Скарлетт внешне никак не проявляла свой стыд, но жестоко обвиняла себя за чувства, которые испытывала к Люку. Когда она оставалась одна, то скребла свою память, как полузажившую чесотку, наказывая себя этой болью.

Какой же дурой она была, вообразив счастливую жизнь в семье, построив будущее на том, что один раз за завтраком Кэт разложила яйца на три тарелки. И какое это смехотворное тщеславие, уверовать, что она может заставить его полюбить. Весь мир засмеет ее, узнав об этом.

У нее были идеи мести: она расскажет всем в Ирландии, что он предложил ей свою руку, а она отказала; она напишет Ретту, и он приедет убить Фэнтона за то, что тот назвал его ребенка внебрачным; она рассмеется в лицо Фэнтону перед алтарем и скажет ему, что у нее не может быть больше ребенка, что он сам одурачил себя, женившись на ней; она пригласит его на обед и отравит

Ненависть горела в ее сердце. Скарлетт распространила ее на всех англичан и страстно ухватилась за обновленную поддержку фенианского братства Колума.

— Но мне не нужны твои деньги, дорогая Скарлетт, — сказал он. — Работа сейчас состоит в планировании действий системной лиги. Ты слышала наши разговоры на Новый год, не помнишь?

— Скажи мне снова, Колум. Ведь должно быть что-то, в чем я могу помочь.

Делать ей было нечего. Членство в земельной лиге было открыто только для арендующих фермеров, у них нет никаких действий до весеннего сбора ренты. Только один фермер с каждого владения заплатит за аренду, все остальные откажутся, и, если их сгонит землевладелец, все пойдут жить в дом, за который рента уплачена.

Скарлетт не видела в этом смысла. Владелец просто сдаст землю в аренду кому-нибудь еще.

— О, нет, — сказал Колум, — тогда вмешивается лига. Они заставят всех остальных не вмешиваться, и, лишившись фермеров, землевладелец потеряет свою ренту и сгубит только что засеянные поля, потому что некому будет ухаживать за ними. Это была идея гения, и он сожалел, что сам не додумался до такого.

Скарлетт отправилась к своих кузинам и попыталась заставить их вступить в земельную лигу. Они могут приехать в Баллихару, если их сгонят, пообещала она.

Все без исключения О'Хара отказались.

Скарлетт с горечью пожаловалась Колуму.

— Не вини себя за слепоту других, дорогая Скарлетт. Ты делаешь все необходимое, чтобы исправить их неудачи. Разве ты не О'Хара и не честь этого имени? Знаешь ли ты, что в каждом доме в Баллихаре и в половине домов в Триме хранятся вырезки из дублинских газет о сияющей ирландской звезде О'Хара в замке наместника английского короля? Они закладывают их в библию вместе с молитвенными карточками и изображениями святых.

В день святой Бриджид шел мелкий дождик. Скарлетт произнесла ритуальные молитвы о хорошем годе для фермеров с таким жаром, с каким ни один священник их не читал, и у нее появились слезы на глазах, когда она перевернула первый пласт земли. Отец Флинн благословил его святой водой, затем передал воду остальным, чтобы они выпили ее. Фермеры молча покидали поле, склонив головы. Только Бог может спасти их. Никто не выдержит еще один такой год, как прошедший.

Скарлетт возвратилась домой и сняла грязные ботинки. Потом она предложила Кэт выпить какао в ее комнате, пока она прибирает и упаковывает вещи для Дублина. Ехать надо раньше чем через неделю. Она не хотела ехать — там будет Люк, а как смотреть ему в лицо? Только высоко подняв голову. Ее люди ожидают от нее этого.

Второй сезон в Дублине был даже большим триумфом для Скарлетт, чем первый. Приглашения на все мероприятия в замке дожидались ее в «Шелбурне», да еще пять небольших танцевальных вечеринок и два поздних ужина в частных апартаментах королевского наместника. Она также нашла в запечатанном конверте наиболее желанное предложение: ее экипаж будут пропускать в специальные ворота позади замка. Больше не будет многих часов ожиданий на Дам-стриг, пока экипажи въезжают по четыре за один раз во двор замка, чтобы высадить своих пассажиров.

Еще были карточки, приглашающие ее присутствовать на вечеринках и обедах в частных домах. Они славились как более интересные, нежели мероприятия в замке с сотнями приглашенных. Скарлетт засмеялась. Орангутанг в хороших парадах, это она-то? Нет, она им не была, и это подтверждала кипа приглашений. Она О'Хара из Баллихары, ирландка, гордящаяся этим. Она происходит отсюда! Не имеет никакого значения, что Люк будет в Дублине. Пусть насмехается, сколько ему угодно. Она сможет посмотреть ему в глаза без страха и стыда.

Она разбирала стопку, выбирая приглашения, и крохотный пузырек возбуждения поднимался в ней. Приятно быть желанной, приятно носить красивые платья и танцевать в красивых залах. Что с того, что общественное мнение в Дублине поддерживает англичан? Она теперь знает, что улыбки и наряда общества, правила и поступки, чествования и остракизм, триумфы и поражения — только неотъемлемая часть игры. Ничто из этого не было важно, ничто не имело значения в реальном мире, вне позолоченных бальных зал. Но игры придуманы, чтобы в них играть, а она хороший игрок. Она была рада, что приехала в Дублин после всего. Она любит выигрывать.

Скарлетт мгновенно узнала, что присутствие графа Фэнтона возбудило весь город и послужило поводом для разных толкований.

— Моя дорогая, — сказала Мэй Таплоу, — даже в Лондоне люди только об этом и говорят. Каждый знает, что Фэнтон считает Дублин третьеразрядным провинциальным поселком. Его дом не открывался десятилетия. Какая причина привела его сюда?

— Не могу представить, — ответила Скарлетт, смакуя мысль о реакции Мэй, если бы она сказала ей.

Фэнтон, казалось, появлялся во всех местах, куда ходила она. Скарлетт его приветствовала холодно, учтиво и не обращала внимания на выражение высокомерной уверенности в его глазах. После первой встречи она даже не почувствовала раздражения, когда случайно встретилась с ним взглядом. Он больше не мог причинить ей боль.

Не он сам. Но ее пронизывала боль, когда она снова и снова замечала спину высокого темноволосого мужчины, одетого в бархат и парчу, и это оказывался Фэнтон. Ведь в каждой толпе Скарлетт искала Ретта. Он был в замке год назад, почему бы ему не быть и в этом году на этом вечере в этой комнате?

Но везде постоянно был Фэнтон. Куда бы она ни смотрела, с кем бы ни разговаривала, колонки какой бы газеты она ни читала. Хорошо, что он не уделяет ей особого внимания, тогда бы сплетники преследовали и ее. Но как бы она желала, чтобы его имя было у всех на языке каждый день.

Слухи постепенно объединились в две теории: он приготовил свой запущенный дом для тайного визита принца Уэльского; или он поддался чарам леди Софии Дадлей, о которой все говорили в мае во время лондонского сезона и которая повторяла свой успех теперь в Дублине. Это была древнейшая история в мире — мужчина буйно прожигает свою жизнь, избегая ловушек женщин многие годы, а потом вдруг бац! — когда ему уже сорок, он теряет свою голову и сердце перед красотой и невинностью.

Леди Софии Дадлей было семнадцать. У нее были волосы цвета золотого выдержанного сена и глаза, голубые, как летнее небо, сама кровь с молоком, что могла и фарфор пристыдить. По крайней мере, так рассказывали баллады, написанные о ней и продаваемые на каждом углу.

Она действительно была красивой, застенчивой девушкой, которая находилась под сильным контролем своей амбициозной матери и которая часто и привлекательно всхлипывала от внимания и ухаживаний, обращенных на нее. У Скарлетт было достаточно времени ее рассмотреть. Личная гостиная Софии была рядом с гостиной Скарлетт. Это была вторая из лучших комнат по меблировке и с видом на церковь святого Стефана, но, судя по людям, соперничающим в желании попасть туда, она была первой. Ни в коем случае это не означало, что у Скарлетт не было посетителей; богатая и везде принятая вдова с восхитительными зелеными глазами будет постоянно в центре внимания.

«Почему я должна быть уязвлена, — подумала Скарлетт. — Я вдвое ее старше, и мой черед уже был в прошлом году». Но иногда она с трудом сдерживалась, когда имя Софии связывали с Люком. Всем было известно, что герцог попросил руки Софии, но все согласились, что она сделает лучше, если выберет Фэнтона. Герцог знатнее, чем граф, но Фэнтон в сорок раз богаче и в сто раз красивее, чем герцог. «И он мой, если я захочу его», — порывалась сказать Скарлетт. О ком они тогда будут писать баллады?

Она отругала себя за мелочность. Она сказала себе, что была дурочкой, думая над предсказанием Фэнтона, что ее забудут через год или два. И она старалась не волноваться из-за маленьких морщинок около глаз.

Скарлетт вернулась в Баллихару к рабочим часам Первого воскресенья, радуясь, что уехала из Дублина. Заключительные недели сезона тянулись бесконечно.

Хорошо быть дома и лучше думать о чем-то реальном, вроде просьбы Пэдди О'Фаолайна о распределении торфа, чем о том, что надеть на следующую вечеринку. И она была на седьмом небе, когда сильные маленькие ручонки Кэт почти задушили ее в приветственном объятии.

Когда последний спор был разрешен, а последняя просьба удовлетворена, Скарлетт пошла на веранду выпить чай вместе с Кэт.

— Я оставила тебе половинку, — сказала Кэт. Ее рот был весь в шоколаде от эклеров, которые привезла Скарлетт из Дублина.

— Это смешно, котенок Кэт, но я не очень голодна. Не хочешь еще немного?

— Да, спасибо. Можно я съем сейчас?

— Да, можешь, мисс поросенок.

Эклеры исчезли прежде, чем опустела чашка Скарлетт. Кэт вся отдавалась такому занятию, как поглощение эклеров.

— Куда мы пойдем на прогулку? — спросила ее Скарлетт. Кэт ответила, что хотела бы сходить к Грейн.

— Ты ей нравишься, мама. Я ей больше нравлюсь, но ты ей тоже очень нравишься.

— Это будет очень мило, — сказала Скарлетт. Она рада была сходить в башню. Башня внушала ей чувство спокойствия, а в ее сердце его было мало.

Скарлетт закрыла глаза и прислонила свою щеку к древним гладким камням. Кэт заерзала.

Затем Скарлетт потянула веревочную лестницу к высокой двери, чтобы проверить ее. Дверь подверглась атмосферному влиянию и покрылась пятнами, но была достаточно прочной. Однако Скарлетт подумала, что неплохо ее заменить новой. Если она порвется и Кэт упадет… — невозможно даже подумать об этом. Она так хотела, чтобы Кэт пригласила ее наверх в свою комнату, что еще раз с намеком дернула лестницу.

— Грейн будет ждать нас, мама. Мы сильно нашумели.

— Хорошо, сладкая, я иду.

Мудрая женщина не выглядела старее, была такой же, какой ее увидела

Скарлетт в первый раз. «Я даже могу поспорить, что на ней те же шали, что и тогда», — подумала Скарлетт. Кэт хозяйничала в маленьком темном домике, доставая с полки чашки, сгребая горящий торф в кучку светящихся углей для чайника. Она чувствовала себя здесь, как дома.

— Я наполню чайник в ручье, — сказала она, вынося его на улицу.

Грейн любовно наблюдала за ней.

— Дара часто приходит ко мне, — сказала мудрая женщина. — Это ее доброта к одинокой душе. Мне сердце не позволяет отослать ее, потому что она это правильно понимает. Одинокая узнает одинокую.

Скарлетт взъерошилась.

— Она любит оставаться одна, но ей не надо быть одинокой. Я ее спрашивала столько раз, хочет ли она, чтобы дети пришли к ней поиграть, она все время говорит «нет».

— Это мудрый ребенок. Они пытались закидать ее камнями, но Дара слишком быстра для них.

Скарлетт не могла поверить, что правильно расслышала.

— Они делают что?

— Дети из города, — ровно сказала Грейн, — охотились в лесу за Дарой, как за животным. Однако она услышала их задолго до того, как они приблизились к ней. Только самые большие подошли на достаточное расстояние, чтобы бросить камни, которые у них были. И они так приблизились к ней, потому что могли бежать быстрее, чем Дара. Но она знала, как убежать от них. Они не стали преследовать ее до башни, они боялись призрака юного лорда, убитого здесь.

Скарлетт была в ярости. Ее драгоценную Кэт мучают дети Баллихары! Она выпорет всех до единого своими собственными руками, сгонит с земли их родителей и разнесет все в щепки! Она поднялась со своего стула.

— Ты обременишь ребенка руинами Баллихары, — сказала Грейн. — Сядь, женщина. Другие будут такими же. Они боятся любого, отличного от них. От того, кого боятся, пытаются избавиться.

Скарлетт опустилась на стул. Она знала, что мудрая женщина была права. Она сама заплатила за свое отличие от других. Ее камнями были холодность, критика, остракизм, и она сама все это вынесла. Кэт только маленькая девочка. Она невинна. И она в опасности!

— Я не могу ничего сделать! — вскричала Скарлетт. — Это невыносимо. Я должна остановить их.

— Нельзя остановить невежество. Дара нашла свой способ и этого достаточно. Камни не поранят ее душу. Она в безопасности в своей башенке.

— Этого недостаточно. Что если в нее попадет камень? Что если ее поранят? Почему она не сказала мне, что одинока? Я не вынесу того, что она несчастлива.

— Послушай старую женщину, О'Хара. Послушай своим сердцем. Есть земля, о которой люди знают только из песен сичэйн. Имя ее Тирнаног, и она лежит под холмами. Там есть мужчины и женщины, которые обнаружили дорогу в эту землю и которых больше никогда не видели. В Тирнаног нет смерти и нет разложения. Там нет грусти и нет боли, нет ненависти, нет голода. Люди живут в мире друг с другом, и им всего хватает без всякого труда. Вот этого хотела бы ты для своего ребенка. Но послушай, где нет горестей, там нет и радости. Ты понимаешь смысл песни сичейн?

Скарлетт отрицательно покачала головой.

Грейн вздохнула.

— Тогда я не могу облегчить твое сердце. У Дары больше мудрости. Предоставь ее самой себе.

Как будто старуха позвала ее. Кэт вошла в дверь. Она сосредоточилась на тяжелом, наполненном водой чайнике, и даже не посмотрела на мать и на Грейн. Обе молча наблюдали, как Кэт методично повесила чайник на крючок над углями и сгребла под ним побольше углей в кучку.

Скарлетт пришлось отвернуться. Она знала, что если бы продолжала смотреть на своего ребенка, то не смогла бы остановить себя от желания крепко обнять Кэт, защищая от внешнего мира. Кэт не понравилось бы это. «Я не должна плакать, — сказала себе Скарлетт. — Это может испугать ее. Она почувствует, как я сама испугана».

— Смотри, мама, — сказала Кэт.

Она осторожно наливала кипящую воду в старый коричневый фарфоровый заварочный чайник. Сладкий запах поднимался от пара, и Кэт улыбалась.

— Я бросила нужные листья, Грейн, — ликовала она и выглядела гордой и счастливой.

Скарлетт схватила шаль старушки.

— Скажи мне, что делать, — взмолилась она.

— Ты должна делать то, что тебе дано делать. Бог защитит Дару.

«Я ничего не понимаю из того, что она говорит», — подумала Скарлетт. Но каким-то образом ужас прошел. Она выпила напиток Кэт в молчании, в теплой, пропахшей лекарственными травами темной комнате, довольная тем, что у Кэт есть место, куда она может приходить. И башенка. До своего возвращения в Дублин она заказала новую, более крепкую, веревочную лестницу.