Александр Самсонович Берг в контрразведке служил уже два года. Тридцатидвухлетний офицер для особых поручений контрразведывательного отделения при Штабе Одесского военного округа прошел не особенно тернистый путь. Можно сказать, что во время его движения по карьерной лестнице ему постоянно везло.

Потомок древнего, но уже обедневшего дворянского рода, переселившегося из Пруссии еще при Екатерине II, в 1904 году окончил Тверское кавалерийское юнкерское училище. Вчерашний юнкер был послан служить в один из дальних гарнизонов Виленского военного округа. Усердное отношение к обязанностям и безупречная репутация позволили молодому корнету обрести звание поручика, а всего через четыре года после выпуска и штабс-ротмистра. Но полковая рутина наскучит любому, даже самому старательному офицеру. Жизнь между летними маневрами, смотрами, строевыми занятиями, неизменным штосом по вечерам и шумными попойками в офицерском собрании все больше набивала оскомину. И когда стало совсем невмоготу, он подал рапорт о переводе в корпус жандармов. Тем более что для этого у Берга имелись все основания: потомственное дворянство, окончание военного училища по первому разряду, православное вероисповедание, отсутствие долгов и шесть лет полковой выслуги.

По прошествии полугода штабс-ротмистр получил наконец приглашение прибыть в Санкт-Петербург для сдачи двух экзаменов — устного и письменного. У Цепного моста, напротив церкви Святого Пантелеймона, располагалось здание Штаба корпуса жандармов.

И если с билетом по истории было проще — пришлось освещать итоги Венского конгресса 1814 года, — то во время письменного испытания попалась весьма заковыристая тема — «Влияние реформ Александра II на развитие экономики России». Словом, за два часа деревянная ручка пера была изрядно искусана. Но все закончилось успешно, и теперь предстояли годичные курсы.

Уголовное право, производство дознаний и расследований, железнодорожный устав, антропометрия и дактилоскопия, фотографирование и основы психологии — неполный перечень предметов, которые пришлось освоить кавалерийскому офицеру.

Сдав на отлично дисциплины, штабс-ротмистр был зачислен в состав Отдельного корпуса жандармов и направлен в распоряжение Виленского губернского жандармского управления. С первых же дней ему удалось удачно зарекомендовать себя — в подвале дешевой съемной квартиры он обнаружил типографию группы «Российского союза освобождения рабочего класса». Помощник провизора местной аптеки Кац изготавливал прокламации, призывающие к террору. Станок для печатания был замаскирован в обычном столе, а касса для шрифта была спрятана в шкафу. Там же была найдена и уже собранная, предназначенная для покушения на Виленского губернатора самодельная бомба. Как выяснилось во время допросов, этот неуравновешенный молодой человек часто ездил за границу, где и был завербован австро-венгерской разведкой. На полученные из-за границы деньги он и приобрел типографское оборудование. Во время производства дознания Берг сумел завербовать Каца. Еще целых шесть месяцев штабс-ротмистр водил за нос его заграничных кураторов, отыскивая связников и обнаруживая явочные квартиры. За успехи в службе он получил Станислава II степени и звание ротмистра. Вскоре его рекомендовали в число жандармов, направленных для работы в контрразведывательные отделения при военных округах. Так он оказался в Одессе.

Однако он не был аскетом, проводящим все время на работе. Высокий и привлекательный офицер напоминал героя-любовника из французских романов. Его обезоруживающая улыбка, то и дело вспыхивающая на холеном лице, английские усики и голубые глаза точно магнитом притягивали женщин. И в самом деле, это был человек, который помимо службы еще и не прочь поразвлечься в компании с какой-нибудь очаровательной брюнеткой или блондинкой. Некоторые из его пассий становились не только преданными любовницами, но и великолепными осведомительницами.

Именно такого человека и должен был встретить в Ялте капитан Мяличкин, сошедший на севастопольский перрон. Выйдя на противоположную сторону вокзала, он огляделся. Мимо весело бежали вагоны «электрической конки», куда-то торопились извозчики. Чувствовался запах близкого моря. Впереди, у автомобильной стоянки, находился только один «Руссо-Балт». Недавние попутчики — два француза и переводчик — никак не могли сторговаться с водителем. Неожиданно chauffeur, облаченный в кожаную куртку, указал на Мяличкина. Тут же навстречу направился переводчик:

— Прошу прощения, — выговорил он, — мы направляемся в Ялту, и у нас есть одно свободное место. Вам случайно не по пути?

— Прекрасно. Я еду с вами.

Приветственно улыбнувшись попутчикам, капитан забрался на переднее сиденье и щелкнул крышкой «Бонера» — было три часа пополудни. Водитель, облаченный в кожаный шлем, перчатки и очки, покрутил ручку стартера, и мотор загрохотал. Усевшись за руль, похожий на авиатора шофер с треском включил передачу. Машина тронулась.

«Эх, жаль, что не удалось хорошо посмотреть Севастополь, — с сожалением вздохнул контрразведчик и тут же мысленно успокоил себя: — Но ничего, возможно, мне удастся сделать это на обратном пути. А пока придется довольствоваться видами из автомобиля».

По сторонам мостовой стояли аккуратные особняки — все как на подбор из белого камня. Город, почти полностью разрушенный во время Крымской войны, отстроили заново. «В назидание потомству в виде своеобразного памятника следовало бы оставить хоть один дом, разрушенный неприятелями», — отчего-то подумалось Мяличкину.

Закончилась Гоголевская улица, исчез из виду Исторический бульвар и казармы Белостокского полка. Хорошая дорога закончилась. Тридцатисильный автомобиль то и дело подпрыгивал на кочках и ухабах. Зато на выезде началось гладкое, как столешница, шоссе. Так продолжалось целых семнадцать верст. Слева мелькнули военный лагерь и авиационное поле. В окрест высились холмы и возвышались усадьбы, виднелись кладбища союзных воинов, павших в Крымскую кампанию. Показалось татарское селение. Стайка неугомонных ребятишек неслась за «Руссо-Балтом», прося «копеечку». На околице показалась земская школа. Обдав пылью детвору, «механический экипаж» вновь выехал на шоссе и начал взбираться на Байдарский подъем. Вокруг селений хорошо различались табачные плантации, виноградники, фруктовые сады и орешники.

По пути встретились три маджары, запряженные тощими горными лошаденками. Навстречу проскакали два всадника на иноходцах, тихо плелась «извозчичья корзинка» и одна старая, чудом сохранившаяся карета. На двадцатой версте показался столб, разделяющий Севастопольское градоначальство и Ялтинский уезд.

Дорога теперь пошла вниз, и «Руссо-Балт» покатился по зигзагам извилистого склона. Дубовые и буковые рощицы, заросли кизила и шиповника сопровождали автомобиль на всем протяжении пути. Достигнув Кунцевской церкви, он помчался по прямому отрезку южнобережного шоссе, все ближе подбираясь к месту назначения. Царские имения Ореанда и Ливадия первыми встретили пассажиров.

Город открылся не сразу — то мелькнули и вновь пропали из вида аккуратные белые домики на горе, то засинела и вновь исчезла часть бухты с прильнувшими к ней строениями. Массандровский новый дворец, лесничество и еще несколько отдельных усадеб, подобно казачьему дозору, виднелись на вершине холма. Вдали, почти на горизонте, отдавали золотом купола Александровского храма. В гавани за молом чернели трубы пароходов и остроконечные мачты парусников. Морской бриз уже доносил соленую свежесть моря и всплески волн.

— Вот и Ялта! — перекрикивая шум двигателя, радостно прокричал автомедон и осведомился у Мяличкина: — Вас тоже к гостинице «Россия»? Или вы предпочитаете другой отель?

— В «Россию».

Пассажиры оживились, рассматривая публику, гуляющую по улицам. В глаза бросилась характерная особенность Ялты — расположение построек носило дачный порядок, каждый жилой дом стоял в глубине сада, а привычных дворов и вовсе не было. Набережная тянулась от самого Полицейского моста через речку Дерекойку до Ливадийского, перекинутого по берегам быстрой Учан-Су. Любому приезжему было понятно, что на набережной сосредоточена вся публичная жизнь курортного города. Здесь находились лучшие гостиницы и магазины. Городской сад и Александровский сквер составляли с набережной единый природный ансамбль и прекрасно дополняли друг друга. А дальше, вглубь, тянулись улицы: Платановая, Аутская, Морская, Екатерининская и Пушкинский бульвар. Параллельно Набережной шла Виноградная улица, а по холму Дарсан-Садовая.

Прорычав еще несколько минут, «Руссо-Балт» застопорил мотор у дверей лучшей гостиницы города. Капитан достал портмоне, ожидая, пока французы выгрузят багаж.

— Возьмите, — он протянул водителю две красненькие.

Сhauffeur опустил купюры в карман и тихо изрек:

— А вам не нужен личный водитель на время отдыха? Экскурсии на автомобиле совсем не утомляют.

— Да, но местные дороги оставляют желать много лучшего, — удивленно пробормотал Мяличкин.

— Здравствуйте. Я ротмистр Берг, Александр Самсонович. Предлагаю встретиться через час у Дерекойского моста — там готовят вкусные шашлыки. Извозчик домчит вас туда за несколько минут. Заодно поужинаем и все обсудим. Да, и возьмите назад ваши двадцать рублей, — он протянул купюры. — На эту сумму здесь можно откупорить дюжину бутылок местного вина и прикончить целого барашка. Честь имею.

Он вытащил ручку стартера, крутнул пару раз и, заведя мотор, тотчас же умчался. А вечерний сумрак тем временем выкрасил дома, деревья и людей в чернильный цвет. В Ялте наступил вечер.

Перед капитаном сидел господин в строгом сьюте и белой сорочке с галстуком. Своим видом он никак не напоминал недавнего разухабистого хозяина «Руссо-Балта». Поданный на лепешке шашлык оказался отменным, а белый и красный соусы придавали нежному мясу еще более утонченный вкус.

— Да, ничего не скажешь, умеют все-таки грузины готовить, — накладывая лобио из красной фасоли, выговорил Мяличкин.

— Вы, Константин Юрьевич, вот это блюдо попробуйте. Оно называется мцвади. Изумительная, скажу я вам, штука. Это баранина, запеченная в баклажанах, — наливая в бокалы «Ливадию», предложил ротмистр.

— Действительно вкусно, — согласился капитан. — Знаете, летом мы с женой обычно снимаем дачу под Санкт-Петербургом, и я, признаться, люблю иной раз покрутить вертел. Вот бы у повара узнать рецепт.

— А я вам его расскажу. Тут все очень просто: нарежьте баранину вдоль волокон так, чтобы куски по длине немного уступали заготовленным ранее баклажанам. А перед этим необходимо их тщательно промыть и сделать глубокие продольные надрезы. Очищать не требуется. Заложите мясо в эти своеобразные карманы. Посолите, поперчите. Главное, чтобы вы смогли надеть на вертел обе части баклажана и баранину. Блюдо жарится на углях и периодически смазывается растительным маслом.

— Действительно, ничего сложного. Непременно приготовлю. — Мяличкин внимательно посмотрел на ротмистра. — И все-таки, Александр Самсонович, для чего нужен был этот маскарад с водительским шлемом, очками, перчатками?

Берг промокнул салфеткой губы и ответил:

— Видите ли, задача, с которой вас сюда послали, очень непростая. И я, как мне объяснило начальство, обязан оказать вам полнейшее содействие. Севастополь, как военно-морская база, всегда интересовал британцев. По моим предположениям, теракт подготовит их человек именно оттуда. Моя основная агентура находится в Одессе и кое-кто в Севастополе. Так что мне придется разрываться между этими городами и Ялтой. Автомобиль — самый быстрый наземный транспорт. Вот потому я и решил выдавать себя за шофера, тем более что совсем недавно мы получили несколько новеньких «Руссо-Балтов». Водитель таксомотора — фигура неприметная. Да и на бензин мне не требуется казенных денег, как вы убедились, зарабатываю я сам. Но в данный момент мне лучше всего походить на человека вашего круга.

Мяличкин кивнул и, глядя куда-то в сторону, сказал:

— Знаете, в Петербурге за Распутиным был приставлен очень плотный надзор: полиция, жандармерия, охранники банков и даже люди из дворцовой полиции. Помимо доносительства они осуществляли и его физическую охрану. Но первого марта состоялся довольно неприятный разговор Государя с Председателем Совета Министров. Коковцев, как нам стало известно, убеждал Царя отослать «старца» в деревню. Самодержец весьма холодно на это отреагировал. Уверенный в том, что Григорий теперь навсегда отлучен от двора, Владимир Николаевич приказал министру внутренних дел убрать филеров. Александр Александрович выполнил сие указание слишком поспешно. Но уже через несколько часов мы зарегистрировали телефонный разговор между Распутиным и одним сенатором — близким другом Коковцева. Во время беседы Распутин просил передать министру внутренних дел, что его по-прежнему любит царская семья и он никуда не уедет. Как бы там ни было, но в Ялте «сибирский прорицатель» окажется без защиты. С ним будет только его секретарь, ну и, возможно, госпожа Лохтина — преданная поклонница.

— Вот тут как раз и пригодится мой «Руссо-Балт». Если вы сумеете узнать время прибытия Распутина в Севастополь, то я попытаюсь встретить его еще на железнодорожном вокзале. А уж потом соглашусь возить его по Ялте почти бесплатно.

— А вдруг он решит отправиться морем?

— Это невозможно. Катер начинает ходить на следующий день после Пасхи.

— Что ж, тогда попробуйте, — согласился Мяличкин. — А как вы определили, что я и есть тот самый командированный офицер Генерального штаба?

— Это совсем несложно, — усмехнулся ротмистр. — Во-первых, во всем составе было только два вагона международного класса, о чем свидетельствовала надпись общества Wagon lits. Во-вторых, вы оказались единственным мужчиной средних лет, который вышел на перрон в одиночестве и практически без багажа. Отсутствие больших чемоданов — верный признак военного, привыкшего обходиться малым.

— Вы очень наблюдательны.

— Благодарю вас, — Ротмистр окинул взглядом столики и добавил: — Мой человек в квартирной конторе, ведающей расселением приезжих, завтра передаст мне список лиц, прибывших в Ялту за последние две недели. Может, и отыщется несколько подозрительных личностей. С исправником я уже встречался. В городе тихо. Смертоубийств давно не было. Поднадзорных всего несколько человек; в основном это студенты, отчисленные из университетов за участие в антиправительственных митингах. Примерно два раза в неделю в порт заходят иностранные торговые суда. Пока они стоят под загрузкой, по Ялте гуляют их экипажи. Допускаю, что среди них может оказаться и связной того самого англичанина.

Мяличкин с аппетитом уплетал шашлык и внимательно слушал коллегу. Затем он поднял глаза, промокнул губы салфеткой и спросил:

— Вы где проживаете, Александр Самсонович?

— Снял комнату на Церковной, недалеко от собора Иоанна Златоуста. Дом № 7. Там есть пустующий каретный сарай, в который я и ставлю автомобиль.

— Хорошо. Встретимся завтра, часов в восемь вечера, но уже в каком-нибудь другом месте. Предлагайте, вы здесь ориентируетесь лучше меня.

— Кафе «Флорен». Это на набережной, павильон на сваях.

— Прекрасно. Ну что ж, я, пожалуй, прогуляюсь. Честь имею.

Мяличкин оставил несколько купюр и поднялся из-за стола. Выйдя на тротуар, он неторопливо побрел по улице. «Незнакомый город можно узнать только тогда, когда исходишь его пешком. Малозаметные переулки, проходные дворы, тупики — все может пригодиться. Да и случай — тоже дело немаловажное, — мысленно рассуждал Константин Юрьевич. — Коллеги рассказывали, что однажды шел вот так офицер, а ему навстречу прохожий, вроде бы обычной конторской внешности. Ан нет! Что-то в нем показалось военному подозрительным; поплелся за ним и проводил до самого дома. Сел на лавочку, папироску закурил и ждет, а чего ждет — сам не знает. Но не прошло и четверти часа, как тот же самый господин появился, но уже с усами и бородой. «Зачем, спрашивается, он их наклеил?» — сразу насторожился наблюдатель… Остальное было делом техники. Оказалось, что немецкий агент спешил на встречу с информатором из Военного министерства. Установили надзор. Позже взяли обоих. А внимательному поручику из Главного штаба раньше положенного срока присвоили штабс-капитана. Вот что значит внимательность!»

Город зажег электрические фонари. Сонно застучали о мостовую железные колеса старых фиакров. В уличных кафе раздавался женский смех и хлопки откупоренного шампанского. Далекий красный глаз маяка то закрывался, то наливался кровью.