Глава 9
Особое поручение

Благовещенская площадь. Большая Московская гостиница.

В шестнадцать часов пополудни в кремлевском кабинете Каргера, подальше от ярмарочной суеты, состоялось секретное совещание. Присутствовали: начальник губернского жандармского отделения генерал-майор Шамшев и его помощник подполковник Лесовский; от губернатора – его чиновник для особых поручений надворный советник Михайлов; от полиции – Каргер, Благово и Лыков. И приезжих двое петербуржцев. Старший из них был хорошо известен Николаю Густавовичу и Павлу Афанасьевичу: статский советник Полозов занимал уже много лет должность начальника особого отделения департамента полиции исполнительной. Он и представил второго гостя:

– Господа, прошу познакомиться.

Мужчина выше среднего роста, ненамного старше Лыкова, по-военному четко щелкнул каблуками, хотя был и в партикулярном платье:

– Отдельного корпуса жандармов ротмистр барон Таубе, Виктор Рейнгольдович.

Лыков покосился на него. «Года на три старше меня, а уже ротмистр! Быстрое производство у господ жандармов; в армии на выслугу этого чина уходит двенадцать лет…». Однако озлиться на барона как следует Алексей не смог: тот ему положительно нравился. Широкий в плечах и узкий в бедрах, как-то по-особенному гибкий – так двигаются милые лыковскому сердцу пластуны. Взгляд спокойный, умный; держится барон корректно, но с достоинством и очень уверенно. Смуглое загорелое лицо выразительно и красиво. Странный загар…

Полозов сразу взял ход совещания в свои руки. Даже генерал Шамшев слушал его с напряженным вниманием.

– То, что я вам сейчас сообщу, господа, является важным государственным секретом. На конец этого, или начало будущего года намечен приезд в Нижний Новгород государя императора.

Статский советник сделал паузу, чтобы все в полной мере осознали важность услышанного.

– В нынешних обстоятельствах, когда на государя объявлена террористами настоящая охота, безопасность его перемещений есть наша главная задача. Визит будет однодневным и неофициальным.

– Это как? – не удержался Каргер. – Что значит неофициальным?

– Это значит, уважаемый Николай Густавович, что не будет никаких депутаций, приемов и смотров. Государь приезжает на один день, для того чтобы принять иконостасы собора Александра Невского. Как вы знаете, он считает этот собор своим. Во-первых, он назван именем его небесного покровителя, святого Благоверного великого князя Александра Ярославича Невского, а один из приделов храма – именем небесного покровителя его отца. Во-вторых, сам собор построен ярмарочным купечеством по случаю пребывания в вашем городе венценосной четы в августе 1858 года. Место для возведения храма указано лично государем… Первый кирпич в его основание заложил двенадцать лет назад великий князь Владимир Александрович; наблюдать ход строительства приезжал наследник. Словом, это ИХ семейный собор. Постройка его завершена уже пять лет назад, сейчас заканчивают отделку внутреннего убранства. Осталось самое важное – иконостасы. Как вы знаете, у храма – два придела: Никольский и Макариежелтоводский; вместе с главным престолом выходит три иконостаса. Часть икон для них взяты из упраздненного Макариевского монастыря, еще более ста пятидесяти образов дописываются в Москве мастером Соколовым. К Рождеству он обещает закончить работу. Необходимо будет составить все три иконостаса из сборных образов без внутренних противоречий, как нечто целостное. Работа трудная, и государь хочет принять ее еще до освящения. Лично принять…

Теперь о сложностях. Ваша губерния, слава Богу, не заражена такой бациллой нигилизма, как, например, Саратовская или Царицынская. Но и у вас имеются их конспиративные квартиры, боевые и пропагандистские группы. Покушавшийся на государя Соловьев перед покушением скрывался в Нижнем Новгороде. К вам приезжал член Исполнительного комитета Морозов, с целью организовать из местной тюрьмы побег известной Брешко-Брешковской. С июля по август семьдесят восьмого года на Сормовском вагоностроительном заводе работал столяром Степан Халтурин, тот самый, что взорвал Зимний дворец и едва не погубил все августейшее семейство…

Жандармы Шамшев и Лесовский сидели мрачные и пристыженные – ничего из перечисленного они не знали. Полицейские же были невозмутимы – не по их ведомству промахи.

Барон Таубе неожиданно перебил статского советника:

– Этот Халтурин устроился в Зимний дворец краснодеревщиком. И был случай, когда он, ремонтируя стол в кабинете государя, остался с ним один на один. В руках у него был молоток… Страшно представить, что могло случиться, но злоумышленник не решился напасть. Видимо, побоялся, зная хладнокровие государя и его замечательную физическую силу. Вот поджечь фитиль, чтобы погубить женщин и маленьких детей, а самому убежать в безопасное место – на это Халтурину смелости хватило!

Полозов дал барону высказаться и продолжил:

– Господа! Самое главное! Мы имеем достоверные сведения о том, что террористы извещены о готовящемся приезде государя в Нижний Новгород. И уже подготовляют на него здесь покушение.

Каргер вскочил и отбежал в угол кабинета, Благово молча стукнул себя по колену, а жандармы едва не попадали со стульев. Шамшев открыл было рот, но передумал и промолчал.

– У вас сидел весной уголовный по кличке Сашка-Цирюльник? – неожиданно спросил Полозов Павла Афанасьевича.

– Сидел, но мы переслали его перед самой ярмаркой в Москву, в Бутырки. А зачем он вам?

– Он сбежал из Бутырок два дня назад. Вот поэтому мы сюда и приехали…

– Извольте объясниться, господа, причем здесь этот каторжный? – вспыхнул взвинченный дурными новостями Каргер. – Мы ведь, помнится, говорили о безопасности государя!

– К сожалению, Николай Густавович, связь между этими двумя предметами самая непосредственная. Согласно тем же агентурным данным, головка «Народной воли», так называемая распорядительная комиссия, наняла для покушения на государя уголовных.

Все на секунду онемели, затем послышались возмущенные восклицания. Полозов пресек их од ним взмахом руки:

– К делу, господа! Цену этим «борцам за свободу» мы все знаем. Не сумев добраться до помазанника Божия своими силами, они готовы сейчас на все. Даже на наем убийц из каторжников. Повешенный в Одессе прошлой осенью Лизогуб успел передать нигилистической партии значительную часть своего огромного состояния. Вот на эти деньги – а сумма обещана немалая – распорядительная комиссия и подрядила известного преступника Мокрова по кличке Блоха. Причем все это делается втайне от собственного Исполнительного комитета, и уж тем более от рядовых партийных членов. Комиссия эта состоит всего из трех человек, наиболее фанатичных противников существующего строя… Так вот. Мокров заказ взял и уже выделил для его исполнения Сашку-Цирюльника.

– Вот почему они так настойчиво готовили ему в июне побег! – воскликнул обычно хладнокровный Благово.

– Совершенно верно, Павел Афанасьевич. Блохе нужен для покушения на государя именно этот злодей. Во-первых, дело сложное, простому, бесталанному, так сказать, бандиту не справиться. А во-вторых, за покушение на венценосца положена смертная казнь через повешение. Либо его убьют на акте… В любом случае, Блоха избавится от амбициозного молодого конкурента, который уже начал наступать ему в Москве на пятки.

– Да, это в стиле дальновидного господина Мокрова, – согласился Благово.

– Чтобы покушение удалось наверняка, в помощь Цирюльнику выделен еще один известный бандит, которого для этой цели выписали аж из Америки. Это печально знаменитый...

– Гришка Отребьев, – подал неожиданно из угла голос Лыков.

– Совершенно верно, Алексей Николаевич. Но откуда вам это стало известно?

– Агентурная информация, – лаконично ответил титулярный советник.

– Хм... Ладно, я продолжаю. Террористы выделили из своих рядов человека в эту команду убийц. Так сказать, представителя заказчика... Это некто Михаил Федорович Фроленко, член Исполнительного комитета. По договоренности с Блохой, Фроленко имеет тайный приказ ликвидировать обоих уголовных исполнителей теракта после его свершения. Независимо от результатов покушения. Господа либералы опасаются, что их героический ореол изрядно потускнеет, если обществу станет известно, кто их помощники в борьбе за народную свободу...

– Убить двух столь опытных людей, как Сашка-Цирюльник и Гришка Отребьев? – скептически покачал головой Благово. – Да на это потребуется целый отряд.

– Такой человек, как Фроленко, стоит один целого отряда, – вторично вмешался в беседу барон Таубе. – Выбор террористов весьма удачен. Михаил Федорович – очень серьезный человек, самый опасный из них. Если бы он оказался рядом с государем с молотком в руках… Фроленко отличается удивительным хладнокровием и выдающимся мужеством. Он устроил в Одессе побег из тюрьмы своему товарищу Костюрину. Он же затем вывел из киевского каземата сразу трех арестантов, в их числе знаменитого Стефановича. Того самого, что устроил настоящее восстание в Чигиринском уезде, выдавая себя за тайного эмиссара царя, посланного им через головы лживых сановников к крестьянам… Для организации этого побега Фроленко устроился на службу в тюрьму надзирателем. Далее, он же участвовал в подкопе под Херсонское казначейство, когда были похищены полтора миллиона рублей. Он, наконец, был в числе напавших на жандармский конвой, перевозивший революционера Войнаральского. Раненые лошади тогда понесли, и верховые террористы не сумели догнать карету с узником… А в ноябре прошлого года под Одессой все тот же Фроленко сделал подкоп под железнодорожное полотно, чтобы взорвать возвращающегося из Крыма государя. Причем во время этого взрыва он должен был погибнуть сам. И взорвал бы, если бы маршрут следования царского поезда не был изменен!

– Да, компания что надо, – подытожил Благово. – Два первостатейных бандита и один такой же первостатейный террорист. А нам здесь, в Нижнем, необходимо изловить их на подступах к государю.

– Совершенно верно. В этом и состоит поручение вам от нового министра внутренних дел. В помощь вам придается ротмистр Таубе, наш лучший оперативник. Несмотря на молодость – ему двадцать шесть лет – он уже успел проявить себя и в Средней Азии, и в турецкой Болгарии, выполнил ряд секретных поручений правительства и лично государя. Англичане, например, за его голову…

Таубе предостерегающе кашлянул, и Полозов сразу осекся:

– Ну, это к делу не относится! Словом, ротмистр поживет у вас до зимы, с частыми отлучками в Петербург. Все, что вам понадобится от министерства, от других правительственных органов – передавайте через него; вам будет оказана любая посильная помощь. Помните, что вы отвечаете за жизнь самодержца персонально!

На этом совещание закончилось. Ушли жандармы, удалился задумчиво посланец губернатора Михайлов. Остались столичные гости и полицейские чины.

Каргер приказал подать чаю, Благово и Полозов закурили сигары. Лыков незаметно присматривался к министерскому куратору. Так вот откуда этот загар – Средняя Азия. Англичанам чем-то насолил; уж не в Индию ли пробрался?

– В Гималаях, – внезапно сказал Таубе.

– Что в Гималаях? – не понял полицмейстер.

– Алексей Николаевич ломает голову, где я так загорел, вот я ему и подсказываю.

Лыков смутился, а Благово воззрился на ротмистра с интересом:

– Читаете мысли на расстоянии?

– Нет, просто наблюдаю, обобщаю и делаю выводы. Вообще-то, один необъяснимый дар у меня все же есть: я иногда предвижу события. Не все, только некоторые.

– За что же вас, ротмистр, с такими талантами и к нам сослали? До зимы еще далеко. Не те события предугадали?

– В самую точку попали, Павел Афанасьевич, – с ответным интересом посмотрел на него барон. – Тоже мысли читаете?

– Нет, просто наблюдаю, обобщаю и делаю выводы. Вас потребовалось временно убрать из столицы. Почему?

– У Виктора Рейнгольдовича вышло столкновение с капитаном Кохом, начальником личной стражи государя, – нехотя пояснил Полозов. – Барон счел, что тот недостаточно четко выполняет свои обязанности.

– Ничего себе «недостаточно четко»! – вскричал Таубе. – Он позволил Соловьеву трижды с близкого расстояния выстрелить в государя. Хорошо, тот увернулся, как я его учил...

Нижегородцы переглянулись. Полозов пояснил:

– Ротмистр провел несколько занятий с Его Величеством, после того как мы поняли, что его жизни угрожает серьезная опасность. Виктор Рейнгольдович – весьма опытный в таких делах человек. Его советы второго апреля прошлого года действительно очень помогли государю – он уклонился от трех пуль.

– ... А когда Кох наконец подбежал и повалил Соловьева, тот, лежа, сумел еще дважды выстрелить! Ранил агента. Кто же так валит? Кто так защищает?

– Так ведь с той поры прошло более года, – удивился Каргер. – Государь, хвала Всевышнему, жив, значит, капитан Кох со своими обязанностями справляется.

– Неделю назад барон потребовал от Коха, чтобы тот начал менять маршруты перемещений его величества по столице. У государя есть обязательные еженедельные выезды, и барон опасался, что террористы могут выследить эти часто повторяющиеся маршруты. И устроить там подкоп или засаду из бомбистов.

– Очень верное опасение, – согласился Благово. – И за него вас, барон, и …

– Я высказал это Коху, как мог, вежливо. Но тот вспылил, сказал, что он с семьдесят шестого года руководит охраной государя и в моих советах не нуждается. Мы повздорили; Кох нажаловался Его Величеству. Сказал: или он, или я… Мне скомандовали на время уехать из столицы.

– А маршруты капитан все-таки изменил?

– Увы…

Благово долгим взглядом посмотрел на Таубе, тот так же молча смотрел на статского советника. Они как будто хотели что-то сказать друг другу, но, похоже, поняли все и без слов. Лыков и Каргер наблюдали это с недоумением, Полозов – с нарастающей тревогой. Неожиданно он встал, откланялся и уехал сразу на вокзал; барон остался один.

Вечером Таубе необходимо было представиться генерал-губернатору. Педантичный Каргер напомнил ротмистру, чтобы тот явился в мундире. Полицмейстеру вообще не нравилось, что русский офицер ходит в статском, какими бы секретными делами он тут ни занимался. Старик красноречиво посмотрел на часы, все вскочили.

Благово остался у начальника по делам, а Лыкову поручил разместить барона. Молодые люди поехали выбирать гостиницу. Алексей начал, разумеется, с «Большой Московской», как наиболее фешенебельной в городе. Всего 19 номеров, тихо, солидно, до кремля камнем добросить можно. Таубе дальше никуда и ехать не захотел, сразу же заселился. Оставив вещи, попросил Алексея спуститься с ним в буфет; у него есть просьба.

– Алексей Николаевич! Не сочтите за труд приехать вечером сюда вместе с экипажем лично. Я спущусь в статском пальто поверх мундира; мне понадобится ваша помощь в этом маскараде… Не примите, пожалуйста, это за рисовку. Я хоть и выведен временно за штат военной разведки, но надеюсь в нее еще вернуться. Поэтому «светиться» не имею права; вы даже не подозреваете, насколько мы все у них под лупой…

Лыков пообещал и укатил на ярмарку, в привычную круговерть. В половине одиннадцатого ночи, когда уже порядком стемнело, он подъехал к «Большой Московской гостинице» и послал агента Торсуева известить барона.

Таубе спустился в легком летнем пальто, из-под которого нелепо высовывались сапоги со шпорами. Правой рукой он что-то придерживал, прикрываясь полой; Лыков догадался, что это сабля. Алексей добродушно усмехнулся, Таубе виновато повел плечами: служба, мол.

Через полчаса, в пустой уже приемной графа Игнатьева их встретили Благово и адъютант графа поручик Федоров. Таубе сбросил, наконец, пальто на кресла – и все ахнули. Лыков даже обежал барона, с любопытством рассматривая его иконостас. Владимир, Анна и Станислав – все с мечами и бантом! Три уважаемых медали: за Хиву, Коканд и последнюю войну с турками. Два незнакомых иностранных ордена и один знакомый (румынский Железный крест «За переход через Дунай»). Справа, прикрытый аксельбантом, знак Академии Генерального штаба. А на эфесе сабли – маленький белый крестик и Георгиевский темляк. Ай да барон!

Многоумный Благово подсчитал что-то мысленно и спросил:

– Сколько же вам было во время Хивинского похода? Неужели девятнадцать?

– Точно так, Павел Афанасьевич. Я сбежал из дома и поступил к генералу Кауфману ординарцем. После того как я единственный из отряда в сто сорок человек вернулся из поиска под Чорух-Дейроном, меня и заметили в Азиатском делопроизводстве Военного министерства.

– Остальные не выжили? А вы в девятнадцать лет смогли уцелеть?

– Сведения были очень важные, необходимо было доставить их хоть с того света. Пришлось пройти пешком по пустыне более сорока верст. У меня, говорят, повышенная выживаемость… По личному докладу Константина Петровича фон Кауфмана, государь произвел меня за это дело из вольноопределяющихся в прапорщики.

– Господа, – кротко вмешался Федоров, – извините, но генерал-губернатор ждет. Поздно уже, снова граф не выспится…

– Его сиятельству известно, кто персонально ему представляется? – спросил Таубе у поручика, оправляя перед зеркалом мундир.

– Нет, он знает лишь, что будет уполномоченное лицо от нового министра внутренних дел.

Таубе улыбнулся, словно в предвкушении удовольствия, и вся четверка зашла в кабинет Игнатьева.

Граф секунду еще что-то дописывал за своим необъятным столом, потом отложил перо и поднял голову. Тут же его ухоженные подусники дернулись вверх, и Игнатьев быстро выскочил на середину кабинета.

– Витя!

– Здравствуйте, Николай Павлович!

Граф обхватил своими ручищами стройную фигуру ротмистра, словно медведь, и гулко захохотал:

– Витя! А я думаю: что за уполномоченное лицо?

Лыков впервые видел графа Игнатьева смеющимся, да еще так радостно.

– Господа! – поправился генерал-губернатор. – Виноват, мы с бароном давно не виделись. С последней войны. А до того, в Константинополе, Виктор… Рейнгольдович служил у меня в посольстве помощником начальника охраны. И, признаться, дважды здорово меня выручил!

Игнатьев усадил барона на диван, остальные расселись полукругом возле них.

– Да, с турецкой кампании не виделись. Ты ведь там при Петре Дмитриевиче состоял? И, как я слышал, его ты тоже здорово выручил?

– Ну… под Рущуком нас попытались взять. Мне пришлось убить пять человек.

– А как ты, разведчик и боевой офицер, очутился вдруг в жандармах?

– Погорячился… в Лхасе. Пришлось временно уйти со сцены за кулисы. Вам это хорошо знакомо. Обещают, что года через три все забудется, и я смогу вернуться. А пока вот пытаюсь помогать в охране государя, и тоже не очень удачно.

– Слышал про твою стычку с Кохом. Странно ведет себя капитан, но… решения государя не обсуждаются.

Таубе отстранился на секунду, потом вздохнул и принялся расспрашивать Игнатьева о его жене и многочисленных детях.