Книга: Супостат
Назад: 20 Роковой журфикс
Дальше: 22 Визит Люцифера

21
Воскресное свидание

Можно сказать, что переезд в Петроград почти не нарушил семейный уклад Ардашевых. «Почти» – потому, что имелись четыре бесспорных минуса, восполнить которые в столице было положительно невозможно. Во-первых, сыр, именуемый здесь осетинским, на самом деле таковым не являлся. А во-вторых, местная вишневая наливка кислила и уступала тому райскому напитку, который в Ставрополе готовила из шпанской вишни Вероника Альбертовна. В-третьих, сочинитель Ардашев на берегах Невы не написал ни строчки. Найти причину литературного бездействия он не мог. Безусловно, не хватало времени, но ведь можно было бы работать ночами, как он это делал в Ставрополе. Но не писалось, и все! То ли климат виноват, то ли служба… «Все-таки, – рассуждал иногда статский советник, – для творчества нужен особый душевный настрой, когда перо голубем летит по бумаге и едва поспевает за мыслями. Без этого автор не сможет перенестись в воображаемый мир литературных героев. А его-то – творческого состояния души – у меня так ни разу в Петрограде и не появилось!» – с горечью заключал он. В-четвертых, не хватало доктора Нижегородцева – этого верного Санчо Пансы, с которым бывший присяжный поверенный коротал вечера и за бильярдным, и за ломберным столом. К тому же эскулап никогда не уставал восхищаться успехами Клима Пантелеевича в расследовании запутанных дел, а это обстоятельство, как выяснилось при его полном отсутствии, штука немаловажная. Да и к чему лукавить, все мы тщеславны; одни – в большей степени, другие – в меньшей… Так, видимо, устроен человек, если, конечно, он к чему-то в этой жизни стремится, а не хлещет водку или день-деньской не дрыхнет на печи.
В конце концов на помощь статскому советнику пришли книги. Они и заменили бывшему присяжному все то, чего в Петрограде недоставало.
А вот в церковь Ардашевы ходили в столице так же, как и в Ставрополе, по воскресеньям.
Еще час назад статский советник стоял на коленях перед иконой Казанской Божьей Матери и молился истово, с поклонами, как он уже давно этого не делал. И этим даже немного смутил супругу. Не обращая ни на кого внимания, он просил у Господа одного – не дать дьяволу сгубить его жену, которой, по мнению Клима Пантелеевича, угрожала опасность. Он был вполне уверен в том, что она могла разделить участь покойной Вяземской. Супостат обретался где-то совсем близко. И Ардашев боялся, что следующей жертвой будет Вероника – его любовь, его жизнь, его счастье.
…На лесной опушке под Петроградом прогремел выстрел. Не открывая глаз, Вероника Альбертовна кашлянула и, окутанная пороховым облачком, опустила вниз Le Rapid – шестизарядный пистолет Бертрана, купленный всего несколько часов назад в магазине «Оружие» на Большой Морской.
– Ну и как? – робко спросила она. – Я попала?
– Мне довелось встречать всего одного человека, который утверждал, что может угодить в «яблочко» с закрытыми глазами, но и тот оказался мошенником. – Клим Пантелеевич улыбнулся. – Вероника, дорогая, скажи, зачем я так долго тебе объяснял, как целиться, если ты все равно предпочитаешь палить, зажмурившись?
– Понимаешь, когда я начинаю жать вот на эту штучку, – указывая на спусковой крючок, проговорила супруга, – мне кажется, что сейчас разразится гром, и уже от одной этой мысли мне становится страшно.
– Думать, милая, надо совсем о другом. Например, о том, что перед тобой стоит душегуб, изувечивший модистку и прикончивший твою подругу. Я уже не говорю про медиума Чертоногова. И если ты не выстрелишь, то он привяжет тебя к постели и начнет резать на кусочки. И не закрывай глаза, не бойся, смотри на эту мразь и всаживай в него раз за разом все пули. Ясно?
Она покорно кивнула.

 

 

– Итак, начали!
Раздались пять громких хлопков. Недовольно закаркали вороны, сидевшие на соседней осине.
– Умница. Это другое дело. – Ардашев взял «дамского бельгийца», вынул обойму и, снарядив патронами из желтой коробки, вновь передал жене.
– А теперь еще раз. Но сейчас постарайся попасть в эту старую березу. Выпусти все шесть патронов. И ствол веди снизу вверх, а не наоборот. Тут только четыре шага. Готова?
– Да.
– Пли!
Громыхнуло шесть раз, и с ветвей слетел снег.
– Ты делаешь успехи! На первый раз достаточно. – Клим Пантелеевич забрал оружие, положил в карман пальто и сказал: – Пистолет я почищу и вставлю полную обойму. Дома он будет лежать у тебя под подушкой, а если ты соберешься куда-то выйти, то должна будешь носить его в сумочке. Договорились?
– А не пропахнет ли она ружейным маслом?
– Ничего. Потом, когда поймаем Супостата, я куплю тебе новую.
Вероника Альбертовна кивнула и выговорила покорно:
– Как скажете, ваше высокородие.
– Уж коли мы перешли на официальный тон, то позвольте, madame, пригласить вас на тайное свидание.
– С удовольствием! А то я уже начинаю замерзать.
Над сугробами красным пятном проступило солнце. Со стороны залива тянуло пронизывающим ветерком, но небо было чистое, будто выкрашенное синькой. Снег блестел и играл на солнце, как крупинки лимонной кислоты. «Рено» ожидал на дороге. Усадив жену, Клим Пантелеевич, завел двигатель ручкой стартера и, усевшись на водительское место, нажал на акселератор. Взятый напрокат автомобиль заколесил по заснеженной дороге.
– Я и не знала, что ты так хорошо умеешь водить машину, – удивленно выговорила Вероника Альбертовна. – И когда ты успел этому научиться?
– В прошлом году, в Персии. Там у меня был хороший учитель, но его забрали Небеса.
– Он умер? – осторожно осведомилась супруга.
– Нет, его убили. Продырявили на моих глазах.
Она вздохнула и вымолвила:
– Жалко, когда убивают хороших людей, правда?
– Наверное. Но он был отъявленный негодяй, садист и шпион.
– Зачем же тогда ты с ним разъезжал? – простодушно спросила жена.
– Как раз именно для того, чтобы это понять.
– Послушай, Клим, а тебе не надоела такая жизнь? Ты постоянно рискуешь, опять мотаешься по своим командировкам…
– Так ведь война же. Когда она закончится, мы снова воротимся в Ставрополь, будем пить твою вишневую наливку и закусывать осетинским сыром.
– Право, ты хочешь опять туда, в это захолустье?
– Всенепременно.
– Но почему, Клим?
– Мне хорошо там, спокойно.
– И ты вновь пойдешь в адвокаты и будешь воевать с Поляничко и Кашириным?
– К тому времени, думаю, Ефим Андреевич выйдет в отставку, а Каширин… – он задумался на миг и добавил: – Этот «гусь» не стоит того, чтобы о нем вспоминать… Кстати, Вероника, а что пишет Ангелина Нижегородцева? Как там Николай Петрович?
– Он, если ты помнишь, еще в прошлом году записался во «Всероссийский Земский Союз» и сейчас служит где-то на Кавказском фронте. Ангелина окончила курсы сестер милосердия. Дни и ночи проводит в епархиальном госпитале.
– Да, разбросала война народ. Кто бы мог подумать, что жизнь повернется к людям темной стороной.
Память унесла бывшего присяжного поверенного в город детства. Сколько связано с ним! С тихими ставропольскими улочками, мощенными речным булыжником, купеческими особняками, утопающими в садах, величественным Николаевским проспектом и Тифлисскими воротами. Еще год назад он был успешным провинциальным адвокатом. Солидная клиентура записывалась к нему на прием заранее. Коллеги завидовали его гонорарам и известности. Местные прокуроры с большой неохотой брались за дела, в которых участвовал приехавший из столицы адвокат. Супруга занималась благотворительностью и строила планы летнего отдыха на 1914 год. Она была уверена, что они поедут в Париж и будут наслаждаться тихой красотой Монмартра, попивая кофе в каком-нибудь уютном кафе. Но все изменилось. Перед самой войной Клим Пантелеевич снова восстановился на службе и отбыл в Тегеран. Слава Богу, все сложилось удачно, он вернулся в Россию и остался в столице. И все-таки самые приятные воспоминания были связаны именно со Ставрополем. «Однако моя игра с Супостатом входит в завершающую стадию, – мысленно заключил статский советник. – Филиппов, безусловно, профессионал сыскного дела, но и он в растерянности. Уповать на то, что преступник клюнет на получение гонорара за «Незнакомку», – сущий бред. Он не настолько глуп. Я уж не говорю о его попытке провести полицию в отношении собственного роста. Очевидно одно – убийца чертовски тщеславен и жаждет популярности. Как поэт он уже прославился. Правда, даже не он, а некое аморфное существо под именем «Супостат». Но что проку от такой известности? Кто знает, что он и есть знаменитый «Супостат»? Итак, завтра в «Ниве» напечатают «Незнакомку» без подписи. Тут же поместят объявление о том, что автор сего произведения может получить гонорар. Возможно, пригласят его в редакцию. Есть слабая надежда, что маниак захочет лично услышать похвалу в свой адрес и ради этого заявится. Думаю, именно по этой причине он не стал подписывать второе стихотворение. Вероятно, преступник надеялся, что никто не станет сравнивать «Незнакомку» и «Метрессу». В то же время, если поэт-душегуб почувствует, что его решили провести, он всегда сможет объявить «Незнакомку» творением Супостата и прославиться еще больше. Скорее всего, так и будет», – подытожил рассуждения Ардашев.
Между тем автомобиль уже бежал по центру города. Холодное солнце пускало зайчики от зеркальных витрин, попадая ненароком на лица прохожих. На другой стороне улицы лежала полуденная тень, напоминающая графическую растушевку. В окнах дворцов блестела императорская позолота. Суеты почти не было. Петроград совсем не походил на столицу воюющей державы, он скорее напоминал генерала при всех регалиях, спешившего на Высочайшую аудиенцию.
До ателье оставалось не более трех кварталов. Клим Пантелеевич повернулся к жене и сказал:
– Не забудь, играем в любовников.
– Я жду с нетерпением, милый, когда окажусь в твоих объятиях, – пролепетала Вероника Альбертовна и одарила мужа томным взглядом.
– Умница! – засмеялся Ардашев. – Ты прекрасная актриса!
– Ну почему же актриса? Мы не были близки уже неделю. Ты разве этого не заметил?
– Да, – согласился Ардашев. – Нам все время что-то мешало: то полицейский пожаловал, то спиритический сеанс, то среди ночи я заявился с этим сыщиком Филипповым…
– Ой, ой, ой! Можно подумать! – Она кокетливо покачала головой. – Это все пустые отговорки! Спали-то мы в одной кровати, но никаких предложений – ни в письменном, ни в устном виде – от вас, сударь, ко мне не поступало… Нет, Клим, все дело в том, что за эти двадцать с лишним лет я тебе надоела, – грустно выговорила супруга, глядя куда-то в сторону.
– Не выдумывай!
– Ты знаешь, покойная Вяземская, считая нас любовниками, просила уступить тебя ей хотя бы на одну ночь…
– Ох, Господи! – покачал головой Ардашев. – И что же ты ей ответила?
– Дабы не вызывать у нее подозрения, я сделала вид, что согласна.
– Представляю, насколько был неприятен такой разговор.
– Это само собой. Но меня возмутила даже не столько ее просьба, сколько ее уверенность в том, что ты не откажешься от удовольствия развлечься с ней. Значит, подумала я, она прочитала это в твоих глазах.
– Я притворялся, – улыбнулся Клим Пантелеевич и остановил автомобиль перед входом в салон «Мадам Дюклэ». Он обошел вокруг машины, открыл дверь и подал руку: – Прошу вас, сударыня.
– Вы очень любезны.
Оказавшись внутри, они оставили одежду в гардеробной. Завидев их, закройщик отворил дальнюю примерочную и оставил ключ внутри. Первым туда вошел Ардашев. За ним, закончив рассматривать себя перед зеркалом, проследовала Вероника Альбертовна. Статский советник дважды провернул ключ в замке.
Да! Действительно, эта комната располагала к тайным встречам. В ней не было окон, но имелся канделябр со свечами. На стенах, украшенных обоями с восточным орнаментом, висели две картины с изображением обнаженных наложниц султанского гарема и одно зеркало. В углу стоял кожаный турецкий диван; в изголовье лежала аккуратная стопка белоснежного белья. Напротив – одежный шкаф и два стула. Пол был застлан недорогим, но мягким ковром. Посередине небольшого круглого столика господствовала ваза с букетом алых роз. Тут же на стеклянном блюде – горка с виноградом, мандаринами и свежей клубникой; коробка шоколада, бутылка вечной «Вдовы Клико» и два хрустальных бокала завершали натюрморт. Была здесь и вторая дверь. Она вела в умывальную комнату.
Клим Пантелеевич зажег свечи, откупорил бутылку шампанского и наполнил бокалы.
– За нас! – провозгласил он.
– За любовь! – ангельским голоском пропела супруга.
В тусклом пламени свечи он увидел лицо совсем другой женщины, не той, кроткой и домашней жены, которая встречала его каждый день. Теперь это была «мадам похоть». Она смотрела на него с вожделением самки, давно не имевшей интимной близости. Вероника поставила бокал, сладострастно провела кончиком языка по губам и стала быстро раздеваться, точно боясь, что ей помешают вдоволь насладиться возлюбленным.
И весь мир будто перевернулся. Они почти не говорили. Слышался стон и обрывки сладкого, как горячий шоколад, шепота: «милый», «ты прелесть», «еще!», «о Боже!»…
Неожиданно Вероника припала губами к уху мужа и, не выпуская его из объятий, прошептала:
– Я заметила, что за нами наблюдают. У турчанки на картине живой глаз.
– Пусть завидуют, – одними губами промолвил Ардашев, покрывая поцелуями ее нежную шею.
– Да! Пусть! – выдохнула она и вновь провалилась в бездну бесконечного счастья.
Турецкий диван хоть и предназначался для совокуплений, но таких страстей не видывал давно. Он стонал, покряхтывал, точно ветхозаветный дед, ругался и грозил развалиться, если его не перестанут раскачивать. Но Вероника была бесподобна. Изобретательная, как парижская куртизанка, и старательная, как наложница, получившая, наконец, долгожданную возможность усладить султана, она не жалела ни металлические пружины, ни статского советника. Дама потеряла голову. И была прекрасна.
Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Вероника, точно гимназистка, согрешившая с преподавателем, посмотрела на мужа и зарделась. Она закуталась в простыню, как в тунику, и прошмыгнула в умывальную комнату.
Когда супруга вернулась, Ардашев, откинувшись на спинку измученного дивана, смотрел в потолок. Его лоб покрылся испариной.
– Милый, тебе плохо? – заботливо осведомилась она.
В ответ он лишь усмехнулся:
– Напротив. Так хорошо мне давно не было.
– Ты меня любишь?
– А разве можно тебя не любить?
Он налил шампанское, и они вновь выпили. Вероника отщипывала виноград и, глядя на мужа, хитро улыбалась. И в этой улыбке проскальзывало что-то знакомое, но чужое, не ее. Ардашев силился, но никак не смог понять, кого именно она ему напомнила в этот момент.
– Клим, а давай, когда кончится война, поедем в Крым, в Ялту, а? Ты говорил, там хорошо…
– Обязательно, – машинально ответил Клим Пантелеевич и тотчас вспомнил: именно так ему улыбалась Лика – его «дама с собачкой». Прошло уже три года, а он все никак не мог забыть ту раннюю ялтинскую весну 1912 года, и Ореанду, и Ай-Тодорский маяк… – Да, – согласился он, – там очень красиво. Я бы хотел посмотреть, как цветет черная магнолия.
…Дорога домой показалась короткой. Автомобиль, будто обидевшись, что о нем на время забыли, злобно урчал на поворотах, не позволяя другим машинам себя обгонять. И уже в квартире, за ужином, Вероника заметила с сожалением:
– Ой, я опять оставила в ателье свое новое платье. Оно давно готово.
– А ты позвони им, пусть доставят, – предложил Клим Пантелеевич и добавил: – Но только сделай это послезавтра, часика, этак, в четыре пополудни. Хорошо?
– Как скажешь, – пожала плечами Вероника Альбертовна и сказала: – Ты знаешь, я слышала в салоне, как ювелир Шмулевич отчитывал за нерасторопность какого-то портного. Интересно, неужели он выкупил долги у Мориса Гюстена и теперь всем заправляет? После смерти Вяземской там все перемешалось, и уже не разобрать, кто главный.
– Очень скоро все станет на свои места. По всей видимости, Супостат где-то рядом и крутится вокруг нас. Его нервы уже на пределе, и он должен ошибиться. А завтра к тому же выйдет новый номер «Нивы» с его виршами. Посмотрим, угодит ли душегуб в полицейский капкан. – Статский советник взглянул на жену и вымолвил: – Дорогая, будь, пожалуйста, осмотрительна и помни мою просьбу: если выходишь из дому, не забывай пистолет.
В ответ супруга лишь послушно моргнула ресницами и принялась сама убирать со стола (горничная Варвара отпросилась на две недели к родственникам в Ставрополь).
Назад: 20 Роковой журфикс
Дальше: 22 Визит Люцифера