Августа 9 дня, начало седьмого, +18° С.
Сначала на Мойке, потом на Обводном канале
Калитка распахнулась под ржавый скрип петель всех тюрьм империи. Караульный галантно помог дамам одолеть брус порожка и юркнул обратно. Попыталась Софья Петровна кинуться к мужу, но лишь повисла на руке Глафиры. Тут уж Родион Георгиевич подбежал сам и стиснул обеих. Супруга спрятала лицо на груди его, выплакивая в несвежую сорочку ужас последних суток. А кухарка, как-то сразу постаревшая, целовала плечико «батюшки-голубчика», «сокола нашего ясного» и гладила локоток.
Наконец слезы и охи, всхлипы и жалобы затихли. Семейство уселось в пролетку. Глафира поместилась рядом с извозчиком, а Софья Петровна, схватив мужа за руку, прижалась к нему с такой страстью, какой не бывало с медового месяца.
Ванзаров приказал ехать быстро и обратился к супруге:
– Соня, винить тебя не в чем. Это был не дачный роман, а ловуфка. Причем на меня. Приманкой была ты. Правда такова: человек, который тебе нравился, использовал тебя для своих планов, к тому же он мужеложец. Прости за прямоту.
– Нет, простишь ли ты когда-нибудь, что наговорила я? Виновата и заслужила самую суровую участь! – срывающимся шепотом бормотала Софья Петровна. – Я вас очень люблю, Родион… Вы мой герой…
Да за такие слова обманутый муж немедля простил не только дачный роман, но вообще все обиды, «вольные и невольные», и добавил:
– Только, Сонюфка, мне сейчас очень нужна твоя помофь.
Госпожу Ванзарову уговаривать не пришлось.
– Буду рассказывать, ты слуфай, где офибусь, сразу скажи. Хорофо, милая? – нежно проворковал супруг.
Софья Петровна была сама покладистость. Интересно, надолго ли?
– Итак, месяца три назад к вам заглянул сосед, Николай Карлович Берс, и представил гостивфего у них юнофу: Петра Александровича Ленского… – Коллежский советник проверил, слушает ли супруга, и продолжил. – Мальчик оказался приятным, отличных светских манер, говорил интересно, к тому же на дачных вечерах умел танцевать. Вскоре, думаю, через неделю после знакомства, ты офутила, что сильно заинтересовалась Ленским и, кажется, влюбилась. Начались встречи наедине, всегда на природе, иногда в кленовой аллее, что за озером. На свою дачу он не приглафал под благовидными предлогами. Наконец ты подарила ему свою фотографию, дело дофло до поцелуев…
Тут Софья Петровна всхлипнула и спрятала лицо, видать, от стыда.
– …Ленский всегда появлялся в доме так, чтобы не застать меня, объясняя, что ему будет тяжко видеть супруга женфины, которую он боготворит. Роман развивался стремительно, ты стала думать, что пора изменить жизнь, сделав рефительный фаг. Но в профлую среду…
– В пятницу, – быстро поправила Софья Петровна.
– Друг мой, ты не путаефь? Глафира говорила про среду или четверг…
– Нашел кому верить! Да няня не то что дней, года не помнит. Спроси, так у нее турецкая война вчера закончилась. Я прекрасно помню: было тепло, близился вечер пятницы, потому что он… и он… – Что было потом, скрыл носовой платок.
Родион Георгиевич счел нужным продолжить:
– В пятницу Ленский заявил, что уезжает, возможно, на неделю или дольфе. Однако просил его ждать и верить…
Вместо ответа женушка отерла платочком заплаканные глаза и тяжко охнула.
– …Ленский никогда и не заикался, что приходится внебрачным племянником князя Одоленского, однако упоминал, что скоро станет очень богат, получив солидное наследство. Особенно Ленский любил рассуждать о значении крови, но про «Первую кровь» никогда не рассказывал и слова «содал» не употреблял. Все так?
Софья Ванзарова мужественно кивнула.
Родион Георгиевич кое-как протиснул руку во внутренний карман, прижатый бюстом супруги, вытянул заветный снимок и раскрыл:
– Посмотри внимательно, это Ленский?
Пустяк, а вызвал бурные слезы! Софья Петровна разрыдалась так, что Глафира обернулась в тревоге. Но увидев карточку, подтвердила: Ленский это, собственной персоной.
Порыв обманутого сердца любящий муж унял нежностью, а потом вдруг спросил:
– Расскажи мне о племяннице Николая Карловича. Софья Петровна сложила платочек квадратиком и, всхлипнув, сказала:
– Мы мало общались. Она милая, замкнутая девушка, молчаливая, все сидела в саду в одиночестве с книжкой. Такая Татьяна Ларина в двадцатом веке, вообрази?! В общем, ничего особенного. Замкнутая дурнушка.
– Так вы не водили разговоров за вечерней чафкой чая, как подруги?
– Конечно, нет.
– Насколько я знаю, брат Антонины – Антон Ильич, тоже уехал на профлой неделе. Опифи его.
Оказалось, брата Софья Петровна видела мельком, то есть почти не видела вовсе. Он вечно где-то пропадал, по рассказам Николая Карловича, ненавидел дачную жизнь и все время проводил у друзей в городе. Возможно, они бы познакомились ближе, но госпожа Ванзарова бывала у Берсов раз или два за все лето. Обычно Николай Карлович сам забегал.
Родион Георгиевич выслушал внимательно и опять не к месту спросил:
– Что у тебя пропало?
– Что? – не поняла супруга.
– Могу ли знать, какое платье ты не можефь найти недели две?
В глазах жены отразились восхищение, удивление и даже страх:
– Не знаю, Родион, каким непостижимым образом ты узнал! Неужели в России полиция действительно всесильна?
– Сонечка, что пропало из гардероба? Платки Глафиры в расчет не бери…
– Это такая глупость, что и говорить совестно… Но если настаиваешь… Я не могу найти платье, в котором ездила на похороны тетки в Казань…
– В черных кружевах, и ефе к нему вуаль глухая и перчатки, тоже кружевные, – заботливо добавил Ванзаров.
Вот тут Софья Петровна поразилась до глубины «израненной души»:
– Как мало я тебя ценила! Ты помнишь мои платья! Ты благородный человек!
Щеку коллежского советника украсил наградной поцелуй. А такой поцелуй дорого стоит.
Пролетка встала у сиротского института на Обводном канале.
Любящему отцу не потребовалось и десяти минут, чтобы разыскать среди одинаковых девчушек, одетых в серо-казенные платьишки, два истинных сокровища. За считанные часы ссылки дочки умудрились пропахнуть кислым духом сиротства и призрения. Оля и Леля, причесанные, но перепуганные, так вцепились в папенькину шею, что почти задушили. Оторвать их не смогла ни нянька, ни мамаша.
Последовала исключительно слезно-охательная сцена воссоединения семейства. Такие моменты следует милосердно опускать по причине их исключительного вреда для психического здоровья. В конце концов, тут не дамский роман!
Расцеловав крох, Ванзаров все-таки передал детей на руки супруги и Глафиры. Сам же разместился около извозчика, приказав ехать к дому.
