Глава 39
Одалиска
У берегов Ливии «Тюльпан» попал в полосу густого и вязкого, как молочный кисель, тумана. Но неожиданно белая каша рассеялась, и по левому борту засветились мачтовые огни незнакомого судна, идущего встречным курсом. Казалось, что это корабль-призрак бесшумно продвигается среди волн. Вахтенный оповестил капитана и благоразумно не стал ударять в колокол. Капитон, Тихомир и Джон поднялись на мостик.
– Похоже, что это барк, – пощипывая бороду, предположил англичанин.
– Подойдем как можно ближе. До него не больше мили. – Русанов повернулся к Тихомиру: – Пусть команда приготовится к бою.
Но шхуна не осталась незамеченной, и было видно, как в слабых отблесках чужих огней носились силуэты матросов, пытавшихся уклониться от нежелательной встречи.
– Полрумба вправо, – приказал Капитон.
Поворот привел «Тюльпан» к ветру, и он помчался вперед, как молодой рысистый конь. Небольшое купеческое судно не могло соперничать с быстроходным и маневренным парусником пиратов. Корабли стремительно сближались. Исход короткой погони был ясен.
– Наводи! Предупредительный залп! Пли!
Носовое орудие кашлянуло огнем, и ядро, не долетев до барка, шлепнулось в воду.
Макфейн приложил ко рту кожаный рупор и прокричал:
– Ahoy! Thar! Avast or all ‘ be dead!
– Are you corsaires? – послышалось с судна.
– No, we’re gentlemen o’ fortune!
На «купце» спустили флаг. Он оказался ливийским. Догнав «беглеца», шхуна развернулась к нему правым бортом.
– Грот и грот-марсель товсь! Вынести фок на ветер! Обтянуть бизань!
«Тюльпан» вздрогнул, покачнулся и сцепился с оснасткой барка. Дреки, абордажные кошки, крюки, брошенные вольными матросами, намертво впились острыми когтями в деревянное тело корабля. Корсары с устрашающими криками занимали чужую палубу. Команда, в которой в основном преобладали арабы, сбилась толпой на юте. Оружие они побросали прямо перед собой. Капитан-ливиец угрюмо молчал. Неожиданно из толпы вынырнул невысокий грек в засаленной феске и грязной фустанеле.
– Братья, возьмите меня к себе! – умоляюще запричитал он. – Я отличный моряк и многое умею. А эти арабы, – он оглянулся назад, – они ненавидят христиан и каждый день надо мной издеваются. Но ничего, теперь-то я отыграюсь, – матрос вытер грязной ладонью рот и ощерился. – Думаешь, ты самый умный, да? – он схватил капитана за грудки. – А я все расскажу! – Повернувшись к нему спиной, он обратился к Макфейну, которого принял за старшего: – У них в… – Он вдруг икнул и как-то странно выпучил глаза. Из его рта потекла алая струйка. Как подкошенный он рухнул на палубу. Позади него с ножом стоял капитан.
Джон молча поднял пистолет, взвел его и направил на убийцу. Их глаза встретились. Англичанин хладнокровно нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел. Голова араба раскололась как спелый арбуз. Запачканные кровью ливийцы тряслись от страха.
– Ваш товарищ не успел договорить, но, может, кто-то хочет продолжить его рассказ? – осведомился Макфейн, поигрывая пистолетом. – А не то перестреляю всех как куропаток!
Арабы загалдели наперебой. Из их сбивчивого многоголосья следовало, что, завидев пиратов, капитан спрятал в трюме за потаенной дверью самый важный груз, предназначенный лично для Селима III. Именно ради него корабль и отправился к турецким берегам.
Доброволец с масляным фонарем, видимо, больше всех дороживший жизнью, в сопровождении Капитона и еще двух корсаров спустился в трюм. Вскоре оттуда донеслись веселые гиканья, и на палубу, прямо впереди себя они вытолкнули закутанную в паранджу женщину.
– Lass! – заревели десятки луженых глоток.
Русанов держал в руках опечатанный красной сургучной печатью свиток. Он тут же передал его Макфейну:
– Я в этих арабских письменах ни бельмеса…
Подсвечивая судовым фонарем, англичанин стал читать:
– «О великий и непобедимый султан, позволь мне, потомку рода Караманли, преподнести тебе этот дивный цветок, попавший в мой гарем шесть лет назад из тех далеких земель, где живут неверные. Девушка приняла ислам, и ее нарекли Чичек. Она прекрасна, как весенний ландыш. Долгие годы в окружении моих опытных наставниц юная красавица постигала все премудрости изысканной любви, оставаясь при этом невинной. – Джон умолк на секунду и перевел взгляд на пленницу. Матросы тут же зашумели, требуя продолжения. – Это кроткое творение Аллаха обладает прекрасным голосом. Она выучилась играть на лютне и арфе и заливается пением подобно соловью. Эта птичка, мой повелитель, доставит тебе подлинное наслаждение. Прими ее в дар, о мой небесноподобный властелин! И да поможет Аллах твоим делам и святым помыслам!»
Тусклое мерцание фонаря на баке едва освещало палубу.
– Хотел бы я взглянуть на ее личико! – весело пробалагурил Тихомир и подошел к незнакомке. Едва он поднял руку, чтобы сорвать с нее паранджу, как в тот же миг раздался тихий, но вполне уверенный в своей правоте голос:
– Не позволяй ему осквернять меня, Капитон, – на русском языке выговорила девушка.
Русанов от изумления прирос к палубе.
– Капитон, это я, Люба, – проронила она.
Преодолев оцепенение, он выдавил:
– Кто?.. Любаша?.. Ты?.. Да как же это?.. Не может быть!
– Да-да, это я. Ради всего святого, отпусти меня и верни послание. Не убивай больше никого, не бери греха на душу, и Аллах тебя простит!
– Аллах? Ты сказала – Аллах? – воскликнул Капитон. – А как же станица и церковь у крепости? Как же мать, отец, твой маленький братишка?
– Я видела его. Семена оскопили, и он служит евнухом при гареме, – произнесла она удивительно спокойным голосом.
Потупив взоры, корсары молчали. А в глазах пленников затеплилась еще слабая, но уже вполне реальная надежда на спасение.
– Слушай мой приказ! – зычно распорядился Русанов. – Все, что имеет хоть какую-то ценность, перегрузить на «Тюльпан». Пушки выбросить за борт – они нам ни к чему. Поторопитесь! Надо управиться до рассвета! Пленницу отвести в каюту и к ней не прикасаться! Пусть плывут куда хотят, – он безразлично махнул рукой. – От своей доли я отказываюсь в пользу команды. Остальное Макфейн разделит как обычно.
Обрадованные обещанной прибавкой, моряки с трудолюбием муравьев таскали на шхуну мешки с мукой, бочки с оливковым маслом и вином.
Вскоре «Тюльпан» отшвартовался от изрядно облегченного купеческого барка и направился к Гибралтару. Светало. Русанов стоял на мостике, провожая взглядом удаляющиеся огни. Сзади неслышно подошел Макфейн и, положив ему руку на плечо, попытался приободрить друга:
– Не грусти. Это ее выбор. Тут уж ничего не поделаешь.
– Да Бог ей судья! Ты лучше скажи, Джон, как нам незаметно проскочить пролив? А то ведь твои земляки, чего доброго, вздернут нас на нашей же собственной рее. Слышал я, что у самого прохода Геркулесовых столбов дежурят английские фрегаты.
– Не волнуйся, – заговорщицки усмехнулся британец. – Я уже об этом позаботился. – Он указал рукой вверх – над парусами развевалось едва различимое полотнище трофейного ливийского флага.
Занималась заря, и первые солнечные лучи уже разрезали слитые воедино небо и море. Шхуна подходила к проливу.
