Часть третья
НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ЭПИЗОДЫ ДИПЛОМАТИЧЕСКОЙ СЛУЖБЫ

В июне 1970 года по заданию своего отдела МИДа я работал с президентом Пакистана Яхья Ханом, который прибыл в Советский Союз с официальным визитом. После завершения переговоров и культурной программы в Москве наш зарубежный гость отправился в поездку по другим городам, среди которых был и Киев. По прибытии в столицу Украины президента и его делегацию на аэродроме встречало высшее руководство республики со всеми почестями, предусмотренными для таких случаев протоколом. Когда официальная церемония встречи прямо на лётном поле была закончена, Щербицкий в качестве главного принимающего лица пригласил Яхья Хана сесть в свою официальную машину, с тем чтобы продолжить начатую у борта самолёта беседу по пути в отведенную президенту резиденцию в центре Киева.

Я пошел вместе с остальными гостями и хозяевами к президентскому лимузину, стоявшему в метрах 30 от самолёта во главе впечатляющего эскорта милицейских мотоциклов и машин, среди которых всегда была «скорая помощь» с запасом крови труппы основного зарубежного руководителя. Когда мы подошли к ожидавшему нас с открытыми дверями автомобилю, где на переднем сиденье уже находились водитель и наш офицер безопасности, Яхья Хан и Щербицкий стали прощаться с сопровождающими их лицами. После нескольких минут прощальных слов и рукопожатий первый секретарь компартии Украины повел своего высокого гостя к открытой дверце лимузина с левой стороны, где ему протокол предусматривал место на заднем сиденье. Когда мы все трое подошли к этой двери, то, к своему большому удивлению, обнаружили, что президентское место было надёжно оккупировано личным адъютантом и охранником Яхья Хана.

Это был необычно высокий, страшно худой человек с пышной бородой, усами и бакенбардами, которые все были переплетены между собой в невероятно причудливые арабески. На нём всегда был очень яркий церемониальный костюм, в котором удачно сочетались элегантность английского военного мундира с пышным восточным тюрбаном, орнаментальными шнурами и разноцветной отделкой. Этот привлекающий всеобщие взгляды ходячий гардероб, который, кстати сказать, никогда не менялся независимо от времени дня или случая, дополнялся такой же необычной позолоченной шпагой редкой длины, что, по-видимому, должно было соответствовать неординарному росту её хозяина. Это сверкающее, скорее церемониальное, нежели защитное оружие на его нижнем конце было прикреплено к специальной пряжке-замку на левой щиколотке её владельца с помощью короткой блестящей цепочки, которая почти не позволяла нарядному адъютанту президента сгибать левую часть тела ниже талии. Упомянутый последний элемент в ослепительном наряде высоченного пакистанского охранника в данный момент превратился в международную проблему способа рассадки в президентском лимузине.

Ввиду своего необычно высокого роста адъютант Яхья Хана буквально поглотил большую часть пространства заднего салона по той простой причине, что он не мог согнуть свою длинную зафиксированную нижнюю конечность. Если говорить более широко, то можно сказать, что для того чтобы как-то компенсировать свой церемониальный недостаток, он разработал несколько довольно хитроумных приёмов. Так, например, иногда этому адъютанту нужно было идти рядом со своим президентом, но он, конечно, не мог этого делать, поскольку носимый им костюм не позволял ему сгибать левую ногу. Однако каждому из нас известно, что сгибание колена является необходимым условием для пешеходного перемещения двуногих. Это тем более представляется необходимым для тех из них, которые по долгу службы и своих обязанностей должны быть ловкими, быстрыми и проворными, в том числе и в ногах, для защиты своих вождей при возникновении неблагоприятных обстоятельств. Один из таких приёмов нашего пакистанского офицера заключался в том, что он вытягивал свои обе нижние конечности (этот приём было бы просто невозможно применять, используя только одну из них без серьёзной потери равновесия) в таком невероятном размахе гусиного шага, что любой находившийся поблизости человек должен был сохранять безопасную дистанцию от этого марширующего гиганта. Естественно, что применение подобных приёмов чрезвычайно осложнялось, когда эта удлинённая и искусственно несгибаемая фигура должна была действовать в сокращённом или тесном пространстве пассажирского автомобиля, даже если речь шла о его более просторном варианте, обычно доступном высокопоставленным государственным деятелям или некоторым богатым людям. В таких случаях сама недостаточность пространства, и в частности пространства для помещения ног, требует гораздо большей находчивости и, что ещё важнее, смелости для опережения других претендентов, даже если это будут верховные руководители государств или партий.

Скованный своей намертво пристёгнутой шпагой, пакистанский телохранитель уже заблаговременно завершил свой маневр размещения в государственном лимузине, когда президент его собственной страны и высший представитель принимающей республики подошли для занятия предусмотренных для них протоколом мест. Картина, которая предстала перед нашими удивлёнными взглядами, вызвала ужас на физиономиях представителей протокольных отделов, скомканную улыбку на загорелом лице президента Пакистана и плохо скрываемое недоумение в глазах первого секретаря Коммунистической партии Украины. «А это кто?» — спросил он голосом, скорее выражавшим удивление, нежели недовольство, и повернулся ко мне за ответом.

В ходе торжественной церемонии прибытия Щербицкий, по всей вероятности, смотрел в основном на своего президентского гостя и, даже если он заметил высоченного пакистанского гренадера, а его было трудно не заметить, то не имел возможности спросить о его положении в официальной зарубежной делегации. Я объяснил нашему хозяину, что это был личный адъютант президента, но что по нашему протоколу он не должен был находиться в его автомобиле. Однако сам по себе факт присутствия телохранителя Яхья Хана в лимузине Щербицкого представлял собой значительно меньшую проблему по сравнению с той, которую создало размещение этого присутствия на большей части и без того ограниченного пространства заднего салона машины. Удлинённая экзотическая фигура пакистанского офицера не только оккупировала место, предназначавшееся для президента его страны, но и растянула свои несгибающиеся нижние конечности по диагонали через весь пол, фактически узурпировав и то пространство, на котором должны были разместиться ещё три пассажира.

Щербицкий хотел разрешить эту неловкую кризисную ситуацию, попросив через меня президентского охранника (который, кстати, совершенно невозмутимо продолжал сохранять занятую им удобную для него позицию, не обращая внимания на переминавшихся около него в неопределённости собственного президента и высшего руководителя Украины) пересесть в другую машину, поскольку на гостеприимной украинской территории за безопасность высокого гостя отвечали соответствующие местные службы. Этот, казалось бы, логичный и убедительный довод не произвел совершенно никакого воздействия на решительного и верного солдата, который успешно отстоял свою твёрдо закрепленную позицию в автомобиле Щербицкого ссылками на пакистанский кодекс охраны главы их государства, особенно во время его нахождения за рубежом. Разочарованный таким решительным, но довольно обоснованным объяснением, Щербицкий смотрел на Яхья Хана в ожидании какой-то помощи с его стороны в отношении его воинственно настроенного подданного.

Президент, наблюдавший за этой сценой со спокойной улыбкой, продолжая покуривать свою любимую английскую сигарету, повернулся ко всё ещё удивлённому украинцу номер один и сказал: «Вы знаете, ваше превосходительство, боюсь, что мой адъютант прав, и я не могу менять наши установленные нормы безопасности. Почему бы нам не попробовать разместиться с другой стороны машины?» Откровенно говоря, это утверждение Яхья Хана выглядело несколько преувеличенно и даже не совсем правдиво, поскольку, как я помнил, ни в Москве, ни в Ленинграде до приезда в Киев о таком положении пакистанского кодекса безопасности никто не вспоминал и захвата пространства на заднем сиденье президентского лимузина не происходило. Мне не хотелось ещё больше осложнять этот инцидент упоминанием о протоколе, соблюдавшемся до Киева, и я промолчал. Услышав суждение высшей пакистанской инстанции, мы последовали за президентом на другую сторону автомобиля.

Однако, посмотрев на возможности рассадки с этой новой позиции, Щербицкий и я сразу поняли, что перемена стороны посадки не приблизила нас к нахождению решения. Надо сказать, что все остальные машины президентской колонны уже давно были готовы к отъезду и ждали, когда тронется головной лимузин. К этому моменту нашей первой задачей было посадить в уже стеснённое пространство автомобиля президентского гостя. Хотя с этой, другой стороны машины само место для него на сиденье было доступно, вездесущие нижние конечности телохранителя Яхья Хана оставляли на полу лишь узкое пространство в форме остроугольного треугольника, в котором несгибаемые ноги пакистанского гренадёра служили непоколебимой гипотенузой, уходившей в небольшую щель под откидным сиденьем, находившимся точно по диагонали от того места, которое так удобно занимал бравый и верный адъютант президента.

К этому моменту Яхья Хан начал выбирать позицию, которая бы позволила ему ввести свой корпус внутрь салона. В целях разъяснения необходимо упомянуть, что хотя президент Пакистана был профессиональным военным в ранге маршала и носил офицерские сапоги даже с его теперешним гражданским костюмом, на данном этапе жизни его тело представляло собой тяжёлую корпулентную массу, которая с большим трудом поддавалась наклонам и подъёмам обычных повседневных перемещений, как, например, при посадке за стол или в машину. Однако действительно серьёзной проблемой, которая доставляла ему настоящие физические страдания и была главной причиной его плохой мобильности, были его болезненно толстые ноги.

Когда мы оказывались наедине, Яхья Хан признавался, что он испытывал почти непрекращающиеся боли в ногах от колен до пальцев ступней. Поскольку в свободное время президент нередко приглашал меня в свою гостиную для компании, чтобы поговорить, выпить и покурить (а он много курил и выпивал несколько раз в день, начиная с подъёма утром, когда он буквально опрокидывал два небольших стакана «Black & White»), я несколько раз был свидетелем той пытки, через которую он проходил при утреннем надевании и вечернем снятии с помощью двух слуг специально пошитых для него сапог. Вечерняя процедура была для него гораздо более болезненной, ввиду того, что его патологически толстые ноги за день распухали ещё больше, оказываясь в тисках кожаных сапог. Понаблюдав эти тяжёлые операции с сапогами несколько раз, я однажды спросил Яхья Хана, почему он не хотел поменять их на какие-то более удобные ботинки или сапоги с молнией, что значительно облегчило бы для него прохождение ежедневного ритуала обувания и разобувания. «Вы знаете, — сказал он мне в ответ, — я был солдатом всю мою жизнь. Сейчас, когда я являюсь президентом моей страны, я должен носить гражданский костюм. Мои военные сапоги — это единственное, что постоянно напоминает мне, да и другим, что независимо от обстоятельств в своём сердце я остаюсь солдатом». И он продолжал стоически страдать.

Сейчас перед посадкой в машину он должен был сначала запять для этого соответствующую позицию: повернувшись спиной к сиденью и взявшись одной рукой за корпус автомобиля, а другой, опираясь на перегородку, разделявшую салон, Яхья Хан начал медленно и трудно опускать свой корпус вниз. Затем он как-то скользнул нижней частью тела вдоль достигнутого сиденья и только потом смог втянуть одну ногу за другой внутрь, вытянув их тоже по диагонали вдоль конечностей своего охранника. С ним было кое-как закончено. Сейчас было необходимо разместить в уже переполненном салоне самого первого секретаря, да ещё и меня, поскольку без моего участия эти руководители не могли общаться друг с другом.

После посадки президента пространство на полу для ног сократилось почти полностью, но на самом сиденье ещё оставалась небольшая щель между корпусом Яхья Хана и его ординарцем. Заметив эту обнадёживающую для него перспективу, Щербицкий спросил меня, не будет ли неудобно попросить президента подвинуться плотнее к корпусу своего телохранителя, что, таким образом, несколько расширило бы пока ещё слишком узкое пространство для его собственного сиденья, хотя этот маневр можно было осуществить только за счёт дальнейшего сокращения места для ног. В ответ на эту любезную просьбу президент проявил большое понимание и сумел не только придвинуться вплотную к своему ординарцу, но и тесно прижать его к стене автомобиля. Эти участливые действия главы пакистанского государства привели одновременно к тому, что тела двух уже размещённых пассажиров образовали ещё более острый угол по отношению к общему направлению дороги — позицию, которую без всякого преувеличения можно было определить полулежачей. Сейчас Щербицкий обрёл возможность попытаться с большей надеждой устроиться в собственном автомобиле.

Надо сказать, что первый секретарь Украины был крупным, но довольно пластичным мужчиной. Без дальнейшего миндальничаянья или размышлений он смело просунул одну ногу в машину, закрепил позицию для своей ступни в тесном пространстве пола и, помогая себе обеими руками, продвинул свой габаритный корпус между стиснутым телом президента и стенкой автомобиля. В отличие от своих почти лежавших соседей по салопу, позиции которых он не мог подражать из-за практического отсутствия места для ног, ему пришлось собраться в компактную сидячую позу, предоставлявшую ему, несмотря на все остальные неудобства, одно неоспоримое преимущество — он сидел совершенно прямо и поэтому мог отлично видеть дорогу и наслаждаться знакомым украинским пейзажем.

Теперь, когда первый секретарь Компартии Украины прочно, хотя и слишком стеснённо, устроился в автомобиле, он и президент Пакистана дружно отметили на глазах растущее сближение их позиций громким доброжелательным смехом, который можно было с учётом обстоятельств трактовать по смыслу русского выражения «в тесноте — не в обиде». К данному моменту лимузин Щербицкого был настолько плотно упакован тремя крупными телами, что на заднем сиденье не оставалось и свободной щели, в то время как откидное сиденье было надёжно забаррикадировано тремя парами недвижимых ног и ступней.

Я продолжал танцевать около двери в поисках какого-нибудь варианта моего собственного размещения в салоне, где всё пространство уже было безнадёжно использовано. Но без меня машина уйти не могла. Щербицкий какое-то короткое время смотрел на меня с сочувствием, но потом вдруг решительно сказал: «Я не вижу другого способа захватить вас с нами, кроме как у меня на коленях. Так что, если вы не особенно возражаете, залезайте ко мне, а я вас буду держать по дороге, чтобы вы не упали». «А вы уверены, что мы так с вами удержимся? Ведь нам придётся ехать где-то минут двадцать», — спросил я с сомнением. «Но работу-то нам надо делать. Не будем больше терять время. Залезайте», — завершил Щербицкий. Я так и сделал и через несколько секунд уже сидел в плотных объятиях первого секретаря Коммунистической партии Украины. Теперь, когда я тоже всё-таки оказался в машине и Щербицкий дал сигнал водителю трогаться, вся масса важных и не столь важных тел, загромоздивших заднюю часть салона официального украинского лимузина, от души разразилась громким и продолжительным смехом. Трудно себе представить, но даже в этом невообразимом месиве правительственных тел официальная работа возобновилась и продолжалась в течение всего пути до резиденции президента…