тот или иной полицейский не выдерживал русского гостеприимства, «перегружался» горячительными напитками, и тогда К. Мадсен давал указание отвезти подчинённого домой на служебном автомобиле, который специально для этих целей подгонялся к трапу.

Непременным гостем на судах был также и начальник поста полиции порядка на причале Лангелиние старший ассистент полиции порядка Калле Динесен. Он отвечал за поддержание должного порядка на причале и исполнял свои функции с большим достоинством и подчёркнутой важностью. Ему было уже за пятьдесят, впереди маячила пенсия, и небольшая, но руководящая должность, связанная к тому же с приятными представительскими обязанностями, льстила его самолюбию. Впрочем, это был добрый и весёлый человек, внешне чем-то напоминавший артиста Гафта, оставивший после себя только приятные воспоминания.

Отделение наружного наблюдения ПЭТ было сравнительно небольшим, и оно еле-еле справлялось со своими обязанностями. Нужно признаться, что задача им была поставлена непосильная: сдержать натиск дружно и напористо работавших разведслужб Варшавского блока. «Обслуживание» одной советской резидентуры было не по плечу датчанам, а уж о полном охвате противника вообще речи быть не могло. Поэтому датчане работали выборочно: неделю за одним объектом, неделю — за другим, и тем самым в общем-то держали нас всех в напряжении. Шапко-закидательских настроений у нас не было и в помине.

Нашей резидентуре удалось нащупать канал, на котором «наружники» переговаривались между собой по радио, и тогда выход на оперативные мероприятия стал для нас более безопасен. Мы примерно представляли, в каком районе и за кем работали бригады НН. Но однажды, выручая из засады одного нашего сотрудника, мы продемонстрировали им нашу осведомлённость, и датчане перешли на кодированные переговоры, смысл которых нам был уже неизвестен. Так ценой спасения товарища мы лишились важного оперативного преимущества.

Этот товарищ сидел с агентом в ресторане и не подозревал, что ресторан оцеплен контрразведкой и что в конце встречи он будет арестован с поличным. Когда наш оператор доложил о результатах прослушивания эфира, резидент принял решение послать в район засады консула А. Серёгина. Консул был заядлый рыбак, он быстро собрал свои рыболовецкие причиндалы, сел в машину и погнал к ресторану. Он припарковался поближе к входу, вылез наружу в полном рыбацком облачении — куртка с капюшоном, болотные сапоги по пузо, в руках спиннинг с сачком! — и смело дёрнул на себя дверь. «Наружка» не успела даже среагировать.

Появление рыбака в фешенебельном загородном ресторане произвело фурор. Посетители, обслуживающий персонал замерли в ожидании — чего хочет эта верзила?

Консул быстро отыскал взглядом нашего сотрудника, подошёл к его столу и, не обращая внимания на удивлённого агента, негромко сказал:

— Витя, ты что ж, дружок, манкируешь? Ты же обещал поехать на рыбалку, а сам тут водку пьянствуешь с каким-то хмырём!

Витя Кедров, небольшого роста, щуплый и худенький парень с редкими белобрысыми волосиками на голове, смотрел на Серёгина и ничего не соображал. Какая рыбалка? Он в жизни не держал удочки! Потом до него стало доходить, что консул появился здесь неспроста, глаза стали принимать осмысленное выражение. Консул не стал дожидаться, когда мнимый рыбак прозреет окончательно, а взял его за рукав и потащил к выходу. Зрелище было не для слабонервных: незнакомый верзила на глазах у почтенной публики, со спиннингом и подсачником в одной руке, другой грубо волочил клиента ресторана на выход, а тот, не поспевая, спотыкаясь и падая, семенил за ним ножками, словно нашаливший сынок за отцом...

Консул втолкнул Кедрова в машину, дал газу и на глазах у изумлённой контрразведки на полной скорости поехал в посольство.

После этой операции «Ы» датчане насели на нас всем составом и перешли на код.