6

Три дня Дмитрий в лазарете не показывался. Пойти туда, казалось, будет словно в упрек Николаю: что же ты, мол, медлишь. И вообще он испытывал чувство неловкости, даже стыда. Додумался же попросить друга о таком: начать ухаживать за женщиной ради получения сведений! Все эти дни, что бы он ни делал: ходил ли в академию на консультации, бывал ли на военном сборном пункте, читал ли книгу, – думал об одном. То ругал себя, то лихорадочно строил разные версии. Скорого результата от Николая он не ожидал, но чувствовал, что долго не выдержит. Впрочем, скоро ведь Коле возвращаться на фронт. Успеет ли?

На четвертый день шустрый пацаненок примчал ему записку от Кожевникова: «Дело сделано, приходи». Сомневающийся, удивленный и возбужденный Митя поспешил в лазарет.

Минувшую ночь Николай провел в тесной комнатке дежурной медсестры. Галя Акимчук давно выделяла синеглазого сибиряка из других своих подопечных. Доброжелательный, мужественный, а сколько мучений перенес при трех сложных операциях и веселой своей удали не потерял. Сколько раз она перевязывала его, зная, как ему больно, а он только шутил. Потому, наверное, с особой нежностью ее ладони касались Колиных шрамов, когда накладывала бинты. И этой ночью она гладила и целовала эти уже зажившие шрамы и думала печально, что этот мальчик, который лет на десять ее младше, через несколько дней уйдет на фронт и не вернется... Дай бог, чтоб не вернулся только к ней, но вернулся в жизнь, к тем, кто тоже его любит. А для себя она о большем и не мечтала. Вряд ли этим часам будет еще повторение, вряд ли их дороги когда-нибудь пересекутся.

А Коля Кожевников, оказывается, знал об Александре. Уже под утро он сказал ей вроде бы шутливо: «Пусть твой поручик больше тут не показывается!» Но она почувствовала в его тоне недосказанность, и на глаза навернулись слезы: он ее ревнует! «А он больше и не придет, – сказала она. – Я ни за что не соглашусь с ним видеться». И когда он спросил почему, Галя все ему рассказала. Как это страшно узнать, что могла стать причиной гибели человека – юной и чистой души, невесты. Ей-то он ничего не обещал, и она не в обиде. Но если бы знала, что он обручен, – ни за что б не стала встречаться. Думала – свободен. Вот и выходит все-таки, что обманывал Реутов двоих. Галина прочитала о происшествии в газете, там были названы фамилии. И теперь молодая женщина терзалась мыслями: а что, если невеста поручика узнала об их связи и не смогла пережить этого? Тогда она, Галина, виновата в смерти девушки!..

– Да где ж ее вина! – горячился Николай. – Что рядом с ней оказался негодяй? Так и та девушка – Женя – тоже обманулась. Видно, немудрено было.

– Немудрено, – согласился Митя. – Но что он сам, поручик, ей говорил, как все объяснял?

– А никак! Она его и не видала после трагедии. Близко не показывался. Причем подозреваю, что и не покажется. Не дурак ведь, понимает, что она уже обо всем знает.

Кожевников вздохнул глубоко, пошевелил, разминаясь, плечами, заулыбался смущенно:

– Я, Митя, может, еще вернусь сюда, коль жив останусь. За ней. Это ей только кажется, что она старше. А сама такая беззащитная, доверчивая. А уж как женщина – не знаю, бывает ли лучше.

Он вдруг замолчал, заметив, что товарищ не знает, куда деть глаза.

– Ну, болтун, ну, дурак! – Николай стукнул себя кулаком по лбу. – Митя, не думай, что я такой похабник! Это окопный треп въелся в привычку. Знаешь, там одни мужики, да смерть, да грязь кругом, вот и разговоры такие... вольные. Привык.

– Да ладно оправдываться! – Дмитрий был сердит на себя: покраснел, как барышня. – Я чувствую, ты что-то узнал о деле? Или нет?

– Есть один штришок, странный вроде бы. Я, конечно, наводил разговор на поручика. Галина все хотела забыть о нем, а я все спрашивал, ну, будто ревную. Она, слово за слово, много о нем рассказала, но все обычное. А вот одно... В общем, два раза она слышала, как он, по ночам, спящий, говорил по-немецки.

– На немецком языке? – поразился Дмитрий. Он ожидал что угодно, но только не это.

А Николай подхватил:

– Точно, на немецком. Ну ладно бы один разок – может, газет начитался или там книгу какую. А то через время, в другую ночь, – опять. И так – Галя говорит – шустро болтал, вскрикивал, вроде команды отдавал. Она не поняла ничего, языка не знает.

– Он-то может и знать, работает в таможне.

– Смотри... – Николай глядел пытливо и тревожно. – Чуется мне, есть тут над чем подумать.

– К чему бы это, к чему?! – Митя вдруг заволновался, дыхание стало прерывистым, в висках запульсировала кровь. Что-то, что-то он должен вспомнить! Все, вспомнил. – Знаю! – выдохнул он. – Смотри, Коля! – Он выхватил из кармана газету, лихорадочно развернул. – Ты просил прошлый раз, чтобы я принес газету, которая была в руке у Жени, хотел сам ее просмотреть. А теперь я знаю, что нужно там искать. Вот заметочка. Она отчеркнута, будто ногтем. Я и сам на нее обратил внимание, но никак ни с чем не мог связать. А теперь, кажется, связь есть!

Николай взглянул туда, куда Митя возбужденно тыкал пальцем:

– Дай-ка прочту.

– Ты вслух, вслух читай!

Кожевников согнул газету удобнее и в нижнем углу прочитал маленькую заметку:

– «В городе Саратове задержан за бродяжничество некто, назвавшийся колонистом Супрасельского общества Белостокского уезда Гродненской губернии Вильгельмом Мейстером. Приметы задержанного: около 19 лет, росту 2 аршина 2 1/2 вершка, волосы русые, усов и бороды нет, глаза голубые, нос прямой, лицо бледное, овальное, на левой голени глубокая язва, страдает туберкулезом легких и кости. Лицам, которым известно происхождение и звание задержанного, довести до сведения».

Еле дождавшись, когда Николай произнесет последнее слово, Митя выхватил у него газету.

– Видишь, этот задержанный немец! Не знаю еще, какая тут связь, но она есть! Я чувствую!

Николай снова заглянул в заметку, повторил:

– Вильгельм Мейстер. Да, бедный парень, совсем больной... А зацепочка есть, точно!

– Спасибо тебе, Коля! – Дмитрий заторопился. – Я пойду. Потом заскочу к тебе, расскажу... Вечером. Или завтра. Все, побежал!

И он в самом деле чуть ли не побежал к кованым воротам.

...Викентий Павлович был доволен. «Сработала армейская разведка!» – подумал он, вспоминая, как намекнул племяннику на товарища, лежащего в том же лазарете, где работала и Акимчук. Дмитрию же он сказал:

– Я получил ответ из Саратова: бродяга еще там. Телеграфировал в тамошнюю полицию, чтоб придержали его до твоего приезда. Может, и будет толк из твоего частного расследования. А за поручиком пока присмотрим.

В кабинете господина Петрусенко было прохладно: густой плющ, обвивая окно, не пропускал солнце.

– Спасибо, дядя. Я уверен, что толк будет.

– Давно не было такого жаркого лета в наших краях. – Викентий Павлович вытер платком шею и затылок, прищурился. – Знаешь, милый, дело это уже закрыто, но я документы попридержу. Покопайся, коль у тебя есть сомнения. Это вроде летних практических занятий тебе будет. Я и в Саратов сообщил, что приедет юрист-практикант.

Впрочем, Петрусенко уже не впервые давал племяннику возможность попрактиковаться в реальном криминальном расследовании. Три года назад Митя Кандауров, студент-первокурсник, был «внедрен» дядей в число служащих «Гранд-Отеля». В то лето там, в новой современной городской гостинице, происходили странные события – было совершено три преступления в одном месте и в один день. Викентий Павлович вел это расследование, ему нужно было установить связь между этими на первый взгляд разными происшествиями. Митя стал работать в «Гранд-Отеле» посыльным. И узнал одно из ключевых для разгадки обстоятельств: украденная драгоценность принадлежала первой жене убитого. Ниточка потянулась... Викентий Павлович считал, что племянник сработал хорошо. Пусть уж и теперь проведет расследование, попрактикуется. Тем более что на этот раз у парня есть и личная заинтересованность в разгадке смерти девушки...