12
Супостат

Ардашев стоял у дома на Гороховой, где жила покойница Вяземская, и рассматривал следы надписи, о которой говорил сыщик Игнатьев. У стены, слегка запорошенные снегом, лежали букеты свежих роз. Их багровый цвет, точно кровь, напоминал о недавней трагедии. После нее минуло уже два дня, но буквы, выцарапанные на стене, все же можно было разобрать. Ардашев достал записную книжку, раскрутил Waterman и аккуратно перенес текст на бумагу. Полицейский оказался прав, это были стихотворные строчки:

– Жаль ее, не правда ли? – услышал он за спиной чей-то голос.

Обернувшись, дипломат увидел молодого человека лет тридцати пяти на вид, с бакенбардами, усами, в пальто и меховой шапке модного фасона.

– Теперь многие сюда приходят, – продолжил он. – В особенности клиенты ателье на Измайловском проспекте. Госпожа Вяземская была его хозяйкой.

– Вы правы. Я недавно заказал там костюм. А тут такое несчастье…

– Это просто ужас! Сколько ненависти надо было иметь, чтобы с такой жестокостью расправиться с человеком! Представить страшно, что здесь происходило. Но теперь ничего не поделаешь, отправилась к мужу на небеса. Я, кстати, неплохо знал Викентия Марковича. Веселый был человек и добрый. Мы, знаете ли, почти соседи. Я живу вон в том доме. – Он указал рукой на соседнее здание. – А он размещал в нашей газете рекламу.

– Вы репортер?

– Да. Веду колонку «Происшествий» в «Петроградском листке». По инициативе Фаины Мелентьевны мы напечатали номер банковского счета для оказания помощи Анне Извозовой, модистке. На прошлой неделе ее лишили зрения – прямо около дома плеснули в глаза серной кислотой. И мне кажется, – он поднял вверх указательный палец в черной перчатке, – эти два злодейства взаимосвязаны.

– Да? А почему вы так решили? – изобразил удивление статский советник.

– Третьего дня я был на Болотной по заданию газеты. С людьми общался, старожилов расспрашивал и выяснил одну весьма интересную вещь: оказывается, в том самом доме, где белошвейка снимала квартиру, лет сорок назад жила одна старушенция. К ней со всего Петербурга народ хаживал. Кроме гаданий, она не брезговала и разного рода темными делишками: приворотами и наведением порчи. Говорят, за хорошие деньги эта баба-яга могла заклинаниями свести в могилу любого человека. Многие жильцы боялись колдуньи и обходили стороной. В ее комнате, совершенно без клетки, жила ворона с подрезанными крыльями и огромная черная кошка (помесь камышового кота и сиамского), почти дикая, размером со среднюю собаку.

Первой жертвой в том доме стал дворник, который не поладил с бабкой. И в один прекрасный день этот добрый и улыбчивый крестьянин повесился. Ни записки, ни письма при нем не нашли. А еще через месяц на тот свет отправилась бывшая актриса, проживавшая в квартире напротив. Она как-то высказала неудовольствие, что кошка гадит ей под самую дверь. Ведьма усмехнулась в ответ и пообещала последней, что она умрет в кошачьих объятиях. Не прошло и нескольких дней, как случилась беда. Свора бродячих собак погналась за этим кошачьим монстром и влетела во двор. В этот момент бывшая актриса покинула парадное. Кошка заскочить на дерево уже не успевала, и тогда она запрыгнула на шею к женщине. От страха животное впилось зубами в артерию. Когда прохожие разогнали собак, актриса уже умерла от потери крови. А кошке – хоть бы хны. После этого случая терпение у хозяина лопнуло, и он велел знахарке съезжать. Та выполнила его требование, но сказала жильцам, что проклянет весь дом и время от времени в разных квартирах будут происходить напасти. Этой угрозы было достаточно, чтобы ее примеру последовали остальные. Дом опустел. Селиться в нем никто не хотел. Дела у хозяина шли все хуже. Долгов становилось все больше. Через три месяца он выпил водки, сунул в рот дуло нагана и нажал на спусковой крючок. Вскоре вдова продала здание за бесценок отцу сегодняшнего владельца. Постепенно появились новые квартиранты. Правда, время от времени все же с жильцами приключались разные несчастья. В особенности с теми, кто жил в бывшей комнате колдуньи. И вот именно туда несколько лет назад и вселились Извозовы – мать и дочь. Но самое интересное заключается в том, что, как я вчера выяснил, эта самая чернокнижница переехала позже сюда на Гороховую. И в этом же доме она и скончалась. И жила она по соседству с мадам Вяземской. Представляете?

– История занятная, но каким образом с ней связан преступник? – осведомился Ардашев.

– Этого, к сожалению, я сказать не могу, – развел руками собеседник.

– Однако насколько я вас понял, вы относите свершившиеся злодеяния на счет давно умершей старухи?

– Нет, не совсем так. – Он замялся и предложил: – Если позволите, я изложу вам свое видение случившегося.

– Весьма любопытно.

– Я заметил, что многие происшествия, исключая те, что случаются по неосторожности, происходят как раз там, где когда-то уже нечто подобное имело место, и там поселились призраки, сиречь духи почивших, а точнее, тех, кто по каким-то неведомым нам причинам все никак не может отправиться на небеса. Мне кажется, что в этих местах скапливается некая отрицательная энергия, притягивающая к себе людей с негативными помыслами. Это несколько противоречит устоявшимся представлениям о том, что одинаковые заряды отталкиваются. Я и сам не знаю, почему это происходит. Да и, вероятно, никто не знает, потому что законы, открытые человеком здесь, скорее всего, не действуют. Тут присутствует иной мир, и он нам пока неподвластен. Знаете, изучая это явление, я составил себе карту Петербурга… Петрограда – никак не могу привыкнуть к новому названию – плохих мест. И почти все они – источники опасности. Вероятно, вам известен особняк самоубийц на Песках?

– Нет, не доводилось слышать.

– Вот уж сколько лет там раздаются заунывные стоны, играет траурная музыка, слышатся крики. Из-за этого он пустует до сих пор. Ночью заметно, как кто-то зажигает там свечи. Но в здравом уме оттуда еще не вернулся ни один смельчак, дерзнувший провести в тех стенах хотя бы одну ночь. Все как один сошли с ума… А дом с колоннами на Большой Дворянской? Пять лет назад там пропала женщина, и ее до сих пор не нашли. Муж заявил в полицию – но что толку! – так без вести и пропала. В полнолуние там является привидение. Фантом ходит от одной двери к другой и стучит в квартиры. А наутро швейцар клянется, что никого на лестнице не было. И никакого стука он не слышал. Но жильцы – все как один! – утверждают обратное. Некоторые даже видели призрак в глазок. А дворец Юсуповых – вообще отдельная история. Я уж не говорю о Вяземской лавре – прибежище темного люда – или про Боровский мост, с которого так любят бросаться в воды Обводного канала самоубийцы. Вот и в Перекупном переулке имеется одна очень подозрительная квартира. В ней – и это уже никем не оспаривается – обитает дух поэта Ивана Баркова, известного своими «срамными виршами». Во всех перечисленных мной местах (либо неподалеку от них) происшествия случаются чаще, чем где-либо еще. Они – магнит несчастий, они притягивают зло.

– Ну, хорошо, допустим, – устало выговорил Клим Пантелеевич, пожалев, что ввязался в беседу с этим говоруном. – По-вашему, два преступления – дело рук одного и того же человека. Так?

– Безусловно.

– Что ж, вполне резонное предположение. Однако мне непонятно, каким образом ваша теория может помочь предотвратить новое злодеяние? Или, быть может, вы предлагаете выставить во всех отнесенных к «плохим» или «проклятым» местах по городовому?

– Да нет, конечно же! Это было бы полной бессмыслицей. И полиция, – уж поверьте мне, я знаю их как собственную столешницу, – вряд ли сможет помочь. Нет, когда-нибудь, рано или поздно, они его поймают, если, конечно, жертва спасется или ей на помощь прибежит околоточный. По-другому, к сожалению, они работать не умеют. Ведь даже хваленый Филиппов – начальник столичного сыска – изловил Петербургского Джека-потрошителя в гостинице «Кяо» случайно. И даже не он его схватил, а коридорный со швейцаром и горничной. Но поимку маниака будущий господин действительный статский советник отнес на свой счет. Мол, шел по пятам, словесный портрет уже был готов, и вот-вот арестовал бы. Я хорошо помню это дело шестилетней давности.

– Вижу, вы склоняетесь к гипотезе, что на обеих женщин напал душевнобольной человек?

– Не знаю, – он пожал плечами, – очень на то похоже. Следов много оставляет. И стишки на стене намалевал, а зачем, спрашивается?

– Вероятно, вы правы, – согласился Клим Пантелеевич. – Логики в этом нет.

– Этого сумасшедшего смог бы отыскать только один человек. Но, к сожалению, его самого найти не просто.

– Вы о ком, простите?

– Об Ардашеве. Был такой присяжный поверенный в Ставропольском Окружном суде. Какие только дела не расследовал! В каких только краях не оказывался! И в Средиземноморье, и в Кавказским горах, и на водах. Равных ему не найти во всей России! Куда там Филиппову или Кошко! У господ сыщиков целый штат бездельников (врачи, фотографы, эксперты, филера, агенты), а присяжный поверенный все сам, все благодаря логическим заключениям злодеев отыскивал, а не кулаками да угрозами, как привыкли наши полицейские олухи. Лично я с ним никогда не сталкивался. Не довелось. Но мой знакомый литератор Илья Кургучев – земляк Ардашева – много чего удивительного про него поведал. Я, признаться, как Илью Дмитриевича встретил, так перво-наперво выпросил телефонный нумер знаменитого адвоката. Но все оказалось напрасно. Сколько раз меня ни соединяли со Ставрополем, горничная отвечала одно и то же: «Никакого присяжного поверенного здесь нет. Тут другие господа жительствуют. Господа Ардашевы уже, почитай, полгода как съехали». Вот ведь жалость какая, – он взмахнул руками, – а я мечтал матерьяльчик про него набросать, у редактора командировочную поездку выбил бы на юг, в городишко этот…. Но нет, не вышло. Продал дом, стало быть, Клим Пантелеевич и съехал. А куда – неизвестно.

– Да-с, – вздохнул статский советник, вынул из пальто коробочку ландрина, выудил красную конфетку и, отправив ее в рот, проронил тихо: – Ставрополь, теплый и добрый город, не то что Петроград. Зима здесь студеная, лето душное, осенью – слякоть, изморозь, туман. Болото, оно и есть болото, хоть и вымощенное брусчаткой, и застроено серыми домами. А народец-то – не дай Бог! – улыбки гуттаперчевые, не от сердца. Все будто по «Табели о рангах» живут. Или скорее не живут, а служат. Жить-то совсем разучились. (Журналист завороженно слушал, удивленно смотрел на Клима Пантелеевича, на жестяную коробочку, на надпись «Георг Ландрин», и его глаза делались все шире и шире.) И впрямь, «морок изведет» не только «порок», но и меня…. А дом на Николаевском мы продавать не стали, нет…. Сдали пока внаем. Даст Бог, война закончится, вернемся домой. А вам, сударь, спасибо за добрые слова. Чуть было в краску меня не вогнали, как девицу. – Он улыбнулся. – Позвольте отрекомендоваться: Ардашев Клим Пантелеевич. – Статский советник снял перчатку и протянул руку.

– Вы? – глотая волнение, произнес репортер. – Вот уж не ожидал. Правда, когда я монпансье увидел, то у меня промелькнула мысль, что вы и есть тот самый Ардашев, но я отогнал ее. Не поверил. Выходит, зря. А мне Илья Дмитриевич Кургучев про эти ваши леденцы рассказывал… – Он пожал руку и представился: – Померанцев Аристарх Виссарионович.

– Будем знакомы!

– Очень рад!

– Стало быть, вы считаете, что разгадка этих двух преступлений мне по плечу? – хитро сощурившись, спросил Ардашев.

– Вне всяких сомнений.

– Спасибо. Тогда, может быть, прогуляемся?

– С удовольствием.

– Видите ли, – шагая в сторону Невы, проговорил Клим Пантелеевич, – весь день я занят на службе в МИДе. И в моем распоряжении только вечера. И потому было бы совсем неплохо, если бы вы взялись за выполнение некоторых моих поручений, связанных с расследованием.

– Для меня это большая честь.

– Я рад, что мы договорились. В таком случае, Аристарх Виссарионович, я попрошу вас проехаться по редакциям популярных литературных журналов и газет, в которые начинающие поэты обычно шлют свои «нетленки».

– Вы думаете, мне удастся отыскать подлинник сего творения? – репортер кивнул в сторону доходного дома.

– Это было бы замечательно, но, боюсь, маловероятно. Однако, возможно, вам повезет, и вы наткнетесь на какое-то другое стихотворение, в котором, скорее всего, будет говориться о несчастной любви, об измене, дамском коварстве… Понятно, что такового поэтического материала в редакциях полным-полно, но в строках этого злодея каким-то образом должна проступать линия смерти. Надеюсь, вы ее почувствуете.

– Не сомневайтесь, Клим Пантелеевич. Я ведь и сам грешен, – он опустил в смущении глаза, – некоторые мои стихи печатались у нас в «Петроградском листке».

– О, тогда можно не сомневаться в вашем успехе. Тем не менее у вас возникнут затраты на извозчиков, таксомоторы, презенты… – Ардашев достал портмоне и выудил из пачки банкнот «красненькую». – Вот, извольте принять.

– Нет-нет, ну что вы? Зачем это? Не стоит, – робко сопротивлялся газетчик.

– Берите-берите, – настаивал статский советник, – раз уж мы решили участвовать в расследовании вместе, то и затраты должны быть общие. Вы теряете время, а я – деньги. Все честно, все по-партнерски.

– Я, право, не знаю, как и быть…

– А тут и думать нечего, Аристарх Виссарионович, – решительно проговорил статский советник, – это, если хотите, мое условие.

– Хорошо, – пожал плечами Померанцев, пряча десятку в карман, – как скажете, патрон.

– Патрон? Уж не слишком ли вы высокого мнения о моей особе? – иронически заметил Ардашев.

– Посчитал бы за честь вас так величать.

– А впрочем, как вам будет угодно. Только попрошу не тянуть с моим поручением. Боюсь, что мадам Вяземская – не последняя жертва маниака. – Ардашев вынул кожаную визитницу, извлек маленький прямоугольник плотной бумаги и, протянув репортеру, сказал: – Здесь указан мой домашний адрес и телефон. Как только накопаете что-нибудь интересное – звоните.

– Премного благодарен, – бережно убирая карточку во внутренний карман, проговорил журналист. – Я начну заниматься этим делом с завтрашнего дня.

– Прекрасно. Стало быть, договорились. Что ж, тогда позвольте откланяться.

– Всего доброго, патрон. Очень рад, что нас свела судьба. До свидания, – слегка поднял головной убор Померанцев.

– Честь имею, сударь, честь имею, – попрощался Клим Пантелеевич и, выбрасывая вперед трость, направился к бирже таксомоторов.

Забравшись под брезентовую крышу «Рено», Ардашев вновь открыл коробочку с надписью «Георг Ландрин» и наградил себя леденцом. Выпавший снег застелил землю белой простыней. Солнце еще не спряталось за горизонт, и на улицах было полным-полно фланирующих парочек. Для статского советника день сложился удачно, но было нелишним подытожить весь ход расследования.

«Итак, совершенно ясно, что преступник расправляется с женщинами одного и того же модного ателье. Можно предположить, что и первое нападение на модистку, и убийство мадам Вяземской совершил некий злоумышленник, который считает себя поэтом, и, скорее всего, гениальным. Таким людям известность нужна, как воздух. И добиться ее они постараются любой ценой. Отсюда эти странные сокращенные стихотворные строчки на стене доходного дома на Гороховой и «морок изведет порок» на Болотной. Несомненно, злодей был хорошо осведомлен о жертвах. Вполне возможно, он наблюдал за ними. Положим, ехать в карете за белошвейкой труда не составило. Отпустив возницу, он пошел за ней следом, напал на нее, усыпил и изувечил. Завидев дворника – сбежал. Позже пробрался к дому и оставил там надпись. А вот что касается Вяземской, то здесь не все так просто. Убийца караулил ее на улице. Собственно, он мог ее и не дождаться. Тогда, очевидно, злоумышленник попытался бы подняться наверх. Но в таком случае он неизбежно бы столкнулся не только с дворником, но и со швейцаром. И уж они наверняка описали бы полиции его словесный портрет. А может, так и есть? Хорошо бы поговорить с Игнатьевым, выяснить, что ему известно. К сожалению, пока для этого нет повода. Что ж, тогда не стоит торопиться. Посмотрим, что отыщет мой новый помощник».

Увидев ларек с надписью «Свежая пресса», Ардашев остановил такси и скупил по одному экземпляру все газеты и журналы, которые там продавались. Получилась увесистая стопка, и приказчику пришлось связывать их бечевкой.

Автомобиль то и дело заносило на поворотах, но автомедон был опытен. Он проворно выкручивал руль, и машина вновь обретала устойчивость и двигалась в нужном направлении. Статский советник смотрел по сторонам и находил в тихом зимнем вечере успокоение. Окна доходных домов уже зажглись электрическим светом, а в некоторых, куда еще не вернулись жильцы, горели лампадки. И в одном из них сквозь занавеску пробивал золотой угол иконы. От этой картины веяло теплом и домашним уютом.

Доехав наконец до дома, Клим Пантелеевич рассчитался с водителем, но последний, вероятно, из чувства благодарности за солидные чаевые, вызвался донести газетно-журнальную ношу до квартиры. Ардашев не возражал.

А в квартире, судя по щекотавшим желудок Клима Пантелеевича запахам, ужин был только что приготовлен. Горничная, облаченная в белый передник, накрывала на стол. За ней неусыпно наблюдали два кота: Малыш и Леон. Они следовали за горничной по пятам. Их не покидала надежда, что с тарелок, громоздящихся на подносе, нет-нет да и упадет кусок чего-то вкусного, что непонятным и таинственным ароматом дразнило их кошачьи нервы и носы.

Варвара, благодарная чете Ардашевых за подарок ко дню рождения – золотые дамские часы на ажурном поясе, – действительно преподнесла Климу Пантелеевичу сюрприз. Зная его любовь к магрибской кухне, она отыскала в журнале «Вокруг света» несколько рецептов типично марокканских блюд. Основным кушаньем были бриуаты с говяжьими мозгами. Больше всего ей пришлось повозиться с тестом. Это и понятно. Для одного бриуата требуется два говяжьих мозга, пучок чабреца, немного петрушки, луковица, морковь, брюква, лук-порей, соль, черный перец, яйцо, немного муки, оливковое масло для фритюра и… сорок листов уарака. Сорок листов сухого, тончайшего, как папиросная бумага, теста! Знала бы Варвара, что эта процедура под силу разве что цирковому жонглеру либо марокканке, проведшей на кухне не один десяток лет, она бы ни за какие земные блага не взялась за столь сложную задачу. Всего лишь первая часть рецепта ввела ее в состояние ступора. Шутка ли: «тесто можно считать удавшимся, если его комочек, слегка подбросив, можно поймать. Месить надобно ладонями не менее пятнадцати минут, притом следует резко отрывать его от столешницы и вновь опускать с достаточной силой» – ага, ничего себе! А дальше: «медное блюдо поставить на слабый огонь вверх дном и смазать растительным маслом. Мокрыми руками взять комочек теста, приготовленного из муки крупчатки и муки тонкого помола, и, едва коснувшись им разогретого днища, тотчас же отдернуть руку от раскаленного металла. Это движение придется повторять многократно, до тех пор, пока на поверхности блюда не появится тонкий слой теста в виде раскатанной лепешки диаметром в семь вершков; после чего ее снимают и кладут на смоченную в воде матерчатую салфетку». И таких «блинов» надо было испечь сорок штук! Дальше, надо признать, было немногим проще: «Следует бланшировать говяжьи мозги (не забыв удалить пленку) и варить со специями и овощами до готовности. После чего мозги вытащить, позволить им обсохнуть, нарезать на кусочки и, обмакнув во взбитое яйцо и обваляв в муке, пожарить в кипящем фритюре. Потом снова порезать на кусочки, завернуть в листы уарака и вновь обжарить во фритюре. Подавать на блюде».

Понятное дело, что к этому заморскому деликатесу нельзя было не приготовить тунисский салат из зеленых маслин, мелко нарезанных помидоров, луковицы, пучка петрушки, щепотки белого перца, розмарина, соли и листьев салата. Все это было обильно полито оливковым маслом.

Не обошлось и без жареного миндаля. Правда, сначала его минут двадцать варили в кипятке, затем ненадолго погрузили в холодную воду, дабы кожица легко снялась. Потом опять целых двадцать минут держали в кипящем растительном масле. Убедившись, что миндаль уже зарумянился, его достали, посолили и подали как закуску.

Украшением стола явилось и простое, но весьма вкусное блюдо, которое в странах Магриба обычно подается до начала застолья. В Марокко оно известно под названием «розовый творог». Рецепт приготовления чрезвычайно прост: 6/8 фунта творога, тертый красный перец, сваренные, перетертые томаты, соль, истолченную зелень кориандра и чеснок перемешать между собой; на полчаса поставить в холодное место. Очистить и помыть морковь, огурцы, редьку и сладкий перец. Подержать их полчаса в холодной воде. Огурцы и редьку порезать кружочками; остальное – соломкой; цветную капусту составить букетиками. Творог едят, подхватывая его овощами, без использования столовых приборов.

Увидев сие угощение, Клим Пантелеевич от изумления лишь развел руками.

– Ну, Варвара, ну кудесница! Нет слов!

– Да, для тебя старалась! – довольно выговорила Вероника Альбертовна. – Рецепты – не дай Бог! Бедная девочка промучилась весь день. И это еще не все – впереди какой-то потрясающий деликатес.

– Я не удивлюсь, если на столе окажется верблюжатина, вяленая саранча, цикады и камедь, – усаживаясь, промолвил статский советник и улыбнулся.

– Ну что вы, Клим Пантелеевич! – смутилась горничная. – До такого безобразия я еще не дошла.

– Почему же безобразия? – заправляя за ворот салфетку, выговорил Ардашев. – В Танжере «помнят», как пророк Мухаммед однажды сказал: «Тот, кто не ел мяса верблюдицы и саранчу, тот не из моего народа!» А вяленая саранча очень напоминает копченую сельдь, только она нежнее и вкуснее. В Марокко ее называют креветкой пустыни. Правда, перед тем как есть это насекомое, надобно оторвать ей крылышки, ножки и выпотрошить…

– Клим, прекрати! У меня сейчас пропадет аппетит, – сердито выговорила супруга.

– Прости, дорогая, увлекся. Нахлынули воспоминания. Я был в Марокко в девятьсот втором году.

– Ох, эти твои бесконечные командировки и мое нескончаемое одиночество… Тогда хоть мама была еще жива, и я могла ездить к ней в имение.

– Кстати, Вероника, а где будет проходить следующий спиритический сеанс, если твоя подруга погибла? – накладывая в тарелку «розовый творог», осведомился Клим Пантелеевич.

– Знаешь, я и не думала об этом, – опустив в растерянности вилку, ответила она.

– А ты узнай, позвони кому-нибудь…

– И в самом деле. У меня есть карточка медиума…

– Кстати, я не буду против, если сеанс состоится у нас.

Вероника Альбертовна подняла голову.

– Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас с ним поговорила?

– Я думаю, лучше повременить. Бриуаты совсем остынут.

Ужин тек неторопливо. Настало время десерта. Когда Варвара подала ореховую асиду, чареки – полумесяцы в сахарной пудре – и кофе по-мавритански (с черным перцем, корицей и розовой водой), Клим Пантелеевич вновь не смог сдержать восхищения:

– И все-таки русские женщины – самые необычные создания на свете. Мне не раз приходилось скитаться по Северной Африке и пробовать эти яства. И я не могу понять, как удалось нашей Варваре, которая, кроме Ставрополя и Петрограда, нигде не была, добиться типично африканского привкуса в каждом из блюд? Но ведь откуда она может знать, сколько нужно положить перца в кофе и сколько добавить капель розовой воды? Стоит чуть переборщить первого или второго – и все, вкус уже будет не тот.

Горничная улыбнулась и, заговорщицки глядя на хозяйку, спросила:

– Что, Вероника Альбертовна, расскажем?

– Ну вот, тайна просуществовала недолго, – с сожалением выговорила Ардашева. – Давай говори, коли начала. Чего уж теперь секретничать.

– Когда я покупала продукты для этих блюд в магазине «Колониальные товары», то познакомилась с приказчиком, бербером по происхождению. Раньше он был коком на пароходе. Я рассказала об этом Веронике Альбертовне, и она предложила пригласить его к нам. Так что это он и колдовал на нашей кухне. А я была лишь его помощницей.

– А как же рецепты из журнала «Вокруг света»? – хитро сощурился статский советник.

– Бриуаты взяты действительно оттуда, но остальные блюда приготовил Арудж.

– Сдается мне, что этот «дитя пустыни» пришелся вам по душе, или я ошибаюсь? – подмигнув супруге, проговорил Ардашев.

– С чего это вы взяли? – выпалила Варвара и потупила взор.

– Вы произнесли его имя с большой теплотой. Так обычно говорят о человеке, который небезразличен. Однако, Варвара, поверьте, до ваших сердечных предпочтений мне нет никакого дела. Я искренне благодарен всем за великолепный праздник, который мне сегодня подарили. Давненько я так не блаженствовал. – Клим Пантелеевич промокнул губы салфеткой и поднялся из-за стола. – Пожалуй, я пойду в кабинет, полистаю журналы.

– Мне кажется, ты скупил весь газетный киоск, – окидывая бумажную кипу, выговорила супруга.

– Хочу проверить одну гипотезу, связанную с убийством мадам Вяземской. А ты, милая, не забудь позвонить медиуму, – проговорил Ардашев, взял увесистую пачку прессы и прошел в кабинет.

Статский советник успел просмотреть всего несколько газет, как вошла жена.

– Знаешь, этот Чертоногов очень обрадовался, когда я предложила следующий сеанс провести у нас. Договорились на восемь. Он сам оповестит остальных.

– Отлично! А я этот вечер скоротаю на службе. Накопилось много неотложных дел.

Вероника Альбертовна кивнула понимающе и, собираясь покинуть кабинет, сказала:

– Ну да, если мы продолжаем играть в любовников, то тебе не стоит здесь показываться. Я протелефонирую тебе, как только гости разойдутся.

– Кстати, милая, в следующее воскресенье поедем стрелять из пистолета, а потом состоится наше любовное рандеву в комнате для примерок у «Мадам Дюклэ». Вино, конфеты, клубника… Все уже заказано!

– Ох, как романтично, сударь. Не вводите скромную даму в краску, – проговорила Вероника Альбертовна, кокетливо повела плечом и добавила: – Разве можно устоять перед таким красавцем? К тому же наконец-таки я заберу свое новое платье… Ладно, не буду мешать.

Дверь затворилась, и Клим Пантелеевич вновь принялся перелистывать «Ниву». После плотного ужина захотелось спать. Глаза слипались, точно клеем намазанные. «Лучший способ избавиться от искушения – это уступить ему», – вспомнил Ардашев мудрую восточную истину и твердо решил проглядеть журнал до тридцатой страницы и вздремнуть. Однако именно на этой странице литературного сборника он наткнулся на то, что искал. Сон растаял, как мартовский снег. Дабы не ошибиться, статский советник тотчас же вынул из внутреннего кармана пиджака записную книжку и открыл там, где недавно, находясь у дома покойной Вяземской, он записал:

Стихотворение, напечатанное в журнале, называлось «Метресса» и в точности соответствовало помеченным сокращениям:

Вместо фамилии поэта стоял литературный псевдоним «Супостат». «Надо же, – подумал Ардашев, – какой цинизм! А это:

Стало быть, последуют новые жертвы. А я все еще далек от цели. У меня нет даже подозреваемых. Завтра же надобно прихватить с собой Померанцева и заехать в редакцию «Нивы» – выяснить личность этого Супостата. Хотя, вероятнее всего, ниточка там же и оборвется. Если так, то придется разыгрывать прежнюю шахматную комбинацию до тех пор, пока я не загоню злодея в ловушку. Другого варианта, к сожалению, нет».