Справляться со скверным расположением духа Ардашев научился давно. Без этой способности в разведке не выжить. Агенту всегда приходится мысленно сражаться с разного рода опасениями. И если относиться к ним каждый раз серьезно, то можно сойти с ума. Верное средство избавиться от скверного настроения — заняться любимым делом, которое хотя бы на время позволит улетучиться дурным мыслям. Для Клима Пантелеевича такими увлечениями были: сочинительство, бильярд, шахматы и, пожалуй, преферанс. Но это в идеальном варианте. Когда же нет возможности воспользоваться этими приятными занятиями, то надобно начать размышлять о каком-нибудь малознакомом процессе, чтобы новые мысли постепенно вытеснили прежние страхи, опасения или разочарования. Пока, например, представишь, как был устроен паровой самолет Можайского и каким образом он должен был подниматься в воздух, забудешь обо всем на свете. Или, допустим, начинаешь думать о том, как удается африканским бушменам впрок заготавливать мясо антилоп без соли? И как долго можно продержаться в знойной саванне без еды и воды? Стоит также попробовать порассуждать об изобретениях будущего: если с помощью телеграфа и телефона уже научились посылать на любое расстояние слова, то каким образом будут передавать мысли? И что надежней — аэроплан или дирижабль?

Правда, блага цивилизации — клуб и курзал — Ардашев только что миновал и потому опять решил туда вернуться. «Да, доктор наговорил лишнего этому надоедливому литературоведу. Хорошо, если Сорокопятов еще не успел перезнакомиться с местными газетчиками. А то получится, что именно я и выболтал всю информацию о деле. Как тогда следователю в глаза смотреть? Ах, Николай Петрович, Николай Петрович! Ну какой смысл давать окружающим лишнюю информацию о себе и своих делах? Разве от этого можно стать успешнее? Скорее всего, нет. Если ты поделился радостью о нежданной удаче с завистником, то он сразу же начнет создавать вокруг тебя отрицательное поле из собственных негативных мыслей, поскольку к нему в дом эта капризная дама еще не заглядывала. То же и друзья — в лучшем случае назовут тебя баловнем судьбы. Вот и весь итог. Многим мало прожить целую жизнь, чтобы это понять».

Клуб представлял собой длинное одноэтажное здание, выходящее на улицу большими венскими окнами. Резная дубовая дверь с витой бронзовой ручкой распахнулась с легкостью садовой калитки. «Раз смазывают петли у входной двери, значит, следят за порядком и внутри», — справедливо рассудил Клим Пантелеевич и не обманулся в своих предположениях.

В светлой просторной зале стояли накрытые белыми скатертями столики. Они были заняты лишь наполовину. В основном присутствовали статские, но было и несколько компаний офицеров, среди которых встречались и флотские — с кортиками и в ослепительно-белых мундирах.

Бильярдные фрейберговские столы — их адвокат насчитал только четыре — расставили свои массивные резные лапы в соседней зале. Заказав чаю с ромом, Клим Пантелеевич с удовольствием погрузился в созерцание упорной схватки между невысокого роста усатым господином в пиджачной паре и пехотным поручиком. Играли в пирамиду и, судя по напряженным лицам, — по-крупному. Поручик время от времени прикладывался к коньячной рюмке, но это ему не мешало вгонять в лузу довольно сложных «чужаков». Статский вместо «Шустова» пил вино и потому, видимо, был успешнее. Офицер нервничал и пытался бить щегольски. Он чаще применял клапштос, от чего уставал и иногда киксовал, промахивался, получал штрафы. Его соперник играл уверенными, беспощадно правильными ударами. В них не было ни forte, ни piano, зато присутствовал холодный коммерческий расчет. Битков он пускал легким накатом, и они, ударив «заказанные», загоняли их в гнезда луз. По всему было видно, что поручик проиграет. Так оно и случилось. Зашелестели банковские билеты, перекочевывая из одного портмоне в другой. Изрядно охмелевший офицер, не желая мириться с проигрышем, предложил «угол» — двойную ставку. Соперник согласился. Вторая партия повторила первую. И опять освободился от «лишнего» груза бумажник военного. Ставка утроилась…

Ардашев вдруг понял, что совсем не наблюдает за игрой, а мысленно возвращается к тому странному карандашному рисунку в комнате убитого полковника. «И все-таки что-то в нем не так — будто с ног на голову переставлено; то ли есть какая-то недосказанность, то ли наоборот — перебор фигур…»

Между тем поручик едва держался на ногах, пошел вразнос и уже играл на запись. Его дальнейшая участь была ясна и понятна, как судьба ощипанного петуха в кухмистерской.

Клим Пантелеевич оставил лакею целковый и вышел на улицу. Спокойствие вновь наполнило душу теплом, и присяжный поверенный с удовольствием вдохнул свежий морской воздух. Рука сама потянулась к заветной коробочке с надписью «Георг Ландрин». Но в этот момент ему в коленку ткнулся чей-то теплый нос. Это был Вилли. Позади него шла хозяйка.

— Здравствуйте, Клим Пантелеевич, а где же ваш друг? Он все еще нездоров?

— Добрый вечер, Лика! — воскликнул Ардашев. — Мой приятель выздоровел, но после болезни у него появилось опасное осложнение, по-латыни оно называется morbus boltunos и характеризуется повышенной разговорчивостью — слова лезут, точно нефть из бакинских скважин.

— Шутник! — засмеялась она.

— Угощайтесь! — он протянул ей коробочку монпансье. — С тех пор, как я избавился от курения, я пристрастился к этим маленьким конфеткам. Не знаю, как другим, а мне они помогают ускорить мыслительный процесс.

— И часто вас одолевают раздумья?

— Практически постоянно.

— И даже сейчас?

— А сейчас тем более.

— Было бы интересно узнать, что вас волнует в данный момент.

— Я ищу предлог, чтобы пригласить вас на чашечку ароматного турецкого кофе в кондитерской у Верне.

— А вы хитрец — одним предложением «убили двух зайцев»: и даму пригласили, и сделали намек на известное произведение Антона Павловича.

— Так вышло, — развел руками Ардашев. — Надеюсь, вы не против?

Она потрепала пуделя и спросила:

— Ну что, Вилли, пойдем?

Питомец, заслышав кличку, радостно залаял.

— Он не возражает, а значит, согласна и я, — улыбнулась Лика.

Кондитерская находилось совсем неподалеку. Кофе действительно оказался отменным. Нашлось угощение и для Вилли. Он оказался страшным сладкоежкой и с жадностью проглотил кусочек новомодного пирожного «Наполеон», названного так в честь столетней годовщины победы над французами. Официант с шумом откупорил бутылку золотого «Аи» и наполнил бокалы.

— За победу! — предложила тост Лика, и в ее глазах блеснули задорные искорки.

— Простите? — не понял Ардашев.

Дама улыбнулась:

— За победу над французами!

Они сделали по глотку.

— Ну вот, Лика, как вам нравится — мы сидим во французском кафе, заказываем французское шампанское, угощаемся тортом «Наполеон», а поднимаем бокалы за то, как мы разгромили этих самых французов, то есть пьем за их погибель. Не находите ли вы это странным?

— Ничуть. Они сами виноваты.

— И в чем же, позвольте узнать?

— Не надо было Москву сжигать, — в ее голосе послышались патриотические нотки. — А еще, — добавила она, — мне Кутузова жалко. Хороший был старичок, умный. А как его похоронили? Сердце в Пруссии, а тело в России. Разве это правильно?

— Наверное, нет.

«О боже! Как она наивна! — улыбнулся своим мыслям адвокат. — А впрочем, в этом нет ничего удивительного, — наивность — верный признак молодости».

— А почему вы улыбнулись?

— Не знаю. Может быть, потому что вечер хорош, а может, потому что никуда не нужно спешить. Не знаю.

— Вы меня проводите? — тихо спросила она.

— А может, еще посидим?

— Становится холодно, да и муж должен позвонить в гостиницу в восемь.

— Что ж, тогда надо спешить.

Но они шли не торопясь и так же, как и в прошлый раз, непринужденно беседовали. И вновь Климу Пантелеевичу казалось, что он знаком с Ликой давно и она вполне его понимает. По дороге присяжный поверенный рассказывал о своих приключениях в Индии. О том, как он охотился на диких слонов в княжестве Гвалиора и как в сопровождении шикари он целую неделю выслеживал тигра-людоеда, державшего в страхе не только одну деревушку, но и целый штат Раджастхан. Клим Пантелеевич с упоением описывал красоту тропической природы и животный мир джунглей.

— Как интересно! — восхищенно бормотала Лика. — А у вас есть коллекция бабочек?

— Бабочек? — удивился Ардашев. — Почему именно бабочек?

— Не знаю, — она кокетливо повела плечиком. — Но если бы я была в Индии, то обязательно наловила бы бабочек — они такие красивые!

Впереди показалась «Ялта». Расположенная по склону холма, своим парадным входом гостиница выходила на Дарсановскую улицу.

— Наверное, здесь хорошо, тихо, — предположил Ардашев.

— Да, — согласилась Лика. — Базарный шум совсем не слышен. С балкона моего номера открывается чудесный вид на море. Жаль, что сейчас оно холодное… Надобно непременно приехать сюда летом.

— Говорят, в августе население города увеличивается в пять раз.

Ардашев щелкнул крышкой часов.

— Без пяти минут восемь. Вам пора.

— Спасибо за вечер. Было прекрасно.

— А знаете что? Давайте как-нибудь на днях отправимся за город на экскурсию. Вы согласны?

— С удовольствием, — просияла она. — А когда именно?

— Я позвоню вам, и мы договоримся. Идет?

Она протянула руку и почти безгласно произнесла:

— Звоните, я буду ждать.

— До свидания.

От «Ялты» до гостиницы «Россия» было совсем близко. Эти два отеля разделяла улица Садовая. Вымощенная каменным известняком дорога петляла и проходила мимо храма Александра Невского. Ардашев решил срезать путь и попасть в «Россию» с тыльной стороны. Для этого надо было пересечь территорию прилегающего к гостинице парка.

Погода была прекрасна. Пахло ароматом цветущих деревьев. В лунном свете белели клумбы нарциссов и откуда-то с моря слышались крики разбуженных ночным пароходом чаек.

Пройдя саженей десять по каменной дорожке, Клим Пантелеевич замедлил шаг и остановился, будто прислушиваясь к чему-то. Затем опять зашагал как ни в чем не бывало. Он миновал пруд и там, где тропинка делала поворот, внезапно притаился за высоким кипарисом. Не теряя времени, он начал старательно выкручивать из трости ручку, которая была еще и началом длинного кинжала. Не прошло и пяти секунд, как на тропинке показался человек. Озираясь по сторонам, он не двигался. Присяжный поверенный заметил, как незнакомец достал из-за пояса пистолет. Казалось, что на его стволе было что-то надето. Клим Пантелеевич отвернул лацканы пиджака и, прикрыв ими белоснежную сорочку, бесшумно шагнул внутрь зеленых зарослей. Оттуда он хорошо видел, как, держа перед собой оружие, преследователь медленно обошел один кипарис, затем другой и крадучись стал приближаться к тому дереву, где затаился Ардашев. Его походка показалась адвокату знакомой: «По-моему, это тот самый тип, который увязался за мной в среду».

Описав круг вокруг вечнозеленого дерева, человек вновь остановился. Теперь он стоял спиной. Именно в этот самый момент предательски заиграли карильоны четверного боя карманных часов присяжного поверенного. Заслышав мелодию из оперетты Кальмана, человек начал оборачиваться. Медлить было нельзя — и длинное стальное лезвие, ломая хрящи, с хрустом пронзило шею незнакомца. Резким движением Ардашев рванул клинок на себя, и тотчас же из этого места ударил кровяной фонтан. Взмахнув руками, точно крыльями, человек повалился на спину. Одновременно раздался приглушенный выстрел, напоминающий хлопок откупоренной бутылки шампанского. Несчастный еще дышал, но конец уже был близок, и по его телу электрическими волнами пробежали предсмертные судороги. Он вздрогнул и замер. Его правая рука сжимала крохотный пистолет с порванной соской на стволе. «Надо же! — присев на корточки, удивился Клим Пантелеевич, — «Вегрия-Шарлье» — оружие редкое, производит выстрел без спускового крючка. Его заменяет скоба на рукоятке. А детская соска играла роль глушителя звука. При выстреле она раздулась шаром, задержав пороховые газы, и тут же лопнула. Что ж, довольно остроумно!»

Он обыскал убитого. Вещей оказалось немного: дверной ключ, начатая пачка папирос «Оттоман», карманная зажигательница и паспорт; в портмоне лежало восемь радужных, пять империалов и сложенный вчетверо полулист почтовой бумаги. Подсвечивая бензиновой зажигательницей, Клим Пантелеевич открыл паспорт. В нем значилось, что обладателем сего документа, выданного мещанской управой уездного города Ялты, является мещанин Евлампий Гурьянович Сорочинский. Ардашев вновь осветил лицо мертвеца и почувствовал, как застучало в висках от неожиданной догадки. «Мистер Борнхил?! Вот так так!» — чуть было не воскликнул он. — Это действительно судьба — проткнуть шпагой того, кто сам несколько лет назад пытался отправить тебя в мир иной».

Вторым не менее удивительным открытием для присяжного поверенного оказалось содержание сложенного листка. В нем бисерным почерком были выписаны названия книг, выданных полковнику Левицкому в библиотеке имени Жуковского.

Понимая, что оставлять документы с отпечатками пальцев нельзя, Ардашев рассовал трофеи по карманам. Затем вытер о траву клинок и собрал трость. Он размял папиросы и посыпал табаком дорожку. «Об этом происшествии пока придется молчать, — мысленно решил присяжный поверенный. — Вещи Борнхила лучше спрятать в тайник — так будет безопасней»

Затворив за собой железную калитку, Клим Пантелеевич очутился на Садовой. Прямо перед ним высилась трехэтажная «Россия». Не обращая внимания на гостиницу, он проследовал к Мордвиновскому парку.

Адвокат прогуливался походкой беззаботного отдыхающего — широко выбрасывая вперед трость.