16
В необязательном расследовании есть особый шарм – эдакое обаяние тайны, которая раскроется только тебе, избранному. К этому, конечно же, примешивается честолюбие сыщика, желание непременно дойти до конца, до разгадки, а еще – никем не контролируемое экспериментаторство. Петрусенко давно все это знал. Нельзя сказать, что он любил необязательные расследования. Если бы это было так, Викентий Павлович не служил бы в полицейском департаменте, а стал бы частным сыщиком. Но у него были твердые убеждения, что на государственной службе он делает то, что, в первую очередь необходимо державе. Частные же сыщики, – с некоторыми он был хорошо знаком и при необходимости сотрудничал, – чаще всего брались за дела прибыльные и личного характера, ориентируясь на собственный денежный интерес. Да, конечно, обязательные дела, которые во множестве, за годы службы, переделал следователь Петрусенко, бывали и рутинные. Но в последние годы, когда Викентий Павлович был уже следователем по особо опасным преступлениям, такие попадались ему все реже и реже. В большинстве своем то, что расследовал он, были не только тяжелые злодейства, но и запутанные дела, совершаемые умными людьми. И все-таки, все-таки!.. Уж если Петрусенко сам решал взяться за необязательное расследование, это непременно оказывалось очень интересное дело. И вдвойне интересное, если так, как теперь, – в отпуске, на курорте! Викентий Павлович откровенно признавался себе, что такое соединение отдыха и необычного, необязательного расследования – это именно то, что ему нужно. Самый лучший отдых!
На следующий день после отъезда доктора Шульца Петрусенко продолжал вспоминать и анализировать «мелочи» – так он называл про себя самые разные косвенные факты, фразы, небольшие происшествия, не имеющие на первый взгляд отношения к основному расследованию. А на самом деле… Ведь именно такая «мелочь» помогла ему догадаться о том, что смерть Лапидарова наступила на сутки раньше. Исследования опытного берлинского патологоанатома полностью подтвердили его догадку. Теперь же Викентий Павлович сосредоточился на фигуре Виктоˆра Замятина. Необходимо было припомнить все, что имело к нему отношение…
Викентий Павлович вспомнил свой последний разговор с пропавшим Гансом Лешке: парень сидел на веранде рядом со своей Гретой, помогал ей чистить бобы. Они оба были молоды, веселы, им казалось – впереди совместное будущее, такое ясное, понятное, размеренное. Так и должно было бы быть! Но каким-то образом их судьбы вплелись в замыслы одного негодяя, и все мгновенно разрушилось!.. Да, так что же тогда, на веранде, Ганс говорил о Замятине? Они ведь вспоминали его…
Замятин любил бродить один в долине и предгорьях, возможно, забирался и повыше… Об этом с упреком и со страхом за него говорила Грета. А Ганс сам видел однажды, как Замятин ехал вверх по горной дороге на велосипеде – в том направлении, куда местные жители, да и туристы обычно избегают ходить. Что ж, в то время когда все считали Замятина отдыхающим, его дальние походы воспринимались просто как экстравагантные выходки. Теперь – совсем другое дело! Человек не живет под чужим именем просто для развлечения, не инсценирует собственное убийство, чтобы просто пошутить, эпатировать людей! Скрывающий свое имя – уже преступник. А все, что делает преступник, – не случайность. Все, что делал Замятин, имело определенную и наверняка очень серьезную цель…
Викентий Павлович ощущал нарастающее возбуждение. Он чувствовал, что разгадка близка, что ее можно даже вычислить вот так – рассуждая и анализируя. Если, конечно, ничего не упустить… Он отправил жену и дочь гулять в город, а сам пошел в пустующий термальный бассейн, в свою любимую кабинку. Решил совместить приятное занятие с дважды полезным – полезным для здоровья и полезным для анализа ситуации. Он ведь уже убедился, что здесь, в теплом бассейне, ему хорошо думается.
Он вспомнил, как Виктоˆр Замятин рассказывал, что видел призрак графини Альтеринг – знаменитой Кровавой Эльзы. Хорошо рассказывал: размахивая руками, округлив от страха глаза и в то же время с юмором человека, который не придает подобным вещам большого значения. Викентий Павлович тогда даже толком и не понял – шутит Замятин или говорит серьезно. Рассказывал, что забрался далеко в горы, – заслушался пением птиц, засмотрелся на могучие деревья… Увидел впереди, за двумя перевалами, циклопическую кладку стены замка Альтеринг. Вот в этот момент перед ним и появился призрак – бледная полупрозрачная женщина, красивая и страшная одновременно. Замятин, по его словам, сразу понял, что она недовольна тем, что он близко подошел к ее замку, хотя, на его взгляд, добраться до подножия стены не представлялось возможным – крутизна, обрыв, мелкие, срывающиеся под ногами камешки… И все же страшная «хозяйка» замка гневалась. Замятин не мог словами объяснить, в чем выражался этот гнев: просто он почувствовал неудержимый страх, повернулся и побежал. Лишь потом, спустившись в долину, он опомнился, стал подсмеиваться над собой, сомневаться: не было ли у него галлюцинаций? Но из его слов можно было понять: он верит в то, что видел именно призрак Кровавой Эльзы…
Опять же, в то время Петрусенко этот рассказ воспринял как нечто, в самом деле приключившееся с молодым человеком. Другое дело – был призрак или нет! Но что-то все же было… А вот теперь этот рассказ проявляется в ином свете: Замятин его придумал и рассказал Петрусенко, да и другим тоже, явно с какой-то своей целью… Викентий Павлович понимал, чувствовал, что разгадка именно в этом и он близко к ней, близко! Надо только поймать хотя бы самый кончик, ухватить!
– Викентий Павлович, это вы здесь, я не ошибся?
Петрусенко улыбнулся:
– Ты, Сережа, проявляешь явные способности сыщика! Сразу узнал мой халат!
За деревянной перегородкой раздался веселый смех Ермошина. Он, конечно же, видел и узнал махровый халат Петрусенко, переброшенный через край кабинки.
– Долго вам еще нежиться в сероводороде? – спросил он. – Хочу кое о чем с вами поговорить.
– Еще пятнадцать минут… Хочешь, ныряй в соседний бассейн и будем разговаривать – слышимость отличная! Или разговор конфиденциальный?
– Вот именно, – ответил Сергей. – Я подожду вас в аллее, на лавочке.
Когда Викентий Павлович вытерся досуха, причесался и, завернувшись в халат, вышел из кабины, Ермошин помахал ему рукой. Петрусенко сел рядом.
– Ты без Лизы? – спросил слегка удивленно.
– Она помогает матери в столовой, Грета выйдет только завтра.
– Я знаю, – кивнул Викентий Павлович.
Вчера Люся вместе с Эльзой навестили Грету в деревне, в доме ее отца. В больнице девушка пролежала три дня: особых повреждений у нее не было, самым сильным оказалось нервное потрясение. А теперь Грета еще очень переживала за Ганса – его судьба оставалась совершенно неизвестной. И все же она хотела уже завтра выйти на работу: во-первых, боялась потерять место, а во-вторых, надеялась, что это отвлечет ее от тяжелых мыслей.
Викентий Павлович вопросительно посмотрел на Сергея: авиатор явно был чем-то взволнован. Возможно, он хотел поговорить об Эльзе, или, как он называл девушку, – Лизе? Посоветоваться? Похоже, он готовился к серьезным переменам в своей жизни… Но Викентий Павлович ошибся – Ермошин заговорил совсем о другом.
– Викентий Павлович, вчера вы меня удивили, а сегодня, может быть, я удивлю вас. Впрочем, то, что я вспомнил, – это прямое следствие нашего с вами разговора…
Дело в том, что накануне вечером Петрусенко рассказал Ермошину о том, что человек, известный им как Виктоˆр Замятин, – некто совсем другой. Рассказал и о выводах доктора Шульца, и о своих предположениях. Ему, конечно же, вполне хватало одного советчика – собственной жены. Но неожиданно возникшее чувство тревоги и ощущение того, что может понадобиться помощник в расследовании, подтолкнули Петрусенко к разговору с Ермошиным. Уж если кому здесь и открываться, то, без сомнения, летчику! Викентий Павлович знал, что Ермошин верный и ответственный человек, а в его смелости сомневаться не приходилось.
– Если я правильно понял, ты вспомнил что-то о Замятине?
– Да. Когда я здесь, в пансионате, только появился, он мне сказал, что помнит мое одесское соревнование с ван Коллемом.
– Ну и что? Я тоже хорошо его помню. Ты проиграл голландцу, но этого следовало ожидать, ведь ты давно уже не садился на велосипед, не тренировался. Я когда прочитал в газете, что вы будете на одесском ипподроме соперничать, очень удивился. Зачем ты, Сережа, согласился?
– Видите ли… Когда-то давно ван Коллем проиграл мне мировой чемпионат, был очень этим уязвлен. Вскоре захотел взять реванш, но я тогда уже пересел на воздушный шар и даже не думал о велосипеде. Потом – аэропланы… А где-то года полтора назад голландец приехал в Россию и стал трубить повсюду, что я его избегаю, боюсь… А у меня как раз простой был, я не летал. Вот и согласился.
– С этим понятно, – засмеялся Петрусенко. – Вернемся к Замятину.
– Вот что странно, Викентий Павлович! – Ермошин покачал головой. – Замятин знал о ван Коллеме то, что ему и знать-то не положено! Голландца поймали с фальшивыми долларами, вы, должно быть, в курсе? – И, увидев, что Петрусенко утвердительно кивнул, продолжал: – Когда из Одессы его везли в Санкт-Петербург, случилась катастрофа – на рельсах оказался разрыв, паровоз сошел, два вагона опрокинулись. В одном как раз и ехал ван Коллем, погиб он сам и один из сопровождающих его агентов. И в департаменте полковника Герасимова решили пощадить память ван Коллема, все-таки он был спортсменом с мировым именем и славой. Информация о фальшивых деньгах еще никуда не просочилась, и потому решили вообще ее не распространять. Мне же об этом лично рассказал сам полковник, мы с ним дружны, вы знаете… Так вот, этот… Замятин, оказывается, знал о фальшивых долларах! Он мне об этом сказал, что-то вроде: «Вы бы непременно взяли реванш, но голландец разбился, не повезло. А, впрочем, если бы и не разбился, то все равно бы уже не смог соревноваться с вами!» Я спросил его: «Почему?» А он засмеялся так по-детски, руками развел: «Так ведь его заловили с денежками фальшивыми! Где ни суди – у нас или в Голландии, все равно бы сел…»
– Так и сказал? Про фальшивые деньги?
– То-то и оно, Викентий Павлович! Конечно, может быть, он тоже с полковником Герасимовым дружит, но это вряд ли! – пошутил Ермошин. – Я ведь еще тогда сразу удивился: откуда ему знать? Но потом забыл, честно говоря, не придал значения… Другие заботы появились! Но как только вы вчера мне рассказали о том, что это – не Замятин, а самозванец и, скорее всего, преступник, что-то стало меня грызть, тревожить… А ночью я вспомнил этот разговор!
Петрусенко медленно поднял руку, приложил ладонь ко лбу. В эту минуту ему стало все ясно: все разрозненные факты и «мелочи» выстроились в стройный ряд или, может быть, в цепочку, где звенья так прочно связаны друг с другом. Рассказ Ермошина оказался последним, недостающим ему звеном. Оно замкнуло цепь, и Петрусенко понял все.
Он вспомнил вагон-ресторан международного экспресса, которым он ехал сюда, в Германию, своего попутчика и сотрапезника из министерства финансов. Действительный статский советник Шаврин… Они говорили тогда о группе удачливых и неуловимых фальшивомонетчиков и о том, что их следы потянулись сюда, в Германию! Появились фальшивые марки, немецкое правительство обеспокоено. Шаврин ехал в Берлин как раз по этому поводу… А здесь, в курортном Баден-Бадене, происходят таинственные и трагические события, которые как будто совсем не связаны с изготовлением фальшивых денег. Но вот выясняется: человек, скрывающийся под чужим именем, знал секретную информацию, связанную с фальшивыми деньгами…
И еще – Викентий Павлович только сию минуту вспомнил один эпизод! Он стоял на веранде, курил трубку и случайно слышал, как Лапидаров приставал к Грете. Что он говорил тогда девушке, уговаривая ее пойти с ним в его комнату? Да, он обещал ей дать много марок. «У меня много марок, я богатый»… Лапидаров повторил это несколько раз, и, восстанавливая в памяти интонации Лапидарова, Викентий Павлович даже кивнул головой. Да, Лапидаров говорил явно как человек, способный поразить своим богатством. Много наличных марок… Что ж, это дает повод кое-что предположить!
Лапидаров и Замятин! Петрусенко допускал два варианта их взаимоотношений, оба приводили к той развязке, которая есть, – убийству. Они могли быть сообщниками и что-то не поделить. Правда, Лапидаров появился в Баден-Бадене намного раньше Замятина. Этот факт не исключает сговора, но все же… Возможно, Лапидаров узнал в «Замятине» того, кого знал раньше. Ведь оба они, похоже, крутились в одной российской криминальной среде, могли сталкиваться, быть знакомыми. А Лапидаров, судя по его нраву, не мог не воспользоваться таким случаем – начал шантажировать Замятина. Так же, как шантажировал и Лютцев. Да только Замятин – не Людвиг Августович, с ним этот номер не прошел… Впрочем, Лапидаров мог быть и сообщником Замятина, и одновременно шантажировать его – одно не исключает другое…
Викентий Павлович повернул голову к Ермошину. Тот, видя, что Петрусенко задумался, сидел молча, стараясь не выказывать особого любопытства. Хотя ему было очень интересно наблюдать, как у следователя чуть шевелятся брови, время от времени сужаются в щелочку глаза, проскальзывает на губах усмешка. Ясно было, что Петрусенко о чем-то догадался, выстраивает в уме различные версии…
– Прости, Сережа, – кивнул Викентий Павлович. – Я тут кое-что прикинул… Не в службу, а в дружбу – принеси мне с моей веранды трубку и кисет, они лежат прямо там, на столике.
Пока Ермошин ходил к коттеджу, Петрусенко быстренько закольцевал свои рассуждения в одно целое. Если Замятин фальшивомонетчик – тот самый, из группы неуловимых, то где же в таком случае он и его сообщники печатают деньги? Под Москвой это был брошенный, стоящий особняком, в безлюдном месте завод. Под Варшавой – отдаленная, тоже в безлюдном месте, ферма. А здесь, в окрестностях Баден-Бадена?.. Викентий Павлович догадался уже раньше – вернее, предположил. Но ему нужно было логически обосновать это свое предположение. Походы и поездки Замятина в горы, дух Кровавой Эльзы… Конечно же, это замок графини Альтеринг – по-настоящему уединенное место, пугало для местных жителей и туристов. Да еще подступы к нему охраняет полиция! Лучше и не придумаешь! Туда, конечно, трудно добраться, но Петрусенко подозревал, что трудно лишь для несведущих людей. Для фальшивомонетчиков, у которых туда проторена тропа, это наверняка дело привычное.
Но, может, все-таки он ошибается? Викентий Павлович покачал головой: он почти уверен, но все же «почти». Хорошо бы проверить каким-то образом…
– Вот ваша любимая трубка! – Ермошин присел рядом. И, видя, что следователь расслабился, раскуривая трубку, легко откинулся на спинку скамейки и улыбается, рискнул спросить: – Вижу, Викентий Павлович, вам все уже ясно? Помог я вам своим замечанием?
– Еще как, Сережа! – Петрусенко весело обнял его за плечи. – Но можешь помочь еще больше!
– Все, что угодно! – с энтузиазмом воскликнул Ермошин. – Хотя, конечно, лучше всего у меня получается летать!
– Кстати, ты, кажется, говорил, что твой аэроплан в полном порядке? А как твоя нога?
Когда они вернулись из Карлсруэ, Ермошин рассказывал, что его аэроплану городские власти обеспечили отличный уход, и сейчас машина полностью готова к полетам.
– Нога, благодаря чудодейственным водам, совершенно здорова. Я бы даже сказал – как новенькая!
– Значит, летать можешь?
– Да хоть сию минуту! Вот только…
– Понимаю! – Викентий Павлович кивнул. – И в небо подняться хочется, и землю – то бишь милую Лизу – покидать страшно…
– Вы ясновидец, я давно это знаю! – Ермошин улыбался открыто, искренне. – Лизу я в любом случае не покину, только на время. Вот и оттягиваю наступление этого времени.
– А ты, Сережа, объедини то и другое. Поднимись в воздух вместе с Лизой… Она ведь никогда не летала. Неужели у вас не было такого разговора?
Ермошин искренне удивился:
– Нет, и в голову не приходило!
Сейчас, после слов Петрусенко, он и сам не понимал: как же так, не догадался предложить Лизе полет! Наверное, потому, что Ванда, его бывшая пассия, однажды категорически отвергла эту возможность.
Ермошин спросил неуверенно:
– Но, может быть, она не захочет? Даже не каждый мужчина преодолевает страх высоты!
– А ты попробуй. Мне кажется – Лиза смелая девушка… Сейчас такая отличная погода стоит, как бы не испортилась! Так что не тяни, завтра и летите!
Сергей внимательно посмотрел на Викентия Павловича. У того был невероятно простодушный, беззаботный вид, настолько простодушный, что Ермошин засмеялся.
– Но каким же образом этот наш с Лизой полет может помочь вам? Я ведь правильно вас понял?
Викентий Павлович выпустил еще одну порцию дымных колечек, потом ответил уже по-другому, серьезно:
– Да, дорогой. Именно ты и именно вашим полетом можешь мне помочь… Ты покажешь Лизе сверху ее родовые владения – замок графини Альтеринг!
Ермошин немного помолчал, обдумывая предложение.
– Замок Альтеринг… Значит, покружить над ним, посмотреть… Я что-то там могу увидеть? Я слышал – это заброшенное место, никто туда не ходит.
– Вот и посмотришь, убедишься. Думаю, Лиза не откажется посмотреть на замок с небес… Скажи только: технически такой полет возможен? Все-таки там горы!
– Мой «Ершик» легко поднимается и на большую высоту, – махнул рукою Ермошин. – Это не проблема! Была бы погода хорошая.
– Я уверен, что погода до завтра не испортится… Не теряй времени, найди Лизу, поговори с ней. Но о полете именно над замком заранее не говори – пусть это будет ей сюрприз!
Сергей ушел, а Петрусенко направился к своему коттеджу. Ему нужно было переодеться и пойти в город. Будет неплохо, решил он, если еще в сегодняшних местных вечерних газетах появится информация о том, что знаменитый русский авиатор Ермошин собирается завтра полетать на аэроплане с девушкой, дочкой хозяев своего пансионата. Организовать такое сообщение будет нетрудно – через комиссара Эккеля. А еще Викентий Павлович думал о том, что если полностью принять версию «Замятин-фальшивомонетчик», то станет совершенно ясна одна вещь. Тот, кто называет себя Замятиным, – никуда не скрылся! Он рядом, где-то здесь, в городе! Ведь ему нужно руководить своим «делом»: в том, что именно этот человек и есть руководитель преступной группы по кличке Империал, Петрусенко был уверен. Вот только не совсем было ему ясно, для чего Замятину понадобилась мистификация, переодевание в Лапидарова? Можно, конечно, предположить такой вариант: тело якобы «убитого» Замятина еще пару дней поищут по оврагам и предгорьям и прекратят. А вот «убийцу» Лапидарова продолжали бы искать интенсивно! Теперь этого не нужно делать: есть труп Лапидарова, есть подозреваемый – мститель Ганс Лешке, который наверняка уже скрылся из города. Все уже успокоились, можно продолжать печатать фальшивые деньги. И оставаться в городе! Вот только под какой личиной на этот раз?