27
Летнее кафе на манер парижских располагалось неподалеку от Мариинской женской гимназии. Столики были выставлены прямо на тротуар под открытым небом, что вызывало у простого народа усмешки: вот еще удовольствие кушать посреди улицы, когда каждая лошадь тебе в тарелку заглядывает. Но дамам и господам европейский обычай нравился. Кафе бывало полным-полно, столиков часто не хватало.
Изучив приливы и отливы публики, Марков выбрал час, когда можно занять нужный столик. С него открывался вид на двери гимназии. Если занять место заранее, можно посматривать на старших гимназисток, юные формы которых так волнующе обозначались под черными платьями и фартучками. Невинно потягивая кофе, Марков косился на барышень и предавался мечтам. Он представлял, как нежно и трепетно снимет этот фартучек, как… Однако заглядывать в мечты тихого чиновника порой опасно.
Марков так был увлечен своим ритуалом, так поглощен им, что не обратил внимания, как за соседний столик пристроился какой-то господин и заказал чай.
– И ведь никто не догадается…
Это прозвучало так неожиданно, что Марков пролил кофе. На него смотрели в упор, будто сверлили во лбу дырку. Взгляд держал крепко и вел за собой, как на аркане. Марков мотнул головой и обратил внимание на усы вороненого отлива. Где-то он встречал этого незнакомца.
– Порой так хочется предаться маленьким шалостям. Не правда ли?
Подобных разговоров Марков избегал. Особенно с посторонними.
– Кто вы такой? Что вам надо?
На грубость вороненые усы лишь приятно шевельнулись.
– Ответить на первый вопрос нетрудно: Ванзаров. Мы с вами встречались у господина Федорова не далее как вчера вечером. Второй вопрос потребует некоторых усилий от нас с вами…
Марков вспомнил это лицо: ну, конечно, какой-то ассистент, мелкая сошка. Что это он себе позволяет!
– Не имею желания с вами беседовать, господин как вас там…
– Зато у меня это желание окрепло.
– Подите вон, молодой человек…
– Не следует бросаться словами, когда не знаешь, с кем имеешь дело…
– Да я тебя…
Марков приподнялся, чтобы схватить наглеца за шиворот и выбросить вон. Прямо в уличную пыль. Сил для этого достаточно. Таких столичных прыщей следует учить уму-разуму, чтобы не лезли к приличным людям. Справится с ним одной левой, вон какой рыхлый. И он протянул руку с растопыренной пятерней. Что произошло дальше, Марков толком не понял. Плечо резко ожгло, тело резко повело вниз, щека шлепнулась об стол, в лицо брызнуло чем-то горячим. Рукой пошевелить он не мог, да и тела почти не чувствовал. Боль заслонила собой все. Сквозь боль он слышал удивленные возгласы, и как их успокаивал чей-то голос: «Прошу не волноваться, господа, сыскная полиция!» Марков еще успел подумать: откуда в кафе взялась сыскная полиция?
– Обещаете вести себя прилично? – прошептали ему в ухо.
Марков тихо застонал, не в силах говорить членораздельно. И боль отпустила. Кое-как, ощутив руку за спиной, Марков тихонько разогнулся и привел себя в естественное положение. Ему протянули платок.
– Оботрите лицо, на вас вылился кофе…
Не посмев ослушаться, живой рукой Марков провел по глазам и лбу. Другая все еще висела плетью.
– Ничего, мышечный спазм скоро пройдет, – пообещали ему.
– Вы что – из полиции?
Ванзаров представился официально.
– Так бы сразу и сказали… – Марков растирал плечо и только теперь заметил, что стал центром внимания всего кафе. Его разглядывали и обсуждали. Не хватало еще, чтоб дурацкие разговоры дошли до службы. А с дурацкими сплетнями так обычно и случается. Место это для него теперь закрыто надолго. В городе еще с неделю будут судачить, как в кафе поймали за руку хулигана. Будут добавлять таких небылиц, что и подумать страшно. Еще, чего доброго, начнут показывать на него пальцем. Нет, все, закрылись невинные развлечения, прощайте, фартучки гимназисток…
– Я предупредил честно: не связывайтесь с незнакомцами.
– Это вас Чердынцев подослал? У самого силенок не хватило, так он к полиции обратился? Очень мило…
– Что же друг гимназического детства от вас хотел? – спросил Ванзаров.
– Он мне не друг и никогда им не был. И не стоит делать невинные глаза, вам это не идет. Все вы отлично знаете…
– Могу предположить, что чиновника Государственного банка вдруг заинтересовал ваш старый учитель. Я прав?
– Стоило для этого руку ломать… – Марков уже смог шевельнуть раненой конечностью.
– Прошу простить, я не хотел причинять вам боль, вы не оставили мне выбора.
Марков присмотрелся: юнец говорил исключительно серьезно.
– В полиции служите, а такой благородный…
– Могу принять это как комплимент для нашего окончательного примирения, – сказал Ванзаров. – Не скрою: господин Федоров исключительно меня интересует.
– Так спросите у Чердынцева. Он же ходил в его любимых учениках.
– Непременно спросим… Но и ваше мнение чрезвычайно ценно. Не возражаете?
– Извольте… – сказал Марков и только сейчас заметил кофейный след на штанах. Очень мило. Как в таком виде идти на службу? И домой раньше времени показаться нельзя. Начнутся расспросы: «где» да «что». Просто безвыходное положение. Разве полой пиджака прикрыть…
– Как я понимаю, господин Федоров много лет приглашал вас на майские посиделки, но пойти вы решились только вчера. В чем причина?
– Нет причины, – быстро ответил Марков.
– Только не говорите, что замучила совесть и вам стало жалко всеми забытого старика.
– Вы совершенно правы, господин Ванзаров: замучила совесть.
– Какой удивительный случай для психологии: сразу четверых совершенно разных людей в один миг замучила совесть. Чтобы ее успокоить, они приходят к учителю, которого тихо ненавидят, презирают и забыли о его существовании. На веселых посиделках, больше похожих на поминки, терпят его безумства, сидят молча, словно воды в рот набрав, и чего-то упорно ждут. Чем же завлек вас бедняга Федоров? Что он вам пообещал?
Марков потер пятно на штанине, отчего оно только расползлось.
– Вы ошибаетесь, господин сыщик.
– Сыщики в криминальных романчиках за пять копеек. Я чиновник особых поручений, – привычно поправил Ванзаров. – И я не ошибаюсь. Но не могу уловить какой-то факт, простой и очевидный, который так бросается в глаза, что разглядеть его нет никаких возможностей. А вы помочь не хотите…
– Так вас Чердынцев не посылал?
– Почему это вас так беспокоит?
– Не люблю этого типа, – ответил Марков достаточно искренно.
Очевидно, чиновник дворцового управления ловко выскользнул из круга опасных тем. И поймать его в этот раз не удалось.
– Как вы полагаете, что Федоров мог изобрести такого, чтобы поразить всех гостей? – спросил Ванзаров.
– В лучшем случае – дурацкий фокус. Он ведь только языком болтать горазд.
– А Нарышкин ему для чего?
– По хозяйству помогает… Не имею точного представления. Прошу простить, но мне на службу пора…
Ванзаров обещал долго не задержать. Только один вопрос.
– За что господина Федорова могли бы убить?
– Убить? – в точности повторив интонацию Таккеля, удивился Марков. – Убивать его следовало, когда он нас, бедных гимназистов, доводил до исступления своими придирками и требованиями выучить химию назубок. Химия, видите ли, – это жизнь, как он повторял. А кому теперь нужен этот безнадежный пьяница?
– Вы правы, старики никому не нужны…
– Вы позволите? – спросил Марков, теребя шляпу.
Задерживать его не стали. Ванзаров только обещал обратиться еще раз, если случится такая необходимость. Но и то в исключительном случае. Он пожелал скорейшего восстановления руки и покинул кафе, так и не притронувшись к чаю. Марков оглянулся и с огорчением понял, что внимание к его персоне не ослабло. Напротив, опоздавшим на представление уже пересказывали случившееся и незаметно показывали на него пальцем. Чего он и боялся. Нет, бежать отсюда без оглядки и обходить далекой стороной. Ах, эти черные фартучки…
