22
Гертруда фон Кассель сидела на мощной яблоневой ветке, болтая в воздухе босыми загорелыми ногами. Она срывала и бросала вниз большие краснобокие яблоки, где их с криками и смехом ловили Эрих и Катюша. Если Эриха она дразнила, заставляя его прыгать из стороны в сторону, то для Катюши опускала яблоко так осторожно, что оно падало прямо в подставленные ладошки девочки. Викентий Павлович подошел к ним, остановился чуть в стороне. Девушка вовсе его не смутилась, наоборот, коварно, без предупреждения, бросила яблоко в его сторону. Но реакция у Петрусенко всегда была отменною – он одной рукой поймал яблоко, надкусил его и второй рукой сделал жест: «Очень вкусно, благодарю!» Труди рассмеялась, а Катюша, увидев отца, побежала к нему:
– Папа, папочка, мальчики прислали письмо!
Викентий Павлович подхватил ее на руки:
– Ну, и что они пишут?
– У них все хорошо! Они ловят рыбку и читают книжки.
– Все ясно, – засмеялся Петрусенко.
Люся писала сыновьям в Харьков часто, они же прислали только второе письмо. Другого родители и не ждали – мальчишкам не до писем: последние августовские дни кончаются, вот-вот начнутся занятия, надо успеть вволю нагуляться! В первом письме Митя писал о том, что они ходят смотреть на звезды в астрономическую обсерваторию, построенную два года назад в Университетском саду. Саша же рассказывал об их лодочных прогулках по реке. Теперь, из слов дочки, Викентий Павлович понял, что Митя пишет о книгах, а Саша – о рыбной ловле.
Пока он разговаривал с Катей, Гертруда ловко соскользнула с яблони, держа в руках сумку, полную плодов.
– Угощайтесь, – протянула она яблоки Викентию Павловичу, а Эрих добавил: – Это самые лучшие яблоки в нашем саду!
– Скажи, Труди, а где сейчас твой отец? – спросил Петрусенко.
– Сейчас он, как всегда после обеда… О, это секрет! – девушка лукаво прижала палец к губам. – Но я вам скажу! Он пишет – что-то вроде дневника или записок. О нашей жизни в Африке.
– Мемуары? – Викентий Павлович одобрительно кивнул. – И правильно! Он ведь очень интересно рассказывает. Если сумеет также написать – может получиться отличная книга.
Немного помолчав, он сказал Гертруде:
– Вот что, девочка: пойди, предупреди отца, что я хочу с ним поговорить и минут через десять подойду. И, пожалуйста, сама никуда не уходи – этот разговор будет в основном для тебя. – Увидев, что Эрих быстро взял Труди за руку, улыбнулся, кивнул: – Конечно же, молодой человек, от вас секретов у нас не будет!.. Минут через десять ждите.
И он понес дочку к своей комнате, где уже на веранде стояла Люся, ждала их.
Нельзя просить человека пойти на рискованное дело и при этом скрывать от него саму суть этого дела. Отец и дочь Кассели слушали неизвестные им подробности со спокойным вниманием, Эрих же был более эмоциональным. Когда он услышал, что Ганс Лешке не убивал Лапидарова, а, наоборот, сам стал жертвой и заточен в «Замок Кровавой Эльзы», – вскочил с негодующим возгласом. Викентий Павлович остановил его жестом руки.
– Главное в том, – сказал серьезно, – что парня оттуда живым не выпустят. Я сам сегодня это слышал от самих бандитов.
И он коротко рассказал о походе в горы.
– Значит, – задумчиво протянул фон Кассель, – даже если устроить на замок налет, этого молодого человека преступники постараются уничтожить?
– Совершенно верно! Как опасного свидетеля… А налет, как вы выразились, точнее – полицейская облава, состоится. Откладывать нельзя: эти люди очень осторожны, они уже дважды ускользали от ареста. И сейчас они не могут не чувствовать, как ситуация вокруг них обострилась. Исчезнут в любой момент. Потому я еще сегодня пойду к комиссару Эккелю. Думаю, послезавтра мы будем брать эту банду.
– А как же Ганс? – воскликнул Эрих.
Викентий Павлович не ответил: склонив голову, он смотрел на Гертруду. Девушка улыбнулась: она совершенно точно поняла его безмолвный вопрос. Сказала утвердительно:
– Я проберусь к нему. Вы мне дадите оружие?
– Непременно, – кивнул Петрусенко. – Но сначала я хотел бы услышать, что скажет господин фон Кассель.
Отец и дочь переглянулись, и фон Кассель почти неуловимо кивнул девушке. Потом перевел взгляд на Петрусенко:
– Не сомневайтесь, мой друг! Моя дочь проберется к этому бедному парню так незаметно, что ни один зверь ее не учует!
– Должен честно вас предупредить: эти звери пострашнее тех, с кем вы встречались в африканских степях или джунглях!
– Не думаю! – От уголков глаз фон Касселя разбежались веером мелкие морщинки. – У них не такая мгновенная реакция и не такой острый нюх.
– Они меня не увидят и не услышат! – поддержала отца Труди. – Так как насчет оружия?
Но Петрусенко все еще смотрел на фон Касселя:
– Значит, вы не возражаете? – переспросил он.
– Как я могу? – с достоинством сказал тот. – Ведь я, как и вы, совершенно убежден: лучше моей дочери с этим заданием никто не справится.
Только тогда Петрусенко ответил девушке:
– Оружие – вот оно!
Распахнул пиджак и достал из кожаной кобуры, ловко и незаметно пристроенной на поясе, револьвер. Он взял его два дня назад в городской полицейской управе, у комиссара.
Протянул Гертруде, спросил:
– Стрелять из такого умеешь?
Вместо ответа она крутанула, проверяя, барабан, твердо вскинула руку, словно целясь. Викентий Павлович улыбнулся: по всему видно, что стрелок она отменный.
Эрих, несколько раз порывавшийся что-то сказать, наконец воскликнул:
– Труди, мы пойдем вместе!
– Вот что, друзья! – Петрусенко серьезно оглядел всех. – Нам нужно все хорошенько обсудить, до мелочей. И этот вопрос – тоже…
На следующее утро они позавтракали, как обычно, в столовой вместе со всеми, разошлись каждый как будто по своим делам. Но уже через полчаса Эрих и Труди пришли на одну из окраинных улиц города, где их ждал легкий фаэтон, на облучке которого сидел Викентий Павлович. Этот фаэтон ему раздобыли по распоряжению комиссара Эккеля. И скоро все трое уже выезжали за город, в сторону горной дороги. Причем никто посторонний не догадался бы, что один из седоков – девушка. На Труди были брюки, легкие сандалии, клетчатая рубаха и просторная домотканая куртка, ее косы были убраны под кепи, напоминающее военный головной убор. Это и в самом деле была шапка ее брата Гендрика, оставшаяся у него после службы в полку конных стрелков, – он подарил ее сестренке.
Эрих и Труди тихонько переговаривались, Викентий Павлович не прислушивался, задумчиво глядел на дорогу. Накануне они уже все обговорили, продумали. Он мог бы еще сконцентрировать внимание ребят на каких-то мелочах, но решил не перегружать их информацией. На практике многое оборачивается непредсказуемо, многое будет зависеть от смекалки его юных агентов. Сам же себя Петрусенко все еще тешил мыслью, что в любой момент может остановить опасное предприятие, повернуть обратно. Пока ребята еще с ним, в этом фаэтоне, – можно сказать: «Нет, не надо этого делать!» Он ведь знал, что, по большому счету, не имеет право рисковать жизнями мальчика и девочки. На это есть полиция! Но там, в замке, находится еще один молодой человек – Ганс Лешке, его жизнь висит на волоске! Если у парня будет оружие, если он будет знать то, о чем не догадываются бандиты – о том, что завтра облава, – у него окажется большое преимущество. А значит – шанс выжить. Дать ему этот шанс могут вот эти двое – Эрих и Труди. Петрусенко верил в них, особенно в Гертруду. И чем ближе приближались они к хорошо известному ему месту, тем меньше оставалось у него сомнений. Нет, конечно, он не станет поворачивать обратно! Да теперь уже и сами ребята не позволят ему это сделать…
Они ушли вверх по тропе, по которой вчера он сам карабкался. Петрусенко остался у большого бука, смотрел им вслед. Гертруда шла налегке, у Эриха за спиной, на лямках, висела небольшая дорожная сумка. Они один раз оглянулись, махнули ему. Через пять минут он уже не только не видел их, но и не слышал. Теперь ему оставалось вернуться в город и ждать…
Комиссар Эккель после вчерашнего вечернего разговора с русским следователем развил бурную деятельность. В Берлин, в полицайпрезидиум на Александерплатц, полетели радиотелеграммы, а вскоре и оттуда пришли ответы. Еще бы! Комиссар из курортного Баден-Бадена докладывал, что ему известно место изготовления фальшивых денег, что он готов организовать облаву на банду фальшивомонетчиков. Тех самых неуловимых и знаменитых фальшивомонетчиков, из-за которых недавно встречались представители немецких и российских финансовых ведомств!
Это была сенсация! Комиссар Баденской криминальной полиции Хуберт Эккель был на хорошем счету у начальства, даже в Берлине знали, что он способный специалист. Но теперь он стал по-настоящему знаменит. Правда, знаменит пока только в полицейских кругах – дело о фальшивомонетчиках требовало строжайшей секретности. Вот если оно завершится, как уверяет комиссар, поимкой преступников – тогда газеты и просто молва вознесут Эккеля на пик популярности! А это как минимум повышение по службе!
Комиссар прекрасно осознавал, что русский следователь преподнес ему раскрытое дело, можно сказать, на блюдечке. И Хуберт Эккель искренне готов был пальму первенства отдать коллеге, он ведь знал, что тот у себя на родине имеет высокую профессиональную репутацию. Но герр Петрусенко заявил, что он здесь только отдыхает и ему не нужен шум вокруг его имени. И еще: это ведь совершенно случайное совпадение, что он оказался в центре событий. По мнению комиссара, русский следователь был очень убедителен, когда говорил:
– Дорогой господин Эккель! А если бы я поселился не в «Целебных водах» или вообще не приехал бы в Баден-Баден? Неужели вы сами не докопались бы до всех тонкостей этого дела? С вашим-то напором и опытом!
И комиссар Эккель предпочел поверить русскому следователю. К тому же тот добавил:
– Впереди у нас главное – успешное задержание всей преступной группы и, что особенно важно, – главаря! Здесь я совершенно бессилен, вам и карты в руки.
Уж это комиссар прекрасно понимал: без арестованных преступников нет ни славы, ни заслуженных наград. Он тщательно готовил облаву: быстро и скрытно. Петрусенко сказал ему:
– У меня есть все основания подозревать, что главарь фальшивомонетчиков – здесь, в городе. Если он что-то заподозрит – они мгновенно скроются, растворятся в этих горах. Что-что, а вовремя скрываться они умеют. Потому – полная секретность операции!
Баденскую полицию решено было не трогать, готовился отряд жандармерии из Карлсруэ – тридцать человек.
– Больше не надо, – сказал Петрусенко. – Группа не может быть большой: пять-шесть человек. Главарь, так называемый «Замятин», его слуга Савелий, те двое, которых я видел в горах…
К этому времени Викентий Павлович уже рассказал комиссару все, что знал. И о том, что в замок ушли Гертруда фон Кассель и Эрих Лютц: предупредить и вооружить Ганса Лешке, а также – разведать обстановку. Через сутки, утром, они должны вернуться, и тогда можно будет начинать облаву.
– Тридцать жандармов – оптимально, – говорил Петрусенко. – Они могут незаметно подойти, расположиться и ждать сигнала. А потом так же незаметно подняться к замку, окружить его… Я очень надеюсь, что мы застанем группу врасплох! Если же кто-то сумеет уйти, просочиться в горы, то в этом случае и пятьдесят, и сто человек не помогут.
– На этот случай у нас уже готовы большие силы жандармерии и полиции, чтобы перекрыть все горные дороги, – заверил комиссар. – Ведь к этому времени необходимость в секретности отпадет. Так что, если нужно, полиция будет проверять все ближайшие города, деревни, фермы… Ваши русские бандиты вряд ли так знают немецкий, чтобы выдавать себя за местных жителей. Мы их быстро вычислим!
– Не сомневаюсь, – улыбнулся Петрусенко. – Добросовестность и дотошность немецкой полиции выше всех похвал.
– Сумеем ли мы сразу же арестовать и главаря?
Викентий Павлович понимал обеспокоенность комиссара, он и сам все время думал об этом.
– Хотелось бы думать, что нам повезет и он в это время окажется тоже в замке… – Говоря это, он с сомнением покачал головой. – Но если так не случится, попробуем разговорить хотя бы одного из бандитов.
– А вдруг они не знают? – с сомнением спросил Эккель. – Вы же предполагаете, что он преобразился, носит другую личину?
– Могут и не знать, – сразу согласился Петрусенко. – Но кажется мне, что там, в замке, непременно сейчас должен быть Савелий. Если он мне скажет, что ничего не знает, – я не поверю!
Рано утром, только-только рассвело, комиссар и Петрусенко выехали на машине кружным путем в сторону Карлсруэ. Но до города они не доехали: остановились у одной горной деревни, заранее ими выбранной. Сюда же к этому времени подтянулся и отряд жандармерии. Дальше Петрусенко повел их сам – предгорным лесом в сторону знакомой тропинки. Отряд бесшумно расположился в ложбине, немного не доходя до места, а к большому буку с тайником в корнях отправились только Петрусенко и комиссар Эккель. Они должны были дожидаться Эриха и Труди. Викентий Павлович очень надеялся, что ребята вот-вот вернутся – целыми и невредимыми. Вчера весь день, занимаясь подготовкой к облаве, он неотступно думал о них. Тревожно спал ночь и вот сейчас ничего не может с собой поделать – волнуется. Как у них там все прошло?..
* * *
Эрих и Труди поднимались по лесистому крутому склону легко, почти играючи. Крепким, спортивным, тренированным людям восемнадцати и шестнадцати лет подобный поход доставляет удовольствие. А тем более когда это не просто поход – задание, в котором переплетаются таинственность, опасность, героизм! Им было весело. Да, конечно, они хорошо помнили наставления господина Петрусенко: они переговаривались тихо и редко, были внимательны и осторожны, часто по знаку шедшей впереди девушки замирали, вслушивались в шум леса… Но стоило им взглянуть друг на друга, как они улыбались, если кто-то прикладывал палец к губам или протягивал руку на помощь, ребята прыскали от сдерживаемого смеха…
Узкая тропа была все время видна, но она то ныряла в крутую расщелину, то ее пересекал, казалось бы, непроходимый бурелом, то она круто поднималась по каменистому, скользкому склону. Дорога была не простой, но парень и девушка наловчились лазить по лесистым предгорьям, когда занимались поисками «тела Замятина». И все же Эрих никогда бы не признался, что в какой-то момент ему стало трудно поспевать за гибкой фигуркой Гертруды: она прыгала, словно пантера, и карабкалась вверх, хватаясь за корни и ветви, словно обезьянка! Но потом парень снова вошел в ритм – видимо, открылось второе дыхание. Он, конечно, и не заметил, что Труди, ни одним жестом не выдав своей уловки, замедлила движения…
Солнце стало ярким, и лучи его пронизывали пространство между уходящими вверх стволами деревьев.
– Скоро начнет смеркаться, – сказала тихо Труди, приостановившись. – Но мы, похоже, уже близко.
Тропинка и в самом деле теперь шла почти не петляя, да и склоны превратились в пологие холмы. Воздух заметно посвежел, дул ветерок, дышалось как-то особенно глубоко. Почти физически ощущалась высота. А минут через двадцать Гертруда замерла, подняла руку, после минутной паузы скользнула в сторону, к густым кустам. Эрих отступил туда же: он уже увидел то, что остановило девушку, – вырастающую из скал циклопическую кладку стены замка.
Они, ради предосторожности, немного спустились вниз, нашли уютный уголок – ровную площадку с густым травяным ковром прямо в самой середине пихтовой рощицы. Деревья стояли густо, опустив низко, почти к земле, разлапистые ветви. Здесь ребята решили дождаться сумерек и поужинать. В пути они дважды устраивали небольшие привалы – попить воды и перекусить.
Очень быстро стало темнеть.
– Мне пора, – сказала Труди и встала. Она плотнее натянула на лоб кепи, проверила ремешки на сандалиях, хорошенько заправила рубаху в брюки и затянула ремень. Потом достала из походной сумки Эриха револьвер и умелым движением сунула его за ремень. Застегнула куртку так, что оружия не стало видно. Эрих смотрел на нее молча, все больше и больше мрачнея. Когда же она наконец, все закончив, подняла на него глаза, он быстро взял обе ее руки, сжал.
– Труди, ради бога, давай пойдем вместе!
Девушка прильнула к нему, обвила руками шею. Потом быстро отстранилась, и уже по этому ее движению парень понял, что ничего не изменить.
– Я бы тоже боялась отпускать тебя одного, Эрих, – сказала она ласково. – Но мы же все продумали, решили… Когда меняешь на ходу то, что хорошо обдумано, – всегда получаются ошибки! Ты ведь веришь, что я справлюсь? Понимаешь, что одной мне будет проще, легче? Один всегда проскользнет там, где двоих могут заметить!
– Понимаю я все, понимаю! Но как же я останусь тут и буду думать, что ты там, одна!..
– Ты меня плохо знаешь, дорогой! – Труди тихонько засмеялась. – Никто из тех, в замке, даже тени моей не заметит! И потом, у меня есть револьвер, в нем патронов больше, чем там людей. А я, чтобы ты знал, никогда не промахиваюсь!.. Но этого даже не понадобится.
Она вывернулась из его объятий, легонько прикоснулась губами к щеке Эриха:
– Жди меня от полуночи до рассвета. Не волнуйся, я вернусь…
Скользнула между пихтами и исчезла.
Тропинка вывела девушку прямо к железной дверце в каменной стене. Но дверца эта оказалась наглухо запертой. Труди тихо пошла вдоль стены, вслушиваясь и вглядываясь вверх, в каменную кладку. Уже было совсем темно, однако луна, хоть и на ущербе, но крупная и яркая, хорошо все освещала. Через несколько шагов девушка остановилась, разулась, связала ремешки сандалий и привесила их к поясу. Потом, ловко нащупывая босыми ногами впадины и выступы в кладке, быстро и бесшумно стала карабкаться наверх, к проступающим там, высоко, зубцам крепостной стены. Наверху она передохнула, огляделась, а потом пошла по длинному узкому проходу, от бойницы к бойнице, в сторону темнеющей башни. Именно там, в левой башне, в самом ее низу, Труди увидела мерцающий в проеме огонек. Каменный коридор окончился у двери башни. Когда-то это и в самом деле была дверь – наверное, очень мощная, тяжелая, надежная. Теперь же осталась лишь полуразрушенная арка, за ней – узкая площадка и каменные, тоже разрушенные ступени лестницы, идущей спиралью вниз. Здесь Труди вновь надела сандалии: лестница тонула в темноте, на ней могли быть острые камни, ржавое железо – да мало ли что! Легкие сандалии ступали совершенно бесшумно, в них девушка чувствовала себя увереннее. Ведя рукой по стене, осторожно нащупывая следующую ступень, она пошла вниз. Столкнуться с кем-нибудь Труди не боялась: она бы услыхала шум встречных шагов. Да и была уверена – никто из обитателей замка не станет бродить в кромешной тьме без свечи.
На одном из витков лестницы, ниже середины пути, рука Труди ушла в нишу. Девушка мгновенно замерла, застыла. Но все оставалось по-прежнему тихо, спокойно. Осторожно она повела рукой: судя по всему, перед ней был вход в помещение. Ее пальцы коснулись деревянной двери, и та тут же заскрипела, болтаясь на петлях. Труди сжалась в комочек, замерла… Прошло несколько минут. Сдерживая дыхание, девушка медленно выпрямилась, заглянула в распахнутый дверной проем. Перед ней оказалась маленькая, словно келья, комната. Сквозь единственное узкое окно пробивался лунный свет, и Труди видела, что это – пустой и мрачный каменный мешок, давным-давно заброшенный. Она перевела дыхание и стала спускаться дальше по темной лестнице. И сразу же за поворотом увидела чуть проступающий отблеск.
Свет пробивался из-за двери самого нижнего этажа. Да, на этот раз дверь тоже была, но закрытая и по виду довольно крепкая. Однако старое дерево рассохлось, и прямо посередине, рассекая его, проходила трещина. Там, в комнате за дверью, раздавались голоса, и Труди приникла одним глазом к щели.
Она увидела просторную комнату с каменными стенами и полом, выложенным кирпичом. Даже через века эта брусчатка сохранила свой первоначальный желтоватый цвет, была отшлифована временем и человеческими ногами. Комната казалась уютной оттого, что ее освещал огонь из очага в большой печи, а также несколько свечей в подсвечнике на столе. За этим большим деревянным столом сидели трое мужчин: одного Труди сразу узнала – слуга Замятина по имени Савелий. Второй был неопрятным, кудлатым и бородатым инвалидом без ноги, а третий – приятный, интеллигентного вида пожилой мужчина с бородкой и усами, в очках. Судя по всему, эти люди уже поужинали, потому что на столе посуды не было, стоял только кувшин, из которого они что-то наливали в глиняные кружки. Посуду, в стороне, около печи, наклонясь над большим тазом, мыл Ганс.
Сидящие за столом говорили по-русски. Труди уже неплохо понимала этот язык, прожив полгода у хозяев, которые между собой постоянно говорили по-русски. Но главное – ее специально учил Эрих, а ей языки давались легко. На родине, в Грааф-Лейке, мама учила ее французскому, и это было не трудно. Однако сейчас она поначалу не вслушивалась в тихий разговор мужчин за столом, пока кто-то не окликнул Ганса:
– Эй, немчура! Нарежь сыра и шпика, давай сюда на закуску!
Ганс повернул голову – понял, что обращаются к нему, перевел вопросительный взгляд на человека в очках. Тот кивнул и повторил просьбу на странной смеси немецкого и французского. Однако Ганс его понял, кивнул и стал вытирать мокрые руки. Здесь, на юге, где граница с Францией была близка, почти все жители понимали французский. Труди подумала: наверное, только этот человек и может общаться с Гансом.
Между тем Ганс пошел прямо в ту сторону, где за дверью пряталась девушка. Видимо, именно здесь хранились продукты, но она этого видеть не могла. Парень подошел и стал так, что всем своим телом загородил от нее комнату. Он наклонился над чем-то, повернувшись боком, и как раз на уровне щели оказались его щека и ухо. И Труди, прильнув губами к щели, прошептала ему прямо в это ухо:
– Тебе привет от Греты! Спокойно, не дергайся!
И все же Ганс вздрогнул, уронил что-то на пол. Однако тут же, отвлекая внимание, запричитал:
– Целый день, как проклятый, работаю на вас, кормлю! Руки уже не держат! Сам-то когда буду есть?
Он уже шел к столу, держа в охапке продукты. Человек в очках перевел другим:
– Устал немец, голодный. Жалуется.
– Работай, работай! – весело сказал Савелий. – Я вон сколько времени на кухне и в столовой твоей невесте помогал, не жаловался. Вот теперь ты мне отплачиваешь. А поешь у себя в камере!
Человек в очках перевел Гансу только последнюю фразу. Тот же, отойдя к печи и вновь склонившись над тазом с посудой, стал громко, недовольно говорить:
– Точно, что не комната, а камера настоящая! И зачем только тягать меня через двор, в сам замок? Я мог бы и здесь ночевать, на кухне.
– Здесь тебя надо охранять, – рассудительно возразил «переводчик». – А там ты точно не убежишь.
– Так хоть бы комнату хорошую выбрали, вон их сколько кругом! А то ведь отыскали: под самой крышей, в самом тупике! И дверь такая, что не войдешь, чуть ли не на колени надо стать!
– Что он говорит? – вдруг услышала Труди откуда-то со стороны. Она изо всех сил скосила глаз и увидела еще одного человека, которого не разглядела раньше. Он полулежал на скамье у стены, курил. Еще молодой, крупный и, видимо, очень сильный мужчина. Чисто бритый, но из-за мрачного выражения и густой копны русых волос – какой-то дикий. Он больше всего не понравился девушке, показался опасным. Подозрительно глядя на Ганса, он повторил:
– Чего он там бормочет?
– Бурчит себе, – пожал плечами человек в очках. – Недоволен. Комната, где ночует, не нравится…
– Что-то раньше он не болтал!
– Поначалу боялся очень, теперь пообвык. И потом, знаешь ли, Тихон, даже у самого терпеливого человека накапливается, накапливается, а потом прорывается.
– Ты философ у нас, – усмехнулся курильщик. – Ничего, немчура, потерпит: недолго осталось…
Гертруда отступила от двери и тихо стала подниматься по ступенькам. Она поняла: Ганс говорил для нее. По всей видимости, скоро эти люди вернутся в другое помещение – в сам замок. Где-то там есть комната Ганса – надо ее найти… Девушка вновь нащупала рукой нишу – вход в пустую комнату. Через минуту она, подпрыгнув и вцепившись пальцами в выступ, подтягивалась к окошку. Оно было узким, но не настолько, чтобы худенькая фигурка Труди не прошла сквозь него. Внизу, довольно далеко, проступал в лунном свете выложенный все той же брусчаткой двор. Прыгать было бы опасно, но в этом и не было необходимости: немного ниже шел, опоясывая башню, выступ-карниз. Повиснув на руках, Труди дотянулась до него ступнями, а потом ей уже нетрудно было соскользнуть и на землю. Она постояла немного, прижавшись к стене, осматриваясь. Одна часть двора оставалась в тени, через нее и помчалась девушка к темной громаде основного здания замка, не задерживаясь ни на секунду, вбежала в арочный проем и только тут остановилась. Перед ней был огромный зал с высоченным потолком, стрельчатыми окнами по периметру. Гулкий, пустой, заброшенный… Труди оглянулась: где же лестница наверх? Увидела темную нишу сбоку – именно там и обнаружилась широкая лестница. Несколько раз она замысловато поворачивала, пока не вышла к коридору верхнего этажа. Труди быстро пошла по нему, заглядывая в попадавшиеся комнаты. Все они были не заперты, у некоторых вообще отсутствовали двери.
Там, где коридор оканчивался тупиком, последний дверной проем был сводчатый и очень низкий, его закрывала толстая дубовая дверь – черная от древности, но крепкая. Она тоже была не заперта, но Труди увидела на ней, с внешней стороны, железный брус и скобу. Они явно были приделаны совсем недавно. Девушка не сомневалась, что это и есть комната Ганса и что его на ночь запирают. Низко пригнувшись, она вошла. И здесь тоже было узкое окно, через которое пробивался лунный свет. Он позволил увидеть маленькую комнату без единого предмета мебели. В каменной стене выдолблена ниша – длинная и узкая, в ней набросана какая-то тряпичная ветошь. «Постель, – поняла девушка. – Здесь Ганс спит». Она шагнула ближе и обо что-то споткнулась. Звякнуло железо, и только теперь Труди увидела лежащую на полу, близко к нише, тяжелую цепь. Она присела, ощупывая ее: длинная, ржавая, наглухо вмурованная последним кольцом в каменный пол.
Девушке стало не по себе, она поняла, что эта комната, скорее всего, была когда-то камерой для какого-то заключенного. Его приковывали к цепи, которая позволяла ходить по маленькой каморке, лежать на каменной постели в стене. Может быть, это была одна из «забав» графини Альтеринг… «А вдруг в этой камере держали саму Кровавую Эльзу?» – мелькнула мысль. Лоб Труди покрылся капельками холодного пота. Но она сейчас же вспомнила: в той комнате вообще не должно быть двери, только окошко в каменной стене. Гертруда не была суеверной, но ей почему-то стало легче от мысли, что не в этой комнате жила и умерла страшная графиня.
Труди подумала, что скоро приведут Ганса, ей нужно куда-то спрятаться. Здесь была только ниша в стене. Ощупав ее, девушка поняла: если сюда войдут со свечой, – а это, скорее всего, так и будет, – ее сразу заметят. Оставалось только окно. Подпрыгнув, она ухватилась за его выступ, подтянулась на сильных руках… Узкая невысокая щель в толще каменной стены! В какой-то момент Труди усомнилась, что протиснется в нее, но все же сумела это сделать, хотя и порвала куртку. Но зато дальше ей повезло: она очутилась на огороженной зубцами площадке – нечто вроде балкона с парапетом и амбразурами. Понимая, что именно отсюда ей придется потом уходить, девушка хорошо осмотрелась вокруг… Балкон был совершенно изолирован: с него не было хода никуда, только обратно в каморку. Высота – огромная, внизу – выложенный камнем двор. Но дальше по стене, в одну и другую сторону, оконные проемы других комнат, к ним тянется фигурный карниз – очень узкий, местами обвалившийся. Но это единственный путь…
Труди решила пока что не думать о том, как она станет пробираться по этому карнизу. Прильнув к окошку, она ждала: когда же приведут Ганса. Наконец раздался шум, загремела дверь, и комната озарилась светом свечи. Испугавшись, что ее заметят, девушка отпрянула от окошка и стала только слушать. Ганс молчал, его конвоир что-то бормотал невразумительное, потом загремела цепь. Гертруда вдруг поняла, что пленника, ко всему прочему, еще и приковывают! Злая горячая волна ударила ей в сердце, захотелось выхватить револьвер, стрелять, стрелять!.. Но она не сделала ни единого движения, продолжала стоять, прижимаясь к стене, прислушиваясь. Дверь снова стукнула, загремел железный засов. А через недолгое время Ганс тихо, нерешительно окликнул:
– Труди, ты здесь?
Когда она отозвалась и стала протискиваться через окошко, парень радостно засмеялся.
– Это точно ты! Вот чудеса! А я все гадал: почудилось мне или правда?
Его ногу охватывала цепь, на которой висел замок, рядом на полу стояла миска с едой.
– Ничего, – сказала Труди, глядя на это. – Они свое получат. И очень скоро. Я специально пробралась к тебе, чтоб ты был готов: еще до полудня здесь будут жандармы, всех бандитов схватят.
– Они делают фальшивые деньги! – сказал Ганс.
– Мы знаем… Вернее, полиция об этом знает. Сколько их здесь?
– Все, кто были на кухне. Четверо.
– Оружие у них есть?
– Ножи, топоры…
– Тогда они тебе ничего не смогут сделать! Держи!
Труди достала и протянула Гансу револьвер. Он взял его, повертел неловко:
– Я не умею стрелять. Да и нужно ли?
– Обязательно нужно! – убежденно ответила девушка. – Они не собираются оставлять тебя в живых, русский следователь, господин Петрусенко, сам слышал, как они об этом говорили. А как стрелять, я тебе покажу, это несложно…
Она заставила Ганса трижды повторить урок. Потом добавила:
– Стреляй с близкого расстояния, не промахнешься! Но все-таки вплотную к себе не подпускай: я видела их, это настоящие бандиты… Как ты попался?
Они сидели рядом, на той ветоши, которую Труди сбросила на пол с постели. Глаза к темноте привыкли, и она хорошо видела парня. Он покачал головой:
– Я в тот вечер работал в «Роге изобилия», народу было много, крутился… Прибежала Грета, рассказала, что у вас в пансионате двое пропали – молодой русский и этот противный тип, и что все думают – один убил другого. Мне, конечно, не по себе стало, я их обоих знал. А потом, через какое-то время, мне нужно было отойти… Понимаешь? Туалет у нас специально огорожен красивым и густым кустарником. Я пошел, а оттуда, навстречу мне, какой-то мужчина идет, улыбается, шагнул в боковую аллейку и молча, жестом, позвал меня. Я, конечно, сделал к нему несколько шагов… Все, больше ничего не помню! Когда в себя пришел – голова сильно болит, руки-ноги связаны, рот заткнут и трясет, словно на телеге еду. Сверху я был накрыт брезентом, ничего не видел. А потом меня оттуда стащили, через кусты, по склону заставили идти. И всю ночь я шел сюда, в замок, а вел меня знакомый – слуга того русского, который пропал. Я этого слугу знал, его Савелием зовут.
– Я видела его, – сказала Труди. Она поняла, что Ганс ничего не знает о нападении на Грету, и не стала ему рассказывать, чтоб зря не тревожить. – Послушай меня внимательно, Ганс! Когда будешь готовить, кормить их, убирать – все время прислушивайся. Они, твои тюремщики, ничего не знают, поэтому ты наверняка услышишь первый – какие-то звуки, шум… Постарайся сразу где-нибудь спрятаться, потому что через несколько минут им уже будет не до того, чтоб тебя искать. Так что может обойтись и без стрельбы. Но револьвер держи при себе… Они тебя не обыскивают?
– Нет. Они меня не боятся.
– Вот и хорошо! – Труди поднялась. – Ну, прощай! Мне пора… Не бойся! У тебя перед ними преимущество: ты знаешь, что скоро случится, а они нет!
Она прошла по карнизу – другого пути не было, потому она и прошла. Окно, куда она влезла, было гораздо шире того, из камеры, двери в пустой комнате не было. Ганс рассказал ей, что и станки, и лаборатория располагаются на первом этаже, там же – комната, где ночуют трое. Один – человек в очках, живет в своей лаборатории. И все это – в длинной боковой пристройке. Потому девушка очень осторожно пересекла большой зал, выскочила во двор и стала обходить замок с другой стороны…
Эрих несколько раз порывался подойти поближе к замку, но останавливал себя. Он понимал: любое отступление от плана может навредить и Труди, и Гансу. Но когда время перевалило за полночь, а потом прошло еще два часа, его стала колотить дрожь нетерпения. Луна переместилась с одного края небосвода на другой, а Труди не возвращалась. Юноша уже не мог сидеть – он то выходил, крадучись, к самой тропе, то возвращался на поляну. Чувствовал: еще немного, и он не выдержит, пойдет искать Труди… В этот, казалось бы, самый последний момент она и появилась неслышно из-за дерева, бросилась ему в объятия! Потом сказала горячо:
– Я все сделала! Ганса видела, и тех… тоже!
– Постой, расскажи подробнее!
– Нет-нет, Эрих, некогда! – Она уже подняла с земли его сумку. – Нам надо торопиться, спуститься вниз как можно раньше! Там ведь ждут…
Она взяла его за руку и, когда они уже стали спускаться, добавила:
– Я тебе все расскажу по пути. Мы ведь можем идти спокойно, не прятаться – никто за нами из замка не погонится…