Как только любой человек входит в настоящее, «правильное» додзё, а не приспособленный для занятий единоборствами спортивный зал, первое, с чем он там сталкивается, оказывается синто—традиционная японская религия. Говоря об этом, мы должны помнить, что сегодня синто является той частью традиционной японской культуры, восприятие которой сильно ограничено по субъективным мотивам. Проще говоря, синто имеет очень плохой имидж за пределами Японии, прежде всего, в Китае и Корее, где ассоциируется с захватнической идеологией. Да и в самой Японии далеко не все способны принять даже саму возможность обсуждения синто за пределами страны. Причина этого проста, и её исчерпывающе и точно сформулировал видный синтолог, учёный и священник-каннуси Сонода Минору: «Стоит только заговорить о синто, как немедленно всплывает термин кокка [государственное] синто. Такой образ синто, как мне кажется, безусловно, существует, и у многих вызывает чувство протеста. Послемэйдзийское синто огульно именуют “государственным”. Самый термин “государственное синто” был впервые использован после войны Штабом оккупационных войск. Раньше в Японии о нём и не слыхивали. Однако в сущности “государственное синто” существовало. Попросту говоря, синто время от времени оказывалось связанным с национализмом. В известном смысле дело доходило даже до ультранационализма, и синто, видимо, посчитали причастным к этому процессу. Нельзя отрицать, что синто изначально была присуща некая разновидность национализма… Политика того периода, который связывают с “государственным синто'”, отнюдь не была желательной для синтоистских храмов, ибо ввиду этой политики значительные масштабы приобрело такое явление, как отчуждение людей от местных коми и синтоистских храмов. Достойным сожаления фактом является и то, что в условиях, когда синтоистские храмы были наделены функцией сплочения народа под эгидой государственной администрации, Япония перешла к военной структуре, в связи с чем эти храмы сделались местом пропаганды “лояльности и патриотизма”».

Как мы помним, стремление сочетать будо, синто и эту самую пропаганду было характерно для предвоенного Бутокукай, что нанесло Обществу серьезный урон, но оно было проанализировано и осознано им после войны. Отличие же современного Дай Ниппон Бутокукай от спортивных федераций и клубов будо заключается в том, что эта организация не стесняется воспринимать историю и культуру Японии во всём её многообразии. Современное Общество Воинской добродетели Великой Японии считает естественным методичное изучение и правильное понимание японских будо через глубокое осознание первичности синто в японской цивилизационной модели, её влияния на менталитет японцев и на историю создания классических воинских единоборств. А в том, что такое влияние было, есть и будет, нет никаких сомнений.

Членам Дай Ниппон Бутокукай из самых разных стран, в том числе из России, ежедневно приходится сталкиваться с теми или иными нюансами культуры синто в додзё—для них чрезвычайно важно соблюдать классические ритуалы, способствующие процветанию духа будо. В Японии занятия без четкого и правильного исполнения таких ритуалов (именно ритуалов, а не бессмысленных поклонов «южной стене гимнастического зала», вызывающих лишь тревогу правоохранительных органов), без почтительного отношения к воинской традиции просто немыслимы. В то же время ДНБК не является религиозной организацией и не ставит своей задачей пропаганду синто—нам хотелось бы, чтобы все последователи бутону, а особенно те, кто интересуется деятельностью Общества, это ясно понимали.

Уже вскоре после начала работы представительства ДНБК в России мы были вовлечены в процесс более серьёзного рассмотрения влияния синто и всей традиционной японской культуры на будо, в обсуждение различных аспектов этого двустороннего взаимодействия. Вовлечение было инициировано японской стороной: летом 2005 г. официальному представителю Дам Ниппон Бутокукай в России А.Д. Арабаджиеву было передано приглашение принять участие в симпозиуме, посвященном изучению различных аспектов боевых искусств. Автором идеи симпозиума выступил глава Синто покусай гаккай (Международного научного общества синто, МНОС), один из последних учеников основателя айкидо Уэсиба Морихэи Умэда Ёсими.

Соглашаясь на участие в симпозиуме, мы отчётливо понимали, что интерес к взаимосвязи синто и будо, если и существует сегодня, то лишь в очень неявной и сознательно низведённой к дилетантскому уровню форме. Это вызвано своеобразной «фантомной болью» стран — участниц Тихоокеанской войны, в первую очередь Японии и США, полученной ими от столкновения с идеологией кокка синто, служившей обоснованием «особой роли» Японии и её милитаристических притязаний в период «солнца и стали». Но всё же думается, что сегодня, спустя почти 70 лет после окончания войны, настало время, когда мы можем и имеем право рассуждать о роли синто в будо совершенно свободно.

Как верно заметил ещё один участник нашего симпозиума профессор Международного университета Акита и автор первого фундаментального исследования в отечественной истории, посвящённого восточным единоборствам «Кэмпо. Традиция воинских искусств», А. А. Долин, «в мировой литературе по воинским искусствам принято за аксиому утверждение, что религиозную доминанту и основу военной подготовки самурайского сословия в Японии составлял дзэн-буддизм. Отсюда как бы само собой вытекает, что именно это учение и исповедовали все мастера воинских искусств — буд-зюцу. В действительности же источником воинского духа, началом и концом воинской стези для истинного самурая было, бесспорно, учение синто с его культурой “отечественных” божеств, покровителей и защитников края Ямато, с его почитанием предков, из которого произросло родовое и клановое устройство самурайского общества. Духи предков и синтоистские божества во главе с Аматэрасу-омиками и Сусаноо-омикото определяли бытие самурая, к какой бы буддийской секте он ни принадлежал. Синтоистские верования составляли тот фундамент, на котором начиная с VII в. (задолго до широкого распространения дзэн) строилось и надстраивалось величественное здание японского буддизма. Не будь синто, сам буддизм на японских островах, вероятно, имел бы иную историю». Само название религии — синто состоит из двух иероглифов: «син» или «коми» — «божество», и хорошо всем знакомого «то» , означающего «путь». Таким образом, дословный перевод синто — «путь богов». Синто возникло в результате объединения верований, распространённых в отдельных местностях Японии, вокруг культа, который сложился в центральной провинции Ямато и остаётся самым тесным образом связан с божествами — легендарными предками императорского дома.

Если верить разнообразным и довольно многочисленным мифам, включая сюда «священные писания» синто — «Кодзики» и «Нихонги», то создание многих школ боевых искусств связано с актами мистического озарения или духовной передачи знаний от божеств в период совершения молений и аскетической практики в синтоистских святилищах или в других местах почитания коми — как, например, на горе Курама, о которой мы упоминали в предыдущей главе. Согласно Хонтё бугэй сёдэн  — «Краткому изложению истории воинских искусств», примером тому может служить традиция школ, ставших основой синбу — «божественных воинских искусств» — Катори синто-рю itt/jft) — «Школы божественного пути храма Катори», посвящённой воинскому божеству Такэмикадзути-но коми и Касима синто-рю — Ш'Ж) — «Божественной школы храма Касима», посвященной духу-воину Фуцунуси-но коми. Интереснейшие и глубокие исследования на эту тему, к которым мы вас и отсылаем, также выполнены А.М. Горбылевым.

С храмом Касима-дзингу легенды связывают создание древнейшей школы фехтования Касима-но тати («Меч храма Касима». Согласно преданию, она появилась благодаря синтоистскому священнику Кунинацу-но Махито, якобы являющемуся потомком божества Кунинацу-но Осика-но микото и первопредком рода Накатоми-Фудзивара — ближайших родственников японской императорской династии. А вот, например, о Хая-сидзаки Дзинсукэ Сигэнобу легендарном создателе иайдзюцу, рассказывают, что он постиг искусство мгновенного извлечения меча с последующим ударом в период суровых тренировок и интенсивных молений божеству Хаясидзаки-мёдзин. «Синтоистские божества становились покровителями наиболее влиятельных самурайских школ кэндо и дзюдзюіф, таких как Катори синто-рю, Араки-рю, Асаяма итидэн-рю, Мусо-рю, Синсин-рю, Ёсин-рю, Кураку-рю, Итин-рю, Тэнсин синъё-рю, Рёи синто-рю (конкурировавшей, кстати, впоследствии с мастерами дзюдо, питомцами доктора Кано, на решающем турнире) и многих других. Нередко и центры этих школ были расположены при синтоистских святилищах».

Но далеко не всегда первоисточником передачи традиции являются известные синтоистские или буддийские божества. Можно привести множество примеров, когда традиции той или иной школы легендарно восходят к различного рода необычным существам или духам, имеющим облик монахов (синсо), демонов (онибито), человеко-птиц (тэнгу), чертей (они), водяных (каппа), обезьян (сарубито), отшельников (ямабуси) и других существ, принимающих чужой облик (обакэ). Так, о создании одной из известных школ иайдзюцу — Кагэ-рю легенды рассказывают следующее. В возрасте 36 лет Айсу Икосай Хисатада затворился для молитв в пещере Удо в Никко, где к нему явилось местное божество-ками в образе обезьяны, которое раскрыло ему секреты воинского искусства. Ками передал самураю тайную рукопись, в которой описывались принципы боевого искусства. После этого события мастер открыл собственную школу и назвал ее Кагэ-рю. Родоначальником же школы Мусо дзикидэн-рю считается монах Икэйбо Тёхэн, живший на горе Ообаяси-яма в провинции Ямато, который получил секретную традицию воинского искусства от ками-каппа по имени Тэнсинсё. Исследователи считают, что это была первая школа борьбы в доспехах— ёрои-кумиути , и поэтому этого монаха называют великим основателем (дайсо) ёрои-кумиути.

Существует также предание о том, что основатель старейшей школы дзюдзюцу Такэноути-рю коси-но ма-вари Такэноути Хисамори удалился в лесную глушь на гору Санномия с целью предаться сугё — суровым тренировкам, моленьям богу Атаго, которому он поклонялся, и голодной аскезе. На тридцать седьмой день подвижничества перед глазами Хисамори по воздуху стали носиться дорожные посохи, соломенные шляпы и другие предметы из облачения горных отшельников ямабуси. Вдруг из ниоткуда появился один из ямабуси и сказал: «Ты всегда любил воинскую доблесть и, будучи слабосильным, стремился научиться одолевать сильных, ты обратился за помощью ко мне, и я явился, чтобы исполнить твое желание».

Не следует, как нам кажется, излишне буквально понимать такие легенды, тем более, что вся документальная история японской воинской стратегии выстроена на классических китайских канонах, а великий Сунь-цзы, создатель «Искусства войны», писал: «Упреждающее знание нельзя получить от демонов и духов, нельзя получить из явлений или небесных знамений; оно должно быть получено от людей, ибо только оно есть знание подлинного положения противника». Тем не менее уникальная особенность — синтез общевосточной культуры и такого традиционного японского начала как синто, позволяет японцам с легкостью из поколения в поколение передавать, например, историю о том, что ямабуси якобы и обучил Такэноути Хисамори приёмам торитэ — захватам рук и коси-но-мавари — в данном случае приёмам боя коротким мечом или ножом. Вообще, к секте ямабуси — убедительному примеру синтоистско-буддийского синкретизма — возводят свою родословную многие школы боевых искусств Японии, но это отдельная и большая тема. Отметим только, что стремление перенести легенду в реальность, повторить удивительные свершения воинов прошлого и получить божественное озарение характерно для некоторых мастеров воинских искусств и сегодня. Наибольшую известность среди современных адептов будо снискали отшельнические подвиги двух знаменитых мастеров: Уэсиба Морихэи и Ямагути Гогэн.

Первый «провел четыре года на горе Аябэ в неустанных упражнениях духа и плоти, заполняя досуг беседами с преподобным Дэгути [Онисабуро]. При этом синкретические идеи синто Дэгути сформулировал в трёх поучительных заветах своей секты:

1. Наблюдая явления природы, постигнешь сущность Единого истинного божества.

2. Наблюдая непрестанные превращения в природе, постигнешь ки Единого истинного божества.

3. Наблюдая психику животных и людей, постигнешь душу Единого истинного божества.

Доктрина секты Омото-кё предусматривала самосовершенствование на различных путях, в том числе и на пути воина, и в период своей четырехлетней аскезы в горах Уэсиба полностью следовал ее заветам. Изучение классической китайской философии, теории воинских искусств и канонов синто в сочетании с внимательным наблюдением за живой природой вкупе с практикой буддистско-синтоистской йоги в конце концов и привели Уэсиба Морихэи к созданию его учения о концентрации жизненной энергии (айки).

Второй — легендарный Ямагути Гогэн, создатель современного каратэ Годзю-рю, был убеждённым приверженцем синто. Человек шубою) религиозный, Ямагути в зрелом возрасте пришёл к созданию динамичного каратэ на основе слияния идей индийской и даосской йоги, дзэнбуддизма и синто. Жизнь отшельника укрепила в нём веру в божественные силы природы — коми. В его философии нашли отражение исходные постулаты синто: «человек подобен зелёной траве» и «человек продолжается во Вселенной». Ямагути считал синто основой всех исконнояпонских воинских искусств и уделял много внимания отправлению синтоистских ритуалов. Он пропагандировал Годзю синто как философскую базу своей школы и требовал от учеников проникновения в суть синтоистской доктрины бытия. Одновременно он усиленно занимался дзэнской медитацией и увлекался оккультной стороной буддизма. Как писал об этом А.А. Долин, «вполне очевидно, что и в Новейшее время синтоистско-буддийский синтез в сочетании с конфуцианской системой этического воспитания остаётся основой будо, воплощая саму суть многовековой целостной традиции физического и духовного самосовершенствования в Японии».

Конечно, своеобразная «апелляция» к богам синтоистского пантеона в японской культуре не была новацией мира будо. Ранее «именно к синтоистским божествам в первую очередь обращались за помощью оружейники, создатели уникальных доспехов и непревзойдённых мечей, считавшихся “душой самурая” отнюдь не в буддийской, как принято об этом думать, но в синтоистской трактовке этого понятия. Начало работы оружейника сопровождалось торжественным ритуалом очищения (мисоги и дсараи), поклонением синтоистским божествам и духам предков, часто — покровителям рода или профессии, напрямую не соотносящейся с воинскими искусствами. Ещё более торжественного ритуала требовало завершение работы». В сегодняшней Японии даже в далеких от будо областях в этом смысле мало что изменилось. Те же коми, что покровительствовали когда-то кузнецам, почитаются, например, в автомобильной корпорации «Тойота» — сегодня не меч, но автомобиль стал «душой» сараргшана.

При этом, хотя ныне существующая классическая традиция будзюцу сама по себе по политическим причинам не считается религиозной или делающей особый акцент именно на синто, она уважительно относится к различным формам церемониального начала, называемым хараи-но ги — религиозным ритуалам очищения перед началом тренировки или официального события, или мисоги — очищения духа. Этими церемониями в будо подчеркивается важность чистоты разума и духа, а также единства с природой и вселенной, необходимость правильного ментального настроя, отсутствия агрессивности, возносится молитва о добрых намерениях, безопасности и успехе для всех.

Любопытно и странно для неяпонцев, что, в отличие от других религий, синто не содержит чётких моральных установок. Как ни шокирующе это звучит для европейцев, но место привычных для нас представлений о добре и зле здесь занимают понятия чистого и нечистого. Если человек «запачкался», то есть, в нашем понимании, совершил нечто неподобающее, он должен пройти через ритуал очищения. С точки зрения синто, речь не идет о каком-то абсолютном ответе, а скорее о полноте всеобъемлющей истины — во всём её противоречии. Вот что писал об этом Л. Хэрн: «Явно уязвимое место этой доктрины [синто] заключается в учении, что не следует бороться со злыми духами — учение, которое должно вызывать особенно глубокое отвращение у римско-католического чувства. Но между злыми духами христианского и синтоистского вероучений существует громадная разница. Злой “ками” есть лишь дух дурного человека, и не рассматривается в качестве абсолютно дурного, раз есть возможность склонить его на милость. Представления о беспримесном, абсолютном зле не существует на Дальнем Востоке. Абсолютное зло безусловно, чуждо человеческой природе, а поэтому невозможно у духов людей… Синтоизм — самая непосредственная из религий, и потому во многих отношениях — самая рациональная. Она рассматривает страсти не непременно в качестве “злых самих по себе”, а злых лишь в зависимости от причин, условий и степени, в которых им предаются… Пессимист не мог бы обратиться в чистый синтоизм, это учение оптимистично, и всякий, кто питает хорошее мнение о человечестве, не будет сожалеть, что идеи непримиримого зла в синтоизме не существует».

Как это выглядит на практике? Известно, например, что японский архипелаг гораздо больше других частей планеты подвержен воздействию природных катаклизмов — от разрушительных тайфунов до опасных землетрясений, которые происходят каждый год. С точки зрения синто, японцы считают землю частью плавающего мира преходящей, эфемерной природы, получающей от Высшей сущности энергию самовосстановления и вечной трансформации. Вне зависимости от того, насколько колоссальны могут быть эти природные катастрофы, они рассматриваются как форма очищения — мисоги и как природная сила самопреобразования. Это не умаляет бед и горя, которые эти катаклизмы могут принести, но заставляет разум отчасти смириться с их неотвратимостью.

Современные японцы воспринимают синто как совокупность национальных обычаев и традиций, и обряды синто в большинстве своём не рассматриваются как проявление акцентированной религиозности. Синто не требует фанатичного религиозного поклонения и не является предметом сакрализации для неяпонцев. В соответствии с традицией синто, все японцы уже по факту своего рождения являются синтоистами — точно так же как неяпонцы не могут ими стать ни при каких обстоятельствах. Это исключительно важное положение устраняет саму возможность возникновения религиозного конфликта, как на внешнем уровне (в Японии известен только один факт религиозной войны — в начале проникновения в эту страну буддизма), так и на приватном — человек иной веры может свободно посещать храмы синто, исполнять синтоистские обряды, воспринимая их как часть той или иной культурной традиции и не беспокоясь о том, что, участвуя в иной религиозной традиции, он предаёт свою веру. Это так же невозможно, как любому из нас стать марсианином, сколько бы фантастических книжек о войне миров мы бы ни прочитали и какими бы джедаями себя ни воображали.

Однако каким образом и что современный будока может извлечь из духа синто, который, как мы убедились, тесно связан с классическими боевыми искусствами? Не надо быть последователем синто, чтобы оценить важность простого духовного опыта. В отличие от привычных религии Запада, в нем не существует догм, заповедей, заветов, сложных текстов, которые надо читать и понимать (хотя хороших книг о синто написано немало). Дух синто — это всё то, что вы сами чувствуете в своей душе, в природе, в том, что вас окружает в связи с японской культурой. Для японца важной становится ваша связь со всей духовной энергией в земном мире и вне его. Люди вокруг нас, предки, родители, супруги, родственники, друзья, коллеги, учителя, наставники, животные и даже неодушевленные предметы, такие как камни, деревья, мох, реки, водопады, океаны, горы — всё, что есть в природе, может стать вашей духовной семьей, духовным домом. Синто в самом древнем своём варианте не провозглашало ни алтарей, ни храмов для поклонения коми, ибо коми может оказаться во всем. Всё в нас, и всё — вокруг нас. Согласно традиции будо, войдя в додзё и оказываясь перед зеркалом алтаря — камидза , следует глубже заглянуть в самые потаённые уголки собственной души. Зеркало камидза отразит чистую правду, тени тщеславия и поиска выгоды. Не следует искать в этом религиозный смысл. Последователь учения лишь оказывает таким образом уважение традициям и духовному наследию всех почитаемых в додзё людей — тех, что были до нас и будут после нас, пытается понять свою душу, успокоить свой разум, сделать его спокойным, ровным и отражающим реалии мира, как зеркало.

При том, что синто часто носит камерный, интимный характер, существуют и масштабные церемонии, связывающие будо и синто в единое целое. Так, например, во время проведения Бутокусай рано утром перед началом официальных демонстраций сотни делегатов приходят в храм Хэйан-дзингу и участвуют в церемонии мисо-ги. Перед входом в храмовый комплекс все совершают омовение в специальной ёмкости тэмидзуя — только омыв руки и прополоскав рот, можно будет обратиться к богам. Вслед за тем, как священник—каннуси выполнит ритуал обращения к коми, наиболее почитаемые ханси демонстрируют различные ката непосредственно у главного алтаря, затем всем преподносят ритуальное сакэ (также любимое коми), после чего весь день, пока не завершится церемония, вообще не рекомендуется пить. По завершении ритуала очищения все участники направляются к Павильону Воинской добродетели — Бутокудэн, в котором и происходит непосредственно фестиваль. Перед его началом исполняется ещё один ритуал, о котором уже упоминалось, хараи-но ги, в ходе которого старейшие и наиболее почитаемые наставники боевых искусств демонстрируют ката своих школ.

Хотя Бутокудэн является частью большого синтоистского храмового комплекса Хэйан-дзингу, духовный центр Дай Ниппон Бутокукай, как мы помним, после войны был переведён в буддийский монастырь Сёрэн-ин. Храм относится к близкой к традиции ямабуси буддийской школе Тэндай, которая сегодня исповедует синто-буддийские учения санно-синто и рёбу-синто, рассматривающие синтоистские божества как проявления космического буд ды Дайнити, пронизывающего всю Вселенную. Божественным сокровищем и признанным национальным достоянием Японии является находящаяся в главном алтаре храма статуя Фудо-Мёо — одного из воплощений Дайнити, его слуги, традиционно изображаемого на фоне языков адского пламени с мечом в одной руке и верёвкой в другой, готового спасти и наставить на истинный путь тех, кто по неведению движется к духовной пропасти, и даже сгореть вместо грешников в аду.

В 2002 г. во время 2-го всемирного Бутокусай, при встрече с настоятелем монастыря принцем Хигасифусими Дзиго нам была передана О-Фуда (ритуальная дощечка с символом духа покровителя) Фудо-Мёо, которая вместе с О-Фуда создания и инициации школы находится теперь в камидза Кёдзицу дзиссэн будо додзё. Эта церемония сопровождалась «разделением духа» божества при его передаче на новое место — по аналогии с огнём, который остаётся тем же пламенем, на сколько бы частей его ни делили.

Не раз нам приходилось наблюдать и участвовать ещё в одном ритуале, проводимом в Дай Ниппон Бутокукай— церемонии Фудокэн («меч Фудо-Мёо»). Она выполняется как для очищения и усмирения мятежного духа, в том числе в додзё, так и при инициации получения званий ДНБК — рэнси, кёси и ханси. Интересно, что боккэн, с помощью которого отправляется ритуал, принадлежал знаменитому фехтовальщику средневековой Японии Миямото Мусаси. Меч в данном случае отождествляется с синтай — «телом бога», то есть предметом, замещающим коми и, по поверью, обладающим всеми чудесными свойствами этого божества. По настоянию совета директоров Дай Ниппон Бутокукай аналогичный ритуал проводится и в московском додзё Кёдзицу дзиссэн будо, но не мечом (боккэн Миямото, разумеется, остается в Японии), а веером с каллиграфией, выполненной настоятелем Сёрэн-ин Хигасифусими Дзиго.

Духовный мистицизм синто всегда присутствует в общем смысле понимания традиционного обучения боевым искусствам, где роль наставника в боевом искусстве сродни роли синтоистского священника каннуси. Мастер будо, так же как и синтоистский священник, является проводником, соединяющим дух ушедших мастеров для передачи их духовного и технического наследия своим ученикам. Таким образом, вся передача традиций каждой конкретной школы как бы освящается высшими силами и становится высшим приоритетом её последователей. Возможно, в этом кроется главная духовная причина жизнестойкости воинских искусств Японии. Некоторые ханси Дай Ниппон Бутокукай, главы фамильных школ, одновременно являются и каннуси местных храмов (например, вице-президент ДНБК ханси Миура Хидэфуса Такэюки, 10-й дан иайдо, служил священником одного из святилищ в Осаке). Естественно, что при этом в обучении будо присутствует ещё какая-то часть религиозных практик. При внимательном наблюдении за демонстрациями воинских искусств в Японии можно заметить, как представители тех или иных школ проводят мистические ритуалы кото-дама (душа слова) с целью защиты или непосредственно перед выступлением выполняют замысловатые движения руками, «выстраивая оборону» девятью магическими решётками. Так что хотим мы этого или нет, осознанно или не осознанно, но древняя традиция синто переходит к нам вместе с традицией передачи будо, как переходит она ко всем, кто практикует любые классические японские виды искусства, даже к любителям оригами, которое в традиции главного синтоистского храма — Исэ-дзингу— служило одним из способов усмирения души. Синто, во всём его противоречивом многообразии, по-прежнему остаётся гарантией правильной передачи традиции для нас и источником вдохновения и жизненным стимулом для многих японских мастеров новейшего времени — надо только правильно к этому относиться.