Назад: 5 ЯНВАРЯ 1905, СРЕДА, ДЕНЬ МЕРКУРИЯ

Дальше: 7 ЯНВАРЯ 1905, ПЯТНИЦА, ДЕНЬ ВЕНЕРЫ

6 ЯНВАРЯ 1905, ЧЕТВЕРГ, ДЕНЬ ЮПИТЕРА

1

До глубокой ночи Ванзаров телефонировал сотрудникам сыскной полиции и задавал только один вопрос. Но никто из них не мог на него вразумительно ответить. Чиновник особых поручений даже соединился по домашнему номеру с Курочкиным. Филимон пообещал с раннего утра заняться поиском, но сыщику нужно было получить информацию немедленно.

А ведь дело казалось совсем простым. Родион Георгиевич хотел узнать, где можно раздобыть опий.

Теоретически, опий в Петербурге можно было найти у зубных докторов. Они использовали его порошок для обезболивания. Но Ванзаров решил, что этот вариант маловероятен. Доктора дорожили своим именем, боялись лишения врачебного патента и могли продать опий только в крайнем случае близким знакомым.

Еще одним местом, где водился опий, были общежития китайских рабочих в Новой Деревне. Но китайцы еще осторожнее дантистов. Если они и продавали белый порошок, то только проверенным клиентам.

Значит, оставались подпольные курительные салоны. Специальной борьбы с ними не велось, потому что особой статьи в законах империи, наказывавшей за употребление опия, не было. Время от времени полиция разгоняла то или иное сборище опиистов, но отдельно ими не занималась и учета не вела. К тому же в таких местах собиралась в основном приличная публика.

Совсем потеряв надежду, Родион Георгиевич телефонировал Лебедеву. Эксперт-криминалист уже лег спать, был разбужен звонком и, сонный, долго не мог понять, что от него хотят. Когда Ванзаров в третий раз повторил вопрос, Аполлон Григорьевич пришел в себя и вспомнил, что у него на примете есть один субъект, который, вероятно, сможет помочь. Через час он перезвонил и сообщил, что человек согласен встретиться, но при одном условии. Он хочет лично убедиться, что Ванзаров не причинит вреда людям, к которым его отведут. Осведомитель назначил встречу в «Доминике» сразу после открытия ресторана.

2

Ванзаров пришел к месту встречи значительно раньше срока и уже четверть часа прогуливался по Невскому под окнами ресторана. Это известное заведение располагалось в пяти минутах от его дома, но Родиону Георгиевичу не терпелось поскорее увидеть знатока опийных салонов.

Приближение Лебедева сыщик ощутил по запаху. На морозном ветерке дым едкого никарагуанского табака опережал курильщика. Ванзаров обернулся на запах и увидел Аполлона Григорьевича, приближавшегося неторопливой походкой и пыхтящего сигаркой. Эксперт излучал доброжелательность.

— Прекрасное утро, друг мой! — заявил Лебедев, перекладывая в левую руку походный чемоданчик и здороваясь с Ванзаровым. — Откуда у вас появилась шальная мысль искать места нелегального употребления опия? И самое главное — зачем? Хотите побаловаться?

— По-моему, это очевидно, — сухо ответил Ванзаров. — В квартире Серебрякова остались пустые флакончики, в номере «Сан-Ремо» — тоже. Значит, резонно предположить, что сома у барышень закончилась или ее крайне мало. Этим можно объяснить визит дам на дачу профессора.

— И что из того? — не понял Лебедев.

— Могу также предположить, что мадемуазели пользовать сому на себя пожалеют. Но без наркотика они, скорее всего уже не могут обходиться. Значит, будут искать замену. Думаю, они остановились на опии.

Лебедев одобрительно хмыкнул.

— Вывод хоть и шаткий, но проверить не мешает, он с удовольствием вдохнул морозный воздух. — Родион Георгиевич, хочу взять с вас слово: быть предельно деликатным с моим протеже и простить его некоторые странности. Договорились?

Ванзаров пообещал быть исключительно дипломатичным.

— А где наш Железный Ротмистр? — с легкой иронией спросил Лебедев.

— Он поблизости, — Ванзаров начал слегка нервничать и достал часы. «Брегет» показал десять минут одиннадцатого.

3

На другой стороне Невского остановилась пролетка. С нее, прямо на проезжую часть, решительно соскочила худощавая дама в узкоприталенном жакете. Дама сунула в лапу извозчика мелочь и двинулась прямо через проспект, не обращая внимания на проезжающие экипажи и ползущую конку.

— Она! — радостно прошептал Лебедев. — Помните, что вы мне обещали: терпение и выдержка! Будьте джентльменом, берите пример с меня!

Дама пересекла дорогу, заставив притормозить двух извозчиков и даже не повернув царственной головы на их возмущенные крики. Она шла не по-женски прямой, грубой походкой, не придерживая края юбки. Сыщик засмотрелся на необычную барышню. Лебедев быстро снял котелок и подтолкнул Ванзарова.

Дама остановилась в двух шагах.

— Мужчины, как не стыдно, наденьте шляпы! — неожиданно раздался ее густой басок.

Ванзаров растерянно глянул на эксперта, но Лебедев обворожительно улыбался.

— Здравствуй, Вера! Ты выглядишь прекрасно!

Вера крепко пожала протянутую руку Лебедева. Эксперт прыснул натянутым смешком.

— Позволь мне представить своего друга!..

Вера смерила сыщика с головы до ног мрачным взглядом.

— Какой-то рыхлый… спортом не занимаетесь! — сурово проговорила она. — Будем знакомы, Герцак.

Сыщик невозмутимо пожал протянутую руку дамы.

Родион Георгиевич не являлся рьяным приверженцем домостроя. Он считал, что женщины в России должны иметь возможность зарабатывать на достойную жизнь и даже получить избирательные права. Но всему же есть предел! Сыщик категорически не соглашался с бредовой, на его взгляд, идеей европейских суфражисток, что женщина должна стать совершенно равной с мужчиной. Хотя бы потому, что Родиону Георгиевичу нравилось целовать женские ручки, а не пожимать их. В этой сушеной даме с лошадиным лицом Ванзаров разглядел страшное будущее всеобщего равенства полов.

Лебедев по-джентльменски кашлянул и пригласил пройти в ресторан. Вера Герцак первой решительно открыла дверь.

4

Ресторан «Доминик» слыл излюбленным местом деловых встреч и переговоров. Уютные маленькие столики с венскими стульчиками, отменный выбор всевозможных напитков, большое меню легких закусок — в общем, все, что нужно для общения. Правда, ходить с дамами в это исключительно мужское заведение было не принято.

Без тени смущения Вера самостоятельно скинула в гардеробе теплый жакет, отчего совсем превратилась в спичку, и, пройдя в зал, выбрала столик рядом с окном, хотя Ванзаров предпочел бы сесть как можно дальше от улицы.

Официанты и буфетчики откровенно посматривали на странную компанию и посмеивались. Родиону Георгиевичу от неловкости захотелось бросить все и уйти, но Лебедев мягко попридержал его за локоть.

Подошел официант в благородном черном сюртуке, из-под которого спускался крахмально-белый фартук, и, не скрывая наглой улыбки, предложил карту напитков.

— Вера, что желаешь? — спросил светским тоном Лебедев.

— Я бы предпочла саке, но у них ведь нет? — хмыкнула российская суфражистка.

— Не держим-с! — гордо ответил официант, поправив идеальную белую бабочку.

— Тогда абсент, — недовольно заявила Вера и отвернулась к окну.

Лебедев заказал себе и Ванзарову кофе с коньяком.

В зале появился Джуранский. Когда ротмистр увидел, с кем сидит его начальник, то замер от удивления, но тут же отвел взгляд и сел за соседний столик так, чтобы держать под контролем входную дверь.

Официант поставил изящные кофейные чашечки и бокал с зеленой жидкостью, а также лопатку и сахарницу с горкой колотого сахара. Дама решительно кинула рафинад в бокал, с треском размешала и сделала большой глоток. Потом вытащила серебряный мужской портсигар, зажала в зубах папироску, чиркнула спичкой и, затянувшись, мило выпустила в сторону Ванзарова струю дыма.

— Ну, мужчины, о чем молчим? — процедила она.

— Вера, у нас к тебе важное дело, — начал Лебедев.

— Ну да… — Герцак вновь пыхнула дымом на сыщика. — Курильный салон ищете…

— Нам нужно найти тех, кто регулярно употребляет опий, — вежливо поправил Ванзаров.

Герцак неприятно усмехнулась.

— Полицейские хотят попробовать опий! Вот это да! — она сделала очередную глубокую затяжку.

— Вера, я же тебе все объяснил… — произнес Лебедев с легким укором.

— Аполлоша, не нервничай! — Вера затушила окурок о пепельницу, которую успел подставить официант. — Вы, мужчины, такие нежные и нервные — даже смешно!

— Вера!.. — укоризненно покачал Лебедев головой.

— Аполлон, помолчи! — сурово сказала она. — Я вот узнать хочу, раз довелось с полицейскими общаться. Вы, Ванзаров, слышали о таком Фандорине? Что про него думаете?

— В Департаменте полиции у него отменная репутация, — спокойно ответил Родион Георгиевич.

— А могли бы с ним познакомить? — с интересом спросила Вера.

— К сожалению, мы не знакомы… Я бы…

— Подождите, Ванзаров! — Вера отодвинула в сторону полупустой бокал абсента. — А что вы думаете про его методы?

Вопрос был совершенно неожиданный. Видимо, барышня в свободное от борьбы за женскую независимость время увлекалась чтением криминальных хроник.

— Господин Фандорин много сделал для сыска. Его заслуги безусловны. Но сейчас новое время, все быстро меняется… — Ванзаров тщательно подбирал слова. — Его методы несколько устарели. Правда, Аполлон Григорьевич?

Лебедев пробурчал что-то невнятное.

Ванзаров никогда бы не признался, что лет пять назад, только поступив в сыскную полицию, он с трепетом и надеждой написал Фандорину письмо. Родион Георгиевич надеялся, что известный сыщик поделится крупицами бесценного опыта. Но проходила неделя за неделей, а ответа так и не было. И лишь через два месяца Ванзаров получил краткое письмо, в котором Фандорин сообщал, что ничем не может быть полезен молодому коллеге, и пожелал ему всяческих успехов. Родион Георгиевич нешуточно обиделся. Он поклялся, что добьется успехов более значительных, чем этот признанный гений.

— А вот говорят, у Фандорина слуга — японец. И вообще он необычный человек, увлекается, как говорят англичане, хобби! — глаза Герцак зажглись любопытством.

— Я тоже имею… хобби, — спокойно сказал Ванзаров.

— Это какое же? — Вера ядовито улыбнулась.

— Уголовный сыск — мое самое большое хобби, — жестко ответил Родион Георгиевич.

Лебедев предупреждающе кашлянул.

— Глупость! — Вера недовольно фыркнула. — Надо увлекаться чем-то особенным, восточным, да хоть японским!

— Зачем же? — с ледяной выдержкой спросил Ванзаров.

— Нам всем надо учиться японской культуре! Какая тонкость, какая изысканность во всем! Гармония человека и природы!

— Не люблю я все эти восточные штучки, — медленно ответил Ванзаров. — Особенно японские. И раньше не любил, а уж как началась война… Да и что в японцах хорошего? Едят бог знает что. Ходят в халатах. Дома из бумаги строят…

— А самурайских дух, а кодекс чести воина? Это же прекрасно! — Вера сцепила худые пальцы. — Если князь самурая погибает, самурай убивает себя. Нам бы такую преданность и верность!

— Знаете, барышня, — процедил Ванзаров, из последних сил сдерживаясь. — Русский офицер, конечно, не самурай, но, что такое честь и верность, он хорошо знает. А уж погибать из-за бездарных генералов, которые и его, и простых солдат считают пушечным мясом, этого сколько угодно! Во всех войнах примеры найдете. И заметьте, никто из этого культа не делает.

Официанты и буфетчики с интересом прислушивались к разгорающемуся спору. Лебедев дергал коллегу за край пиджака, но Ванзаров уже завелся.

— А как же высокая культура японцев? — пробасила Герцак.

— А вы почитайте газеты, как эти господа с высокой культурой недавно вырезали обоз раненых казаков, которые даже шашку поднять не могли! И ведь мало культурным японцам, что резали беспомощных. Они солдатикам нашим, еще живым, уши отрезали и в рот запихивали. Как вам?

— Это война! Наши тоже не ангелы!

— Конечно, не ангелы. Только не люблю, когда образованные люди делают из чужого теста русский хлеб. Пусть японцы живут, как им Бог положил, по-японски. Хотят — животы себе режут, а хотят — под цветущими вишнями сидят. Я ведь не против. Только и мы будем жить по-своему.

— Конечно! В русской грязи, пьянстве и рабстве! — Вера показала рукой на притихших официантов.

— И это есть! — решительно наступал Ванзаров. — Грязь, сколько мне Господь сил отпустит, я выметать буду. С рабством — сложнее. А вот насчет пьянства — без этого нельзя. Во-первых, очищение организма. Во-вторых, средство от холода. А в-третьих, если бы не пьянство, как бы русский мужик, загнанный в состояние бесправной скотины, смог бы остаться человеком?

— Ванзаров! Да вы революционные идеи проповедуете! — понизив голос, с некоторым удивлением сказала Вера.

— Нет у меня никаких идей, барышня. Мне идеи по должности не положены!

— Так как же вы…

— А вот так! — Ванзаров стукнул кулаком по столу. Бокал с абсентом задрожал, чашечки жалобно звякнули. — Я, коллежский советник, чиновник особых поручений Департамента полиции, на самом деле такой же мужик. Вся разница — в годовом жалованье и чистом пальто. Но что такое долг и честь, я хорошо знаю. И если придет час умереть за Россию, смогу это сделать не хуже вашего самурая. И водки люблю выпить. Особенно с мороза.

Ванзаров выплеснул ярость и тяжело дышал. Он раскраснелся, вспотел и полез в карман за платком. Лебедев машинально давил ложечкой кофейную гущу, видимо ожидая катастрофу: сейчас оскорбленная Герцак встанет и уйдет.

Однако Вера с восхищением смотрела на сыщика.

— Уважаю, — сказала она тихо. — Хоть полицейская ищейка, «фараон», а имеет представление о чести! Редкий случай.

— Вот что, Вера… — все джентльменство Ванзарова окончательно улетучилось. — Или веди к своим знакомым, или проваливай.

Лебедев трусливо зажмурился.

— Ладно, Ванзаров, ты мне понравился! — Вера встала из-за столика. — Поехали.

5

Герцак, Ванзаров и Лебедев сели в пролетку. Джуранский, сохраняя инкогнито, поймал другого извозчика и приказал следовать за удалявшимся экипажем.

До Седьмой линии Васильевского острова они добрались за пятнадцать минут.

Дама провела эксперта и сыщика по двору, заваленному снегом и замерзшими помоями, и открыла дверь черной лестницы.

Джуранский, осмотревшись, выбрал позицию на улице, рядом с воротами. Ротмистр четко выполнял распоряжение Ванзарова: не повторять ошибки, случившейся в Озерках, и заранее перекрыть возможный отход преступников. Джуранский не обратил внимания на даму в десяти шагах от него, которая, пошатываясь, шла в сторону Большого проспекта. Мечислав Николаевич видел только ее спину и решил, что пьяная проститутка возвращается домой.

Вера поднялась на четвертый этаж, подошла к ободранной двери и постучала три раза особым сигналом.

За дверью что-то громко лязгнуло, словно отпирали амбарную щеколду.

— Василий, я с гостями! — Вера отстранилась, показывая двух господ.

Родион Георгиевич вежливо приподнял котелок, приветствуя нечесаное существо мужского пола, с босыми ногами, в замызганной рубахе навыпуск, и последовал за дамой. Эксперт шел следом.

Войдя в темную прихожую, Ванзаров сразу почувствовал сладковатый запах.

— Чем пахнет? — тихо поинтересовался сыщику эксперта.

— Так пахнут бескрайние поля в Китае, засеянные красным маком, в соке которого люди находят дорогу в страну фантазий… — Лебедев вздохнул. — …Из этой страны уже нет возврата. Так пахнет опий.

— Аполлон Григорьевич, вы уже здесь бывали?

— Никогда! — признался Лебедев. — В артистических кругах это место называют «Черная Башня». Попасть сюда можно только по рекомендации одного из членов кружка, который создал и возглавляет недоучившийся студент Иван Богородов. Поэтому всех его, так сказать, «учеников» прозвали «богородовцами». Многие хотели бы здесь побывать, но разрешается лишь избранным. То, что Вера решилась нас привести, — просто чудо.

— Это что — секта?! — прошептал Ванзаров.

— Скорее тайный союз единомышленников. «Богородовцы» собираются вместе, говорят о новых путях в искусстве, философствуют, придумывают формы театра будущего, пишут безумные стихи, рисуют картины, которые и дворник не согласится повесить в своей каморке… Ну и тому подобное…

— И что ж тут такого? — удивился сыщик. — Богема, она и есть богема! Фантазии и все такое…

— Да, только все их художественные фантазии рождаются под воздействием регулярного приема опия. Вот вам и вся богема. Я бы назвал их самоубийцами.

— А почему «Черная Башня?»

— Сейчас увидите…

Прямо перед носом Ванзарова резко распахнулся занавес, вспыхнул свет, и сыщик увидел Веру. Герцак придерживала над головой материю из черного бархата.

— Отец тебя примет! — сказала она с неожиданным достоинством. Так дворцовая фрейлина сообщает о высокой милости императрицы. — Пойдешь один. Аполлону велено ждать.

— Желаю удачи! — обиженным тоном пробормотал Лебедев.

Ванзаров переступил порог комнаты, и Вера сразу задернула занавес, словно оберегая тайну от любопытства; эксперта. То, что увидел Родион Георгиевич, было крайне необычно. Все стены, потолок и пол покрывала черная: краска. Черные шторы наглухо закупорили окна.

На полу черной комнаты, посреди разноцветных персидских подушек, возлежал юноша лет двадцати трех, тощий и вялый, с редкими клочками мерзкой бородки. Судя по всему, это и был Отец, или, в миру — Иван Богородов.

Хозяин «Черной Башни», покуривая трубочку, посмотрел на Ванзарова мутными рыбьими глазками и тихонько икнул.

— Чего тебе, старик? — пропел Отец Иван сонным фальцетом.

Ванзаров подумал, что он правильно сделал, не взяв с собой Джуранского. Услышав подобное, ротмистр мог бы потерять сдержанность, и секте «богородовцев» пришлось бы долго выхаживать своего владыку. Родион Георгиевич собрал все дружелюбие, которое у него осталось.

— Господин Богородов… — начал сыщик.

— Не сметь! — прошипела Вера с такой злобой, что Ванзаров слегка опешил. — Для тебя он — Почтенный Отец!

Мутные глазки заволоклись дымком, источаемым из ноздрей и сомкнутых губ Ивана.

— Почтенный Отец! — скрипнув зубами, произнес Ванзаров. — Я ищу двух женщин. Одна из них могла приходить к вам за…

— Божественным нектаром, — вовремя подсказала Вера.

— …за божественным нектаром, — повторил сыщик.

— Многие приходят и уходят, но лишь избранные остаются, старик! — божество закатило глазки.

— Позвольте, я покажу фотографии… — Ванзаров сунул руку во внутренний карман и вытащил карточки. — Вот, прошу вас…

Богородов глянул на карточку и сразу узнал барышню. Не так давно ее привела сюда почитательница, представила родственницей из Вильно. Иван благосклонно принял новенькую. Однако девка решительно отказалась отдаться духовному вождю. Иван удивился, но разрешил ей остаться. Она долго не появлялась, а сегодня прибежала как бешеная, стала требовать опий.

Отцу было лень пошевелить языком. Он плыл в сладком тумане.

— Уходи, старик, ты мне неинтересен, — пропел Иван и сомкнул веки.

Родион Георгиевич вопросительно посмотрел на Веру. Суфражистка молча подняла край черного занавеса, указывая на выход.

Вот теперь Ванзаров пожалел, что с ним нет Джуранского. А впрочем, нельзя же уйти не солоно хлебавши…

Сыщик спрятал фотокарточки, быстро шагнул к Отцу, схватил его за грудки, легко поднял и хорошенько встряхнул.

— Отвечать сыскной полиции! Быстро! — рявкнул Родион Георгиевич, еще раз встряхнув духовного лидера. — Я тебе устрою притон! Живо познакомишься с приставом Щипачевым! Он тебе покажет «Черную Башню» в арестантской! Посидишь денек с ворами — сразу поумнеешь!

Вера, остолбенев, так и стояла с поднятым занавесом. В проем уже просунулся ухмыляющийся Лебедев. А Богородов испуганно хлопал длинными детскими ресницами.

— Опий ей дал? — закричал сыщик прямо в лицо бывшему студенту.

— Нет… у меня кончился… только себе осталось… — пролепетал Иван. — Я… я… не виноват… Фаина сама пришла…

— Когда?! — еще громче крикнул Ванзаров.

— Се… се… сегодня… — еле выдавил любитель опия.

— Время!!! — прорычал Ванзаров.

— Минут пять до вас… пустите! — прохрипел перепуганный гуру.

— Куда пошла? Отвечать!

— Тут рядом, в аптеку Пеля… Слабая была, больная… я сказал, чтобы купила морфий…

Ванзаров швырнул Отца на подушки и бросился из комнаты.

6

Выскочив во двор, сыщик сразу увидел Джуранского. Он лишь махнул рукой удивленному помощнику. Вдвоем они побежали по улице к величественному пятиэтажному дому с башенкой, в котором размещалась аптека Пеля.

Джуранский еле поспевал за тучным начальником.

Родион Георгиевич задыхался, окружающее стало мутным и расплывчатым. Но арочные двери аптеки он ясно видел. Еще совсем чуть-чуть…

Ванзаров рванул массивную дверную ручку, в три прыжка оставил за собой мраморную лесенку, которая вела в бельэтаж, и влетел в огромный светлый зал аптеки. Он хотел крикнуть, но не справился с дыханием.

— Всем стоять! — рявкнул Джуранский и для верности выхватил наган.

Провизор в белом халате охнул и выронил из рук скляночку. Гувернантка, посланная за каплями для барыни, в ужасе прижалась к прилавку.

— Барышня… вуали… морфий… — выдавил сыщик.

— Отвечать! — крикнул Джуранский и пригрозил оружием.

Провизор смотрел на револьвер расширенными от страха глазами, а гувернантка тоненько заверещала.

— Сыск… плиця… — кое-как выдохнул Ванзаров.

Провизор понял: это не ограбление — и схватился за сердце.

— Господа, ну разве так можно! Да, была барышня… такая странная…

— Где?… — прохрипел Ванзаров.

— А вы не встретились? Только-только ушла…

— Куда?!

— Кажется… — провизор заглянул в открытую дверцу, ведущую в служебные помещения аптеки. — Егор, куда барышня направилась?

— На Большой, на остановку конки! — крикнул звонкий мальчишеский голосок.

— Ротмистр! — Ванзаров повернулся к Джуранскому. — Она рядом! Не упустите! И никакой стрельбы!

— Такая странная барышня, — заторопился фармацевт. — Пришла, шатается и просит морфий, понимаете! Я говорю: «У вас рецепт врача есть?» — а она протягивает мне сторублевку: «Возьмите за морфий»! Представьте! Ну, я, конечно, не взял, а она чуть не упала, уцепилась за прилавок. Я усадил ее, предложил капли сердечные, она отказалась. Морфий ей подавай! Такая странная! И вуали не подняла! Посидела, отдышалась и пошла. Я мальчика послал проводить… Так, представьте, отказалась. Сама, говорит, доберусь…

Но ротмистр с Ванзаровым его уже не слушали.

Джуранский выскочил на улицу и чуть не сбил с ног Лебедева, который неторопливо двигался к аптеке. Не извинившись, ротмистр кинулся дальше. Он выскочил на Большой проспект и увидел, как от остановки Восьмой линии, звякнув колокольчиком, тронулась конка.

Пара лошадок еле-еле тащила голубой вагончик, оклеенный рекламой универсального средства от запоров. Догнать транспорт с таким черепашьим ходом для бывшего кавалериста не составило труда. К тому же Джуранский увидел впереди конки двух городовых. Ротмистр выхватил офицерский нейзильберовый свисток и дал тревожный сигнал.

Городовые встрепенулись.

Мечислав Николаевич, яростно махая руками, приказал им задержать вагон.

Предупреждающе тренькнул колокольчик, и конка встала.

Джуранский подбежал к вагончику, прыгнул на подножку, схватился за вертикальный поручень и влетел внутрь салона.

На лавке одиноко сидела дама в вуали. Уронив голову на грудь, она прислонилась к стеклу, из-за которого выглядывал удивленный вожатый.

Держа наган наготове, ротмистр подбежал к даме и откинул вуаль.

7

Когда опоздавшая и запыхавшаяся Софья Петровна подоспела к Студзитской, мерзнувшей у «Польской кофейни» уже больше четверти часа, морозный воздух успел освежить ее лицо. Однако Елена Павловна подняла вуалетку, взяла за руки новую знакомую и внимательно посмотрела ей в глаза.

— Софья Петровна, вы плакали?

— Нет, нет… дети рано разбудили, не выспалась… — Софья Петровна совсем не умела врать и засмущалась.

— Вот что, — решительно сказала Студзитская, — сейчас пойдемте, выпьем шоколаду, а потом погуляем, и вы расскажете мне все, что с вами случилось.

Софья Петровна попыталась объяснить, что она вынуждена откланяться и немедленно возвращаться домой. Ей и так чудом удалось вырваться от Глафиры, которая решительно не отпускала ее. Пришлось поплакать и дать клятву, что она добежит до кафе только для того, чтобы извиниться и сразу вернется обратно.

Но вместо заготовленных по дороге объяснений Софья Петровна пробормотала что-то невнятное.

Студзитская опустила вуалетку, подхватила подругу за локоть и, не слушая возражений, решительно повела в кафе.

Елена Павловна вновь выбрала самый дальний от окон столик. Она заявила, что в этот раз ее черед угощать, и заказала к горячему шоколаду дюжину воздушных птифуров.

— Дорогая, чем я могу помочь? Все, что в моих силах, я сделаю!

Студзитская говорила с таким искренним жаром и дружелюбием, что Софья Петровна испытала непреодолимое желание излить душу.

Принесли шоколад и пирожные. От волнения госпожа Ванзарова и не заметила, как съела три птифура и большими глотками осушила чашку. При этом она успела полушепотом рассказать супруге чиновника особых поручений Ревельской сыскной полиции о страшной угрозе, которая прозвучала из телефонного аппарата.

Елена Павловна, казалось, была сильно озадачена.

— А вы уверены, что угрозы предназначались именно вам, а не вашему мужу? — с нескрываемым сомнением в голосе спросила она.

— В том-то и дело! Это неслыханная дерзость! Как вы думаете, что мне делать? Может, это глупая шутка?

Студзитская на мгновение задумалась.

— Вы не интересовались, ваш муж не ведет, случайно, какое-нибудь опасное дело?

— Что вы! Он никогда не говорит дома о своих делах. Да и я бы не стала задавать такие вопросы. — Софья Петровна взяла еще одно пирожное и вдруг заметила, что на правой руке знакомой нет обручального кольца.

— А почему вы не носите… — и Софья Петровна запнулась.

Студзитская вздрогнула, как будто очнулась от глубокого сна:

— В Ревеле другие обычаи, — засмеялась она. — У них принято носить кольцо на левой руке, а мне это не нравится… И вас сильно напугал этот звонок?

— Очень! — искренне призналась Софья Петровна. — Кухарка с трудом отпустила меня из дому. Так что вы думаете, эта угроза опасна?

— А что на это сказал ваш муж? — ответила вопросом на вопрос Студзитская.

— Он сказал, чтобы мы не выходили дня два или три, пока он не найдет того, кто телефонировал.

— И как же он позволил, чтобы семье полицейского угрожали?

— Вот именно! — в сердцах согласилась госпожа Ванзарова. — Со вчерашнего дня я просто не нахожу себе места!

Студзитская аккуратно промокнула салфеткой уголки губ.

— Дорогая моя! — сказала она нежно. — Вам следует совершенно успокоиться. Ваша нервозность может передаться детям. Я совершенно уверена, что вам ничего не угрожает. У меня хорошо развита интуиция, и я готова в этом поклясться!

Эти слова подействовали на Софью Петровну как самое лучшее успокоительное. Она с облегчением вздохнула, благодарно улыбнулась и с удовольствием съела еще один птифур.

— Спасибо, Елена Павловна! Я вам верю! Как хорошо, что мы встретились!

— А кстати, Софья Петровна, вы не забыли о причине нашей встречи?

И Студзитская вынула из сумочки туго свернутый фунтик.

Софья Петровна всплеснула руками. Ну, конечно! Она же должна приготовить сегодня праздничный обед! Она совсем забыла послать Глафиру за окороком! Это — катастрофа! Она дурная, неумелая хозяйка! Как стыдно!

Но Студзитская быстро успокоила новую подругу. Она сказала, что бенгальскую смесь можно использовать с любым мясным блюдом. Результат будет все равно изумительным. Даже если кухарка уже состряпала обед, достаточно перед подачей на стол посыпать мясо специями.

Софья Петровна благоговейно приняла кулечек вощеной бумаги и осторожно понюхала. Пахло каким-то восточным ароматом, загадочным и волнующим. Она подумала, что няня, наверно, уже с ума сходит от страха. Надо срочно бежать обратно.

Госпожа Ванзарова заторопилась. Она искренне поблагодарила Елену Павловну за чудесный подарок и пообещала принести ей в следующий раз какой-нибудь гостинец. Дамы трогательно расцеловались.

— Дорогая, непременно сегодня попробуйте бенгальскую смесь! Не жалейте весь фунтик! Если понравится, принесу еще! И главное, пригласите за стол всю семью! — нежно проворковала Елена Павловна.

— Непременно! И знаете что… — вдруг сказала Софья Петровна. — Завтра здесь в это время я опять хочу с вами свидеться!

— Завтра? — с легким удивлением спросила Студзитская. — Хорошо… Пусть будет завтра…

— Чудесно! А я расскажу, каким получился обед! — восторженно заявила Софья Петровна.

— И обязательно расскажите, понравился ли он господину Ванзарову! — добавила Елена Павловна.

Софье Петровне на миг показалось, что ее подруга как-то странно улыбнулась. Но неприятное наваждение тут же исчезло.

8

В вагончике конки Лебедев влил в рот даме какую-то жидкость. Подоспевший Родион Георгиевич с облегчением увидел, что подозреваемая у них в руках. Теперь-то она точно не выпрыгнет в форточку, не умчится на тройке и не исчезнет от филерской слежки. Барышня совершенно обессилена и выглядит так же, как и Дэнис Браун.

Лебедев предложил отвезти пойманную в ближайший Второй участок Васильевской части, но Ванзаров приказал ехать сразу на Офицерскую, в управление сыска. Он помнил приказ: соблюдать особую осторожность. На бдительность городовых сыщик надеялся слабо. Он больше доверял хватке ротмистра.

В пролетке барышня потеряла сознание. Лебедев шлепал ее по щекам и кричал извозчику, чтобы тот гнал во весь дух. Но в кабинете сыщика задержанная пришла в себя. Когда Джуранский, усадив ее на стул, расстегнул ей полушубок, дама поморгала глазами и облизнула засохшие губы.

— Кто вы? — еле слышно спросила она, глядя на то, как Лебедев размешивает в стакане белый порошок.

— Я — ваш искренний поклонник, сударыня! — эксперт, придерживая девушку за подбородок, еще раз заставил выпить лекарство. — Некоторым образом, я восхищаюсь вашими способностями. И не я один. Мой коллега, господин Ванзаров, просто горит желанием с вами пообщаться.

Незнакомка повернула голову. Сыщик уже сидел за своим столом и бесцеремонно рылся в ее сумочке.

К своему глубокому разочарованию, Родион Георгиевич не нашел там ни оружия, ни хрустального пузырька, ни записной книжки. Только три мятые сотенные купюры. Теперь коллежскому советнику оставалось принять важное решение: либо немедленно сообщить, что удалось задержать беглянку, либо на свой страх и риск провести допрос и узнать, кто убил Марию Ланге и профессора Серебрякова. Ванзарову приказали ни о чем не расспрашивать задержанную. Но сыщик ни секунды не сомневался: как только дама попадет в лапы политической полиции, он ее уже никогда не увидит.

Лекарство Лебедева начало действовать, и на щеках девушки появился румянец.

Ванзаров решился.

— Познакомьтесь, господа! — он достал маленькую фотокарточку. — Уварова Надежда Петровна, двадцати трех лет отроду, бывшая слушательница Бестужевских курсов. Прячет свою красоту под черной вуалью. Умеет великолепно уходить от филерского наблюдения. Место проживания — неизвестно. Секретный агент Особого отдела полиции по кличке Диана.

— Что вы сказали? — дрогнувшим голосом спросила Уварова.

— То, что слышали, сударыня! Кстати, господа, забыл добавить: наша гостья хладнокровно убила офицера полиции.

— О-о-о! — с восхищением произнес Лебедев. — Я же говорю: талант! Истинный талант!

Уварова опустила голову.

— Вы ошибаетесь! — тихо произнесла она.

— И в чем же, позвольте спросить? — Ванзаров откинулся на спинку кресла. — Не вы ли воткнули спицы в горло вашего полицейского опекуна?! Не вы ли отравили Марию Ланге? А не вы утопили профессора Серебрякова?

Уварова закрыла лицо руками и зарыдала. Она беззвучно вздрагивала всем телом.

Истерика закончилась так же неожиданно, как началась.

— Хорошо, — сказала Уварова зло и решительно. — Мне уже все равно! Они обманули меня!

— Кто они? — мягко спросил Родион Георгиевич.

— Я думала, что работаю на «охранку», а оказалось, что со мной играл в прятки какой-то жалкий Особый отдел полиции! Как я ошиблась! — с горечью крикнула Уварова.

Лебедев и Ванзарова переглянулись. Дама явно имела искаженное представление о политическом сыске.

— Я не хотела убивать офицера. Это была самозащита. Я боролась за свою жизнь. И только.

— Готов поверить, что вы защищались. — Ванзаров встал и, обойдя вокруг стола, сел напротив девушки. — Скажу честно: хотелось бы услышать от вас правду о других убийствах.

На лице Уваровой он не заметил ни тени испуга.

— Я не имею никакого отношения к гибели Марии и Александра Владимировича, — спокойно заявила барышня.

— Позвольте вам не поверить, — грустно сказал Ванзаров.

— Как хотите, — равнодушно парировала Уварова. — Но я не причастна к их смерти.

— А кто же тогда причастен?

— Не знаю, — Уварова потерла виски. — Для меня это был страшный удар.

Весь опыт ведения допросов говорил Родиону Георгиевичу, что задержанная не врет. Он чувствовал это. Но поверить — не мог!

— Надежда Петровна, что вы делали вечером 30 декабря?

— Я пришла к профессору, как обычно, в шестом часу, — медленно проговорила Уварова. — Накрыла чай, мы посидели. Потом профессору стало нехорошо, и я ушла. Мария оставалась в квартире и сказала, что заночует. Она не хотела оставлять Александра Владимировича одного в таком состоянии. На следующий день я приехала к Серебрякову и застала его в страшной истерике. Он рассказал, что Марию утром нашли на улице, завязанную в скатерть. Профессор не знал, как это случилось. Он выпил лекарства и лег спать. Выйдя из дома, я заметила филеров и решила от них избавиться. Вот и все.

— Кто убил Марию? — быстро спросил Ванзаров.

— Даже представить себе не могу! — искренне ответила Уварова. — Это совершенно бессмысленное преступление. Мария ведь была… совершенно безобидным существом. Мы были дружны.

Девушка потерла покрасневшие глаза.

Родион Георгиевич прекрасно помнил, как профессор на смертном одре уверял, что вечером накануне убийства, кроме Марии, в квартире никого не было. А теперь выясняется, что Уварова приходила к Серебрякову. Зачем она это сказала? Ведь такое признание свидетельствует против нее.

9

Ванзаров посмотрел на Джуранского. Прямодушный Мечислав Николаевич, кажется, пребывал в полном смятении. Если барышня призналась в убийстве офицера, то почему бы ей так же честно не взять на себя смерть Ланге?

Лебедев, пощипывая бородку, пристально смотрел на задержанную. Судя по всему, Аполлон Григорьевич склонялся к мысли, что Уварова невиновна в убийстве Ланге.

Видя, в каком состоянии пребывают его коллеги, сыщик решил вытащить единственный козырь. Он достал групповой снимок с профессором.

— Может быть, эта дама убила обоих? — жестко спросил он, показывая на Ланскую.

— А откуда у вас… — Уварова оборвала себя на полуслове.

— Сохранился бракованный отпечаток… Кстати, а кто была та дама в вуали, что выкупила в ателье негатив?

Уварова помолчала и ответила:

— Это была Ольга…

— Так, значит, я прав в отношении… Ольги Ланской? Это она убила обоих? — продолжил сыщик.

Ванзаров успел заметить, как удивился Джуранский. Ротмистр и представить не мог, что его начальник, оказывается, знает имя загадочной дамы.

— Ольга не могла убить Марию, она на это не способна, — тихо проговорила Уварова.

— Тогда выходит, вы и только вы лишили жизни гермафродита, выкрали у нее из кармана ключ, затем, выждав два дня, пробрались ночью в квартиру профессора, отвели Серебрякова к проруби и столкнули в воду.

Уварова, поджав губы, молчала. Она сцепила пальцы с такой силой, что они мелко задрожали.

Ванзаров терпеливо ждал. Пауза затягивалась.

— Утром третьего января я ехала к профессору, чтобы поговорить с ним о похоронах Марии… — глухо начала Уварова. — Проезжая по Тучковой набережной, я случайно заметила на льду тело. Не знаю почему, я приказала извозчику остановиться. Мне показалось, что это — Серебряков. Тут же я увидела двух полицейских, которые спешили к проруби. Я помчалась домой, переоделась и решила любой ценой узнать, что с профессором. Я вбежала в полицейский участок, разыграв сумасшедшую, и увидела бездыханное тело. Я все поняла и убежала… Никакого ключа у Марии я не брала.

— Значит, увидев тело профессора, вы решили, что он мертв? — задумчиво спросил Ванзаров.

— Да…

— И что вы предприняли дальше?

— Я поехала… нашла Ольгу и все рассказала ей.

— И она, так же как и вы, не имела ни малейшего понятия, кто мог убить профессора? — доверительно спросил Ванзаров.

— Ольга просто потеряла дар речи. Она не могла поверить моим словам и порывалась сама поехать в участок. Я еле удержала ее от этого поступка.

Родион Георгиевич внимательно следил за ее глазами.

— Я вполне допускаю искреннее огорчение госпожи Ланской, — кивнул сыщик. — Ведь у вас заканчивался особый состав, изобретенный профессором. Травить новых богатых мужчин было уже нечем. Ведь так, Варвара Савская?

— Какая Варвара? Я не понимаю, о чем вы… — выкрикнула Уварова.

— В номере меблированных комнат «Сан-Ремо», представившись Варварой и Еленой Савскими, вместе с Ольгой Ланской, вы опоили наркотическим средством сотрудника английского посольства господина Брауна, затем купца второй гильдии Эдуарда Севиера, затем наследника пивной империи Ричарда Эбсворта и еще бог знает кого!

— Я не знаю никакого Брауна, я никого не поила, это бред! — упрямо повторила Надежда.

— Результат таков… — словно не слыша, продолжил Ванзаров. — Севиер умер второго января, а господин Браун держится только благодаря средству господина Лебедева. Что же касается Эбсворта…

— Я не знаю никакого Эбсворта! — на грани истерики выкрикнула Уварова.

— Вот как! — иронично удивился Ванзаров. — Ну, пусть тогда и это останется на вашей совести! Дело-то в том, Надежда, что профессор был еще некоторое время жив. Перед своей кончиной он обвинил именно вас…

— Все это полный абсурд! — спокойно сказала Уварова.

— Кто из вас оставил записку в «Сан-Ремо», что чемоданы изымаются сыскной полицией? — перебил Ванзаров.

Родиону Георгиевичу показалось, что простой вопрос привел Надежду в некоторую растерянность.

— Эту шутку придумала Ольга, — еле слышно, наконец, ответила она.

— А на даче профессора представилась городовому моим сотрудником тоже она?

Уварова молча кивнула.

— А вчера господин Джуранский четыре раза не попал, слава Богу, тоже в нее?

Уварова удивленно взглянула на сыщика, но опять кивнула и опустила глаза.

Родион Георгиевич понял, что разговор пора заканчивать. Нужно телефонировать Макарову. В сыскной полиции могут быть глаза и уши заведующего Особым отделом, и тогда Ванзарову точно не поздоровится. Но осталось самое главное.

— Ланская на даче Серебрякова искала запасы наркотической отравы, называемой сома? Не так ли?

— Не надо говорить о вещах, о силе которых вы не имеете ни малейшего представления! — с неожиданной решимостью произнесла Уварова.

— Так, может быть, просветите нас на этот счет…

— Сома — великий, самый величайший бог из всех богов! — чеканя каждое слово, проговорила Уварова. — Он пришел, чтобы дать людям счастье!

Лебедев незаметно толкнул Ванзарова в бок.

— Вы должны посвятить нас! — спокойно попросил Ванзаров. — Поверьте, это в ваших интересах.

— Хорошо, — прошептала Уварова. — Я расскажу…

10

ПОКАЗАНИЯ

УВАРОВОЙ НАДЕЖДЫ ПЕТРОВНЫ,

ДАННЫЕ ЕЮ ЧИНОВНИКУ ОСОБЫХ ПОРУЧЕНИЙ

ПЕТЕРБУРГСКОЙ СЫСКНОЙ ПОЛИЦИИ

Р. Г. ВАНЗАРОВУ (БЕЗ ВЕДЕНИЯ ПРОТОКОЛА)

«По просьбе моего руководителя — Жбачинского — я познакомилась с Серебряковым на Бестужевских курсах, где он читал лекции на словесно-историческом факультете. Я быстро нашла с профессором общий язык. Мы часто говорили на темы, касающиеся положения народа.

Чуть больше двух недель назад, кажется 19 декабря, профессор пригласил меня вечером к себе и представил своей новой знакомой. Ее звали Ольга Ланская. С Марией Ланге мы были знакомы давно, так как я уже месяца три бывала в доме Серебрякова.

В этот вечер профессор был особенно взволнован и находился в приподнятом настроении. Как обычно, он пригласил нас в маленькую гостиную, в которой был накрыт чай на четверых. Свою глухонемую кухарку он выгнал из комнаты. Когда мы расселись, профессор неожиданно сказал:

«Друзья мои, сегодня я могу заявить определенно: те, кто пошел путем метания бомб и террора, только зря погубили свои молодые жизни. А ведь они могли принести пользу России!»

Я спросила, что профессор предлагает взамен.

«Мы пойдем другим путем! — восторженно сказал он. — Я всегда понимал свободу в истинном, платоновском смысле. Свобода — это власть над жизнью! Так говорил великий грек. И я готов своей кровью трижды подписаться под этим. Я, как великий доктор Фауст, дерзну совершить невозможное и возродить великую силу древности! Мы дадим народу новую веру!»

Я спросила, не марксизм ли профессор имеет в виду?

«Марксизм — это пресный хлеб, испеченный скучными немецкими профессорами! — ответил Серебряков и вынул из кармана жилетки хрустальный флакончик, в котором переливалась изумрудная жидкость. — Вот! Новый бог, новое причастие и реальное чудо, которое сразу увидит каждый причастившийся. Это — сома!»

Мы попросили профессора объясниться. Серебряков стал рассказывать, все более оживляясь:

«В древнем ведическом культе, наряду с богами Агни, Индра и Варуна, существовал бог Сома. Это поистине великий, нет, величайший бог! Арии считали его царем мира, богом над всеми богами, господином неба и первым творцом. Он создал небо и землю. Он владыка и творец всего сущего. Он самец и самка, он бык и космический Эрос. Он заставляет сиять солнце, приносит богатство, дает счастье, жизненную силу, приходит на помощь, награждает певцов и побеждает болезни. Тем, кто почитает его, он дарит боевые колесницы, коней, золото и тысячу даров. Он бог-олицетворение Луны! Он известен под разными именами.

Древние египтяне называли его Хонсу или Неферхотеп. Этот бог-врачеватель изображался в виде юноши с серпом и диском луны. Вавилоняне называли его Сином — повелителем человеческой судьбы. У китайцев он превратился в богиню Си Ванму, у которой хранился эликсир бессмертия. В Халдее его называли Нэбо — лунным богом сокровенной мудрости. Персы называли его Хаомой, и ему поклонялся сам Заратустра. В Греции он становится Гекатой, владычицей судеб земли и моря.

Но подлинный Сома — это божественная троица: Луна, божество и одноименный напиток! Именно он придет на смену обветшавшему христианству. Сома — это новая религия! Это новая вера, которая будет доступна каждому мужику! Это новое причастие, приняв которое человек сразу почувствует в себе бога. И мы будем первосвященниками! Народ упадет к нашим ногам! И все это потому, что я по древним текстам «Ригведы» расшифровал секрет приготовления божественного напитка. Он перед вами!»

Профессор показал нам хрустальный флакончик. Я с трепетом посмотрела на зеленую жидкость. Ольга заинтересовалась рецептом.

«Древние жрецы приготовляли его из стебля легендарного растения сомы, — ответил профессор. — Согласно приданию, сому принес с небес орел. Многие пытались отыскать растение, но так и не смогли этого сделать. Я подробно изучил тексты и понял, что растение сома всего лишь метафора. Я долго подбирал и смешивал растительные компоненты, пока не нашел точный состав. Кстати, в текстах сказано, что стебли сомы надо перетирать каменными жерновами и процеживать через мех овечьих шкур. Все это я научился делать!»

Я не знала, что и сказать. Но неожиданно Ольга скептически заявила:

«Все это интересно, но какое отношение имеет сома к освобождению России от гнета? Вы хотите заставить мужика вместо икон поклоняться луне? У вас мало шансов. Наш мужик ночью спит или пьянствует, так что до луны ему дела нет. В лучшем случае, на луну воют волки».

Профессор был так возбужден, что пропустил мимо ушей эти слова. Он положил пузырек в кармашек жилетки и победно улыбнулся:

«Божественный нектар сомы дарил богам ариев бессмертие. Жрецы, вкусившие сому, исцелялись от болезней, открывали ясность ума, равную богам, и получали силу, способную победить армаду врагов. Вот что таится в этом напитке! Это подлинный эликсир жизни! Это ребис — философский камень нашего времени!»

Я спросила, как же профессор собирается приобщить народ к соме? Серебряков уверенно ответил: «Как и должно быть в новой религии — через причастие! Я все продумал. Все случится неожиданно! Бог Сома возродится, чтобы править новым, счастливым миром!»

Ольга с живым интересом попросила Серебрякова поделиться своими планами. Профессор с жаром начал:

«Если капнуть в каждый бидон хоть каплю сомы, ее действие будет в каждой чашке молока, в каждой чашке чая и даже в каждой тарелке каши, которую дают утром детям. Но особенно сильно действие сомы проявляется в вине или пиве. Вы представляете, как просто и великолепно будет восхождение этой религии! Люди, испив молока, пива или вина ощутят в душе неведомый порыв счастья. Они захотят получать его вновь и вновь. И тогда появимся мы. Мы скажем, что это — желание увидеть истинного бога Сому! Толпы паломников потекут в новые храмы Сомы, в которых можно будет получить заветный глоток причастия и ощутить божественный огонь радости! Какое грандиозное будущее ожидает нас!»

Профессор вошел в исступление. Его лицо горело, по щекам текли слезы. Этот человек свято уверовал в свое предназначение. Серебряков кричал:

«Мы дадим России новый путь! Монархия склонит колени перед Сомой! Народ будет свободен! Россия поведет за собой весь мир, потому что сила Сомы непобедима. Храмы возрожденного божества возникнут на месте мерзких лжехрамов всех религий. Народы объединятся в новой религии, и на земле наступит рай без войн и угнетения. Потому что каждый сможет получить глоток божественного причастия, открывающего прямо здесь и сейчас ворота счастья!»

Я испугалась, что от возбуждения старого профессора хватит удар, и попросила его сесть. Мы с Марией были поражены услышанным. Лишь Ольга сохраняла спокойствие. Она сказала:

«Все это заманчиво, но меня смущает одно. Вы уверены, что сомы хватит абсолютно всем и не начнутся новые войны за обладание ею?»

Профессор вытер вспотевшее лицо и ответил:

«Гениальность моего открытия заключается в том, что напиток можно приготовить буквально на любой кухне! Мне удалось изготовить сому из обычных растений! Перед питьем надо лишь добавить молока с медом».

Я спросила, собирается ли профессор раскрыть свой рецепт.

«Конечно, — ответил мне Серебряков. — Рецепт сомы будет известен всем. Но это случится не раньше, чем люди придут в новые храмы Сомы и в мире установится вечный мир и процветание. О, я вижу, как прекрасен будет этот мир! Что же касается вас, то вы должны принять самое важное решение в своей жизни: или идете за мной и принимаете сому, или отходите в сторону. Иного пути нет».

Я почувствовала страх, но решила себя не выдавать.

ВОПРОС: Что означает знак пентакля, который был у Серебрякова и Марии Ланге?

Серебряков объяснил, что символом возрожденного лунного бога станет треугольник, обращенный углом вверх. Он пояснил:

«Этот символ мы одолжим у старой религии и вдохнем в него новый смысл. В христианстве треугольник — символ троицы, а у нас он будет означать триединого Сому. К тому же в индийской традиции — это символ созидательной мужской силы. Также это символ жизни, огня, жара, любви, истины, мудрости. В мистической традиции Луна всегда обозначалась символом треугольника».

Ольга неожиданно засмеялась и сказала:

«Мне кажется, что символ новой религии уж больно прост. Ну что такое треугольник? Какая-то детская игрушка. Мужик не будет поклоняться геометрической фигуре».

Профессор раздраженно ответил:

«У меня блестяще развито то чувство, которое греки называли калокагатия, то есть способность избирать наилучшее. Треугольник, только треугольник станет побеждающим символом бога Сомы!»

Ольга глянула в окно. Я невольно посмотрела за ее взглядом и увидела, что в доме напротив горит рождественская елка, украшенная вифлеемской звездой. Ланская усмехнулась и сказала:

«А почему бы, профессор, нам не взять символом звезду?»

Профессор уже собрался возразить, но вдруг замер, видимо пораженный новой идеей. Он схватился за голову, вскочил, стал бегать по комнате и кричать:

«Как же я не понял! Ну, конечно, пятиконечная звезда! Символ Фауста! Пентакль, пентальфа, пентаграмма, древнейший христианский символ, который символизирует пять чувств и троицу, бесконечный узел и печать Соломона! И к тому же пентаграмма составлена из пяти треугольников, каждый из которых символизирует Сому! Это гениально!»

Ольга сама не ожидала такой реакции Серебрякова. Я не поняла, почему профессор пришел в такое возбуждение. Но он продолжал тараторить:

«Пентаграмма объединяет старую и новую религии! Пентакль — это знак всемогущества и духовного самоконтроля! Символом нового мира и новой религии будет пентакль — пятиконечная звезда! Именно звезда! Звезда поведет к новому миру радости и всеобщего братства, где не будет зла и угнетения, где люди будут братьями, потому что каждому достанется глоток сомы! Не будет больше преступников, полиции, армии и государств! Все будут объединены звездой Сомой! Я вижу огромные толпы на площадях всех городов мира, поющие гимны, восхваляющие всеобщее братство и Сому! И все это под сенью пятиконечной звезды! Боже, как это прекрасно! Ольга, вы даже не представляете, что сделали для будущего мира!»

На глазах профессора блестели слезы. Он промолвил:

«Звезда сметет все обветшавшие символы, все эти кресты и прочее! Теперь я уверен, что Сома победит и в России, и в мире! Но пока все это должно храниться в глубокой тайне! Поклянитесь!»

Мы дали обет сохранить тайну».

11

Лебедев и Джуранский пребывали в глубокой задумчивости. Видимо, рассказ произвел на них впечатление.

— Надежда, а что было потом? — осторожно спросил сыщик.

Девушка вздрогнула, словно очнулась от забытья.

— Они приняли сому… Я видела, что с профессором и Марией творится что-то неладное. Только Ольга чувствовала себя хорошо.

— А вы? — тихо спросил Ванзаров.

— Светлый бог Сома пришел и ко мне… — как-то странно проговорила Уварова.

— Когда у профессора и Марии появились пентакли?

— Не знаю…

— У вас он есть?

Уварова отрицательно покачала головой.

— А у госпожи Ланской? — спрашивал сыщик.

— Я никогда не видела ее в открытом платье.

Родион Георгиевич заметил, что Уварова бледнеет. Кажется, действие порошка Лебедева заканчивалось. Сейчас ее вновь скрутит неведомая болезнь, которую возрожденный бог Сома подарил каждому почитателю. Или профессор что-то перепутал в древних текстах?

— Надежда Петровна, как вы узнали, что следствие по делу профессора веду именно я? — спросил Ванзаров.

— А с чего вы взяли, что я узнала? — ответила Уварова вопросом на вопрос.

— Но ведь это вы дважды телефонировали мне с угрозами? — Ванзаров решил идти до конца и не обращать внимания на удивление Джуранского и Лебедева.

Уварова подняла на сыщика глаза.

— Господин полицейский, не говорите глупостей! Я и имени вашего не знаю… — пробормотала она и охнула, не выдержав приступа боли.

— Родион Георгиевич, нельзя давать лекарство, надо подождать хотя бы два часа! — прошептал Лебедев.

— Ну хорошо, оставим это… — сказал Ванзаров с тяжким вздохом. — У меня, Надежда Петровна, последний вопрос: подскажите, где находится госпожа Ланская?

Скорчившись от боли, Уварова отрицательно замотала головой.

— Вы можете пытать меня каленым железом, но я никогда не выдам полиции своего… — но договорить она не смогла.

Сыщик крутанул ручку, поднял рожок телефонного аппарата и назвал барышне на городском коммутаторе секретный номер заведующего Особым отделом.

Видя, что Уваровой стало совсем плохо, Лебедев не выдержал и смешал с водой еще одну порцию белых порошков. Джуранский, не теряя бдительности, подвинул стул и устроился за спиной арестованной.

Макаров долго не отвечал. Родион Георгиевич собрался уже повесить трубку, как вдруг в глубине черного рожка что-то щелкнуло.

— У аппарата, — сказал мрачный голос.

— Здравствуйте, Николай Александрович, это Ванзаров.

— В чем дело?

— Тот, кто вас интересует, находится у меня в кабинете и…

— Немедленно выезжаю! — перебил статский советник.

12

Не прошло и десяти минут, как дверь распахнулась, и в кабинет Ванзарова влетел Макаров, за которым следовало трое господ в одинаковых пальто.

Заведующий Особым отделом сразу шагнул к Уваровой. Надежда только-только пришла в себя, порошок Лебедева еще не успел полностью подействовать, и она смотрела на Макарова мутными глазами.

— Что с ней? — резко спросил Макаров.

— Сильное наркотическое опьянение, — ответил эксперт, собирая походный чемоданчик.

— Она сможет отвечать на вопросы? — встревожился Макаров.

— Какое-то время сможет. — Лебедев защелкнул замочки чемоданчика. — Я, Родион Георгиевич, не прощаюсь, посижу в кабинете Мечислава Николаевича.

Эксперт вышел, демонстративно громко хлопнув дверью. Между тем один из одинаковых господ занял место у вешалки, перекрывая выход, второй — у стола Ванзарова, держась чуть сзади Макарова, а третий, бесцеремонно отпихнув Джуранского, встал за спиной Уваровой.

— Посторонних прошу выйти! — покосился заведующий Особым отделом на непонятливого ротмистра.

— Мечислав Николаевич, пожалуйста, навестите Курочкина! — как можно мягче попросил Ванзаров.

Джуранский резко кивнул и выскочил из кабинета.

— Мне тоже выйти? — мирно спросил сыщик, собирая со стола бумаги в докладную папку и незаметно пряча дерзкую записку Ланской.

— Останьтесь… — Макаров схватил стул и сел так близко к Уваровой, что задел ее колени.

Взгляд девушки прояснился. Она осмысленно вглядывалась в особиста.

— Пожаловала матерая ищейка! — выдавила из себя Уварова и улыбнулась.

— Где нашли? — проговорил Макаров, неотрывно разглядывая арестованную.

— В «Черной Башне» — спокойно ответил Ванзаров.

— Где?!!

— Модный салон курения опия некоего Ивана Богородова на Седьмой линии.

— И что она там делала?

— Хотела купить опий. Но у хозяина кончился запас… — Родион Георгиевич излишне нервно подправил усы. — И госпожа Уварова отправилась в аптеку Пеля за морфием. Но благодаря ротмистру Джуранскому подозреваемая была задержана в вагоне конки.

— Оказывала сопротивление?

— Госпожа Уварова не в состоянии была даже сидеть, и господину Лебедеву пришлось оказать первую помощь прямо на месте.

— Она приняла опий?

— Боюсь, что опием здесь не обошлось… — проговорился Родион Георгиевич.

Макаров резко повернулся и в упор посмотрел на сыщика.

— Вы ее уже допрашивали? — с холодной угрозой спросил статский советник.

— Нет, нет, Николай Александрович! — отмахнулся Ванзаров. — Во-первых, дама в таком состоянии, что еле ворочает языком. А во-вторых, я же помню вашу просьбу! Вот ее вещи…

Сыщик показал на дамскую сумочку. Ее тут же схватил агент, который держался за спиной Макарова.

— Лебедев приводил барышню в чувство, а ротмистр обеспечил повышенные меры безопасности… — продолжил Ванзаров. — В соответствии с вашими инструкциями.

— Хорошо, главное, что мы ее поймали! — сказал статский советник, поднимаясь. — Доставим к нам, там и в чувство приведем, и говорить научим.

Агент, стоявший за спиной Уваровой, резко поднял девушку. Она не смогла устоять и повисла беспомощным кулем у него на руках.

— Она не сможет идти сама, — Ванзаров старался, чтобы в его голосе случайно не проявилась нотка жалости. — Ротмистру пришлось нести ее на руках.

Агент швырнул Уварову обратно на стул и брезгливо отряхнул пальто.

— Вот, значит, как! А офицеров убивать — сил хватает! — медленно протянул Макаров и вдруг с размаху влепил Уваровой пощечину. — Встать! Ты у меня вприпрыжку побежишь!

Статский советник хлестал девушку, не снимая перчаток. Шлепки получались тихими, но сильными. Уварову мотало из стороны в сторону, и, если бы ее не удерживал агент, она свалилась бы на пол после первого удара. Макаров бил с оттяжкой, явно получая удовольствие.

Сыщик совершенно растерялся. Он знал, что в Особом отделе не брезговали никакими методами. Но то, что он увидел сейчас, казалось средневековой дикостью.

— Встать! — вновь приказал заведующий Особым отделом.

Уварова каким-то чудом медленно поднялась сама, выпрямилась и посмотрела в лицо мучителю.

— Пошла!

Уварова качнулась и сделала шаг к Макарову.

— Вы думаете, что пытками остановите борьбу народа за свободу? — Она хрипло засмеялась. — Скоро ты узнаешь, как ошибался, полицейский!

— О, заговорила! — Макаров улыбнулся. — Хотите прочитать революционную речь? Я предоставляю вам для этого отдельную камеру! Пошла вперед!

Уварова послушно сделала еще один шаг, находясь от особиста на расстоянии вытянутой руки.

— Отмщение близится! Будь ты проклят, палач! — крикнула Уварова и неожиданно сунула руку под распахнутый полушубок.

Блеснуло лезвие финки.

Статский советник среагировал молниеносно. Он умело отпрянул в сторону, и нож лишь чиркнул по обшлагу его пальто. По инерции Уварова полетела вперед, уткнулась плечом в живот Макарова, оттолкнулась и вновь занесла руку для удара.

Родион Георгиевич еще подумал, что Надежда совсем не умеет работать ножом. Любой мужик на ее месте пырнул бы Макарова, и дело с концом…

Оглушающе грохнул выстрел.

Уварова неестественно замерла с занесенным ножом. Агент, который стоял за Макаровым, знал свое дело. Пуля прошила девушку насквозь. Но Уварова еще пыталась нанести удар, хотя Макаров уже отпрыгнул к стене, а жизнь вытекала жирным пятном крови на ее блузке.

Надежда качнулась, выронила нож и кулем свалилась на пол.

Прошло не более двух секунд.

Родион Георгиевич очнулся.

От удара дверь распахнулась так, что чуть не слетела с петель. В кабинет ворвался Джуранский. Ротмистр выставил руку с наганом, не зная в кого стрелять.

Сыщик среагировал первым.

— Ротмистр, смирно! — рявкнул он.

Джуранский вздрогнул и посмотрел на своего начальника.

— Что происходит? — глухо спросил он.

— Все в порядке! Господам из Особого отдела пришлось стрелять.

В дверях появились встревоженные чиновники сыскной полиции. Среди них уже толкался Лебедев.

— Господа, все в порядке, прошу расходиться! — громко и четко крикнул Ванзаров.

Джуранский снял боек с огневого положения, опустил наган и сунул в кобуру под пиджаком. Он с удивлением рассматривал тело девушки, скорчившееся на полу.

Макаров не подал вида, что происшествие его хоть как-то коснулось, и быстро отдавал команды. Двое агентов подняли тело и поволокли из кабинета. Агент, стрелявший в Уварову, спрятал в карман финку и вышел вслед за напарниками.

Статский советник ледяным тоном приказал Джуранскому закрыть за собой дверь.

13

— Родион Георгиевич, я прекрасно осведомлен о вашей нелюбви к особым методам работы… — жестко сказал заведующий Особым отделом. — Поэтому должен кое на что открыть вам глаза. Барышня, которую вам наверняка сейчас жалко, никакая не Надежда Уварова, а Фаина Бронштейн…

Макаров сделал паузу, отбил пальцами по столу нервную дробь и продолжил:

— Как выяснилось, она член боевого крыла революционной еврейской организации «Бунд». Приехала из Вильно. Эти молодчики — отъявленные убийцы. Они назвали свою боевую группу «Моссада» и намереваются уничтожить высших чиновников империи. Судя по всему, у барышни было задание внедриться в «охранку», чтобы выявить агентов. Надо сказать, это ей почти удалось. Но я исправил ошибку моего сотрудника. Вот так!

Сыщик слушал безжалостного коллегу и понимал, что все его, Ванзарова, предположения о невиновности Уваровой — Бронштейн на самом деле могут быть ошибкой. Надежда, или Фаина, могла с легкостью позвонить к нему домой и с легкостью расправиться с Марией Ланге и профессором. Но теперь уже все равно! Даже если она и убийца, то унесла эту тайну с собой. Остался последний шанс. Нужно во чтобы то ни стало найти Ланскую.

— Я все понял, — медленно выговорил Ванзаров, думая совсем о другом.

— Вот и отлично! — Макаров протянул руку. — Прошу фотографию.

Ванзаров безропотно отдал уже ненужный кусочек картона.

— А теперь, Родион Георгиевич, дело!

— Какое дело? — искренне не понял сыщик.

— Дело профессора Серебрякова! — Макаров понизил голос. — Это приказ. Надеюсь, вы понимаете, что я могу обратиться к вашему начальнику, господину Филиппову? Но мы обойдемся без лишней канители. Вы же человек разумный!

Ванзаров открыл ящик стола, вынул тоненькую папку и протянул Макарову. В ней не было ничего интересного. Обычный набор заключений экспертизы о вскрытии тела, протоколы пристава и прочие малозначимые бумаги. Протокол допроса Дэниса Брауна и отчет о филерском наблюдении Родион Георгиевич предусмотрительно хранил отдельно. То есть в папке дела Марии Ланге.

— Это все? — строго спросил статский советник.

— Все, — соврал Ванзаров, зная, что у него в кармане притаилась и самая главная улика: фотография Серебрякова с барышнями.

Макаров пошел к двери и, уже взявшись за ручку, остановился, повернувшись к сыщику:

— Надеюсь, господин коллежский советник, вы понимаете, что нет никакого профессора Серебрякова. И барышни Уваровой нет, и никогда не было. Поэтому, с этой минуты, вы больше не проводите следственных действий. Вы обо всем забываете. Это я могу обещать и вам. Всего доброго!

14

После ухода Макарова Родион Георгиевич смог вздохнуть с облегчением. Неожиданно просто он отделался от одного грозного кредитора. То, что ему запретили расследовать дело профессора, сыщика волновало мало. Ведь никто же не запрещал делать розыск по делу Марии Ланге!

В кабинет вошли Джуранский и Лебедев. Эксперт выглядел непривычно мрачным, а щеки ротмистра горели.

— Что же такое творится, Родион Георгиевич? — возмутился он.

— А что прикажете? Это мы с вами ловим мелкую рыбешку, а господин Макаров защищает основы государства. Где уж тут выбирать методы… — Ванзаров развел руками. — Тем более барышня оказалась не такой простой, как нам показалось.

— Я так понимаю, исследовать овечью шкуру, которую мне дал Мечислав Николаевич, уже нет надобности? — сухо спросил Лебедев.

Ванзаров утвердительно кивнул.

— И дело закрыто?

Ванзаров опять молча кивнул.

— И что же мы будем делать? — Джуранский растерянно посмотрел на своего начальника.

— Как что?! Искать убийцу Марии Ланге! — заявил Ванзаров.

— Родион Георгиевич, а почему вы утаили, что вам телефонировали с угрозами? — с укоризной спросил Джуранский.

— А, мелочи! — махнул Ванзаров. — Думаю, просто пугали.

— Кстати, нашел я тут, в архиве, прелюбопытный документик по родившимся гермафродитами… — неторопливо начал Лебедев. — Так вот что интересно…

Досказать эксперт не успел. Телефон пронзительно звякнул.

«Только бы не Герасимов!» — мысленно взмолился Родион Георгиевич.

— У аппарата! — как можно спокойнее проговорил он в черную воронку амбушюра.

— Господин Ванзаров? — раздался в рожке степенный мужской голос.

— Да, слушаю. Кто говорит?

— Вас просят немедленно приехать на квартиру господина Брауна…

— Он скончался?! — тихо спросил сыщик.

— Благодарение Богу, нет! — солидно кашлянул позвонивший. — Однако у господина секретаря британского посольства есть для вас известия особой срочности!

15

Секретарь британского посольства снимал квартиру в добротном доме на Первой линии Васильевского острова. Дверь парадной открыл швейцар, спросил, к кому пришли, и, узнав, что к Брауну, назвал квартиру на третьем этаже.

Сыщик только раз успел нажать кнопку электрического звонка — дверь тут же распахнулась. Гостя встретил важный седой дворецкий с ухоженной бородкой.

— Это вы мне телефонировали? — спросил Ванзаров, раздевшись и подавая пальто.

— Так точно-с! — степенно кивнул дворецкий и добавил шепотом: — Господин секретарь лично велели-с.

— Ну так доложите: прибыл! — сказал Ванзаров достаточно громко.

Лакей приложил к губам указательный палец.

— Прошу вас, тише! — прошептал он. — Господин Браун недавно заснул, всю ночь его мучили боли, он даже не смог поехать на службу. Пожалуйте в гостиную. Вам велено передать письмо.

Родион Георгиевич несколько удивился такому обстоятельству и вслед за дворецким направился в светлую гостиную, обставленную новой парижской мебелью.

Шепотом лакей предложил гостю располагаться в кресле и спросил, не желает ли сударь чаю, виски или сигар. Ванзаров от всего отказался.

Дворецкий бесшумно удалился, предоставив гостю возможность осмотреться.

У хозяина оказался хороший и недешевый вкус.

Но в обстановке квартиры английского дипломата не чувствовалось вызывающей роскоши. Просто состоятельный человек со стабильным доходом. Однако вместо милых безделушек и пейзажиков, какими хозяйки любят украшать семейное гнездышко, на стенах красовались в рамках фотографии с боксерских рингов: бои с участием Брауна. Снимки покрывали стену плотным ковром и были похожи один на другой. Но одна фотография почему-то заинтересовала Родиона Георгиевича.

Судя по всему, это был снимок последней победы англичанина на декабрьском турнире — Браун в окружении поклонников.

Ванзаров вгляделся и с удивлением узнал в господине за спиной боксера… Серебрякова! Значит, профессор в редкие минуты отдыха посещал спортивные состязания. Как мило! На этом фото он улыбался. А Браун еще не знал, что снялся со своим невольным убийцей. Рядом с боксером стояла изящная дама, но лицо ее оказалось в тени широкополой шляпы.

Ванзаров окинул взглядом комнату, но не смог заметить семейной фотографии четы Браунов или портрета малолетнего сына, оставшегося в Англии.

Слуга вырос перед сыщиком тихо, как привидение, протянув серебряный поднос с незапечатанным письмом.

— Велели-с передать! — прошептал он и степенно удалился.

Сыщик взял чистый, ненадписанный конверт и вынул сложенный вдвое листик. У Брауна был бисерный, почти женский почерк Он старательно выводил русские буквы. Письмо оказалось довольно большим.

Ванзаров поерзал на твердой подушке нового кресла, устраиваясь поудобнее.

«Дорогой господин Ванзаров!

Приношу свои извинения за то, что не могу поговорить с Вами лично. Моя болезнь, вызванная сомой, к сожалению, прогрессирует с каждым часом. Последние дни мне очень помогало средство Вашего друга, доктора Лебедева, но и его лекарство перестает действовать. Конечно, я понимаю, что дни мои сочтены, но так хотелось бы донести миру мое открытие. Изучая книги и занимаясь боксом, я понял главную тайну христианства. Мне открылось, что тайна Грааля кроется в Марии Магдалине! Это величайшее открытие посетило меня вчера, во время приступа болезни. Скажу Вам больше! Она не просто Грааль, она… — впрочем, здесь я умолкаю…»

Прочитав подобное откровение, Ванзаров вздохнул. Бедный англичанин, кажется, совсем лишился рассудка. Если и дальше в письме будет такая же белиберда, значит, сыщик зря выбросил полтинник на извозчика.

«…Эту тайну я унесу с собой. Хотя, может быть, я оставлю наказ моему сыну, чтобы он продолжил дело отца по изучению христианских символов и разгадке Главной Тайны. Разве вам не интересно было бы ее узнать? Она ведь, так сказать, у вас в руках. Но теперь к делу, мой славный Ванзаров.

Сегодня утром мне телефонировал знакомый клерк из Петербургского частного коммерческого банка. Он сообщил, что в десять утра к ним в банк пришла некая особа и предъявила чек на всю сумму, хранящуюся на счете моего брата — Патрика Брауна. Клерк решил проверить чек лишь потому, что он является поклонником моего боксерского таланта. По его словам, чек настоящий, как и моя подпись. Дело в том, что мой брат Патрик заработал в России небольшой капитал, но по срочному делу был вынужден уехать в Англию. На мое имя он оставил полную доверенность управления счетом. Я попросил клерка задержать выдачу денег до завтрашнего утра. Ради нашей спортивной дружбы он согласился, хотя дама очень настаивала. Когда я спросил, как она выглядит, клерк не смог ее описать, потому что лицо дамы покрывала черная вуаль.

Теперь, дорогой мой Ванзаров, я должен Вам признаться. Во время нашего разговора я постеснялся упомянуть о том, что Елена Савская показала мне не только подписанное мной согласие работать на русскую разведку, но и чек из чековой книжки Патрика, в котором моей рукой была написана чудовищная сумма и поставлена личная подпись. Елена обещала, что применит этот чек только в том случае, если я ослушаюсь и не стану приводить к ней богатых мужчин. Или сообщу в русскую полицию.

Так как она не пришла на встречу в «Медведь» и, следовательно, не могла узнать о нашем разговоре, я решил, что как честная женщина она никогда не пойдет на такую низость. Но видимо, я ошибся. Елена исполнила свою угрозу. Умоляю Вас, господин Ванзаров, спасти мои деньги, не ради меня, а ради моего сына, который…»

Родион Георгиевич сунул письмо в карман пиджака и, чуть не сбив дворецкого, стремглав бросился в прихожую. Старик что-то кричал вслед, кажется требуя вернуть письмо, но Ванзаров слишком торопился.

16

Рядом с высокими куполами церкви петербургской Пересылочной тюрьмы, темневшей недалеко от Варшавского вокзала, остановились сани, из которых легко выпрыгнула стройная пассажирка. Она дала извозчику медяки и направилась к боковому входу в храм, через который ходили служки и священники. Лицо дамы покрывала глухая вуаль.

Дорога к служебному входу церкви, видимо, была ей хорошо знакома. Дама уверенно обходила рытвины и сугробы, ни разу не споткнулась и в полной темноте сразу нашла дверь. Она сбила снег с сапожек о каменный порог и два раза стукнула в дверь, подождала секунду и стукнула еще раз. Послышались осторожные шаги, выдаваемые скрипом половиц.

— Кто там? — настороженно спросил тихий мужской голос.

— Откройте, отец Георгий, это Ольга! — прошептала дама, почти касаясь губами дверной створки.

Замок щелкнул. В слабом отблеске комнатного света, пробившемся в открытый проем, появилась высокая фигура в рясе.

— Матушка, как хорошо, что пришла! Проходи скорее! — сказал приятным баритоном священник, пропуская мимо себя гостью.

Своим бархатным голосом отец Гапон умел завораживать паству. На еженедельных вечерах с чаем и конфетами, проводимых «Собранием русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» в разных районах города, люди с упоением слушали речи молодого, красивого священника. Его глаза горели праведным огнем, слова несли надежду и веру, что беспросветной жизни в нищете и убогости скоро придет конец и настанет время нового мира. Сам Георгий Аполлонович происходил из малороссийской деревеньки, с грехом пополам окончил Полтавскую духовную семинарию и кое-как получил степень кандидата богословия в Духовной академии, но разговаривать с народом умел.

Дама прошла в маленькую натопленную комнатку, служившую Гапону столовой, местом отдыха и кабинетом при церкви, остановилась на пороге и трижды перекрестилась на большой киот с зажженными лампадами. Свет в комнате также исходил от тусклой керосиновой лампы на столе.

Дама поклонилась иконам в пояс, подняла вуаль и села за стол напротив мрачного господина в поношенном костюме.

— Что, Рутенберг, опять козни плетете? — спросила она язвительным тоном.

— Давно вас не видел, Ланская, и, признаться, не хотел видеть! Особенно сейчас! — с брезгливой миной процедил господин.

В комнату вошел Гапон. Хозяин комнатки потер озябшие руки и улыбнулся. Однако улыбка вышла натянутой.

— Как хорошо, друзья, будем пить чай втроем! — мягко проворковал Гапон, обводя взглядом гостей.

— Я, пожалуй, пойду… — Рутенберг смотрел в пол.

— Отчего же, Петр Моисеевич, голубчик? Мы не договорили… — удивился отец Георгий.

— Извини, при этой… особе разговора не будет. — Рутенберг поднялся. — Помни, что я сказал: или ты пойдешь впереди и поведешь за собой, или мы пойдем без тебя. Так что решайся. Увидимся завтра.

Рутенберг, не простившись с дамой, вышел в прихожую. Отец Георгий извинился перед гостьей и побежал запирать. Когда он вернулся, дама уже разлила чай.

— Как нехорошо, как глупо получилось! — с нескрываемой досадой сказал Гапон, покачивая головой. — Ведь он хороший, дельный товарищ, только вспыльчивый. А с тобой, Оленька, не ладит. Что вы не поделили?

— Да вот, не сошлись характерами! — Ланская усмехнулась и взяла чашку. — Пейте, пока не остыл.

Отец Георгий сел за стол, но отодвинул блюдце. Он погрустнел и уставился в невидимую точку.

— Как это некстати… — пробормотал священник.

— А вы, батюшка, что невеселы? Не виделись давненько, и не спросите, как у меня дела?

— Да, да, как дела? — механически пробормотал Гапон.

— Дела у меня, батюшка, идут лучше некуда! Получила большое наследство. Думаю отдать половину на ваши кружки и Общественные чайные… — Ланская поставила чашечку на стол. — А то как-то стыдно, отец Георгий, брать деньги на борьбу с самодержавием у Департамента полиции.

До Гапона не сразу дошел смысл слов гостьи. Но когда он вдруг осознал, что предлагает эта дама, он вздрогнул и посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

— Что ты сказала? — напряженно спросил он.

— Я теперь богатая наследница и могу предоставить вам тысяч двадцать на ближайшие нужды рабочего движения. А если дело пойдет успешно, можете рассчитывать еще на столько же, — спокойно ответила Ланская и положила на стол банковскую упаковку сторублевок. — Здесь тысяча, на первые дни. Остальное — на следующей неделе.

Отец Георгий по-бабьи всплеснул руками.

— Оленька! Провидение Господне привело меня к тебе! — от умиления в глазах священника блеснули слезы. — Ты не представляешь, что значит твой дар в такой момент! Это просто чудо! Спасибо, Господи!

Гапон вскочил со стула, повернулся к иконам, упал на колени и истово перекрестился. Ланская смотрела на проявление буйной радости отца Георгия без всяких эмоций.

Гапон встал с колен, деловито засунул пачку ассигнаций в маленький ящичек под крышкой стола и уселся на место. Он уже собрался выпить глоток чаю, но снова отставил чашку.

— Ты мой ангел-спаситель, Оленька! — прочувственным тоном заявил отец Георгий. — А то ведь господин Лопухин, директор Департамента, каждую копейку со скрежетом зубовным отдает. А господин градоначальник Фуллон и полушки не даст. А господин министр Святополк-Мирский вовсе со мной говорить отказался. То ли дело был Зубатов Сергей Васильевич! Он все понимал и денег не жалел. Такую махину с ним подняли!

— Да полно вам, отец Григорий! Такие пустяки!

— Нет, Оленька, не пустяки! Твоя помощь сейчас нужна рабочим!

— Что случилось, батюшка? — наивным тоном спросила Ланская.

— Да разве ты не знаешь? Такая каша заварилась! — Гапон тяжко вздохнул. — А все эти господа социал-революционеры воду мутят. Из такой ерунды Бог знает что сотворили.

— Я слышала, уволили четырех рабочих?

— Да какое! Уволили одного пьяницу, Сергунина, а он оказался из нашего «Собрания». За него заступились, выдвинули хозяину требования. Ну и пошло-поехало. К Путиловскому заводу другие присоединились. В общем, большая заваруха. И так это не вовремя! Что теперь государь подумает о моих стараниях?

— Революция не бывает по расписанию! — жестко сказала Ланская. — Она приходит тогда, когда у народа кончается терпение. И он сам берет то, что у него отняли.

Отец Георгий с удивлением посмотрел на красивую женщину.

— Ольга, я не узнаю тебя! — с тревогой сказал он. — Ты же никогда не призывала к насилию?! Или тоже примкнула к радикалам?

Ланская смутилась.

— Ну что вы, батюшка, время такое, все нервничают, вот и сама не заметила, как ляпнула глупость, простите! — она улыбнулась. — Да вы пейте, пейте…

Отец Георгий еще раз горестно вздохнул, взял чашку и отпил большой глоток.

Через минуту его чашка была пуста. Георгий уронил руки на стол. Его зрачки расширились, лоб покрылся испариной, тонкие пальцы мелко задрожали. Ланская внимательно посмотрела ему в глаза. Священник не отреагировал.

— Ты видишь? — сдержанно спросила дама.

— Да, я вижу прекрасный мир, удивительный мир! — Гапон говорил медленно и восторженно. — Как хорошо, как красиво! О, да тут все счастливы! Нет ни слез, ни горя, ни унижений!

— Тебя ведет великий бог радости и счастья! Ты видишь его?

— О да! Я вижу его! Он мчится на солнечной колеснице! Он так прекрасен!

— Ты исполнишь мою волю как свою!

— О да, Господи, я подчиняюсь гласу твоему!

— Ты поведешь народ к царю!

Гапон обмяк, накренился, его голова стукнулась о стол. От резкого удара он очнулся, вскочил и стал лихорадочно озираться вокруг.

— Что это? — тревожно спросил священник.

— Что, батюшка? — удивленно подняла брови Ланская.

— Мне показалось… — отец Георгий старался подобрать слова, — что Господь разговаривал со мной…

Он с напряженным вниманием смотрел на женщину, словно ожидая самого важного ответа в своей жизни.

— Вы, батюшка, вдруг замолчали, уставились куда-то, а потом принялись бормотать… — потупив глаза, пробормотала Ланская. — Я даже немного испугалась.

— Значит, правда! — Гапон сжал кулаки. — Это был глас Божий! Я ждал его и молился, а он пришел нежданно!

— Глас? — испуганно спросила Ланская.

— Повеление. Он сказал… — Гапон потер лоб, будто стараясь вспомнить, — я не помню слов, но теперь точно знаю, что мне делать!

Ланская молча наблюдала за священником, отодвинув недопитую чашку.

— Пришел день! — вдруг крикнул отец Георгий. — Пробил великий час! Мы обнищали! Нас угнетают! Обременяют непосильным трудом! Над нами надругаются! В нас не признают людей! К нам относятся как к рабам, которые должны терпеть горькую участь и молчать!

Гапон дрожал как в лихорадке. Его лицо пошло пунцовыми пятнами жара. Он вскочил с распростертыми руками и, глядя в потолок, осенил себя крестным знамением, на секунду замер и рухнул на стул.

— Это моя судьба! — проговорил он.

— Батюшка, о чем вы?

— Завтра… нет! В воскресенье… — Гапон смахнул ладонью горячий пот, — я поведу моих рабочих к царю. Мы пойдем к Зимнему дворцу. Я напишу Николаю письмо, он меня поймет и примет. Я попрошу его быть милостивым к своему народу и дать ему счастье, ради которого он и поставлен на земле. Царь добрый и мудрый, он все поймет и просит. А мои рабочие увидят, какой великодушный и заботливый помазанник Божий!

— А если вас не допустят? — тревожно спросила Ланская.

— Если царь примет наши условия, я выйду к народу и махну белым платком… — медленно проговорил Гапон. — И будет мир и согласие. А если он откажет, я выйду на площадь и махну красным. И будет бунт! И пусть будет то, что суждено!

17

Впервые за последние несколько дней Родион Георгиевич позволил себе немного расслабиться. Ловушка поставлена. Все должно получиться. Он даже позвонил Герасимову, чтобы сообщить хорошую новость: сыскная полиция напала на след Озириса.

Начальник Охранного отделения не выразил особой радости и лишь предупредил, что при задержании все сотрудники должны быть предельно осторожны. Ванзаров убедил Александра Васильевича, что преследование ведут самые опытные сотрудники. Не кривя душой, он имел в виду Курочкина и Джуранского, которые готовили завтрашнее дело с максимальной тщательностью. Герасимов не стал настаивать на участии «охранки» или жандармов и лишь напомнил, что арестованную, до приезда его людей, следует держать под неусыпным контролем.

После этого Ванзаров открыл телефонный справочник «Весь Петербург» за 1904 год и нашел телефон директора Сибирского торгового банка.

Когда господин Лунц услышал, по какому вопросу его тревожит сыскная полиция, он сослался на невозможность обсуждать такую деликатную тему по телефону и попросил приехать лично, после закрытия банка, часов в шесть. Ванзаров выехал немедленно.

В банке его уже ждали. Служащий Зандберг встретил сыщика в операционном зале и проводил в кабинет директора. Максим Львович оказался милейшим и радушным человеком. Он сразу предложил Ванзарову чаю с шустовским коньячком.

Несмотря на улыбки и реверансы директора, сыщик сухо повторил вопрос: не пропадало ли со счета господина Эдуарда Севиера, брата известного финансиста Роберта Севиера, крупной суммы? Директор Лунц, пряча глаза, объяснил, что преступным или небрежным образом со счета не ушло ни копейки. А вот по чеку на поручителя — действительно, несколько дней назад была выдана сумма в пятьдесят тысяч рублей. Скорее для очистки совести Ванзаров спросил, кто получил деньги. И, как ожидал, услышал невнятный ответ директора о даме в черной вуали. Но при этом Лунц заверил, что брат покойного Эдуарда Севиера не счел нужным проводить расследование или сообщать в полицию. То есть попросту замял дело.

18

Выйдя из банка и обнаружив, что на сегодня дел более не предвидится, Родион Георгиевич позволил себе оказаться дома на удивление рано, в восьмом часу. Еще в прихожей он ощутил аппетитный аромат.

— Что у нас на обед? — дружелюбно спросил глава семейства, передавая Глафире пальто.

— А то нам неведомо! — буркнула недовольная домоправительница, цепляя тяжелое пальто на крючок — Софья Петровна изволили готовить!

— Что, сама к плите встала?! — поразился Ванзаров.

— От этого Бог миловал! — кухарка оправила застиранный передник. — Они-с принесли специи какие-то и весь кулек бухнули. Небось так вкусно, что и в рот взять нельзя. Ничего, мы богатые, выбросим котел в помойку — другой сварим… Ступайте, хозяин, за стол. Она уже ждет. Обед праздничный называется! О Господи!

Глафира, не переставая бурчать, отправилась на кухню. Родион Георгиевич от души порадовался, что дорогая супруга начинает потихоньку вести хозяйство. Ведь как здорово — приготовила праздничный обед! А в честь чего? И тут сыщик вспомнил, что сегодня Крещение!

За празднично накрытым столом восседали нарядно одетая Софья Петровна и два ангелочка в кружевных платьицах. Судя по всему, ангелочки получили строжайшие нравоучения, как надо вести себя на торжественном обеде. Они не бросились навстречу отцу, а лишь нетерпеливо заерзали на стульях.

Ванзаров подошел к жене, галантно поцеловал ей ручку, поздравил с праздником, осторожно погладил Олю и Лёлю и степенно занял свое место во главе стола.

Софья Петровна оценила послушное поведение мужа.

— Родион Георгиевич, хотите вина? У нас сегодня к мясу выдержанный портвейн! — с улыбкой сказала супруга. — Мне в лавке посоветовали как лучший!

Родион Георгиевич сделал глоток мутно-желтой жидкости с явным запахом гнилой бочки и, как мог, изобразил блаженство. Он заставил себя выпить бокал и сообщил, что букет восхитителен. Софья Петровна благодарно улыбнулась.

Обед начался в строгих правилах лучших аристократических домов. Чтобы доставить радость жене, Ванзаров решил вытерпеть сегодня все.

Сердитая Глафира внесла в столовую дымящееся блюдо и бухнула угощение на стол.

— Родион Георгиевич, обратите внимание, сегодня у нас говядина по-бенгальски! — произнесла Софья Петровна, явно ожидая похвалы.

Ванзаров не обманул надежды супруги. Он разразился потоком комплиментов, искоса поглядывая на кухарку. Славословить жену Родиону Георгиевичу удавалось легко еще и потому, что от блюда исходил действительно вкусный дымок. По мясу были густо рассыпаны специи, создающие неповторимый аромат.

— Софьюшка, ваше блюдо достойно украшать царский стол! Говядина по-бенгальски — это потрясающе! Гениально! Поразительно!

Глафира с досады махнула полотенцем и вышла в коридор.

Счастливая Софья Петровна раскраснелась от удовольствия. А ведь это только начало! Она еще покажет кухарке, кто в доме хозяин!

Софья Петровна сама взяла тарелку мужа и выбрала самый большой кусок говядины. Следующие порции она положила в тарелки девочкам и лишь в последнюю очередь себе.

Родион Георгиевич осторожно ковырнул вилкой говядину. Пахнет неплохо, хотя необычно, но, кажется, протушилась достаточно.

Ванзаров был голоден, но не мог понять, что его удерживает от начала трапезы. Он покосился на дочек. Боясь капризничать за столом, близняшки надули губки и, сморщив носики, явно не желали есть необычное блюдо.

Софья Петровна подняла бокал.

— Предлагаю тост за праздник и наш чудесный семейный вечер!

Даже второй бокал «лучшего портвейна» не заставил Ванзарова прикоснуться к мясу. Родион Георгиевич отломил кусок булки и принялся его жевать. Между тем, Софья Петровна, взяв вилку и нож, стала отделять сочные волокна говядины.

Дверь гостиной открылась и на пороге возникла Глафира.

— Ваше, что-ли? — сказала она, показывая Ванзарову карточку. — В прихожей обронили.

Сыщик и не заметил, как фотография Серебрякова с его дамами выскочила из кармана пальто.

— Благодарю, Глафира, дайте сюда!

Софья Петровна заинтересовалась находкой.

— А что это за барышни? — спросила она шутливо-грозным тоном.

— Софьюшка, это служебное! — попытался слабо протестовать муж, но фотография уже оказалась у супруги.

— Ой, да это же Студзитская! — удивленно воскликнула Софья Петровна.

— Кто? — растерянно спросил сыщик. — Повтори, что ты сказала?

— Да вот же! — Софья Петровна указала пальчиком на одну из дам. — Елена Павловна Студзитская! Жена помощника начальника Ревельской сыскной полиции! Очаровательная женщина!

— Кто?! Какая Студзитская?! — крикнул Ванзаров, побагровев.

Это было немыслимо! Его жена знает не кого-нибудь, а саму Ольгу Ланскую! Как они познакомились?! Когда?! Где?! Зачем?! Что она сказала про полицию?… В Ревеле нет сыскной полиции!

— Родион, ну что вы кричите! — примирительно произнесла Софья Петровна, поднося ко рту вилку с кусочком праздничного мяса. — Студзитская чудесная хозяйка! Она подарила мне смесь индийских пряностей для говядины по-бенгальски. Попробуйте, наконец!

Родион Георгиевич среагировал молниеносно. Он прыгнул животом на стол, круша все на своем пути, и ударом ладони выбил вилку из рук жены.

Дочки в ужасе замерли, видя, как отец, вымазанный в соусе, яростно сбрасывает на пол их тарелки.

19

Через час, когда Софью Петровну отпоили сердечными каплями и чаем с мятой, а зареванных близняшек Глафира уложила спать, срочно вызванный Лебедев закончил анализ говядины по-бенгальски.

Ванзаров снял испорченный костюм и, запахнувшись в любимый халат, устало горбился на узком диванчике в столовой.

— Ну что, Родион Георгиевич, — эксперт помахал колбой с розоватой жидкостью, — ничего из ряда вон выходящего я не обнаружил.

— Как прикажете вас понимать? — глухо спросил Ванзаров.

— Так и понимать — никакой сомы! Тривиальный мышьяк смешали с солью и перцем, чтобы отбить запах, и добавили безобидных пряностей. Для букета, так сказать! Кстати, у вас в доме курят?

— Нет, — жестко отрезал Ванзаров. — У меня дети чудом остались живы. Не хватало, чтобы они отравились вашими сигарильями.

Лебедеву осталось лишь тяжко вздохнуть.

— У вас слишком доверчивая жена, — сказал он, закупоривая пробирку пробкой и пряча в походный чемоданчик. — С вашей работой ей пристало быть более осмотрительной. Особенно в выборе знакомых.

Ванзаров вяло махнул рукой. Только сейчас он представил, что могло быть, если бы, каким-то чудом, из пальто не выпала фотография. Видимо, он делает правое дело, раз Господь не позволил свершиться убийству его семьи. Родион Георгиевич, хоть и был атеистом, твердо решил в воскресенье пойти в Казанский собор и поставить свечку. На всякий случай.

Сыщик услышал, как в гостиной резко звякнул телефонный аппарат. Звоночки не успели отбить и трех сигналов, как он схватил рожок.

— Ванзаров у аппарата!

— Что ты решил? — спросил знакомый голос.

Ванзаров ощутил в душе странное спокойствие.

— Я решил, что найду вас и вы ответите перед судом за смерть двух человек! — прошептал он в черную вазочку амбушюра.

— Ты подписал себе смертный приговор! — ответил голос.

20

Когда Ванзаров вернулся в гостиную, Лебедев, натянув резиновые перчатки, собирал разлетевшиеся по паркету кусочки мяса в кастрюлю, безропотно выданную Глафирой. Кухарка нашла в ведре для мусора вощенку от специй. Эксперт упаковал ее в бумажный мешочек, приказав притихшей Глафире тщательно вымыть с хлоркой пол в столовой и кухне.

Родион Георгиевич плюхнулся на диванчик.

— Опять? — спросил Лебедев, глянув на помрачневшее лицо коллеги.

— Опять… — тихо согласился Ванзаров.

— Угрожали?

— Как водится…

— Что обещали на этот раз? — заинтересовался Лебедев.

— Уведомили, что меня ждет смерть. Оказывается, я помешал богу Соме свершить правосудие. — Ванзаров печально вздохнул. — А еще было добавлено нечто необычное.

— Любопытно! — Лебедев содрал перчатки и устроился на краешке диванчика.

— Оказывается, нашему проклятому миру рабства и насилия осталось доживать считанные часы. Бог радости и счастья, лучезарный Сома, уже несет народу освобождение, а его мучителям возмездие.

— Кажется, мы это слышали… — задумчиво проговорил эксперт.

— Да, вы правы, Аполлон Григорьевич. Неизвестный почти слово в слово повторил восторженную речь профессора Серебрякова в пересказе покойной госпожи Уваровой, простите — Бронштейн! Только вот срок освобождения резко приблизился…

— А знаете, что, коллега… — Эксперт вдруг вскочил с диванчика. — Вам не кажется, что худшее из предположений доктора Цвета может сбыться?! Ящик Пандоры уже открыт, и…

Лебедев запнулся.

— Продолжайте, коллега, — печально попросил Ванзаров.

— …нас ожидает Армагеддон… или, по меньшей мере, Судный день! — без тени шутки закончил Лебедев.

— Возможно, вы правы. Бог Сома и впрямь решил нас наказать, — жестко ответил Ванзаров. — Но завтра мы еще посмотрим, удастся ли ему это сделать!

Назад: 5 ЯНВАРЯ 1905, СРЕДА, ДЕНЬ МЕРКУРИЯ

Дальше: 7 ЯНВАРЯ 1905, ПЯТНИЦА, ДЕНЬ ВЕНЕРЫ