21. Adieu, mon cher!
Сашка Лещ высматривал столичного «доктора азартных игр» уже второй день. Задачу, поставленную ему Дядей Прошей, на первый взгляд, не так уж и трудно было бы выполнить, если бы не одно «но»… если бы жертвой не был выбран именно Синий кирасир. «Этот столичный господин – хитрая бестия, – размышлял беглый каторжник. – Просто так с ним не совладать. Коли он стольких босяков завалил, то аспид, видать, порядочный. И прежде чем аркан на него накинуть, надо хорошенько покумекать».
Времяпрепровождение «мастера» отличалось от поведения остальных курортников разве что поздним пробуждением. А так все одно и то же: завтрак где-нибудь в кондитерской у Финкейзера или в парке у Колодяжного; затем фланирование с дамой по Галицынскому проспекту, посещение ювелирных магазинов Мадатова и примерка модных шляпок у «M-me Florentyne». Обед, как правило, проходил в ресторане у Кручинина или Артези, откуда на извозчике парочка возвращалась в отель. Вечер протекал в «Мавритании» или в «Филантропическом обществе».
Со своей спутницей игрок почти не расставался, и это создавало для Елагина главную проблему. «Нет, можно было, конечно, взять на себя грех и загубить еще одну душу, – рассуждал палач, – любуясь соблазнительными формами привлекательной барыни, но только после того, как ею изрядно попользоваться. А иначе – никак нельзя. Уж больно хороша сдоба». От приторных мыслей он прикрыл глаза и непроизвольно зацокал языком, точно татарин, погоняющий щелчками вышколенных лошадей.
Но кроме этой думки имелось у него и еще одно соображеньице: «Хоть и считает меня Дядя Проша олухом царя небесного, а все же и я некоторое понимание выгоды имею, – улыбаясь собственным мыслям, хвалил себя Лещ. – У этого офицерика добра всякого, должно быть, полным-полно. Здесь он уже больше месяца торчит, и, стало быть, не один солидный кушик к рукам прибрал. А там, на ломберных столах, они чем только не банкуют: беленькие, радужные, серенькие, депозитки, ломбардные билеты… золото, ах! – вздохнул в сладком предвкушении Елагин. – Тысчонок бы десять заграбастать, или нет – лучше двадцать! Вот тогда бы бросил я этот городишко! «Вид» бы новый у жидов выправил, да и махнул бы туда, где обо мне ни сном ни духом. Так что надобно мне его дома застать. Оно, конечно, где-нибудь на улице финку всадить проще, чем в хате караулить. Да вот только денежки тогда не получишь. Да… только чую я, что просто так эта ракалия с ассигнациями не расстанется. А в таком разе без муки мученической никак не обойтись. Тут уж хочешь не хочешь, мил человек, а деваться-то некуда! Только надо придумать такую пытку, чтобы следов не оставить… – Он почесал за ухом и прищурился. – А что, ежели рот кляпом заткнуть и нос пережать? А может, прищепкой его защемить, и меж зубов кипяточку из чайничка влить, а? Или спицу каленую засунуть туда, куда никто не заглядывает? Нет, последнее не подойдет, уж больно пакостно. Лучше все же по-каторжному – наполнить мешочек песком и охаживать им по спинке, пока легкие сами не отпадут. Долго, правда, работать придется – минут десять-пятнадцать – зато тихо и следов не останется. Это потом, на второй день, выживший горемыка кровью плевать начинает. А у их благородия такой возможности не будет – тут же и преставится. И все шито-крыто. Ну а ежели кровь у него ртом пойдет, то тут моей вины нету. Откуда я мог знать, что их сиятельство чахоткой страдали? Так что вы, любезный Прокофий Нилыч, от притензиев ваших меня на сей раз увольте!»
Довольный, что нашел ответ на мучивший его вопрос, будущий экзекутор продолжил наблюдать за знакомой парочкой. Неожиданно у Центральной аптеки они расстались. Мадам поплыла в сторону шляпного магазина Ганерта, а Синий кирасир, наняв извозчика, доехал до уличного кафе на Галицынском проспекте. Лещ от него не отставал. Уединившись в беседке, сплошь увитой плющом, «исполнитель» закурил папиросу. Вскоре появилась незнакомая дама. Она была одета в темно-синее муаровое приталенное платье, мантильку и фильдекосовые митенки. Ее лица, скрытого за темной вуалью, Сашка не разглядел.
Официант, рассчитывая на чаевые, подобострастно суетился. Через некоторое время раздался хлопок – звук откупоренного шампанского, и послышался женский смех. «А это еще что за птичка? – пронеслось в голове у беглого каторжника. – Надо подобраться поближе». – Выждав удобный момент, он обошел беседку со стороны Управы благочиния и, затаив дыхание, прижался к каменной стенке.
– Я никогда не слышала эту легенду. История и впрямь печальная.
– И все-таки вы не ответили на мой вопрос: могу ли я надеяться еще на одно свидание?
– Да, – тихо вымолвила она. – Но пусть оно пройдет именно там.
– Там? Вы готовы отправиться туда?
– С вами хоть на край света, – проговорила она и кокетливо уставилась на собеседника.
– Но когда же, душа моя?
– Всему свое время.
– Помилуйте, свет мой, но…
– Не торопите меня, – капризно попросила дама. – Подождем, пока он не будет нам мешать… А сейчас мне пора.
– Вы позволите проводить вас?
– Ни за что.
– Ce que femme veut, Dieu le veut, – он поднес к губам затянутую в митенку руку, и стал нежно целовать тонкие, почти детские пальцы.
– Ах, будет вам, несносный мальчишка!
– Милая моя!
Она засмеялась и пропела слова из старого популярного водевиля:
– Я пришлю вам бильеду́ и назначу рандеву!
Выдернув руку, madame выпорхнула из беседки.
– Эй, человек! – Синий кирасир щелкнул пальцами, и официант тотчас же вырос перед его глазами. – Послушай, любезный, а сбегай-ка за пролеткой, – небрежно роняя на стол купюры, выговорил он.
– Сию минуту! А куда изволите?
– На Георгиевскую.
«И зачем же ты туда собрался? – озадаченно подумал Лещ. – Никак, сокровища надумал пересчитать? Добро, ежели бы так. Ладно, друг ситный, разберемся».
Дождавшись, когда Синий кирасир отъедет, Лещ нанял первого попавшегося извозчика и отправился следом. Старый фиакр, отживший свой век еще лет двадцать назад, трясся по мостовой, едва поспевая за лихими дрожками картежного мастера. Стоило миновать железнодорожный вокзал, как дорога и вовсе испортилась: на смену булыжнику пришел обычный земляной грунт. Вдоль Пушкинской, Шереметевской и Толстовской улиц высились двух– и трехэтажные дачи, обнесенные белокаменными заборами. Внутри каждого частного санатория шумели листвой фруктовые деревья. В их кронах прятались жаворонки и громко пели гимн лету. Пахло спелой вишней и хризантемами. Издалека ветер доносил звонкую трель электрического трамвая.
Совсем скоро благородные дома для состоятельных отдыхающих сменились одноэтажными особняками с флигельками, которые тоже сдавались внаем. В самой глубине Ребровой балки картина все больше походила на тихую станичную жизнь: крытые камышом хатки-мазанки, протяжное мычание коров, важные, под стать городовым, гуси, нехотя уступающие дорогу лошадям, и мирно дремлющие на завалинках коты. Блеклые, выбеленные известью домишки словно вросли в дорогу, а из узких окон выглядывали глиняные горшки с цветущей геранью.
В самом конце улицы пролетка остановилась. Расплатившись, пассажир спрыгнул с подножки и прошел в калитку. Лещ тоже отпустил извозчика. Прокравшись вдоль покосившегося плетня, он забрался на лежащий рядом камень и легко перемахнул через ограду. На его счастье, собаки во дворе не было. Вытащив из кармана нож, варнак вошел внутрь. Тихо ступая, он приблизился ко второй двери, которая оказалась незапертой. Стараясь не дышать, Елагин приник к щели. Неожиданно тупая боль пронзила затылок, а голова будто провалилась внутрь туловища. Стало темно, будто медным гасильником накрыли свечу.
…Сознание к Сашке возвращалось постепенно: сначала перед глазами возникла светлая полоса, потом, будто попав в луч синематографа, на белом экране появилась тень, принадлежавшая какому-то человеку, который сидел на стуле и курил папиросу. Вдруг он поднялся и подошел ближе. Наклонившись, незнакомец выпустил в Леща облако дыма и присел на корточки.
– Синий кирасир, – еле шевеля губами, прошептал Елагин и попытался встать, но не смог – его руки и ноги были крепко привязаны к деревянному креслу, а в голове будто вертелось тяжелое чугунное ядро.
– Ну вот, молодец, признал. Стало быть, очухался. А я ведь тебя еще у кофейни заметил. Смотрю, прячется, шельма, высматривает кого-то. Ну, ладно, думаю, подожду немного – посмотрю, чем дело закончится.
Картежник взял со стола почтовый конверт, покрутил его между пальцами и, лукаво прищурившись, спросил:
– Сам догадался или кто надоумил?
Елагин сплюнул на пол.
– А впрочем, можешь и не говорить. Я и без тебя все знаю.
– Пес холерный! – хрипло просипел варнак и бросил тягостный взгляд на нож, лежащий на столе.
– Ах ты, мазура оголтелая! Лучше помолись перед смертью. А то ведь в аду жариться придется. Черти заждались!
– Свою меру греха я ведаю. Только не тебе мне проповеди читать. Ты и сам одной ногой в могиле. Так что скоро свидимся!
– Как знаешь! – пожал плечами Синий кирасир. Он накрыл голову Леща белым платком, достал наган и взвел курок.
Вор строптиво дернулся и прошипел:
– Убери клешни, падла!
– Ладно.
Раздался выстрел. Каторжника откинуло назад и тут же бросило вперед. От резкого движения подбородок упал на грудь. На лбу остался лежать кусок материи с опаленной дыркой посередине. Наполнившись кровью, он свалился мертвецу на колени.
– Вот, пожалуй, и все. Для полноты трагизма не хватает всего пары штрихов. – Шулер взял конверт, аккуратно вынул из него карту и вставил в рот жертве. – Адье, мон шер! – усмехнувшись, он покинул комнату.
