Губернский секретарь Редер, отгородившись томом всеобщего Уложения наказаний Российской империи, был занят чрезвычайно важным делом, а именно: делил на четыре кучки замусоленные купюры, которые случайно забыл в папке на его столе купец Нифонтов, державший на территории участка лавку колониальных товаров. Купец был энергичным, а потому мешал дорогие сорта чая с дешевыми в пропорции один к трем, и не брезговал добавлять крошеного сена. Чтобы полиция не вмешивалась в процветание торговли, требовались не часто, но раз в месяц, забывать на столе некоторую сумму, которую в этот раз выпало делить Редеру. Напарники старательно не смотрели в его сторону, но готовы были в любую секунду прикрыть товарища и свои доли. Участь четвертой, самой толстой кучки, была всем известна.

Решительно хлопнула дверь. Таким образом входить в полицию позволяется далеко не всем, а если откровенно – только вышестоящему начальству. Три головы чиновников, как по команде, повернулись на шум. Вместо ужасного явления вышестоящих лиц, они стали свидетелями истинного чуда. В приемном отделении участка возникло существо, которое не часто увидишь среди обшарпанных лавок и неисчезаемого запаха заношенных портянок. И хоть окна были распахнуты настежь, чиновникам показалось, что стало светлее. Такая красота предстала перед ними. Действительно, пришедшая дама отличалась изысканной красотой. Не меньшее впечатление производил ее наряд. Стоит описать ее хоть отчасти. Ведь в красивой даме, как известно, только и стоит, что описывать наряд, потому как без наряда, в чистой наготе, в даме нет решительно ничего интересного. Вернее – особенного. Разве нет?

Туалет ее был пошит из белого пике. Юбка очень широкая, так, что все швы скрываются в ниспадающих складках, корсаж-блуз открытый очень грациозно в манере каре спереди на вставке из полосатого пике: голубого с белым; изящный отложной матросский воротник, вышитый по краям голубым шелком и галстук из голубого батиста, завязанный бантом ниже воротника на груди. Голубой кушак был застегнут стальными пуговицами, а пышные рукава-ballon имели маленькие обшлага из полосатого пике. Костюм дополняла широкополая шляпа из голубой соломы с шу, убранная черным шелковым муслином, фиалками и эгреткой из зеленой травы. Светлые шведские перчатки дополняли элегантность туалета. Одной рукой дама нервно теребила изящный зонт из белого газа, вышитый сиреневым шелком, а другой поддерживала на весу подарочную коробочку с бантом. Ну, разве не прелесть?..

Не стоит надеяться, что чиновники полиции разбирались хотя бы в части сложнейших деталей изысканного туалета. Попросту открыв рот, они не могли оторвать взгляд от дивной красоты.

Дама, кажется, не испытывала ни тени смущения или неловкости от того, что ее жадно облизывают три пары мужских глаз, словно все труды наряда предназначались именно для этого. Привыкнув отдавать распоряжения, она ждала, когда к ней обратятся с вопросом, что ей угодно. Видимо, дама происходила из тех кругов общества, которые воспринимали полицейских, как обслугу, навроде горничных и дворников. Но чиновники не сделали попытки предложить гостье свое усердие или стул.

Поискав взглядом хотя бы одного благородного человека, дама, наконец, поняла, где находится, и вежливым, но строгим тоном спросила телефонный аппарат.

Три присутствующих чиновника, как по команде окунулись в срочную работу. Губернский секретарь Редер был очень занят бумагами, не менее был занят коллежский регистратор Матько, а уж как был занят коллежский секретарь Кручинский, перекладывая бумаги с одного конца стола на другой, и говорить страшно.

Уняв раздражение, дама еще раз попросила аппарат, ей срочно нужно телефонировать по важному делу.

– Телефон в участке – дело государственное, – сообщил Кручинский, обмахиваясь от трудов праведных батистовым платочком. – Идите на телеграф, там и телефонируйте. Не видите, что ли, все заняты, не мешайте, барышня, и так с делами не управиться. Здесь полиция, а не проходной двор.

Дама не была приучена к такому обращению, а потому закусила хорошенькую губку. Но делать было нечего. Из маленькой атласной сумочки, которую мы сразу и не приметили, появилась трехрублевая ассигнация и легла на стойку, которая отделяла мир людей от мира чиновников. Случилось чудо: купюра растаяла, а вслед за ней три чиновника повскакивали со своих мест и наперегонки кинулись подводить даму к замызганному ящику, оказавшему аппаратом.

Она попросила оставить ее, покрутила ручку, назвала телефонистке номер 2-23, долго слушала молчание, поблагодарила девушку на станции, повесила рожок и оборотилась к троице, с интересом изучавшей спину и прочие прелести, скрытые юбкой.

– Мне срочно нужен сыщик. Самый лучший, – чуть дрогнувшим голосом сказала она. – Дело о жизни и смерти. У вас есть такой особый человек?

Переглянувшись, чиновники без слов сговорились, на кого выпадет счастье.

– Извольте обождать мадам, он немного занят раскрытием важного преступления, – доложил Кручинский, – и мерзким образом подмигнул.