20
Чиновник Марков взял привычку приходить домой на обед. Столь правильное поведение мужа радовало супругу Лизочку до глубины души, но причину этого найти она не могла. Вроде бы грешков, которые надо замаливать, за ним и так не водилось. С чего же вдруг он стал таким примерным семьянином? Не просто примерным, а образцовым. Только подумать: содержание аккуратно домой приносит все до копейки, в карточных играх не замечен, скачками не увлекается и на бега не ездит, чтобы проветриться. Даже пьянством не балуется. С ее матушкой держится мило и просто, как с родней. Да и вообще сильно переменился. Стал больше дома бывать, с детьми возится. Словно подменили человека. Лизочка решила, что ее милый Миша повзрослел окончательно, и теперь у нее настоящий муж.
Во время обеда раздался дверной звонок, и в столовую вошел гимназический друг Миши господин Чердынцев. Про него Лизочка что-то слышала, но никогда не видела. С первого взгляда друг детства ей понравился. Сразу видно: столичный шик. Одет, как из журнала. Как его жена будет счастлива. Впрочем, теперь Лизочка счастлива не меньше. Она предложила другу отобедать и, поболтав для приличия, оставила мужчин одних. Чердынцев и манерами, и разговорами произвел на нее самое приятное впечатление. На какой-то миг ей взгрустнулось, что она замужем. Но порочную мысль отогнала сразу же и навсегда.
Марков ел суп, не глядел на гостя. Чердынцев вальяжно развалился на стуле, закинув руку за спинку, посматривал на друга и думал, какое же все-таки счастье, что он вырвался в столицу. Кажется, Царское Село совсем рядом, а вот, поди ж ты, глухая провинция. Ее печать заметна на старом знакомом. Маркову же и дела не было до разглядываний. Он доел суп, выскреб все до капли и смачно облизал ложку.
– Чего тебе надо?.. – спросил он, нарочно тщательно протирая тарелку куском хлеба. – Мне на службу пора.
– Не рад ты меня видеть, Миша, а ведь какими друзьями были…
Театрально рыгнув, Марков не стал напоминать об их детской дружбе, вылитых на затылок чернилах, прилепленных на спину бумажках и прочих милых шалостях, от которых он долго и безутешно рыдал.
– Что было, то прошло. И вспоминать не хочу… Говори, зачем пришел.
– Грубый ты стал, Миша. Ты же на государственной службе, должен иметь обхождение. С таким характером карьеры не сделаешь.
– Обойдусь как-нибудь без твоих советов… – Марков пододвинул к себе тарелку, где горой лежала тушеная баранина с картошкой, и принялся есть жадно, с почмокиванием. Чтобы показать, кто тут хозяин. Он тут хозяин, и в своем доме может вести себя, как ему вздумается.
Чердынцев видел, что его хотят уязвить, но от этого ему стало весело. Он невольно улыбнулся.
– Чему радуешься? – жуя, спросил Марков. – Веселись где-нибудь в другом месте.
– Не пойму, за что ты на меня сердишься, Миша. Столько лет не виделись, а поговорить по душам не хочешь.
– Не о чем мне с тобой разговаривать.
– А у меня есть тема забавная и крайне познавательная. Будет интересно, вот увидишь.
Марков облизал пальцы и неторопливо вытер о скатерть.
– Ну, говори, коли так… Только недолго, у меня пять минут, чтоб на службу вернуться.
– И пяти минут не потребуется. Расскажи мне, Миша, чем это наш драгоценный учитель Федоров занимается. Ты же с ним дружбу водишь.
– И не думал, – ответил Марков. – Мне этот старый дурак еще в гимназии столько крови выпил, что забыть не могу.
– Зачем же ты к нему вчера в гости пришел?
Марков промолчал, взялся за кусок хлеба и принялся его теребить.
– Значит, тебе было надо, – за него ответил Чердынцев. – И какая у тебя может быть нужда? У тебя дом, жена красавица, дети растут. Другой бы только мечтал о такой жизни, а ты все получил. Редкое счастье.
– Шел бы ты, Чердынцев, своей дорогой. И лучше бы лежала она как можно дальше от моего дома.
– Как скажешь! Для друга ничего не жалко. Только вот к делу мы так и не приблизились. Ты ведь знаешь, где я служу, ну, да, в Государственном банке. А учреждение наше такого рода, что туда стекается всякая информация. Особенно теперь, когда грядет великая реформа. Так вот, Миша, стали к нам поступать сведения, что в столице появилось много золота. И берется оно непонятно откуда. Вроде бы на золотых приисках краж не было, а в ювелирных магазинах то и дело золотые слитки являются. С чего бы это?
Струйка кипятка из самовара полилась в заварку, булькая и плюясь брызгами. Марков закрыл краник и наколол сахару прямо в чашку крепкими стальными кусачками. Чердынцев терпеливо ждал. Марков отхлебнул, громко фыркая.
– А мне-то что за дело? – наконец спросил он.
– Есть у нас сведения, что золото это прибывает, ты только представь себе, не с Урала, не из Сибири или Маньчжурии, а прямо из Царского Села. Что за странность?
– Не понимаю, о чем ты, – сказал Марков, совершенно занятый чаем.
Чердынцев шумно потянулся.
– Эх, Миша, друг ты мой гимназический, отрада дней моих суровых, так сказать. Не хочешь помогать по старой дружбе…
– Прощай, Чердынцев. Что было, то быльем поросло. Не о чем вспоминать.
– Зря ты, Миша, дураком прикидываешься. Это у тебя и без того отлично выходит… Только одного не учел: мне все известно.
– Неужели? И что же тебе известно?
Вместо ответа Чердынцев показал вексель ювелирного магазина.
– Ничего не хочешь мне рассказать?
Марков сощурился, будто хотел разглядеть получше, и вдруг быстрым движением, какое от него трудно было ожидать, выхватил лист, разорвал на части, запихал в рот и принялся яростно жевать, запивая чаем. Он давился, хрипел, но глотал отчаянно и упорно. Сильно закашлявшись, он чуть не задохнулся и принялся бить себя в грудь, пока не справился. Наконец, отдышавшись, Марков налил чашку и осушил глотком. Все это было проделано быстро и решительно.
Чердынцев оценил усилия старого товарища аплодисментами.
– Восхитительно. Если научишься глотать шпаги, сможешь выступать в цирке. Я первый куплю билет.
– Уходи, – прохрипел Марков, все еще кашляя. В дверях показалось встревоженное личико Лизочки. На нее замахали так яростно, что заботливая супруга сочла себя обиженной и гордо удалилась.
– Я, конечно, уйду, но твои старания пропали зря, – сказал Чердынцев поднимаясь.
– Не хочу тебе слушать. Уходи, пожалуйста…
– Если думаешь, что, проглотив вексель, ты замел все следы, должен тебя разочаровать: это была всего лишь копия.
– Чердынцев, ты в полиции служишь?
– Фу, какая пошлость. Я служу в Государственном банке, а что…
– Вот и служи на здоровье, – сказал Марков. – А пока ты не из полиции, от всей души моей могу тебе сказать: пошел вон. И не попадайся мне, зашибу. С гимназии у меня кулаки выросли, так что лучше не пробовать. Дверь сам найдешь. Прощай…
