Глава третья
Разрушение религии

В дополнение к письму тов. Лациса о нашем отношении к духовенству, могу сказать следующее:

1) Тов. Лацис глубоко прав, когда говорит, что Коммунизм и Религия взаимно исключаются, а также глубоко прав и в том, что религию разрушить не сможет никакой другой аппарат, кроме аппарата ВЧК.

2) Линия, принятая ВЧК по разрушению религии, с практической стороны в принципе верна, за исключением вопроса о возможности разложения религии из центра, через лиц, занимающих высшие посты церковной иерархии. Проделанный ВЧК опыт в этом отношении потерпел фиаско. Так, «Исполкомдух» принял ложное направление и стал приспособлять православную церковь к новым условиям и времени, за что был нами разгромлен, а отцы духовные вроде Архиепископа Владимира (Пензенского) Путяты, оказались несостоятельными по той простой причине, что у него, как у заклятого врага сов. власти, не оказалось достаточной смелости духа и воли для того, чтобы развернуть свою работу во всю ширь и глубь и нанести церкви разрушительный удар; вместо этого Путята склочничает и нашёптывает в ВЧК на Тихона, в то же время сам практически ничего не делая для разрушения церкви. Даже такой решительный и смелый вояка в рясе, как Иллидор Труфанов, даже он в паутине церкви не нашёл присутствия духа для того, чтобы открыто ударить церковной иерархии прямо в лоб.

3) Исходя из этих соображений, а также приняв во внимание то, что низшее молодое белое духовенство, правда в незначительной своей части, безусловно, прогрессивно, реформаторски и даже революционно настроено по отношению к перестройке церкви, СОВЧК за последнее время в своих планах по разложению церкви сосредотачивает всё своё внимание именно на поповскую массу, и что только через неё мы сможем, путём долгой, напряжённой и кропотливой работы, разрушить и разложить церковь до конца.

Некоторые успехи в этом отношении уже отмечаются, правда пока что не в большом масштабе. Этот путь верен тем более потому, что церковные старые волки, каков Тихон, Владимир Путята и др., они не могут действовать для нас лишь постолы®, посколько нужно им для того, чтобы спасти свою шкуру, душа же их видит и делает другое, тогда как низшее поповство, освободившись от волчьих когтей больших церковных волков, иногда совершенно искренно работает на нас и с нами, и, кроме того, непосредственно работая в верующей массе, низшие попы, проводя нашу линию, разложение будут вносить в самую гущу верующих, а это — всё.

4) До сих пор ВЧК занимались только разложением православной церкви, как наиболее могущественной и большой, чего не достаточно, так как на территории Республики имеется ещё ряд не менее сильных Религий, каков Ислам и пр., где нам также придётся шаг за шагом внести то же разложение, что и православной церкви.

5) Работа по рассеянию религиозного мрака чрезвычайно трудная и большая, поэтому рассчитывать на скорый успех нельзя. Для этой работы нужны крепкие и умелые люди, чего, к сожалению, мы не имеем, так как Цека нам их не даёт.

На «Чёрной площади» Евгений Александрович Тучков проработал до самого увольнения.

Про место его работы говорили самое разное: «На хорошем месте такую контору не разместили бы», «Какое здание выше всех в Москве? Правильный ответ: Лубянская площадь, 2. С его крыши видно Колыму», «Там, где когда-то находился Госстрах, теперь поселился Госужас» и т. д.

Самих же обитателей «Госужаса» великий пролетарский писатель Максим Горький называл с любовью не иначе как «Черти драповые».

«Чёрной» же Лубянку окрестили за стены её дома, облицованные чёрным лабрадором…

Вообще же топоним «Лубянка» появился в лексиконе москвичей, когда в конце XV — начале XVI века Иван III переселил из Великого Новгорода в Москву на территорию лубянского квартала строптивых северян. Таким образом, он хотел уничтожить независимый дух новгородцев. Насильно переселённые в центр Москвы, они принесли с родины и название улицы «Лубяницы» или «Лубянки».

Весной 1611 и осенью 1612 года в Смутные времена, собранные гражданином Мининым и князем Пожарским ополченцы именно на Лубянке дали два победоносных сражения польским интервентам.

А через пятьдесят лет Лубянская площадь стала эпицентром Медного бунта. Это когда во время войны с Польшей, нуждаясь в средствах, Алексей Михайлович добавлял в деньги всё больше меди. Инфляция расплодила множество фальшивомонетчиков. Именно на Лубянке собравшаяся недовольная обесцениванием денег толпа москвичей пошла на Коломенское, где находился царь. Стрельцы жестоко подавили восстание. Сотни людей, в страхе убегая из Коломенского, потонули в Москве-реке. Тридцать же зачинщиков бунта были казнены на самой Лубянской площади.

Только в ХVIII веке Лубянка превращается в один из аристократических районов Москвы. Именитые фамилии Голицыных, Волконских, Долгоруких, Хованских и т. д. поселились тут на века. Хотя тут же разместился двор и знаменитой своей жестокостью к крепостным Салтычихи, дворянки Салтыковой.

В конце этого века на Лубянке начинают подселяться иностранные граждане. Например, одним из них был французский мастер по изготовлению париков Фуркасье. Именно французы спасли Лубянку от московского пожара и разграбления 1812 года. Наполеоновские солдаты не рискнули грабить и поджигать особняки соотечественников из французской колонии.

В начале всё того же XVIII века на месте известного здания чекистов располагались каменный дом и большой двор менгрельских князей Дадиани. После войны 1812 года данный участок земли вместе с постройками приобретает Ф. С. Мосолов, а с 1857 года он становится собственностью тамбовского помещика и отставного поручика С. Н. Мосолова.

На Лубянке владелец дома не жил и потому сдавал дом внаём.

В 1880 году дом переходит в собственность его сына — титулярного советника, известного гравёра и художника. Занимая под свою квартиру лишь второй этаж, первый он сдавал правлению Варшавского страхового общества, «Фотографии Мебуса», а третий — под меблированные комнаты писателям, актёрам, врачам и другим богатым людям Москвы.

Превратившись к концу XIX века в улицу страховых компаний, где компактно разместились целых 15 офисов, Большая Лубянка попадает под взор одного из крупнейших страховых обществ того времени «Россия».

В апреле 1894 года согласно заключённой купчей Мосолов уступил этому Обществу, правление которого находилось в Санкт-Петербурге, за 475 тысяч рублей серебром своё владение общей площадью 1110 квадратных саженей со всеми постройками.

Строительство доходного дома закончилось в 1900 году. Выстроенное в стиле так называемого североевропейского Возрождения, оно сразу же стало визитной карточкой Лубянской площади, оставшись таковым до наших дней.

К слову, «Россия», подсуетившись, успела прикупить ещё один участок земли — угловое владение 2, расположенное по другую сторону Малой Лубянки, выходящей на Лубянскую площадь. Вместе с архитектором Н. М. Проскурниным (дом № 1), архитектор А. В. Иванов (дом № 2) и разработал проект знаменитого ныне Лубянского дома. Его первый этаж был полностью отдан под торговлю, на третьем и пятом располагались два десятка самых дорогих в Москве квартир, по А — 9 комнат каждая. Общество же «Россия» со всего дома имело годовой доход в 160 тысяч рублей. Огромные по тем временам деньги.

В новое время советской власти, в 1919 году, часть этого дома заняли чекисты Особого отдела Московской ЧК, а буквально через несколько месяцев туда переехал и весь Центральный аппарат ВЧК вместе с Ф. Э. Дзержинским.

Валерии Дмитриевны Пришвиной (1899–1979) пришлось однажды побывать в кабинете Тучкова того самого здания…

В своём автобиографическом романе «Невидимый град» она в мельчайших подробностях напишет: «Наконец через две недели ожидания меня вызывают днём и ведут длинными коридорами и лестницами, почти комфортабельными, с ковровыми дорожками. Только пролёты клеток для чего-то густо зарешёчены. Догадываюсь: люди кончали собой, бросаясь в пролёты.

По внутренним переходам наконец меня приводят в учреждение, где всё обычно: по коридору ходят свободно люди. Много воздуха и света. Меня вводят в один из кабинетов. Часовой остаётся за дверью.

За столом молодой человек, развинченный, бледный, с изящно-небрежными манерами — ему бы танцевать в ночном баре, потягивать вино из тонкого бокала… Обострёнными нервами ощущаю, что я для него «не фигура», мне не придают особого значения. Молодой человек меня недолго допрашивает и предъявляет обвинение: я арестована за участие в организации «ИПЦ». Я ничего не понимаю. Молодой человек мне не верит. Наконец, снисходительно объясняет:

— Истинно-православная церковь.

Только-то! У меня скатывается камень с сердца. Ведь могли придумать что-нибудь посерьёзнее: я наслушалась уже от Зои, поняла по скупым высказываниям Юлии Михайловны. Следователь явно недоумевает, пытается внушить мне всю тяжесть преступлений этой «организации». Я действительно чувствую облегчение и не могу его скрыть, мне легко говорить:

— Никакой организации нет, это чистые и очень наивные люди, не скрывающие своей жизни. Ни с кем из священников я не связана.

— А священник, служивший у вас на дому литургию? — спрашивает молодой человек. И туг я понимаю, что это был филер.

— Его-то я знаю меньше всех.

— Назовите нам остальных!

Но я действительно не знаю никаких имён. Следователь пытается меня запугивать моей матерью, что она тоже арестована, во всём созналась, она теперь при смерти.

Невидимые помощники — мои обострённые тайные способности или чувства — подсказывают мне, что всё это ложь.

Меня отводят обратно в камеру «подумать». Екатерине Павловне предъявляют то же обвинение, что и мне. Мы подведены под один трафарет, и судьба наша, по-видимому, уже предрешена. Нам остаётся ждать. Через две недели меня вновь вызывают. На этот раз я в кабинете какого-то высокого начальника. Комната огромна. Начальник вышел и оставил меня одну. Я замечаю, что на окнах нет решёток. Наконец он возвращается. Я сижу на кончике ступа. Начальник ходит передо мной и с любопытством разглядывает.

Потом роняет отеческим тоном:

— Нет, такую ни за что в монастырь не возьмут!

Я вопросительно на него взглядываю.

— Любуюсь вами, — добавляет он примирительно и даже ласково.

Я настораживаюсь. К чему это поведёт?

— Не буду от вас скрывать — за вас хлопочут ваши друзья и мои товарищи-коммунисты. Они ручаются за вас и готовы взять на поруки. Я опытный чекист и вижу, что они имеют основания. Вы белая ворона, случайно залетевшая в чёрную стаю. Мы вас переделаем. Но я сам связан законом, и, чтоб освободить вас, я должен подвести тоже достаточные основания для «Тройки», всё решающей. Основанием может быть ваше письменное согласие работать у нас.

— Быть филером?

— Как резко! — морщится он. — К тому же это называется иначе и не считается позорным. Но я вас не заставлю делать эту работу: вы слишком наивны и прямы. Я даю вам слово коммуниста, что это только формальный предлог для вашего освобождения. Решено? — Он протягивает мне руку. (Заключённым руки не подают!)

В это время телефонный звонок прерывает наш разговор. Начальник, сияя доброй улыбкой, разговаривает по телефону с ребёнком:

— Значит, завтра едем? Только помни, чтоб уроки были сделаны с вечера.

Кладёт трубку. Почти застенчиво:

— Это я с дочкой… Видите, какая погода — май! Собираемся на дачу за город. (Подразумевая между слов: «И ты могла бы так же…») Итак, решено? Вас тоже дожидается матушка. (Значит, мама свободна!). Посидите здесь в коридоре. Вас вызовет мой помощник и всё оформит. А моя фамилия — Тучков.

«Тучков!» — вспоминаю я. Это главный следователь по церковным делам, самое страшное понаслышке имя. К нему-то пробивались и не могли пробиться наши старушки по делу М. А. Новосёлова.

— А как насчёт бога? — подмигивает мне на прощание весело Тучков. — Ну ничего, ничего, это пройдёт у вас постепенно. Вы жертва переходной эпохи, и вас винить не приходится. Это не вина, а беда! Видите, какой я философ: вы можете мне доверять.

Он трясёт мне руку, и я одна, без конвоира, выхожу в коридор. Почти свободна… Всё в голове моей медленно и тяжело кружится: стены, пол, мои мысли, сомнения, надежды… Это же крупный человек, он не опустится до прямой лжи, это не тот развинченный юноша. Решиться ему поверить?

Из противоположной двери в коридор выходит священник. Он идёт со скромным достоинством, в летней соломенной шляпе, в тёмно-лиловом подряснике и с золотым крестом на груди. С ним нет конвоира. У дверей кабинета, откуда он вышел, с ним прощается вежливо за руку маленький, чёрный, сурового вида человек. Священник неторопливо уходит по плюшевым дорожкам. Он приходил сюда как свободный и на свободу, конечно, уходит… Значит, он… Меня начинает колотить мелкая дрожь.

В это время маленький мрачный человек обращается ко мне и безгласно делает рукой знак. Я встаю и вхожу в его кабинет.

Это и есть помощник Тучкова. Он делает мне любезную улыбку, но шаза его не меняют мрачного выражения. Он читает заготовленную заранее бумагу — текст моего согласия сотрудничать у них. С каждым словом я чувствую, что тону, и нет мне уже спасения. Я мысленно слежу за «свободным» священником, который идёт сейчас к выходу по плюшевым дорожкам.

— Ваша фамилия — Майская. Запомните, — слышу я слова чёрного человечка. («Зачем мне вторая фамилия?» — думаю я.) — Сейчас ночью вы выйдете на свободу, — продолжает чёрный. — В камере никому ни слова. И не показывайте своей радости.

Он протягивает мне бумагу и ручку. Я подписываю. Бумага лежит перед ним на столе. И я не свожу с неё глаз.

— Две недели отдыха, — говорит чекист.

И тут я замечаю в его тоне новое: усталое пренебрежение.

— Вы придёте (назначает мне точно день, час, место) и получите задание. Не вздумайте не прийти!

Эта последняя угроза и тот уходящий священник — как я могу им верить? Я автоматически, но с полной решимостью протягиваю руку, хватаю страшный лист, лежащий между мной и следователем, и рву его на мельчайшие куски.

Следователь разъярённо стучит кулаком, осыпает меня ругательствами и угрозами. Но теперь даже угрозы в адрес моей мамы меня не смущают. Я повторяю себе: лучше нам отмучиться обеим жалкий остаток дней, чем… Но только бы на одну минуту повидаться, чтоб передать ей своё мужество, своё решение. И тогда — на любую муку. Так думаю я уже потом, прислушиваясь к ровному дыханию спящих в камере. И тут я замечаю, что Юлия Михайловна тоже не спит и внимательно следит за мною. Я подхожу к ней, но мне не приходится ничего ей рассказывать: она и без слов всё давно поняла.

— Не делайте этого — вы погубите свою мать и погибнете сами. Это соблазн, их обычный приём — обман. Вы поступили правильно и не сомневайтесь».

В 1922 году в Советской России было расстреляно 45 священников и епископов, более 250 человек получили по приговору длительные тюремные сроки. Аресты священников шли по всей стране. Их судили в Екатеринославле, Уфе, Екатеринбурге, Рыльске, Орле, Калуге, Шуе, в Ростове-на-Дону, Иркутске, Харькове, Туле, Рыбинске, Киеве. За пять лет советской власти число кровопролитных столкновений с верующими достигло как минимум 1414 случаев.

В том же году великий философ Н. Бердяев, несколько раз посетив Государственное политическое управление, рассказывал: «Я был поражён, что коридор и приёмная ГПУ были полны духовенством. Это всё были живоцерковники. На меня всё это произвело тяжёлое впечатление. К «живой церкви» я относился отрицательно, так как представители её начали своё дело с доносов на Патриарха и патриаршую церковь. Так не делается реформация…»

Так называемое движение за «обновление» Российской Церкви (Обновленческий раскол, Живая Церковь, живоцерковничество и т. д.) возникло после Февральской революции 7 марта 1917 года. Одним из организаторов и секретарём этого движения (Всероссийского Союза демократического православного духовенства и мирян) стал священник Введенский Александр Иванович. Он же ведущий идеолог и вождь движения. Движение поддерживал обер-прокурор Священного синода В. Н. Львов. Он же издавал на синодальные субсидии газету «Голос Христа».

29 мая 1922 года в Москве создаётся группа «Живая Церковь», 4 июля её возглавит протоиерей В. Красницкий. В августе этого года председатель ВЦУ епископ Антонин отдельно организует «Союз церковного возрождения» (СЦВ), который видел свою опору не в клире, а в мирянах, способных «зарядить церковную жизнь революционно-религиозной энергией». В этом же году так называемые обновленцы получили негласную поддержку ГПУ.

Ночью 12 мая 1922 года протоиерей Александр Введенский с двумя своими единомышленниками и в сопровождении сотрудников ГПУ прибыли в Троицкое подворье, где под домашним арестом в то время находился патриарх Тихон. Обвинив его в опасной и необдуманной политике, приведшей к конфронтации Церкви с государством, Введенский в ультимативной форме потребовал, чтобы законноизбранный патриарх на время ареста отказался от своих полномочий.

15 мая делегация обновленцев была принята председателем ВЦИК М. Калининым, 16 мая официально было объявлено об учреждении нового Высшего Церковного Управления (ВЦУ). Возглавил ВЦУ, естественно состоящее из сторонников обновленчества, епископ Антонин Грановский, тут же возведённый ими в сан митрополита.

16 мая патриарха Тихона перевезли в Донской монастырь, где он находился в строжайшей изоляции, чтобы обновленцам было легче захватывать власть. А к концу года они смогли занять 20 тысяч из 30 действовавших в то время храмов.

Отпечатано и разослано в 6 экземплярах т. т. ДЗЕРЖИНСКОМУ, ТРОЦКОМУ, СТАЛИНУ, УНШЛИХТУ, ЯГОДА и САМСОНОВУ.

Работа съезда открылась частным совещанием попов и мирян ЗАЛП с/г. Первое заседание было посвящено выяснению принципиальных вопросов, которые надлежало решить съезду.

Ввиду неподготовленности ЦК «Живой Церкви» постановлено было избрать предсъеэдную комиссию в состав коей вошли протоиереи: ЦВЕТКОВ — Смоленск, СТРАХОВ — Тверь, НОВИКОВ — Смоленск, СОЛОВЬЁВ — Москва, и другие. Комиссия разработала повестку дня. Повестка распадается на три основных вопроса: 1) подлежащее безусловному и немедленному рассмотрению съездом, 2) желательно решить съездом но не обязательно и 3) подготовительные к Всероссийскому Собору. Все вопросы числом 14 делятся на три отдела по признакам их однородности 1) юридическо-канонический, 2) финансово-экономический и 3) внутреннего управления.

Наиболее важные вопросы были внесены в первый отдел как-то: 1) правовое положение церкви в РСФСР вообще и имущественное право в частности, 2) борьба с контрреволюцией (монашеское засилье, белый епископат, контрреволюция в приходах) и 3) брачное право, во 2-ую группу вошли: 1) социально-экономическое обеспечение, 2) о единой церковной кассе и наконец к третьей группе относятся вопросы: 1) утверждение устава «Живой Церкви», 2) разработка плана церковного управления и 3) создание кадров пастырей.

Съезд открылся 6-го Августа. Первое заседание носило декларативной характер, избран был Президиум во главе с КРАСНИЦКИМ, принято единогласно письмо-декларация во В ЦИК, выражающая благодарность за разрешение на открытие съезда.

8-го числа состоялось второе собрание съезда были поставлены на повестку дня следующие вопросы: 1) Доклад о монашестве (докладчик КЕДРОВ), 2) об учётном монашестве (докладчик АДАМОВ) и 3) борьба с контрреволюцией (докладчик КОЛОКОЛОВ). По первому вопросу после непродолжительных прений единогласно была принята резолюция о закрытии городских монастырей и превращение провинциальных монастырей в трудовые коммуны. По второму вопросу принята резолюция о предоставлении права монахам свободного сложения с себя монашеского сана и перехода в белое духовенство, при чём приём в белое духовенство может производиться по усмотрению Епархиальных Управлений.

По 3 вопросу было произнесено много речей и все они носили ярко враждебный характер к высшим иерархам и мирянам, которые в настоящее время засели в приходских Советах и ведут реакционную церковную политику. Была внесена резолюция с требованием на Соборе суда над Тихоном и лишения его сана. Этот вопрос окончательно решён не был, перенесён на 10 Августа. Принимались резолюции почти единогласно, голосовавших 99 человек, воздержалось лишь трое и то по последнему вопросу о суде над Тихоном.

В настоящее время производится анкета всех участников съезда, результаты коей выяснятся не позднее 11-го Августа. Настроение съезда однородное, идут все за КРАСНИЦКИМ.

На съезде участвуют в качестве гостей с правом совещательного голоса четыре епископа, в том числе АНТОНИН и Нижегородский ЕВДОКИМ, кои избраны почётными председателями съезда. На съезде также участвует представитель Константинопольского патриархата архимандрит ЯКОВ, представитель старообрядчества и толстовец — ТРЕГУБОВ.

Скверное впечатление на участников съезда произвело появление на одном из заседаний в пьяном виде нескольких членов ЦК «Живая Церковь» священника КАРПОВА, дьякона ПЕТРОВА, СОКОЛОВА и др. КРАСНИЦКОМУ участниками съезда такое поведение членов ЦК поставлено на вид.

3-е заседание съезда откроется 10-го Августа с/г.

Отпечатано и разослано в 6-ти экземплярах т. т.: ДЗЕРЖИНСКОМУ, ТРОЦКОМУ, СТАЛИНУ, УНШЛИХТУ, ЯГОДА и САМСОНОВУ.

В предыдущей сводке № 1 о ходе работ съезда с 3-го по 8-е Августа, было отмечено, что настроение съезда однородное, идут все за КРАСНИЦКИМ. За отчётный период наблюдается, что образовались три небольших течения. Первое состоящее из московских делегатов, которое считает поведение группы КРАСНИЦКОГО слишком левым и стремится к умеренности. Это течение более подходит к политике АНТОНИНА. Второе течение состоящее преимущественно из делегатов-миссионеров, стоит на точке зрения ненарушимости Кононов и есть третье течение, левее группы КРАСНИЦКОГО, которое стоит за недопущение к управлению епископов и требует бесцеремонного к ним отношения. Ввиду того, что эти три течения выявились лишь в последнее время в связи с вопросами о монашестве и о форме церковного управления, то точно указать лиц возглавляющих эти течения — пока не представляется возможности, т. к. таковые ещё хорошо не выявились. В дальнейшем несомненно эти течения выявятся более ярче и определённее.

Характерно отметить, что в кулуарах съезда некоторыми видными участниками, в том числе и КРАСНИЦКИМ, в беседе «по душам», ведутся разговоры, что все резолюции — это шелуха напоказ для власти, а на деле мы вольны. Некоторые считают поведение КРАСНИЦКОГО двойственным и удивляются его непонятной игре.

За отчётный период, т. е. с 9-го по 11-го августа было лишь одно заседание съезда по вопросам: 1. о правах мирян и 2. о белом епископате. По первому вопросу была принята резолюция, что полноправным мирянином следует считать того, кто находится в живом авхористическом общении со своим пастырем, сохраняет канонические послушания и проводит в жизнь принципы живой церкви. По второму вопросу принята резолюция такова: просить В. Ц. У. немедленно, не дожидаясь предстоящего собора — открыть дорогу к епископскому сану, тем представителям белого духовенства, которые состоят в брачном сожитии со своими супругами.

Съезд продлится ещё дней пять-шесть.

Однажды церковный писатель А. Э. Левитин, беседуя с одним из организаторов «Живой Церкви» А. И. Введенским, сказал:

— За всем ходом событий в мае 1922 года чувствуется чья-то направляющая дирижёрская палочка.

— Безусловно, — спокойно ответил тот. — Было место, в котором делалась религиозная погода.

— Где ж оно было, это место?

— А я вам не скажу. Сами догадайтесь.

Левитину не трудно было догадаться, и он позднее запишет: «Это место находилось в кабинете Евгения Александровича Тучкова — одного из руководящих работников ОГПУ, который ведал тогда церковными делами. Умный, хитрый и волевой человек, Е. А. Тучков, надо отдать ему справедливость, очень умело проводил правительственную политику в отношениях с церковью… Характерно, что впоследствии, уже будучи не у дел, он с большим уважением говорил о Патриархе Тихоне и с величайшим отвращением об обновленцах».

В этот день Евгений Александрович приехал на Лубянку раньше обычного. Поднялся на этаж, привычным движением открыл кабинет и первым делом извлёк из сейфа дореволюционной работы небольшую серую папку. Поудобнее усевшись за рабочим столом, он медленно стал перелистывать страницы, остановившись вдруг на одной из них…

«Василий Иванович Белавин.

Родился 19(31)января 1865 года, погост Клин Торопецкий уезд, Псковская губерния.

С 1878 по 1883 г. учился в Псковской Духовной семинарии.

В 1888 г. окончил Санкт-Петербургскую Духовную академию.

По окончании определён преподавателем догматического богословия в Псковской Духовной семинарии.

В декабре 1891 года пострижен в монашество с именем Тихон и рукоположен во иеромонаха.

Март 1892 г. — назначен инспектором Холмской духовной семинарии, председатель Епархиального Училищного Совета, председатель православного братства и цензор изданий, ректор в сане архимандрита.

Октябрь 1897 г. — хиротонисан во епископа Люблинского, викария Холмско-Варшавской епархии (Хиротония совершена в Троицком соборе Александро-Невской Лавры митрополитом Петербургским и Ладожским Палладием (Раевым)).

Сентябрь 1898 г. — назначен епископом Алеутским и Аляскинским вместо отбывшего в Россию епископа Николая (Зиорова).

1900 г. — Алеутский и Северо-Американский.

Май 1905 г. — возведён в сан архиепископа. В Америке провёл 7 лет. За это время только один раз приезжал в Россию, когда был вызван в Священный Синод для участия в летней сессии.

Январь 1907 г. — призван на кафедру Ярославскую и Ростовскую.

22 декабря 1913 г. — переведён в Вильну вследствие конфликта с ярославским губернатором графом Д. Н. Татищевым. При переводе из Ярославля, Городская дума почтила его титулом «Почётного гражданина города Ярославля», а Священный Синод в сентябре 1914 г. разрешил ему принять звание — «случай избрания епископа почётным гражданином города являясь чуть ли не единственным в истории Русской Церкви».

Во время Первой мировой войны был в эвакуации в Москве.

Май 1916 г. — Высочайший рескрипт: «Ваши непрестанные святительские заботы о благе паствы вашей… снискали Моё Монаршее благоволение, в изъявлении коего Всемилостивейшее жалую вам препровождаемый при сём бриллиантовый крест для ношения на клобуке».

1917 г. — Избран московским святителем и Патриархом всероссийским.

Некоторые дополнения к биографии:

С детства был добродушным, кротким и богобоязненным без лукавства и святошества.

В период обучения в академии абсолютно светский человек. Монашество Белавина для многих знавших его явилось полной неожиданностью.

В семинарии был всеобщим любимцем. Уважение студентов подтверждает такой факт: «…ректор Академии епископ Антоний, впоследствии Митрополит Петербургский, сменил за неблагонадёжность выбранного студентами библиотекаря. Студенты запротестовали и никого не хотели избирать, кроме уволенного начальством. А библиотека была студенческая, содержавшаяся на средства, добываемые студентами, и должность библиотекаря — выборная. Тогда ректор Академии назначил своею властью библиотекарем В. И. Белавина. Популярность его среди студентов была так велика, что никто не стал протестовать против нарушения студенческих прав».

Другие факты: «В епископство Тихона имели место случаи перехода ряда американцев из инославия в лоно Российской Церкви. Так, бывший священник Епископальной церкви США Ингрэм Ирвин… был рукоположен архиепископом Тихоном в Нью-Йорке 5 ноября 1905 года.

При его деятельном участии продолжился и завершился перевод богослужебных текстов на английский язык…

При нём были открыты десятки новых храмов, активную роль в строительстве и организации приходов при которых принимало Русское православное кафолическое общество взаимопомощи. По предложению последнего архиепископ Тихон благословил иеромонаха Арсения (Чаговцова) на строительство первого православного монастыря в Северной Америке (Саут-Кейнан, штат Пенсильвания), при котором была устроена школа-приют для сирот.

При Преосвященном Тихоне в состав епархии вошли 32 общины, пожелавших перейти из униатства в православие, что явилось продолжением «движения Товна», приведшего в православие около 250 тысяч русинских грекокатоликов».

В Ярославле был любимцем, как самый доступный, разумный и ласковый архипастырь.

Охотно откликался на все приглашения служить во многочисленных храмах Ярославля, в его древних монастырях, даже приходских церквах обширной епархии.

Факты: «Часто посещал он церкви и без всякой помпы, даже ходил пешком, что в ту пору было необычным делом для русских архиереев. А при посещении церквей вникал во все подробности церковной обстановки, даже поднимался иногда на колокольню, к удивлению батюшек, непривычных к такой простоте архиереев».

В Вильне от православного архиепископа требовалось много такта, чтобы угодить не только местным властям, но и православным жителям края, нередко настроенным крайне враждебно к полякам. Как это ему удалось, неизвестно. Но когда он выезжал на свою архиерейскую дачу в простой коляске, все кто встречали его, низко ему кланялись. Будь то русские, поляки или евреи. А во время прогулки мимо католических часовен, расположенных вокруг дачи, перед ним вставали и приветствовали его абсолютно все католики.

В годы Первой мировой войны Белавин, по поручению Синода занимался расследованием громкого дела о самовольном прославлении мощей епископом Варнавой, поддерживаемого Распутиным. Именно он способствовал благополучному окончанию дела.

В Москве абсолютно уважаем, известен и любим. Пришёлся по душе и светским и духовным людям. Охотно принимает приглашения служить в приходских церквах…»

Внимательно вчитываясь в отпечатанные на старенькой машинке иностранного происхождения строки документа, Тучков не мог даже и предположить, что его глаза в этот момент напоминали глаза хищника. Он буквально впивался ими в каждую букву или цифру, точно так же как впивался в лица людей на допросах. Волосы аккуратно зачёсаны назад, подтянут, взгляд испуганный, ожидающий подвоха, губы поджаты, напряжены. Злобен, эгоистичен, злопамятен. Мощный подбородок, но никак не соответствующий всей его внешности… Неприятный, мелкий человек, способный в нужную минуту озарить собеседника своей дежурной улыбкой.

Очевидцы видели его крепко сложенным, невысокого роста (метр семьдесят два) с крупными чертами лица и непропорционально маленькими руками, отличающегося военной выправкой. Форму он действительно любил.

Евгений Александрович считался обходительным человеком, но при этом был всегда себе на уме — хитроватым мужичком в военной форме.

Через час Тучков был вызван в кабинет товарища Самсонова.

— Здравствуй, товарищ Тучков, — сказал ему начальник секретного отдела, выйдя из своего большого стола.

— Здравствуйте, Тимофей Петрович, — Тучков пожал протянутую руку.

— Как у тебя идут дела?

— В борьбе с тихоновским реакционным духовенством мы образовали группу «Живая Церковь». Она состоит преимущественно из белых попов, что даёт нам возможность поссорить попов с епископами, примерно как солдат с генералами, ибо между белым и чёрным духовенством всегда существовала вражда.

— Какая?

— Чёрное духовенство имело большое преимущество в церкви и ограждало себя канонами от конкуренции белых попов на высшие иерархические посты. Это обстоятельство мы и учли в своей работе.

— Да ты сядь, Евгений Александрович, в ногах правды нет, — Самсонов указал рукой на слул.

— Спасибо, — поблагодарил начальника Тучков и присел на самый край.

— Что дальше?

— Наряду с множеством статей, воззваний, речей, в коих клеймились Тихоновская и монашеско-архиерейская политика и сам Тихон, попы взяв в свои руки верховную церковную власть, приступили к реальному осуществлению этой задачи. То есть к удалению от управления епархиями тихоновских архиереев и замены их лояльными по отношению к советской власти. В первую очередь заменялись архиереи особо реакционного толка.

— Каков результат выполнения?

— К настоящему времени в имеющихся 68 епархиях уволено на покой тихоновских архиереев около 100 человек, назначено в епархию правящими архиереями вновь посвящённых живоцерковниками вдовых и холостых попов 11 человек плюс к ним неправящими 4 человека, назначено и переведено старых служивших при Тихоне архиереев, относящихся лояльно к советской власти и церковному обновлению, — 10 человек и таких же оставлено правящими в епархиях около 20 человек, находится совершенно без епископов 9 епархий и, наконец, ярых тихоновцев остаётся незаменимыми 5 человек. Таким образом, если даже из этих «лояльных» половинную часть отнести к тихоновцам, то получается, что половина тихоновских архиереев заменена обновленцами и полуобновленцами.

— Ну, хорошо, — сделав паузу Самсонов наконец-то вернулся к своему столу, сел и что-то записал в рабочую тетрадь.

— Так как же нам окончательно разгромить этот Тихоновский епископат и лишить его управления церковью?

— Тимофей Петрович, я думаю, что это возможно только в том случае, если бы мы смогли вопреки канонам посвящать женатых попов в епископы и выбрать из них епископов с любыми взглядами. Тогда епископат, несомненно, будет настроен против Тихона и его политики.

— Я это понимаю, но что ты конкретно можешь предложить?

— По моему мнению, недурно было бы изгнать тихоновцев и из приходских советов, начав эту работу примерно так же, т. е. натравляя одну часть верующих на другую. Осуществить же это возможно путём образования мирянских групп «ревнителей обновленческого движения».

— Что сделано в этом направлении?

— Как пример, была уже проба, проделанная Красницким в храме Христа Спасителя 28 октября. После его речи и приглашения в группу обновления записалось 12 человек мирян, указав в списке свои подробные адреса.

— Но ведь это же совсем мало!

— Мало, но как проба довольно показательная, так как даже в этом храме миряне записались в обновленцы.

Самсонов снова вышел из-за стола, несколько раз задумчиво прошёлся до двери и обратно и продолжил:

— Ты пойми, Евгений Александрович, нам нужно во что бы то ни стало сломать и дискредитировать тихоновщину. Она всё ещё продолжает иметь своё главенство. А нам нужен паралич единства церкви. Понимаешь, о чём я говорю?

— Да, Тимофей Петрович, понимаю. Но именно это я планирую провести на соборе. То есть сделать раскол на несколько церковных групп, которые будут стремиться осуществить и проводить в жизнь каждая свою реформу.

— Хорошо, иди, работай, вечером я тебя вызову ещё раз. Надо всё обдумать и взвесить.

Задача партии, лишить церковь той мощи, которой она обладала, должна быть выполнена, — Самсонов махнул рукой, мол, свободен, и снял трубку телефона…

31 октября 1922 года, на очередном заседании Комиссии по проведению отделения церкви от государства или Антирелигиозной комиссии ЦК РКП(б), где присутствовали Красиков, Смидович, Скворцов, Флеровский, Тучков и Дерибас, все присутствующие внимательно слушали доклад о положении дела борьбы с тихоновщиной. Его зачитал Евгений Александрович Тучков. После чего присутствующие постановили, «что организация новых групп, ослабившая «Живую Церковь» тогда, когда ещё тихоновских приверженцев епископов осталось правящими около 65 человек, оказалось мероприятием преждевременным, что тихоновцы, пользуясь неразберихой, стали после первого испуга приходить в себя и организовываться (правда не под открытым тихоновским флагом), а в иных местах и действовать, выгоняя обновленцев из епархиальных управлений и не подчиняются ВЦУ и много других положений неудовлетворительности этой работы.

а) Взять более твёрдую ставку на группу «Живой Церкви» коалируя с нею левую группу.

б) Усилить борьбу с тихоновщиной в чём бы она ни выражалась, хотя в сопротивлении ВЦУ в центре и на местах.

в) Развернуть широко работу по очистке от тихоновского и вообще черносотенного элемента приходских советов в центре и на местах.

г) Повести ударным порядком смещение тихоновских епископов.

д) Провести через ВЦУ повсеместное публичное признание Советской власти епархиальными советами, отдельными епископами и попами, а также приходскими советами. Предложить выполнить это к 1 Январю.

е) Предложить через епископа КРАСИКОВА прокуратуре оказывать ГПУ всяческое содействие в административной борьбе с тихоновщиной.

ж) Предложить ГПУ поставить хорошо дело с компрометацией попов здесь и на местах.

з) Находящихся в Москве на покое отстранённых епископов водворить через ВЦУ в какой либо отдалённый монастырь.

и) Поручить тов. ТУЧКОВУ в следующем заседании Комиссии сделать доклад о том, в каком положении сейчас дело Тихона, какой материал имеется, нужно ли ставить процесс его и как с ним поступить в противном случае.

к) Тов. КРАСИКОВУ к следующему заседанию сделать доклад о заграничной церкви.

л) Автокефалию национальной церкви не поддерживать до Собора. Делегировать тов. СКВОРЦОВА с кем либо от ВЦУ и ГПУ на Украину для изучения этого вопроса там и после этого, заслушав их информацию принять то или иное решение по вопросу автокефалии.

Тезисы принять, размножить, дать каждому члену Комиссии и в четверг, в 15¹/₂ час. в приёмной тов. КАЛИНИНА собраться всем членам Комиссии у коих окажутся те или иные поправки. Поправки эти внести и в окончательной редакции тезисы передать в Агит.-проп.».

Отметим лишь, что слова «тихоновщина» и «тихоновцы» повторялись на таких вот заседаниях бесконечно. Сам же патриарх, естественно, был главной мишенью всей борьбы. Каждое его движение, как и все карательные шаги власти, направленные против него, чётко фиксировалось. Не зря же в этой комиссии присутствовал сам Евгений Александрович.

И тем не менее деятельность Антирелигиозной комиссии (АРК) (после 1929 г. вопросы религиозной политики рассматривались, как правило, на заседаниях Секретариата ЦК ВКП(б)) заключалась не только в таких вот заслушиваниях докладов о борьбе с тихоновщиной или самим Тихоном. Она была гораздо шире. Например, на её заседаниях утверждались к печати программные статьи по религиозной политике, публиковавшиеся в «Правде» и «Известиях». С её ведома организовывались антирелигиозные музеи и выставки, демонстрации и специальные акции против религии. Так в одном из докладов комиссии отмечалось проведение Комсомольского Рождества. Антирелигиозные праздники должны были стать «действительным орудием разрушения религиозных предрассудков». На заседаниях отмечалось расширение издательской деятельности в области выпуска антирелигиозной литературы. Это была не просто какая-то агрессивная пропаганда. Это была самая настоящая борьба, что называется, не на жизнь, а на смерть.

На её заседаниях рассматривали ходатайства об издании религиозных календарей, вопросы об урегулировании колокольного звона. Естественно, всё запрещалось.

Но, следует отметить, уже в 1924 году эта комиссия принимает решение о создании Союза воинствующих безбожников СССР (СВБ). Именно он и стал прямым исполнителем решений этой комиссии. А к середине 20-х годов штатные агитаторы начали пропагандировать лозунг «преодоления религии в СССР ударными темпами».

Ведь борьбу против религии считали борьбой за социализм. Это требование было сформулировано самим организатором движения, Емельяном Ярославским. Словом, антирелигиозная деятельность стала частью государственной политики. В этом случае, как и положено, был принят устав Союза безбожников, введён единый членский билет, ежемесячные членские взносы и единый для всех членов СВБ знак.

В 1929 году, на II Всесоюзном съезде безбожников в Москве, данная организация была представлена 1200 делегатами со всех уголков необъятной родины. Но чем примечателен этот съезд. Именно на нём состоялось оформление уже детского безбожного движения Юных воинствующих безбожников СССР (ЮВБ). По некоторым данным, всё в том же 1929 году юных безбожников насчитывалось более одного миллиона.

В некотором роде о деятельности такой политики в СССР можно судить по школьным сочинениям и детским письмам 20-х годов, хранящихся в Научном архиве Российской академии образования. Они и есть тот самый штрих к портрету того времени…

«Ещё у меня происходили стычки с мужиками насчёт Бога. Я с товарищами раз объяснял, что Бога нет, что человек произошёл от маленькой клеточки, а они всё это объяснили, что человека создал Бог, и всю природу тоже создал Бог, но когда мы всё-таки настаивали на своём, они злились и говорили: «Раньше в Бога верили и хлеб был, а теперь не верят в Бога, вот и хлеба нет». Или ещё так говорили: «Ступайте в пионеры-то свои, там и кормитесь». Так как мы видели уже, что мужики становятся злее, мы поспешили уйти в Народный дом, где был вечер под рождество, говорили стихи, доклады, пели, играли спектакль на тему религии».

«Я в церковь хожу только на Пасху, меня никто не посылает. Я стою в церкви с товарищами. На Пасхе мы ходим звонить на колокольню и баловаться, в шапки стреляем. В церкви не очень интересно, а только красиво, на стене висят доски, зачерченные красками. Я в церковь ходить не люблю, а если пойду, то буду баловаться (…)».

«У нас дома часто спорят о религии, церкви, попах, и никакого толку. Мать спорит с отцом. Мы спорим с отцом и матерью. Мать становится на дыбы, как заговоришь против церкви. Отец ни туда, ни сюда, велит снимать иконы, кроет попов, а сам иноща ходит в церковь, особенно на Пасху. Бабушка плачет, говорит, что всех вас Бог накажет. После таких споров мать долго ходит расстроенная, отец молчит. Недавно ругались из-за попов: принимать или не принимать. Мать расплакалась. Отец отступился. Меня посылают в церковь мать и бабушка. Отец говорит: «Как хочешь, мать только не расстраивай очень». Иногда хожу, хоть и не хочется. В школе слышишь одно, а дома другое, не знаю, как лучше. Пусть бы сами учителя поговорили с родителями. Было бы легче. Говорят все, что надо бороться, а сами не помогают. Я против религии, а бороться не умею».

«У нас дома самая религиозная мать. Ходит в церковь, заставляет нас молиться Богу, и вообще она против всего существующего строя и против всего настоящего. Мать — защитник религии, даже, можно сказать, очень. Доводы приводит самые различные: больше всего о том, что много учёных людей были религиозными, что без религии один разврат, что Бог всё равно накажет. Имеются иконы, лампады и священные книги, а иконы в каждом углу. В церковь ходит мать, я иногда, если меня посылают силой, иногда с побоями и вообще строго. Мать говорит, что выгонит из дома, если не буду ходить в церковь. Попы бывают очень часто, иногда мать призывает их, так как уж очень религиозна.

Праздники отмечаются почти все, на которых бывает даже пьянка. Я к религии безразлична. Могла бы быть нерелигиозна, но… домашние условия, которые вы теперь знаете, а потом в школе и вообще нигде не могу найти таких доводов, которые бы меня уверили, что Бога нет. Почти никаких признаков религиозности нет, но… всё-таки есть. Последний раз была в церкви накануне Пасхи, говела перед Пасхой. С религией бороться нужно, но, несмотря на это, она имеет хорошую сторону. Она как-то облагораживает человека. Уйдёшь в церковь расстроенным, сердитым, а приходишь совсем другим человеком — там как-то забываешься от забот, от неприятностей».

«Отец у нас в Бога не верит, брат один красноармеец, другой комсомолец. Но им ничего не удаётся — никак бабку не переупрямишь. Чуть зазвонят — кряхтит, а тащится. Ни одной службы не пропускает. Мне она тоже начинает говорить про Христа всякие интересные истории. Там всё чудесное, и, если спрашиваю я о чём, о чём-нибудь, тоже всё различает, по-божески или не по-божески это.

Мне удивительно, отчего это она крепко верит и не может без Бога обойтись. Сколько над ней ни бился старший брат, ничего ей не доказал. Бабка не уступает».

В общем, по живому резали все эти комиссии, все эти союзы. А самое главное власть и чекисты…

В декабре 1922 года начался новый этап подготовки процесса над патриархом Тихоном.

Именно в этот день в постановлении, подписанном Я. С. Аграновым, говорилось: «…приступить к производству дознания по обвинению гр. Белавина…» Основанием являлся всё тот же приговор Московского трибунала от 5 мая 1922 года.

Главная же линия борьбы с Тихоном была чётко сформулирована в феврале 1923 года самим Евгением Александровичем Тучковым в рапорте Самсонову: «Пользуясь обновленческим элементом дискредитировать Тихоновскую церковь, выявить её черносотенную физиономию и тем самым всенародно показать, что церковь являлась оплотом монархии и капиталистов. Для этого использовать предстоящий Поместный церковный собор».

При этом в борьбе с патриаршей церковью излюбленным приёмом чекистов являлся донос. По свидетельству Тучкова, к доносу они прибегали постоянно. Доносили же информаторы-обновленцы, благодаря чему ГПУ выявляло и арестовывало в среде патриарха Тихона врагов мнимых и явных.

5 марта 1923 года патриарх был в очередной раз допрошен всё насчёт того самого послания от 28 февраля прошлого года.

6 марта заместитель наркома юстиции Крыленко поручил наблюдение за производством дознания и предварительного следствия по делу патриарха помощнику прокурора Судебной коллегии Верховного Суда Яковлеву. В этот же день на заседании Коллегии ГПУ было решено передать многотомное следственное дело патриарха Тихона и других в Верховный Суд.

13 марта 1923 года патриарху Тихону было предъявлено обвинение, а в марте — апреле 1923 года завершалась подготовка к его процессу.

Историк С. Г. Петров по этому поводу пишет: «Накануне, 12 апреля 1923 г., Политбюро ЦК РКП(б) пыталось поставить последнюю точку в подготовке к процессу. Оно отклонило просьбу наркома иностранных дел Г. В. Чичерина вынести заранее постановление о неприменении к Патриарху высшей меры наказания. Более того, внепр ото колы шм сверхсекретным решением Политбюро решило Секретариату дать директиву Верховному суду «вести дело со всей строгостью, соответствующей объёму колоссальной вины, совершённой Тихоном». Чтобы подготовить общественное мнение в стране и за рубежом к расстрельному приговору, высший партийный орган распорядился развернуть соответствующую пропагандистскую кампанию. Помимо этого, Политбюро дало согласие на предложение специальной Комиссии по делу Патриарха об изменении ему меры пресечения. Исполняя данное решение Политбюро от 12 апреля 1923 г., через неделю, 19 апреля, Патриарха поместили во внутреннюю тюрьму ГПУ на Лубянке.

Однако, 21 апреля 1923 г. Ф. Э. Дзержинский предложил не начинать процесс 24 апреля, а отложить его проведение в связи с развернувшейся агитацией за границей по делу расстрелянного католического прелата Буткевича и необходимостью подготовить судебное разбирательство более тщательно, т. е. бросить все силы на разворачивающуюся пропагандистскую кампанию. Политбюро оперативно откликнулось на предложение Дзержинского и прямо на проходящем партийном съезде проголосовало опросом, согласившись с председателем ГПУ. 24 апреля 1923 г., в день намеченного и несостоявшегося открытия процесса, Ярославский, обсудив проблему с Антирелигиозной комиссией при ЦК РКП(б) (АРК), довёл до сведения Политбюро, что комиссия также согласна на отсрочку и просит назначить открытие процесса на середину или вторую половину мая 1923 г. При этом оставшееся до суда время АРК считала необходимым потратить на интенсивную пропаганду за границей, не занимаясь активной агитацией в деревне. АРК призывала, не затягивать время, чтобы не дать «врагам советской власти» развернуть «бешенную ответную кампанию». Впрочем, эти предложения АРК Политбюро оставило без официального ответа.

4 мая 1923 г. АРК на основе ходатайств обновленческого Поместного собора в Президиум ВЦИК разрешила допустить делегацию обновленцев к подследственному Василию Белавину для объявления ему решения о лишении его сана, священства и монашества. Ярославский, в свою очередь, от имени АРК обратился в Секретариат ЦК РКП(б) с просьбой подтвердить вынесенное комиссией постановление. 7 мая 1923 г. Оргбюро ЦК РКП(б) на своём заседании рассмотрело вопрос «О Тихоне» и пришло к выводу: «Не возражать против предложений тов. Ярославского», что означало удовлетворение ходатайств обновленческого Поместного собора в отношении Патриарха. 8 мая 1923 г., чтобы, очевидно, развести дела церковные (собор) и дела светские (уголовный процесс), Патриарха перевезли из внутренней тюрьмы ГПУ в Донской монастырь под домашний арест, где делегация собора объявила Патриарху о его низвержении обновленцами в мирское состояние.

Таким образом, согласно замыслам власти, перед Верховным судом на намеченном АРК к открытию в середине или во второй половине мая 1923 г. судебным процессе должен был предстать не глава Русской Церкви, а простой советский гражданин Василий Иванович Белавин, бывший Патриарх.

8 мая 1923 г., в день объявления Патриарху решения обновленческого собора, как хорошо известно, НКИД вручается «ультиматум Керзона» с негативными оценками религиозной ситуации в советской России. 10 мая 1923 г. Ярославский пытается повторно поставить перед Политбюро проблему сроков открытия суда над Патриархом. Данное решение приходит к Ярославскому, по всей видимости, спонтанно, прямо на заседании Политбюро. Об этом говорит оформление и сам текст его небольшой записки. Для быстроты Ярославский пишет записку от руки на имеющемся маленьком простом листке бумаги, не указывая ни адреса, ни даты. Начинает он её словами: «Надо сегодня решить о сроке открытия суда над Тихоном». Далее в кавычках Ярославский от имени АРК формулирует текст проекта постановления Политбюро, содержание которого уже известно высшему партийному руководству: «Процесс бывшего патриарха Тихона назначить в начале второй половины мая. Точный срок определить т. Галкину совместно с т. Крыленко и Ярославским».

Однако Политбюро и на этот раз не даёт Ярославскому чёткого, конкретного ответа на его предложения… 10 мая 1923 г. на своём заседании Политбюро выносит решение не рассматривать «заявление т. Ярославского», а «отложить» на неопределённый срок. Более того, к проблемам, связанным с процессом над Патриархом, высший партийный орган не обращается до середины июня 1923 г.

15 мая 1923 г. заместитель председателя Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РСФСР Н. М. Немцов пишет Троцкому записку, которая красноречиво свидетельствует о ситуации, сложившейся вокруг процесса. Судебный чиновник сообщает Льву Давидовичу, что наступило время отпусков, а коллегия находится в отношении суда над Патриархом «в неизвестности». Поэтому Немцов, «извиняясь за назойливость по справочному вопросу», хотел бы узнать у Троцкого, «предполагается ли в ближайшие два месяца поставить это дело?» По всей видимости, Троцкому было крайне затруднительно дать чёткий ответ на полученный запрос и он отправил эту записку Сталину в ЦК РКП(б) с пояснением: «Т. Немцову дан ответ в том смысле, что наводится в ЦК справка, по получении которой сообщим её ему». Несомненно, эти документы свидетельствуют об отсутствии у высшего руководства какого-либо решения о процессе над Патриархом, о том, что оно выжидает дальнейшего развития событий.

Воспользовавшись тем, что Патриарх находится уже не в тюрьме на Лубянке, а в Донском монастыре, АРК того же 15 мая 1923 г. на своём заседании рассмотрела вопрос «О воззвании Тихона» и постановила: ввиду того что Тихон лишён сана и подпись его под воззванием в качестве патриарха будет политически вредна, предложение о воззвании отвергнуть. Как видим, текст этого постановления довольно трудно дешифровать и понять, воззвание какого содержания и кому адресованное хотели получить от Патриарха Тихона члены АРК. Возможно, имелось в виду составление воззвания от имени Патриарха по поводу ноты Керзона…

Для успокоения общественного мнения за границей и в России, вместо воззвания, 22 мая 1923 г. решено было предложить членам АРК обсудить вопрос о «скинематографировании Тихона» в Донском монастыре. Однако в результате обсуждения на заседании АРК было принято постановление об отклонении подобного предложения. 23 мая 1923 г. Патриарха забрали из Донского монастыря и вновь поместили во внутреннюю тюрьму на Лубянке.

В результате этого перемещения, по всей видимости, стало возможным принятие членам АРК нового постановления в отношении Патриарха. 5 июня 1923 г. АРК рассмотрела вопрос «О Тихоне» и решила: «Не возражать против написания Тихоном ряда статей, относительно его отношения к Соввласти в настоящее время и об условиях в которых он содержится под стражей». Текст данного постановления позволяет сделать вывод, что Патриарх, по сведениям членов АРК, уже к 5 июня 1923 г. вполне подготовлен ГПУ для того, чтобы написать «ряд статей» по поводу «его отношения к Соввласти в настоящее время»…»

Что ж, совершенно пророчески сказал однажды митрополит Илларион о месте и роли патриарха в послереволюционной России: «Теперь наступает такое время, что венец патриарший будет венцом не «царским», а скорее венцом мученика».

По решению АРК начальник секретного отдела ГПУ Самсонов 11 апреля написал служебную записку Тучкову, в которой приказал: «1) Тихона поместить в хорошую камеру, 2) привезти его утром, чтобы никого не было, 3) Тихон должен быть здоров».

Более того, в этой записке Самсонов отдаёт распоряжение о фиксировании агентами ГПУ разговоров среди различных слоёв населения до и после процесса, а также об организации охраны процесса.

Ещё через несколько дней Самсонов гневно пишет Тучкову: «Я просил и при этом в категоричной форме о том, чтобы аккуратно предоставлять сводки о слухах в связи с процессом Тихона. Это не делается благодаря расхлябанности вашего отделения. Подтянитесь при этом быстро».

Камера, в которую был помещён Патриарх, выглядела следующим образом: «ширина двери камер должна составлять 69–70 см, высота — 188–192 см, толщина — 6 см, «глазок» оборудуется на высоте 145–150 см от пола, диаметром 135–140 мм со стороны камеры и 35–40 мм со стороны коридора.

В средней части двери на высоте 95 см устраивается форточка размером 20 на 27 см, размер окон: ширина 85–90 см, высота 90–100 см, окна должны быть подняты от пола не менее чем на 160 см».

О том, как обращались с патриархом в заключении при его слабом здоровье, в своём докладе В. Р. Менжинскому писал Е. Л. Тучков: «Тогда перед нами встала задача обработать Тихона, так чтобы он не только извинился перед Советской властью, но и покаялся в своих преступлениях и тем самым поставил бы в глупое положение монархистов. Правда, надо сказать, что здесь с Тихоном работы было чрезвычайно много, он прекрасно понимал, что одним раскаянием дело не ограничится, а что и после придётся слушаться и действовать по указке ГПУ, что его более всего тяготило, но благодаря созданной для Тихона обстановки и условий, где он содержался под стражей, а также правильно сделанного к нему подхода, Тихона удалось обломать и он собственноручно написал раскаяние».

«Я совершенно сознательно, — продолжает Тучков, — упустил подробности приёмов нашей работы, а касался лишь её результатов, имея ввиду, что таковые во первых Вам известны, а во вторых они настолько разнообразны, что если их описать, то потребовалось бы написание целой книги».

Целой книги потребовалось бы и для описания сводок 6-го отделения Тучкова, которые регулярно составлялись по данным осведомителей. В них обобщались все настроения и разговоры среди различных слоёв населения столицы. Кроме того, в 6-м отделении готовили сводки и о разговорах и настроении в Донском монастыре, где периодически находился Тихон до и после своих арестов.

А 16 июня 1923 года Тихон подписал весьма «странное заявление». Как утверждает Д. А. Волкогонов, «по стилю явно написанное (или продиктованное) работниками Государственного политического управления».

Вот его текст: «От содержащегося под стражей патриарха Тихона — Василия Ивановича Белавина.

…Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к советской власти враждебно… временами враждебность переходила к активным действиям, как-то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 году, анафемствование в том же году власти и, наконец, воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 году. Все мои антисоветские действия, за немногими неточностями, изложены в обвинительном заключении Верховного суда. Признавая правильным решение суда о привлечении меня к ответственности… обращаюсь с настоящим заявлением: Раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из-под стражи. При этом я заявляю Верховному суду, что я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежёвываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархической белогвардейской контрреволюции.

16 июня 1923 г. Патриарх Тихон (Василий Белавин)». «Прошло ещё немало месяцев, пока Политбюро среагирует на покаянное заявление, в котором, похоже, кроме слова «анафемствование», все остальные принадлежат тучковским соглядатаям, — сделает вполне резонный вывод Волкогонов. — 18 марта 1924 года, уже после смерти вдохновителя антикрестового похода, Политбюро наконец постановляет: «Прекратить дело Тихона». Для полного завершения «дела» Тихону останется только умереть…»

Когда патриарх Тихон выйдет из тюрьмы, очевидцы до мелочей запомнят эти минуты: «Многотысячная толпа задолго залила всю площадь около тюрьмы. Вдали стоял экипаж. Большой отряд чекистов по обе стороны толпы образовали коридор от ворот тюрьмы к экипажу. После долгого ожидания раскрылись ворота и показался Патриарх. Длинные всклокоченные седые волосы, спутанная борода, глубоко впавшие таза на осунувшемся лице, ветхая солдатская шинель, одетая на голое тело. Патриарх был бос…

Потрясённая многотысячная толпа, как один человек, опустилась на колени и пала ниц… Медленно шёл Патриарх к экипажу, обеими руками благословляя толпу, и слёзы катились по его измученному лицу…»

Из какой тюрьмы выходил патриарх, можно было бы только догадываться, если бы не сохранившаяся до наших дней «Инструкция по управлению Внутренней (секретней) тюрьмой Управления делами Особого отдела ВЧК». В ней чёрным по белому написано: «Внутренняя (секретная) тюрьма имеет назначением содержание под стражей наиболее важных контрреволюционеров и шпионов на то время пока ведётся по их делам следствие, или тогда, когда в силу известных причин необходимо арестованного совершенно отрезать от внешнего мира, скрыть его местопребывание, абсолютно лишить его возможности каким-либо образом сноситься с волей, бежать и т. п.».

И всё же, несмотря на освобождение патриарха Тихона, его моральные пытки в виде секретных и бесконечных бесед с Тучковым и прочими продолжались…

23 ноября 1923 г. в специальном распоряжении о преемстве церковной власти он назначит своим заместителем митрополита Ярославского Агафангела, а в случае его отказа или устранения — митрополита Казанского Кирилла. Таким образом, патриарх Тихон устранил угрозу преемственности церковной власти.

Зато другая власть абсолютное большинство средств, полученных от продажи конфискованных ценностей, потратила исключительно на партийные нужды. С голодом же боролись с помощью американской гуманитарной организации АРА и, как подчёркивает Д. А. Волкогонов, «журнала… «Безбожник».

К слову, патриарху Тихону всё же удалось выиграть борьбу за объединение церковных сил и вернуть большинство приходов и епархий в лоно церкви. По мнению самого Б. А. Тучкова (в 1924–1925 гг.), «обновленцы в это время…находились «на положении группы, всеми средствами сопротивляющейся напирающей на неё тихоновщине». Симпатии верующих трудно было изменить всеми доступными чекистам методами…