Зрелищем князь Урусов насладился вполне. Ему нравились скандалы, происшествия, интриги, расследования, если они касались не его, а кого-нибудь из друзей или знакомых. Особенно друзей или знакомых. Урусов и раньше считал, что хороший день должен начинаться с неприятности у друга. А теперь, когда он вдруг стал сильной личностью, мог наслаждаться чужими проблемами, не таясь. Ему понравилось, как мальчишка Дюпре, этот барон из цирюльни, этот потомок мерзких французских дворянишек, получил по заслугам. Не раз уже напрашивался на пощечину, да у князя все рука как-то не поднималась. И вот справедливость торжествует. Что касается Немурова, то к нему князь испытывал только брезгливую жалость. Какой-то мелкий чиновник, прихвостень Рибера, по случайности попал с ним в одну команду. И еще смеет так дерзко порой на него смотреть. Его князь тоже подумывал поставить на место, достойное холопа, но повод не попадался. И вот, пожалуйста, все сложилось лучшим образом: Немуров лежит на полу в луже крови, как показалось князю. Если помрет — не жалко. Незачем его было тащить в Грецию. Дурацкая идея Рибера.

Урусов был так переполнен впечатлениями, что ему срочно требовалось с кем-то поболтать. Он точно знал, куда заглянуть.

Липа сидела в потемках, накрывшись шалью, и гостей не ждала. Сразу за стуком дверь открылась.

— Что за день такой! — сказала она, наблюдая, как князь без приглашения усаживается к ней на диванчик. — У меня на двери табличка: «Здесь принимают»?

— Милая Липа, выражаю вам свое искреннее восхищение! — сказал князь глубоко светским тоном.

— Неужели?

— Какой ум, какой тонкий расчет и знание людской психологии. Браво, Липа!

— Не знаю, чем заслужила столь высокую оценку, князь.

Светский человек не может вульгарно отмахнуться. Урусов изобразил в воздухе загадочную фигуру.

— Не скромничайте, милая Липа. Это было великолепно. Позвольте пересказать отличный спектакль, который пропустили! — И князь в общих четах описал, что случилось на ужине.

Ей показалось, что князь не врет. Порой его ловили на мелком вранье и распускании ложных слухов. Этот рассказ казался образцом честности и отсутствия выдумки. Липа была уверена, что Урусов ничего не приукрасил. Разве самую мелочь.

— К этому я не имею никакого отношения, — сказала она.

Похлопав в ладоши, Урусов отвесил шутливый поклон.

— Именно так и должен поступать настоящий талант. Тут и говорить ничего не надо, все очевидно.

— Что вам очевидно? — спросила Липа, манера князя вести разговор ее страшно раздражала. Да за кого он себя принимает? За сверхчеловека, что ли?

— Не мне — всем! — ответил Урусов. — Да вам и усилий особых не потребовалось, чтоб околдовать этого дурачка Дюпре. Побежал, как собачонка, высунув язык. Ловко вы его натравили. Женечка отменно поплатилась. И поделом этой черни: вздумают нагрести денег в банках и смеют задирать нос.

— Так все думают? — спросила Липа.

Князь уверил, что мнение это всеобщее, но, в отличие от других, он ее не осуждает, а восхищается.

— Ваше коварство очаровательно, — добавил он.

— Раз не отмыться, то и незачем пробовать… Будем носить чужую корону.

Урусов отметил, что Липа даже в этом несколько неприбранном виде была чрезвычайно хороша. А как она богата! Конечно, она из черни, но что тут поделать: порой и на дороге вырастают цветы редкой красоты. Нельзя же их за это топтать. Надо бережно сорвать и наслаждаться их красотой. «И деньгами», — что-то сказало в душе князя. И тут ему в голову забрела идейка. Была она настолько шальной, что князь даже сам себе подивился. Вот что значит стать сильной личностью. И сомневаться нечего: раз идея пришла, надо ею пользоваться. Тем более ситуация этому способствует.

И князь решительно перекинул ногу.

— Прекрасная Олимпиада! — сказал он торжественным тоном. — Не могу думать, что такой красотой может наслаждаться кто-то, кроме меня. И вот что я решил. Вы теперь некоторым образом снова свободны. Да и князья на дороге не валяются. Так почему бы нам не стать ближе друг к другу? У нас для этого все есть: молодость, титул, ваше состояние. Жизнь коротка, и жаль упустить ее наслаждения…

— Не совсем поняла, что вы мне предлагаете: немедленно стать вашей любовницей или чуть погодя — женой?

От такой прямоты — сразу видно, не царская кровь — Урусов поморщился, но отступать было поздно.

— Имею честь предложить вам руку и сердце.

— А с чего вдруг такая честь?

Искренно ответить Урусов и сам бы не мог. Вот так сошлись все линии судьбы. Ну нельзя же признаться, что мысль о наследстве простолюдинки так и не давала покоя потомку царей.

— Неужели купе поезда подходящее для этого место? — спросила Липа, надеясь понять, что это: искренний порыв или точный расчет.

— Да какая вам разница! — сказал Урусов и очаровательно улыбнулся.

— В самом деле, какая мне разница… — Липа встала с дивана, нарочно задев его колено. — Выходит, пошел на вторую попытку, князь? В первой вас Бобби опередил.

Сразу видно, что барышня не знает светского обращения. С таким деньгами, как у нее, подобные пустяки можно не замечать.

— Так что вы ответите, милая Липа?

Она стояла перед ним, завернутая в шаль, стройная и близкая. Только руку протяни. Но князь отчего-то не решился. Видно, не совсем стал сильной личностью.

— Вы слышали мое условие, — сказал она, глядя на него излишне прямо, как не принято. — Надо сделать нечто безумное, чтобы получить меня на одну ночь. А чтобы навсегда… Даже не знаю. Хватит ли у вас сил?

Князь возмутился: кто может сомневаться в его силах? Пусть проверит немедленно. Липа повела себя странно: принялась стучать в соседнюю стену и звать Лидваля. Пока тот приковылял и появился в дверном проеме со своим комичным, как показалось князю, костылем, Липа сама, без его помощи, сняла с полки саквояж и придержала в нем руку, словно что-то прятала.

— Лидваль, вы же знаток ценностей? — спросила она.

— По мере моих скромных сил…

— Оцените эту вещицу… — и Липа вынула руку из саквояжа.

Лидваль забыл про костыль и приблизился к сверкающему камушку. Как ни старался он не выдать себя, но редкость была необыкновенная.

— М-м…да… екатерининские брильянты… — проговорил он и пожалел, что это вырвалось.

— Эту безделушку хотел продать вам Рибер, — сказала Липа. — Мне она все равно не нужна, у меня такого добра полны закрома. Так что могу продать. Сколько оцените?

— Двадцать тысяч… — быстро ответил Лидваль. — Хорошо: тридцать…

— Вот, князь, — Липа поиграла брильянтом, как шишкой на веревочке. — Если жадный Лидваль дает тридцать, значит, эту вещица за пятьдесят любой ювелир оторвет с руками…

— Хорошо, я готов… — начал Лидваль, но его оборвали. Торг Липе не был интересен.

— Она может быть ваша, — сказал она, помахивая перед носом князя целым состоянием так, что он невольно бегал за ним глазами. — Или вы сейчас попробуете получить ее сразу, или долго будете добиваться меня, задаривая подарками, ухаживанием и прочей ерундой, до которой барышни так падки, а я буду кривляться, ломаться и еще подумаю, выйти за вас или за другого. На что решитесь?

От досады Лидваль прикусил губу. Какая глупость: надо было сразу давать настоящую цену. Столько сил потрачено на охоту за этой величайшей редкостью, и все напрасно. Если бы знать, что эта бесценная вещь ехала за стеной. Он бы тогда… Что бы было тогда, Лидваль и сам ответить не мог. Быть может, решился на глупость. Или как-то попытался договориться. В конце концов, охмурил Липу, хоть она ему была глубоко неприятна своими вульгарными манерами. Он что-нибудь предпринял бы. А теперь вещица уплывает у него из рук.

— Не дрожите, Лидваль. Урусов выиграет — обманите его и купите, — сказал Липа. — Так на что вы решаетесь, князь?

Начатое шуткой вдруг обернулось таким положением, из которого и выпутаться сложно. Так, чтобы — с достоинством. Да кому оно нужно, это достоинство. Не есть же его. Тут уж такой шанс выпадает, какой и Рибер не устроил бы со всеми своими обещаниями. Тут или синица в кулаке, или журавль где-то в небесах плывет. Еще ведь обманет, мерзавка, стыда не оберешься…

— Вы мое слово знаете, — сказала она. — Твердое, купеческое. Можете не сомневаться.

Урусов понял, что настал момент настоящего испытания: сильная он личность или один пшик. Да и к чему ему жениться, когда такие деньги сами в руки идут. Хватит на первое время, а там опять что-то подвернется. Такой камешек, что и глаз не отвести. Лидваль из кожи вон лезет. Надо будет его продать подороже…

— Что вы хотите?

Камень сделал сальто в воздухе и упал к ней в ладонь. Лидваль чуть не охнул от такого обращения, у него сердце чуть не оборвалось. А Липе было весело.

— Значит, решились! — сказала она. — Значит, будете биться за камушек. А мое сердце уже вас не интересует. Как жаль, что для вас оно стоит меньше этого куска бриллианта… Поищем кого-то другого… Да вы не смотрите на меня так, князь. Это я вслух о своем. А слово держу. Сейчас будете за камень драться.

— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил он, уже не думая о последствиях, твердо решив идти до конца. Ему чрезвычайно нужны эти деньги.

— Чтобы получить бриллиант? Конечно же, рисковать жизнью!

Смеялась Липа до красноты щек. Лидваль и Урусов терпеливо ждали, когда это кончится. Князь старался не думать о цене, какую с него спросят.