Глава 4
Лякинские ребята

Ярмарочные торговые ряды.

На следующий день, в 11 часов пополудни Лыков со Здобновым, вооруженные фотографией убитого неизвестного лица, пошли в лавку Большакова, что у трактира Бубнова, недалеко от Обводного канала. Здесь собирались старообрядцы, и сюда для них свозили старопечатные и рукописные книги и дониконианские иконы. Оборот у Большакова был большой, но подпольный, а лавка являлась своего рода тайным клубом поповцев Рогожского кладбища — самого мощного толка староверов, законно существующего аж с 1771 года. Все это Иван Иваныч объяснил Алексею по пути.

В лавке Большакова они застали, кроме хозяина, двух авантажных бородатых купцов в дорогих сюртуках и одного, помоложе, в куцем модном пиджаке.

— Бог в помощь, Сергей Тихонович! — зычно поздоровался Здобнов; при их появлении разговор в лавке сразу смолк и повисла тишина.

— Иван Иванычу наше почтение, — тенорком ответил Большаков. — Чем могу помочь полиции?

При этих словах купцы молча развернулись и собрались выходить, но Здобнов аккуратно, но твердо попридержал их:

— Прошу прощенья, господа хорошие, но вы мне тут на карточку гляньте. Знакома ли вам эта личность?

Здобнов передал купцам фотографический портрет неизвестного, сделанный в полицейском морге. Большаков вышел из-за прилавка и тоже стал разглядывать карточку. Минуту было слышно лишь сопение; полицейские внимательно вглядывались в лица староверов.

Лыкову сразу стало ясно, что убитый был им всем известен. Молодой капиталист в пиджаке аж побледнел, хотел что-то сказать, но сосед крепко наступил ему на ногу и тот притих.

— Нет, этого господина никто из нас не знает, — сказал за всех самый важный из купцов, глядя при этом на молодого; потом бесцеремонно отодвинул Здобнова плечом и молча вышел из лавки. Во всех его повадках сквозила уверенность «большого человека». Остальные двое послушно следовали за ним.

Здобнов хотел что-то сказать им в спину, но промолчал, постоял немного, словно выжидая, затем кивнул хозяину и тоже вышел на улицу.

В сажени от лавки стоял и смотрел в другую сторону молодой купец. Здобнов шагнул к нему и вполголоса сказал:

— Я вас слушаю.

— Я… — в смущении обернулся парень, — я, собственно, ничего… а впрочем, вы правы. Я знаю этого человека. Но здесь говорить неловко; давайте встретимся сегодня в восемь вечера на углу Пожарской и Пушной набережной. Прощайте!

И он быстро ушел.

— Клюет, — удовлетворительно кивнул Здобнов и вынул часы. — Пока хватит. Ты иди сейчас в свой квартал, а без пяти восемь будь, где сказал купчик, и при оружии. А я пойду доложу Павлу Афанасьевичу, господину Благово.

Лыков с трудом дотерпел до вечера. Уже в семь часов взял в оружейной комнате служебный «смит-вессон» образца 1872 года, засунул сзади за брючный ремень и начал прохаживаться по Пушной набережной вдоль канала. Без пяти восемь подошел Здобнов. Они встали под навес крытой галереи, чтобы не маячить на виду, и простояли так до девяти. Купец не пришел.

Раздосадованный Лыков сдал револьвер, попрощался с Ничепоруковым и Здобновым и ушел домой.

Утром следующего дня их конфидент нашелся — лежал на Сибирской пристани, засунутый между двумя цибиками с кожаным чаем, с трехгранной раной в сердце.

Пристав Львов рвал и метал: через два дня приезжает грозный генерал-губернатор Игнатьев, а у них уже два трупа. Здобнову было приказано «вылезти из кожи вон, но к приезду убийцу предоставить». Лыкова официально открепили от квартала и назначили помощником сыскного надзирателя Макарьевской части, то есть он стал сыщиком!

— Держись, Алексей, теперь все шишки наши, — сказал ему умудренный Здобнов. — С этих обалдуев какой спрос? Их дело в свисток свистеть, а жуликов с нас будут спрашивать.

Поиск убийц усилился. К полицмейстеру вызвали на беседу тех двух купцов, что были вчера в лавке Большакова вместе с покойным (их имена нехотя назвал хозяин лавки). Одним из них оказался сам Арсений Иванович Морозов, хозяин огромной Богородско-Глуховской мануфактуры, второй — туз помельче, но тоже козырный — коммерции советник Иван Александрович Найденов, совладелец торгового дома «А. Найденов и сыновья», а также брат знаменитого Николая Найденова, председателя Московского торгового банка и Московского биржевого комитета.

Оба купца ответили на крайне вежливо заданные им вопросы очень скупо (Лыкова, как мелкую сошку, к участию вообще не допустили, а Здобнов присутствовал бессловесно; он и рассказал Алексею о том, как шла беседа). Да, вон тот полицейский показывал им карточку какого-то человека, им не известного. Нет, они все трое не опознали личность на карточке. Молодой их товарищ, что ночью погиб — Яков Прохоров, сын одного из совладельцев (Алексея Яковлевича) Трехгорной мануфактуры, хороший парнишка. Они уже отбили телеграмму отцу, тот скоро приедет. Нет, Яша тоже ничего не знал и знать по молодости не мог; он на ярмарке всего второй раз, они его опекали и делу учили. Знакомств у Яши своих еще нет, кого он там мог узнать, упокой Господи его душу…

Беседа на этом и закончилась, купцы ушли.

После этого в кабинет допустили Лыкова. Совещание вел сам полицмейстер генерал-майор Каргер; присутствовали надворный советник Благово, пристав Львов, а также Здобнов и Лыков.

Здобнов доложил о ходе розысков, о встрече в лавке Большакова и о короткой беседе с Яковом Прохоровым на улице; высказал убеждение, что все трое купцов узнали убитого на фотографии. Благово и Львов сошлись во мнении, что тут явно какая-то купеческая, а может, и староверческая тайна, а значит, правды от купцов не добьешься и надо заходить с другого конца.

Благово умело вел беседу, направляя незаметно даже Каргера. Алексей видел, что он на голову выше всех в сыске, многоопытный Здобнов и тот слушал его с напряженным вниманием.

— Итак, господа, — говорил Благово, — что мы имеем? У нас есть некоторые факты, давайте построим логическую цепь. Убит неизвестный, в каблуке у которого господином Лыковым (благосклонный кивок в сторону Алексея) обнаружен первый лист старинной рукописи, предположительно связанной с Аввакумом.

Рукопись Аввакума привлекательна не только для староверов, она может быть предметом продажи, интересным любому богатому коллекционеру. Однако за такое до сих пор еще не убивали… Коллекционеры — люди хоть и чокнутые, но тихие, с бандитами не водятся. Поэтому я склоняюсь к староверам.

Дело в том, что купец, только что вышедший отсюда — Арсений Иванович Морозов — является тайным руководителем Рогожской общины. Человек он весьма влиятельный. По имеющимся у меня агентурным данным, все старообрядческие толки возбуждены появлением какой-то архиважной рукописи, предлагаемой к продаже. Деньги за нее просятся продавцом огромные, чуть ли не двести тысяч. Думаю, что с этой рукописью и связано наше убийство. Лист, найденный в каблуке убитого, скорее всего, своего рода торговый образец.

И, наконец, у нас два трупа с одинаковым ранением стилетом, что очень напоминает почерк Сашки Регента. Если в это дело ввязались Регент и его патрон Осип Лякин по кличке Ося Душегуб, значит, у нас серьезные проблемы.

— Что же нам делать? — спросил полицмейстер.

— Позвольте, — приподнялся Львов. — Предлагаю усилить режим на ярмарке и в городе, раздать всем городовым фотографические портреты Лякина и Регента, активизировать агентуру.

— Я переоденусь мазуриком и потолкаюсь в трактирах и на «мельницах», — предложил Здобнов.

— Только осторожнее, Иван Иваныч, — предупредил Каргер, — тебя там каждая собака знает. Без хорошего грима ни шагу.

— А я, ваше превосходительство, — осмелел Лыков, — обойду Пески с фотографией убитого неизвестного, опрошу прислугу в пельменных.

— Почему именно в пельменных?

— Вот, — Алексей вынул из кармана лист бумаги, — записка от полицейского врача Милотворжского по итогам вскрытия. Убитый ужинал в пельменной, а они у нас все на Песках.

— Разумно, — согласился Каргер. — Вы, господин Благово, назначаетесь ответственным за это дело. Я начинаю готовить отчет для графа Игнатьева, его сиятельство прибывает завтра. Держите меня в курсе дела. За работу!

Алексею повезло уже в третьем заведении — пельменной Тимофеева. Показав угрюмому хозяину бляху, он велел привести ему по очереди всех половых, которые работали днем 14 июля. Первый же малый, рыжий разбитной ярославец, опознал по карточке клиента.

— Знакомая нам личность, — уверенно сказал он. — Были у нас четырнадцатого, обедали с каким-то солидным господином. Господин этот не в первый раз на ярмарке, говорили, что он ювелир. По виду еврей, а по манерам — немец, аккуратный, чистенький. С ним еще огромный охранник был, сидел за другим столиком, но глаз с хозяина не спускал.

«Гаммель с Каланчой», — понял Лыков и чуть было не сорвался с места — бежать к ювелиру, но сдержался.

— О чем они говорили?

— Когда я подходил, они умолкали, и разговор у них был, по всему видать, секретный. Я лишь одно слово явственно услыхал.

— Какое слово?

— Странное слово… «Буффало».

— Буффало? Не ошибаешься?

— Святой крест! Буффало. Я еще спросил в тот же день у нашего постоянного клиента господина Щукина Петра Иваныча, он купец образованный, что сие слово означает, и он ответил, что это зверь такой в Америке, вроде буйвола или быка.

— Да, — задумчиво подтвердил Лыков, — буффало — это североамериканский бизон. Вот только откуда он на Нижегородской ярмарке?

И, заставив ярославца написать протокол опознания и отнести его в Макарьевскую часть, он быстрым шагом направился к Гаммелю.

Магазин ювелира находился в престижном месте, на Главном бульваре, в Серебряной линии. Подходя к нему, Алексей вдруг услышал сильные хлопки и звон разбитого стекла, и верхняя часть огромной зеркальной витрины с грохотом обрушилась на тротуар ему под ноги. Не мешкая, Алексей перемахнул через стекло, вбежал в магазин и увидел примечательную картину.

Каланча лежал в углу, одной рукой он почему-то закрывал лицо, а в другой у него был зажат «веблей», из которого он палил в потолок и в верх стеклянной витрины, крича при этом недуром:

— Полиция! Грабят!

Над ним и немного сбоку навис крепкий мужчина в чуйке и пытался ударом кистеня или выбить револьвер, или попасть Каланче по голове, однако тот махал стволом наугад перед собой, и бандит вынужден был тогда отскакивать назад.

Справа такой же здоровенный малый держал Гаммеля за горло, уткнув ему лезвие большого ножа в бок, и что-то угрожающе говорил, а ювелир ошарашенно хлопал глазами, не в силах ничего сделать.

Прямо посреди залы стоял среднего роста, русоволосый бритый субъект с табакеркой в руке, и хладнокровно наблюдал происходящее. Увидев вбежавшего Лыкова, он коротко приказал:

— Ноздря!

Тотчас же верзила, трясший Гаммеля, отпустил его и бросился с ножом на Алексея.

Ситуация была для Лыкова привычная, он не раз на Кавказе схватывался так с турками и чеченцами и всегда использовал один и тот же прием, опасный для исполнителя, но эффективный. Лишь поэтому он успел среагировать, что ничего не пришлось выдумывать. Он сделал шаг навстречу ножу, потом перед самым лезвием развернулся правым плечом вперед — рука Ноздри с ножом проскочила вдоль живота, Алексей левой рукой схватил ее крепко за запястье, а правой снизу сильно подбил выше локтя. Раздался хруст ломаемого сустава и дикий крик; Ноздря выронил нож и упал на колени, с воем зажимая изувеченную руку.

Мгновенно второй в чуйке бросил Каланчу и с кистенем кинулся на полицейского. Тот, не мешкая, пнул ему под ноги скрюченного Ноздрю, так что громила чуть не перелетел через него на пол. Воспользовавшись замешательством, Лыков перепрыгнул через лежащего, схватил чуйку за кисть и сжал со страшной силой — тот всхлипнул и выпустил из сломанных пальцев кистень. Правой рукой Алексей ухватил противника за пояс, легко оторвал от пола, поднял на уровень плеча и, круговым движением запястья перевернув вниз головой, с силой швырнул в стену. В этот момент что-то больно чиркнуло его по боку, сзади раздался тонкий звон металла, и Алексей увидел, как под ноги ему упал кинжал с длинным треугольным лезвием.

— Сашка Регент! — крикнул он, разгоряченный схваткой, и развернулся к третьему бандиту, готовый сразиться и с ним. Однако тот, сбитый, видимо, случайно, ногами закрученного в воздухе чуйки как раз при попытке ударить в спину Алексею, ловко перекинулся через голову прямо на ноги и выбежал на улицу. Лыков бросился было за ним, но Регент впрыгнул на ходу в ожидавшую его пролетку и та на бешеной скорости умчалась к Ирбитскому мосту. Алексей схватился за пояс — оружия при нем не было, свисток он забыл дома, да и в магазине Гаммеля оставались двое налетчиков и раненный, по-видимому, в лицо, Марк.

Лыков вернулся обратно в магазин, когда и чуйка, и Ноздря начали подниматься. Чуйку, как более опасного, Алексей с маху ударил кулаком сверху по темени, тот снова упал и отключился уже надолго. Второй сразу же сел на пол и закрыл голову здоровой рукой.

— Вот так и сиди, — приказал ему Лыков, обыскал его и нашел второй нож, поменьше, в голенище сапога, а в кармане кафтана — тяжелую свинчатку.

Гаммель тем временем сбегал за водой и стал промывать Марку глаза. Как потом выяснилось, Сашка Регент вошел в лавку сначала один, поинтересовался товаром и по ходу разговора вынул табакерку и стал нюхать из нее табак. Каланча через минуту заметил, что у «покупателя» нет левого мизинца, потянулся за спину за револьвером и тут же получил пригоршню табаку в глаза. Сразу же вбежали еще два бандита, но ослепленный Марк принял единственно верное решение — стал стрелять наугад поверх голов в витрину, чтобы привлечь внимание прохожих. Все же, если бы Алексей не появился так вовремя, дело Каланчи было бы плохо, так как в барабане «веблея» оставался последний патрон.