Августа 8 дня, восемь вечера, +19° С.
Каменноостровский проспект
– Где вас носит? – раздраженно бросил полковник. – Весь день как на иголках. Никаких улик. Барон в бешенстве. Я на волоске. Телефонируете под вечер… Что у вас с лицом?
Коллежский советник извинился, вынул не столь чистый платок, как полагается в обществе, и отер со щек черные мазки.
Ягужинский неодобрительно поморщился:
– Следите за собой… На пиджаке пятна… Это что?
– Доченькам гостинчик, – по-домашнему выразился отец семейства.
Начальник дворцовый охраны хотел было отодвинуться, да в тесной пролетке некуда. Они медленно катились по вечернему проспекту к Троицкому мосту и Марсову полю.
– Докладывайте, – скомандовал Иван Алексеевич.
– Удалось привезти что я попросил?
Полковник в костюме от лучшего портного, видимо, Гедески, вытащил откуда-то снизу папку, и не выпуская из рук, раскрыл ее. Два листа плотной бумаги скрывали документ, но оставили меж собой узенькую щель, в которой виднелось предложение, напечатанное машинописным шрифтом: «не изволите внять словам и станете препятствовать неизбежному финалу». Сумерки не помешали разглядеть на всех буквах «а» знакомые засечки.
– Удовлетворены? – спросил Ягужинский. – Теперь слушаю.
Кратко доложил Родион Георгиевич, что удалось установить: князь Одоленский состоял и даже управлял обществом «Первая кровь», члены которого называли себя содалами. Целью общества было совершение крупного преступления. Какого именно, пока не известно. Видимо, имеющее отношение к подброшенным письмам. Так же обнаружен еще одни участник заговора, стряпчий Выгодский – он успел признаться перед внезапной смертью.
– Опять преподносите бесполезный труп, – недовольно буркнул Иван Алексеевич. – Что доложу министру Двора?
– Хотя бы то, что завтра я намереваюсь схватить организатора четырех убийств и, наверняка, тайного лидера «Первой крови», – спокойно ответил Ванзаров.
– Шутите?
– Никак нет, господин полковник, в мыслях не было. К вечеру он будет разоблачен.
– Но как?
– При помофи буковки «а». Предоставленный вами секретный документ окончательно убедил меня в этом.
Пролетка съехала с моста и повернула налево, мимо Летнего сада.
– Что ж, коли так… – Полковник помолчал и вдруг насторожился: – Почему четыре убийства? Одоленский, Меншиков, этот… Выгодский, а кто еще?
– Некий Петр Александрович Ленский, если угодно, незаконнорожденный отпрыск рода Одоленских… Кстати, вы могли лицезреть его в неглиже с князем на «живой картине».
– Да? Он тоже член заговора, содал?
– Вероятно.
– Где его тело?
– В морге Медико-хиругической академии. Выставлено для публичного опознания. Правда, сделать это затруднительно – у юнофи отсутствует голова.
Они подъехали к Фонтанке.
Ягужинский слишком быстро попрощался, напомнив, что будет с нетерпением ждать завтра вестей, и стремительно умчался в сторону Зимнего дворца.
В умолчании полковника нашлось излишне много смысла. Во-первых, чистейший блеф с Ленским оказался, на удивление, самой что ни на есть правдой. Обычная догадка, один из вариантов логического расклада, нашла внезапное подтверждение. Да еще какое! Выходит, «чурбанчик» и вправду Ленский… Судя по всему, Ягужинский знает это наверняка.
Но как быть с инициалами? «П.А.Л.», в любой комбинации, нет в списке содалов. И кто в таком случае ухлестывал за госпожой Ванзаровой? Кто пришел прощаться с ней в среду, как говорит Глафира? Кого привез князь на знакомство с Берсами?
А еще честный и прямой начальник дворцовой стражи не так прост и глуп, как хочет казаться. И знает куда больше, чем должен, сомнений нет.
Родион Георгиевич глянул темную вдаль, в которой скрылась пролетка, и отправился в противоположную сторону.
