Вечер начался достаточно спокойно. Так спокойно, что Скарлетт даже была разочарована. Она ожидала музыку и танцы и своего рода праздник, но Джейми проводил ее в уже знакомую кухню. Морин с чашкой чая в руке приветствовала ее поцелуями в обе щеки, а затек вернулась к приготовлению обеда. Скарлетт села рядом с дремавшим дядей. Джеймсом. Джейми снял пиджак, расстегнул жилетку, закурил трубку и сел в кресло-качалку. Мэри Кейт и Хелен сидели за столом в примыкающей гостиной, болтая друг с другом под дребезжание ножей и вилок. Это была достойная семейная сцена, но не очень волнующая. «Но все-таки, — думала Скарлетт, — здесь будет ужин. Я знала, что тетя Полина и тетя Элали должны ошибаться относительно всей этой бессмыслицы поста. Никто не сможет прожить, питаясь только один раз на протяжении многих недель». Через несколько минут скромная девочка с целым облаком темных волос вошла, держа за руку маленького Джеки.

— А, это ты, Кэтлин, — сказал Джейми.

Скарлетт мысленно отметила про себя это имя. Оно шло девушке, такое мягкое и юное.

— Подведи-ка молодого человека к его старику отцу.

Джеки вырвал свою руку и подбежал к отцу, и недолгое спокойствие закончилось. Скарлетт вздрогнула от радости криков мальчика. Дядя Джеймс фыркнул, внезапно пробудившись. Дверь с улицы открылась, и вошел Дэниэл с младшим братом Брайаном.

— Посмотри, кого я нашел хныкающим у двери, мама, — сказал Дэниэл.

— Я вижу, ты решил почтить нас своим присутствием, Брайан, — сказала Морин. — Я должна сообщить об этом в газету, чтобы они напечатали это на первой странице.

Брайан обхватил талию своей матери медвежьими объятиями.

— Ты же не оставишь человека голодным, ведь так? Морин попыталась сделать рассерженный вид, но она улыбалась. Брайан поцеловал ее рыжую голову и отпустил ее.

— Ты только посмотри, что ты мне сделал с волосами, дикий индеец, — пожаловалась Морин, — и опозорил меня, не поприветствовав кузину Скарлетт. И ты, между прочим, тоже.

Брайан наклонился с высоты своего высокого роста и улыбнулся Скарлетт.

— Вы простите меня? — сказал он. — Вы были такой маленькой и элегантно молчаливой, что я совершенно упустил вас из виду, кузина Скарлетт. — Его мощные рыжие волосы блестели в свете огня, а голубые глаза были заразительно счастливыми. — Вы походатайствуете за меня перед моей бессердечной матерью, чтобы мне перепало несколько объедков с ее стола?

— Иди, дикарь, и смой грязь с рук, — приказала Морин.

Дэниэл занял место брата, когда Брайан подошел к раковине.

— Мы очень рады, что вы с нами, кузина Скарлетт.

Скарлетт улыбнулась: неважно, что было много шума от Джеки, прыгающего у отца на коленях, зато в ее здоровых рыжеволосых родственниках было столько жизни. Это оттеняло холодное совершенство дома ее деда, похожим на могилу.

Пока они ели за большим столом, Скарлетт узнала причину шутливого гнева Морин на ее сына. Несколькими неделями раньше Брайан переехал из комнаты, которую он делил с Дэниэлом, и Морин только наполовину примирилась с его порывом к независимости. Приютили его всего в нескольких шагах, в доме его сестры Патриции. И то, что Брайан до сих пор предпочитал ее кухню более причудливому меню Патриции, давало Морин огромное удовлетворение.

— А что ты хочешь, — самодовольно сказала она, — когда Патриция не разрешит и запаху рыбы попасть за ее прекрасные кружевные занавески?

И она положила четыре блестящих, покрытых маслом рыбины на тарелку сына. «Это такое неудобство — быть настоящей леди во время Великого Поста, я уверена».

— Прикуси-ка язычок, женщина, — сказал Джейми, — ты злословишь по поводу своей собственной дочери.

— А у кого на это больше прав, чем у ее собственной матери? Затем заговорил старый Джеймс.

— Морин права. Я хорошо помню острый язык своей матери.

И он погрузился в нежные воспоминания о своей молодости. Скарлетт слушала в надежде, что он упомянет и об ее отце.

— А сейчас, Джералд, — сказал старик Джеймс.

Она наклонилась к нему.

— Джералд всегда был самым дорогим ребенком для нее. Его всегда меньше всего распекали.

Скарлетт улыбнулась. Быть маминым любимчиком — это так похоже на папу. Кто мог противостоять его доброму сердцу, скрытому под внешней суровостью. О, как ей хотелось, чтобы он был здесь, со всей своей семьей.

— Мы пойдем к Мэтту после ужина, — спросил старый Джеймс, — или все придут сюда?

— Мы пойдем к Мэтту, — ответил Джейми.

Мэтт — это тот самый, кто начинал танцы на дне рождения Патриции, вспоминала Скарлетт. Ее ноги начали постукивать.

Морин улыбнулась ей.

— Я думаю, есть некоторая готовность к рилу, — сказала она. Подняла ложку со своей тарелки, подошла к Дэниэлу, взяла его ложку, затем, сложив их, она взялась за самые кончики ручек и начала в такт стучать ложками по ладони, запястью и предплечью и лбу Дэниэла. Звук ударов был почти таким же, как у кастаньет, но легче, а веселая несуразность игры на двух сложенных ложках, как на музыкальном инструменте, была причиной для неожиданного, восхищенного смеха Скарлетт. Не думая об этом, она начала постукивать ладонями по столу в такт ударам ложек.

— Пора идти, — сказал Джейми. — Я возьму скрипку.

— Мы принесем стулья, — сказал Мэри Кейт.

— У Мэтта и Кейти их только два, — объяснил Дэниэл Скарлетт. — Это самые последние О'Хара, которые приехали в Саванну.

В двойной гостиной Мэтта и Кейти почти не было мебели. Зато у них есть камин для тепла, газовые светильники на потолке, полированный деревянный пол для танцев. Часы, которые Скарлетт провела в этих пустых комнатах в субботу, были лучшими в ее жизни.

В семье О'Хара делили любовь и счастье так свободно и неосознанно, как делили воздух, которым дышали. Скарлетт становилась, как все О'Хара, спокойной и непринужденной, открытой — и беззаботной. Она теряла хитрость и расчет, который научилась использовать в борьбе за влияние, необходимое, чтобы стать царицей общества американского Юга.

Ей не нужно никого обольщать или покорять, ее принимали такой, какая она есть, одной из семьи. В первый раз в жизни ей хотелось предоставить кому-нибудь еще право стать центром внимания. Все остальные были интересны ей, во-первых, потому, что они — ее недавно обнаруженные родственники, во-вторых потому, что она никогда в своей жизни не знала никого, кто был бы на них похож. Или почти никогда. Скарлетт посмотрела на Морин с Брайаном и Дэниэлом, играющим позади нее, Хелен и Мэри Кейт, хлопающими в ладоши в ритме, который ложками задавала Морин, и на мгновение их яркие рыжие головы напомнили ей юных Тарлтонов, вернувшись к жизни. Близняшки, высокие и красивые, бросающиеся с юношеской нетерпеливостью навстречу следующим приключениям, которые уготовила для них жизнь. Скарлетт всегда завидовала свободе и легкости, с которой девушки Тарлтон обращались со своей матерью. И сейчас она видела такую же легкость в отношениях между Морин и ее дочерьми. И она также знала, что сама свободно может смеяться вместе с Морин, поддразнивать и быть поддразниваемой, делить ту любовь, которой жена Джейми награждала всех вокруг.

В этот момент то поклонение, которое Скарлетт испытывала к своей спокойной, хорошо владеющей собой матери, разбилось и пошло трещинами, и она начала чувствовать, что освобождается от вины, которую всегда ощущала, потому что не могла жить так, как мать ее учила. Возможно, это хорошо, что она никогда не была настоящей леди. Это было слишком сложно. Она должна подумать об этом позже. Скарлетт не хотела ни о чем думать сейчас. Единственное, что имело значение, был этот момент и счастье, которое он приносил, а также музыка, танцы, хлопанье в ладоши и песни.

После формальных церемоний балов в Чарльстоне непринужденные домашние удовольствия опьяняли. Скарлетт глубоко дышала от радости и смеха вокруг нее, все это кружило ей голову.

Дочь Мэтта Пегги показала ей простейшие фигуры рила, и в том, что она учится у семилетнего ребенка, была какая-то естественность. И естественность выражаемого одобрения, и даже поддразнивания остальных, детей и взрослых, поскольку для Пегги это было то же самое, что и для нее. Она танцевала, пока у нее смертельно не устали колени, тогда она в изнеможении, смеясь, упала на пол к ногам дяди Джеймса, и он потрепал ее за волосы, как щенка, это рассмешило ее еще сильнее, и она, задыхаясь, крикнула:

— Мне так весело! В жизни Скарлетт было не так много веселья, и ей хотелось, чтобы эта чистая, бесхитростная радость длилась вечно. Она посмотрела на своих здоровых, счастливых родственников, она гордилась их силой, энергией, талантом к музыке и к жизни. «Мы славная семья. Мы — О'Хара. И никто не сможет тронуть нас». Скарлетт слышала голос отца, говорящего гордые слова, которые он так часто повторял ей. Но она в первый раз поняла, что он имел в виду.

— Ах, Джеймс, какая это была замечательная ночь, — сказала она, когда он провожал ее домой. Скарлетт так устала, что постоянно спотыкалась, но она болтала, как сорока, слишком возбужденная, чтобы воспринять безмолвие спящего города.

«Мы славная семья, мы — О'Хара».

Джеймс засмеялся. Его сильные руки обхватили ее талию, он поднял ее и закружил.

— И никто не сможет тронуть нас, — сказал он, когда поставил ее на землю.

— Мисс Скарлетт… мисс Скарлетт! — Панси разбудила ее в семь часов, чтобы передать послание от ее деда. — Он хочет видеть вас прямо сейчас.

Старый солдат был торжественно одет, только что выбрит. Он неодобрительно посмотрел на наскоро причесанные волосы Скарлетт и ее ночную рубашку со своего королевского места в огромном кресле во главе обеденного стола.

— Я недоволен завтраком, — объявил он.

От изумления у Скарлетт отвалилась челюсть. Какое отношение она имела к его завтраку? Он думает, что она его приготовила. Может, он просто сошел с ума. Как папа. У папы просто случилось в жизни больше, чем он мог перенести, и он уединился в том времени и мире, где не совершались ужасные дела. Он был похож на смущенного ребенка. Но в деде не было никакого смущения или чего-то детского. Он отлично знает, где он» и кто он, и что он делает. «Чего он хочет, подняв меня после пары часов сна и жалуясь мне на свой завтрак?»

Ее голос был подчеркнуто спокойным, когда она заговорила.

— Что с вашим завтраком, дедушка?

— Он невкусный и холодный.

— Почему бы Вам не послать его обратно на кухню? Прикажите им принести то, чего Вы хотите, и убедитесь, что завтрак горячий.

— Вы это сделаете. Кухни — женское дело.

Скарлетт уперла руки в бока. Она посмотрела на деда такими же непреклонными глазами, как его собственные.

— Вы хотели сказать, что подняли меня с кровати, чтобы передать со мной послание Вашему повару. За кого вы меня принимаете, своего рода служанку? Закажите завтрак или оставайтесь голодным, мне нет дела. Я иду спать.

Скарлетт резко повернулась.

— Ваша кровать принадлежит мне, молодая женщина, и вы занимаете ее из моей милости и любезности. Я рассчитываю, что выбудете подчиняться мне, пока находитесь под моей крышей.

Она была в гневе, все желание спать исчезло. «Я соберу все свои вещи сию же секунду, — думала она, — я не могу с этим мириться».

Но аромат свежего кофе остановил ее перед тем, как она заговорила. Она сначала выпьет кофе, а потом отделает старика. Ей лучше подумать минуту. Она еще не была готова уехать из Саванны. Ретт как раз сейчас должен уже знать, что она здесь. И она должна вот-вот получить послание от настоятельницы относительно Тары.

Скарлетт подошла к ручке звонка у двери. Затем она села на стул справа от деда. Когда вошел Жером, она свирепо посмотрела на него.

— Принеси мне чашку кофе. Возьми эту тарелку. Что там, дедушка, много кукурузы? Что бы там ни было, Жером, скажи повару, чтобы он ел это сам. Пусть он приготовит омлет, ветчину, бисквиты и овсянку. И побольше масла. Мне же — кувшин сливок к кофе, и побыстрее.

Жером посмотрел на выпрямившегося старика, призывая его поставить

Скарлетт на место. Пьер Робийяр смотрел прямо, стараясь не глядеть в глаза дворецкого.

— Не стой, как статуя, — огрызнулась Скарлетт. — Делай, что тебе сказали.

Она была голодна.

Несмотря на то, что завтрак прошел в молчании, так же, как и обед на его дне рождения, на этот раз он съел все, что ему принесли. Скарлетт краем глаза подозрительно смотрела на него. «Что он задумал, старый лис?» — Скарлетт не могла поверить, что в этой шараде было что-то сложное. По ее опыту, получить то, что ты хочешь от слуг, было самым легким делом в мире. Все, что нужно сделать, — прикрикнуть на них. «А Бог знает» как дед умеет вселять ужас в людей. Посмотрите на тетю Полину и тетю Элали.

Посмотрите на меня, в конце концов. Я быстро выпрыгнула из кровати, когда он послал за мной. Больше я этого не сделаю».

Старик кинул салфетку на пустую тарелку.

— Я надеюсь, вы будете надлежащим образом одеты в следующий раз во время еды, — сказал он Скарлетт. — Точно через час и семь минут мы пойдем в церковь. Этого времени достаточно для вас, чтобы привести себя в порядок?

Скарлетт не собиралась идти в церковь сейчас, когда тетушки на этом не настаивали, и она получила все, что хотела от настоятельницы. Но дедушкин произвол должен быть остановлен. Он же был ярым антикатоликом, как говорили тетушки.

— Я не знала, что вы посещаете мессу, — сказала она.

Сладость сочилась из ее слов.

Большие седые брови Пьера Робийяра сурово насупились.

— Вы, я надеюсь, не принадлежите к тому папскому идиотству, как ваши тетки?

— Я добрая католичка, если это то, что вы имели в виду, и я ИДУ на мессу с моими родственниками О'Хара, которые, между прочим, приглашали меня остановиться у них в любое время и на сколько я пожелаю.

Скарлетт встала и триумфально вышла из комнаты. Она была уже на середине лестницы, когда вспомнила, что ничего не следовало есть до мессы. Ничего. Она не должна принять причастие, если ей не хочется. И она определенно показала деду. Когда она зашла в комнату, она сделала несколько движений рила, которым научилась прошлой ночью.

Она ни на минуту не верила, что дед мог поддаться на ее угрозы остановиться у родственников. Она была рада ходить к О'Хара на музыку и танцы, но там слишком много детей, чтобы житье стало возможным. К тому же у них нет слуг. Она не могла одеться без Панси, которая шнуровала ей корсет и делала прическу.

«Интересно, что он задумал», — подумала Скарлетт снова. Потом она пожала плечами. Она, возможно, скоро узнает. Так или иначе, перед тем, как это обнаружится, Ретт, может быть, за ней приедет.