Глава 41

Мать и дочь Орешины собирались в театр. Обе были возбуждены и радостно взволнованы. Еще бы, такое событие! У них в городе оперная антреприза самого Леонида Собинова, знаменитого тенора из Большого театра! Сегодня в их городе, в их театре он будет петь партию Берендея в «Снегурочке»… Петр, Леночкин жених, ожидает их в соседней комнате, коляска стоит у ворот особняка. Спектакль начинается рано, в два часа пополудни, потом — чествование артиста, большой банкет. Как обидно, что Ксения отказалась ехать с ними в театр! Княгиня заметила, что ее сестра в последнее время бледна и задумчива, и хотя по–прежнему много времени проводит в их доме, но в то же время как бы ищет уединения. Вот и этот раз: сказала, что дважды слушала Собинова в Москве, в том числе и в «Снегурочке». К тому же добавила, к двум часам у нее только закончатся занятия в гимназии, а опаздывать к началу представления она не хочет… Леночка очень огорчилась, а Мария Аполлинарьевна потихоньку спросила:

— Ксюша, ты здорова? Или что–то случилось? Не таись.

Ксения нежно погладила руку старшей сестры:

— Не беспокойся, Машенька, у меня все хорошо. Хорошо…

Но глаза у нее были печальными. Княгиня не стала расспрашивать. Кто знает, может, в жизни сестры намечаются перемены: рядом с ней, наконец, появился мужчина?..

Фойе театра было заполнено самыми именитыми горожанами, чиновниками, интеллигенцией. Атмосфера царила предпраздничная, и Орешиных закрутил водоворот разговоров и приветствий. Вскоре Петр попросил разрешения оставить их. Сказал:

— Пойду за кулисы, там все мои коллеги опекают Леонида Витальевича. Тоже хочу познакомиться поближе. Может быть, даже задержусь на первый акт, к вам присоединюсь в антракте.

Он ласково сжал Леночкины пальцы. Она улыбнулась ему, отпуская. «Вот и хорошо, — подумала. — Потом, на банкете, представит меня и маму».

Уманцев и в самом деле недолго покрутился за кулисами, познакомился с Собиновым. И незаметно исчез — в суете это было нетрудно сделать. Выскользнул через боковую дверь и быстро направился к женской гимназии. Время поджимало: у Ксении уже закончились уроки.

Ее стройную фигуру в длинном пальто, высоких сапожках и пушистой шапочке он увидел и узнал издали. Ксения уже сворачивала на улицу, ведущую к ее дому.

«Отлично! — думал Уманцев, прибавляя шаг, чтобы догнать женщину. — Уговорю ее ехать любым способом».

На случай отказа у него был заготовлен рассказ о том, что в театре Орешины случайно познакомились с бывшим сослуживцем Владимира Анисимова, тот здесь проездом, сразу после спектакля уезжает и очень хочет увидеть Ксению.

На удивление, женщина согласилась сразу. Только сказала:

— Зайду переоденусь, это быстро.

Гусар был к этому готов. Он хорошо знал, как живет Ксения Аполлинарьевна: совершенно одна, горничная приходит по понедельникам и четвергам, садовник еще реже. Сегодня в небольшом особнячке Анисимовой должно быть пусто, никто его не увидит. Впрочем, Ксения его и не пригласила в дом. Сказала спокойно и сухо:

— Подождите меня здесь. Я не задержусь.

Гусар остался на улице, у ворот, с ухмылкой поглядел ей вслед. Подозревает его, ждет ответа на свое письмо. Ясно, что мальчишка, этот Васек, не проболтался. Да он и не сомневался. Во–первых, слуга уверен, что письмо отправлено — это главное. И потом, кто же станет рассказывать о том, что вместо почтамта бегал на ярмарку? Глупо. Да и пуще хозяев мальчишка боится своего дядьку Прохора, Уманцев это хорошо знал. Так что — ждет эта умная мерзавка ответа от подруги. А ждать, как и жить, ей осталось от силы час…

Ответных действий со стороны Уманцева Ксения ждала буквально с часу на час. Понимала: он должен торопиться. Ведь вдруг она, встревоженная своими подозрениями, не станет дожидаться ответа на письмо, а предпримет еще что–либо… Поэтому, когда Уманцев догнал ее на улице и стал настойчиво, от имени сестры и племянницы, звать в театр, она не стала капризничать. Сказала сама себе: «Вот оно!» Собрала всю свою выдержку и силу. Знала только одно: обязательно нужно зайти домой! Даже если Уманцев станет возражать, торопить ее, она это сделает. Но он, слава Богу, легко согласился. И, захлопнув за собой дверь, она, обессиленная, тяжело дыша, на минуту прислонилась к ней… Но медлить нельзя! Где же садовник?

Еще в день «отправки» письма она попросила своего садовника приходить в дом каждый день. И теперь, выглянув в небольшой садик, увидела, что тот расчищает от снега аллею. Как удачно, что не перед входом в дом! Уманцев не должен знать, что она здесь не одна.

Быстро набросав записку, она распахнула двери веранды, позвала тихо:

— Федор Платонович! Идите сюда.

Чуть подволакивая ногу, подошел пожилой садовник. Ксения, сдерживая прерывающийся голос и мелко колотившую все тело дрожь, заставила себя спокойно ему объяснить:

— Вы прямо сейчас выйдете через заднюю калитку, возьмете первый же экипаж, какой попадется, и не мешкая поедете в полицейскую управу. Вот эту записку отдадите лично господину Вахрушеву, а если его нет — другому полицейскому офицерскому чину. Скажете, что дело очень срочное… Возьмите деньги на расходы и идите прямо сейчас.

Когда за садовником закрылась запасная калитка, выходящая на соседнюю улицу, Ксения стала переодеваться. Пальцы ее были так холодны, что даже прикосновение к собственному телу бросало в дрожь. «Надо успокоиться, — твердила она себе, — надо успокоиться! Все еще впереди, может быть самое страшное. Потяну время, сколько смогу, но не очень долго. Пусть он ни о чем не подозревает…»

Когда Ксения вышла на крыльцо, на ней было нарядное манто с капором и муфтой. Уманцев должен убедиться в ее искренней вере: она собралась в театр!

И он, окинув ее быстрым взглядом, радостно заулыбался, протянул ей руку. У ворот уже стояла бричка с крытым верхом. Ксения, поднимаясь на ее ступеньку, как бы ненароком оглядела улицу. Успела ли подъехать полиция? Может быть, вон те дроги с дремлющим извозчиком, чуть ли не с головой укутанным в тулуп, это уже полицейская засада? Дай–то Бог…