Глава 10
Первые приключения
В семь часов дополудни отряд подполковника Таубе силою в двадцать ружей выступил из Темир-Хан-Шуры. Предварительно в Андреевском соборе для православных членов отряда был отслужен молебен во успешное завершение похода. В нём участвовали Лыков, офицеры за вычетом Даур-Гирея, и пять казаков. Остальные станичники оказались староверами австрийского согласия, и для них в «рогожском» храме был проведён особый молебен.
Первый этап начался как приятная прогулка. Люди шли по благоустроенному шоссе. Кумыкская равнина не представляла препятствий, погода тоже была благосклонна к путешественникам. Через Атланаул, Нижнее Казанище и Аркас колонна двигалась к Араканийскому перевалу. Слева сияла снежной вершиной громада Зуберхи. Через несколько часов пути начался длинный подъём. Гимринский хребет встретил гостей холодом и голыми скалами. Шесть тысяч футов высоты. Гряда мрачных гор, где нет не только леса, но даже кустарника… Дорога сузилась до двух саженей и давалась теперь с усилием. Подъяровленные кони быстро уставали и требовали отдыха. На расстоянии пятидесяти вёрст пришлось сделать два привала, причём топливо для костров удавалось добывать с трудом со дна расщелин.
Когда отряд уже перешёл хребет и спускался к Кодотлю, с нависающей над дорогой скалы при тихой погоде вдруг слетел камень. Он описал бесшумную дугу и ударил точно в голову казака. Папаха спасла ему жизнь, но от сотрясения мозга не уберегла. В горах часто без видимых причин падают камни, но чтобы так метко… Словно его направляла чья-то злая рука. Терцы сразу приуныли – плохое начало. Что-то будет дальше, шептались они за спинами офицеров. Раненого с предосторожностями доставили в Кодотль и оставили на попечении карта. Там же и заночевали: Таубе решил не переходить Койсу в наступающих сумерках.
Отряд расположился в большом доме здешнего кади. Высокий старик с властным взглядом – в своё время он служил у Шамиля мазуном – был с русскими неприветлив. Общаться с гостями он назначил старшего сына, а сам ушёл во внутренние комнаты. Офицерам и Лыкову предложили просторную кунацкую, а казаки с лезгинами-проводниками расположились прямо на дворе. Алексей заметил, что терцам понравился его отказ от денщика, и они сами выделили ему человека для услуг. Таковым оказался Мелентий Лавочкин – огромный, могучего сложения парень с добрым простодушным лицом. Он приглядывал за катером, тащившим лыковские вьюки, помогал сыщику расположиться на отдыхе, занимался его конём. Вот и теперь Мелентий в первую очередь напоил уставшего трамовца, и лишь после этого занялся собственным жеребцом.
Развесив на деревянных гвоздях оружие и сёдла, «благородия» уселись на коврах отдыхать. Только Даур-Гирей обособился. Он вынул из вьюка намазлык, нашёл каблу и принялся творить третий намаз, не обращая на русских никакого внимания.. Капитан Ильин возмущённо фыркнул и вышел на двор. Там уже горел костёр. Казаки свежевали купленного у хозяина барана и собирались варить шурпу. Таубе вынул складной самовар. Артилевский в ответ достал из чемоданов богато отделанные серебром азарпеши и тулук с чихирём. Неизвестно откуда на двор натащили всякой снеди: зелень, чеснок, курзе с творогом, дикий цикорий и сыр. Лыков снял черкеску, в одном бешмете сел на пороге кунацкой и лениво следил за суетой, прихлёбывая кислый чихирь. Летели в темнеющее небо искры от костра, сновали любопытные мальчишки, мычали в стойле невидимые коровы. Из окон второго этажа на русских смотрели застенчивые аварские девушки. Самая смелая из них вынесла офицерам несколько горячих лепёшек. Стройная, с красивыми карими глазами, в платье-тунике, шароварах и расшитом чухту, она была очень грациозна. Артилевский подарил девушке серебряный рубль. Громко вскрикнув от радости, она показала подарок товаркам и убежала обратно в дом. Казаки одобрительно загоготали. Таубе подозвал урядника и приказал выдать винную порцию. Крики одобрения повторились ещё громче. Алексей понимал, что барон хочет сплотить незнакомых людей, наладить в отряде доверительные отношения. Понимали это и терцы. Они оставались услужливыми без тени фамильярности, и часовой у ворот не ослаблял выправки. Офицеры пили умеренно, только Артилевский, видимо, опрокинул в себя лишний рог. Лицо его покраснело, речь стала запинаться. Таубе чуть двинул бровью, и войскового старшину отвели в кунацкую; скоро оттуда послышался его могучий храп.
Утром следующего дня барон дал всем выспаться. Артилевский встал с помятым лицом и жадно тянул айрат. Таубе с Ильиным изучали карту и о чём-то совещались вполголоса. Даур-Гирей с обоими ингушами вернулся из мечети. Лыков с удовольствием наблюдал знакомую ему ещё с войны сцену делёжки табака. Приказный Чоглоков, казак серьёзный и основательный, резал на особой доске листы махорки. Четверо курящих станичников столпились вокруг и внимательно наблюдали процесс. Рогожцы беззлобно их подначивали. Наконец, Чоглоков искрошил табак, не спеша достал кисет и принялся подчёркнуто медленно набивать его. Напряжение в зрителях возрастало… Забрав две трети махорки, приказный убрал кисет, отступил на шаг и скомандовал:
– На покрошение!
Мгновенно станичники бросились к доске и, под смех староверов, расхватали остаток махорки. Через минуту весь двор заволокло крепким дымом самосада. Лыков с сыном хозяина подбивал счёты. За барана, зелень, сыр и вареники аварец запросил шесть рублей, а получил четыре с полтиной. И остался весьма этим доволен… Сыграли аппель. Терцы уложили вещи, вывели и оседлали коней, нагрузили вьюками ослов. Когда колонна выходила со двора, Лыков увидел в окне третьего этажа лицо хозяина. Бывший шамилевский пятисотенный смотрел на русских с ненавистью.
Холодным майским утром экспедиция спустилась к реке. Чуть выше переправы в многоводное Аварское Койсу впадает Каракойсу. На месте слияния образовалось что-то вроде большого залива с островами из нанесённых камней. Горы раздвинулись, образовав долину, река замедлила бег и стало возможным перейти её вброд. Неожиданно, когда отряд оказался уже у самой воды, Таубе остановил людей.
– Рассыпаться в цепь, укрыться за камнями и приготовить оружие! – приказал он. Все быстро выполнили команду; цепь ощетинилась стволами. Подполковник принялся рассматривать противоположный берег в бинокль. Разговоры стихли, все хмуро и настороженно выглядывали из-за камней, пытаясь увидеть что-то в утреннем тумане.
Подошёл встревоженный Ильин:
– В чём дело, Виктор Рейнгольдович? Чего мы опасаемся? Я переправлялся здесь много раз.
– Нехорошее предчувствие, – лаконично ответил подполковник, знакомым Алексею жестом потирая левый висок.
– Предчувствие? И поэтому мы тут застряли?
– Да. Вчера оно навестило меня в первый раз. Я не прислушался, и Тимохину на голову упал камень. Так что… Недайборщ!
Урядник подбежал.
– Пошли одного человека в разведку. Мне не нравится вон тот утёс; пусть его обследует.
– Есть!
Левый берег спускался к реке огромным амфитеатром, на вершине которого виднелись строения большого аула Могох. На пятьдесят саженей ниже переправы виднелся приметный утёс с ровной, будто срезанной вершиной.
Артилевский тоже не удержался и раздражённо встрял в разговор:
– Барон, эти места вдоль и поперёк изъезжены, всюду тысячи глаз! Чего вы опасаетесь? Эти мне командированные из столиц… Бестужева-Марлинского начитались? На дворе восемьдесят пятый год!
Таубе, не обращая на него внимания, вынул из чехла винтовку, дослал заряд в патронник и скомандовал:
– Лыков за мной, остальным оставаться здесь. Приготовиться к бою!
Вдвоём они спустились вниз по реке так, что оказались прямо напротив утёса, и взяли его на прицел.
– Почему ты решил? – спросил Алексей, как только они остались одни.
– Один лезгин ночью отлучался.
– Который?
– Ахмат. Но они оба подозрительны.
– Как узнал?
– Спать надо меньше, Лёха!
Бойцы отряда изготовились. Приказный Чоглоков взял «бердану» на руку и осторожно пустил коня в Койсу. Напряжение достигло высшего предела: все держали палец на курке и высматривали противника.
– Стреляй без команды, сразу, как только увидишь, – крикнул барон, перекрывая шум потока.
Чоглоков прошёл уже середину реки. Вода доходила его коню по грудь. Вдруг Алексей разглядел в прорези прицела чёрную папаху и, не мешкая, нажал на спуск. Рядом открыл прицельный огонь Таубе. Остальные члены отряда с некоторым запозданием поддержали их. На утёсе часто-часто вспыхивали дымки выстрелов – там засело не менее четырёх человек. Приказный оказался в самом опасном положении – без укрытия, почти без движения, ближе всех к противнику. Но опытный казак сразу же прыгнул с седла в воду, прикрывшись конём и буркой, и продолжил движение вперёд.
Перестрелка разгоралась. Алексей унял уже первое волнение и решил бить наверняка. Положив винтовку на камень, он высмотрел бородатую голову и подвёл под неё мушку. Потом решил, что холодная вода реки утянет пулю, и поднял прицел на волос. Плавно нажал на спуск. Голову стрелка будто ветром сдуло, только папаха осталась лежать на камне.
Выстрелы с утёса тут же прекратились. Барон побежал обратно к отряду, крича:
– Эшелон! Быстро вперёд!
Через десять минут вся экспедиция оказалась на левом берегу Аварского Койсу. Оставив коней с лезгинами, русские бросились к утёсу.
Было видно, что это старое капу – сторожевой пост ещё времён Шамиля. Сзади на вершину вели вырубленные в скале ступеньки. Наверху обнаружилась ровная площадка, с которой переправа открывалась, как на ладони. Площадка была густо усыпана стреляными гильзами. Поперёк лежал мёртвый горец: пуля Лыкова вошла ему в глаз, а вышла из затылка. Ещё один кровавый след уводил вниз.
– Не по нраву им пришлось угощение, – констатировал урядник. И добавил уважительно:
– Но как вы их унюхали, ваше высокоблагородие! Чудеса…
На казаков весь эпизод боя произвёл сильное впечатление. Их ждала засада, поставленная в выгодном месте, и все козыри были у противника. В реке, на быстрине, четыре винтовки должны были произвести в составе отряда страшное опустошение… Вместо этого потерю понёс враг. Подполковник, словно матёрый волк, учуял ловушку, избежал опасности и сильно огрызнулся в ответ. Терцы сразу оценили случившееся. Авторитет начальника, доселе им совершенно незнакомого, стал на должную высоту.
Под прикрытием скал Таубе построил отряд, вывел из строя Чоглокова и объявил ему благодарность за храброе исполнение долга. Приказный не получил ни единой царапины, но конь его был ранен в голову и шею и умирал.
Ильин и Артилевский отвели барона в сторону. Оба были сильно смущены случившимся.
– Среди бела дня, в пятидесяти верстах от Темир-Хан-Шуры напасть на воинскую часть – такого здесь не было уже много лет! – воскликнул капитан. – Нужно срочно сообщить его превосходительству, пусть назначат следствие.
– Да, да! – поддержал его войсковой старшина. – Непременно следствие. Это какая-то неслыханная дерзость! Нас чуть не постреляли, будто куропаток! Имеется труп, можно попробовать опознать его. И ещё у них раненый на руках. Нужно идти в аул, искать там.
Забрав тело убитого горца, отряд по крутой тропе пошёл в Могох. Кровавый след кончился через двести саженей. Поперёк тропы лежало ещё одно тело. Молодой лезгин с простреленной шеей был добит ударом кинжала в спину. Взяли и его. На окраине аула русских встретил дибир в сопровождении вооружённых джигитов. Стрельба у переправы подняла на ноги всё селение, и дибир уже собрался спуститься вниз на разведку.
Убитых туземцев положили на годекане. Жители аула внимательно разглядывали их лица и одежду.
– Нет, господин офицер, это не наши, – заявил дибир. – Мы никогда их прежде не видели. Посмотрите на их обувь – здесь так не ходят. Это дидойцы.
Действительно, на ногах у покойников были вязаные шерстяные сапоги с толстой простёганной шерстяной же подошвой и загнутыми вверх носками.
– Старик прав, – подтвердил Артилевский. – Это капучинцы. Или люди, которые хотели, чтобы их приняли за капучинцев.
– Хорошо, – сказал Таубе старосте. – я снимаю с тебя подозрение. Пошли десять вооружённых джигитов по сакме. Нападавших осталось двое или трое, и они ушли вверх по реке. Я дам в помощь одного казака. Ещё отошли мою записку в Темир-Хан-Шуру к князю Чавчавадзе. До приезда властей сохрани трупы в неприкосновенности. Кроме того, нам нужна одна хорошая верховая лошадь.
Пока дибир назначал джигитов в погоню, Лыков тщательно обыскал убитых, но не нашёл ничего полезного для следствия.
– И не найдёшь, – ответил ему барон. – В следующий раз будем перехватывать Ахмата в пути.
