Книга: Лик над пропастью
Назад: II
Дальше: 13 Тень догадки

12
Убийства по пятницам

Слухи в заштатных городах распространяются быстро. Известие о том, что хозяин собственной квартиры в «Калужском подворье» наложил на себя руки, облетело Ставрополь со скоростью шаровой молнии. Особую двусмысленность новости придавал тот факт, что покойный являлся фигурантом недавнего громкого дела о карточном мошенничестве. Титулярный советник Маевский стал второй жертвой из числа лиц, коротавших время в Коммерческом клубе за ломберным столом поздним мартовским вечером 1913 года. И если «самоубийство» — а поговаривали, что, возможно, и душегубство! — купца Тер-Погосяна (основного владельца паев прогоревшего «Ставропольского товарищества по исследованию недр земли») поддавалось хоть какому-то объяснению, то суицид оправданного в Окружном суде и восстановленного на службе чиновника был неясен. Да и смерть его была какой-то жуткой.
Труп служащего Казенной палаты обнаружили утром. Снимавшие нижний номер супруги проснулись оттого, что с потолка на них что-то капало. Зажегши лампу, испуганные постояльцы поняли, что это кровь. Когда разбуженный портье отворил дверь, перед присутствующими возникла страшная картина: Поликарп Спиридонович Маевский лежал на диване, свесив левую, изрезанную в трех местах руку в кровавую лужу.
Начальник Сыскного отделения в тот день захворал и потому на место происшествия не выехал. Понимая, что злые языки не преминут воспользоваться произошедшей трагедией и вновь попытаются бросить тень на Ардашева, Поляничко, несмотря на ранний час, не постеснялся протелефонировать присяжному поверенному и сообщить о случившемся. Клим Пантелеевич тотчас же оделся и отправился к «Калужскому подворью», бывшему когда-то доходным домом.
На углу Хоперской и Армянской улиц виднелись две полицейские пролетки и толпились обыватели. Суббота — базарный день, и множество людей, шедших на расположенный через дорогу Нижний рынок, невольно задерживались, спрашивая, что произошло. И от этого число любопытствующих росло как на дрожжах.
Путь адвокату преградил городовой, но встретившийся на входе полицейский врач Наливайко помог пройти внутрь.
В небольшой комнате за столом сидел судебный следователь Леечкин и что-то сосредоточено писал. Напротив, развалившись в кресле и закинув ногу за ногу, дымил папиросой помощник начальника Сыскного отделения Каширин. Фотограф, по обыкновению, жег магний в медной воронке и, накидывая на себя черное покрывало, время от времени щелкал затвором Кодака. Эксперт, видимо, свою работу уже сделал и потому со скучающим видом собирал несессер.
— Позволите войти, господа? — с порога осведомился Ардашев.
— Клим Пантелеевич? Вы? — Леечкин удивленно вскинул голову и перестал писать.
— Он и есть. Самый дорогой адвокат губернии. Гонорары уже девать некуда, вот и строит приходские школы и храмы. Видать, на душе нечисто, а? — выпустив сизое облачко дыма, нагло хохотнул Каширин.
— Ох, Антон Филаретович, ну что ж вы за человек такой? Мы с вами уже шесть лет знакомы, а вы все не меняетесь. И откуда у вас столько злобы? Вот если бы ваши слова произнес юноша, гимназист желторотый, который колкостью и дерзостью пытался бы самоутвердиться, я бы понял. Но вы-то — птица иного полета — при должности, властью облечены, медаль за храбрость заслужили, а все успокоиться не можете. Вот, помню, вояжировали мы с вами на «Королеве Ольге» — милейшим человеком были. Но стоило сойти на берег, и на тебе! — случилась метаморфоза. Вас не узнать!.. Ну да господь с вами, — махнул рукой Клим Пантелеевич, — считайте, что на первый раз вам повезло: сказанное я пропустил мимо ушей.
— Угрожаете?! Мне? При исполнении?! При свидетелях?! — поднимаясь, прошипел Каширин и, будто молодой бычок, затряс от негодования головой.
— Вы уж простите меня, Антон Филаретович, — вмешался Леечкин, — но о каких свидетелях идет речь? Ни я, ни кто-либо из присутствующих ничего предосудительного со стороны господина Ардашева не слышали. Не так ли, господа?
— Готов подтвердить, что Клим Пантелеевич вел себя очень тактично, — согласился судебный эксперт Святославский.
— Я присоединяюсь, — негромко вымолвил Наливайко. — Все было весьма пристойно.
Фотограф немного помедлил и тоже согласно кивнул.
— Ладно, посмотрим еще, — процедил сквозь зубы Каширин. Затушив папиросу в цветочном горшке, он плюхнулся в кресло и обиженно отвернулся.
Ардашев тем временем внимательно осматривал квартиру. Он прошел на кухню, заглянул в спальню и вернулся в залу. У самого окна, под занавеской, валялся скомканный лист бумаги. Адвокат поднял его и развернул: на нем значились лишь три прописные буквы: ЕВР. Он сунул находку в карман. Затем внимательно исследовал левую руку трупа, на которой имелось несколько поперечных порезов. Правая, со следами синей мастики, лежала вдоль туловища. Обернувшись к доктору, присяжный поверенный спросил:
— Когда наступила смерть, Анатолий Францевич?
— Часов восемь-десять назад.
— Артерия повреждена?
— Нет, только вены.
— И каково ваше заключение?
Наливайко пожал плечами:
— Суицид, вероятно.
— Вероятно? Выходит, сомневаетесь?
— Да что тут сомневаться! Чистой воды самоубийство! Другого вывода и быть не может, — встрял в разговор Каширин. — Дознание закончено! Дело будет направлено участковому товарищу прокурора на утверждение о прекращении. Так ведь, Цезарь Аполлинарьевич?
— Позвольте полюбопытствовать, — обратился адвокат к следователю, не обращая внимания на реплики полицейского, — а нет ли предсмертного послания?
— Нет, ничего нет.
— Тогда на каком основании вы делаете вывод о самоубийстве?
— Так это вы не у меня, вы у доктора спрашивайте, — открестился Леечкин.
— Позвольте, господа! — подскочив с кресла, вскричал Каширин. — Вот бритва, вот рука изрезанная, вот кровища! Чего еще не хватает?
Пропустив мимо ушей возмущение полицейского, Ардашев спросил негромко:
— А ключ нашли?
— Какой еще ключ? О чем вы? — Каширин окинул присяжного поверенного недобрым взглядом.
— Насколько мне известно, входная дверь была заперта, и ее пришлось открывать снаружи. Так? Стало быть, если мы говорим о самоубийстве, ключ должен был находиться внутри. Вот я и спрашиваю, нашли вы его или нет.
— А что вы командуете?! — сыщик взмахнул руками. — Мы и без вас знаем, что делать.
Адвокат вновь обратился к доктору:
— Послушайте, Анатолий Францевич, вы же видите, что самоубийством здесь и не пахнет. Почему вы идете на поводу у господина Каширина? Да и вы тоже, — Ардашев посмотрел на Леечкина, — махнули на все рукой и отдали осмотр на откуп недобросовестному полицейскому, хотя с первого взгляда понятно, что здесь совершено самое что ни на есть настоящее смертоубийство. Жертву сначала отравили, а уж потом, чтобы утаить содеянное, вскрыли вены еще не остывшему трупу.
— Я попрошу меня не оскорблять! — Каширин потряс в воздухе кулаками. — Я вам не половой в трактире!
Не обращая внимания на возмущения помощника начальника Сыскного отделения, судебный следователь поправил на носу очки и спросил:
— Но позвольте, Клим Пантелеевич, отчего это вы так решили?
— А может, прежде дадим слово доктору? — предложил присяжный поверенный.
— Если только в рассуждении практических, так сказать, аспектов… — неуверенно вымолвил Наливайко и пожевал губами. — Не буду скрывать, у меня с самого начала зародилось сомнение относительно произошедшего. Как видите, жертва потеряла большое количество крови. Так много, что она даже протекла на первый этаж. Однако при таких поперечных разрезах это маловероятно, ведь кровь на воздухе имеет обыкновение свертываться. Вот потому-то теплая ванна — непременный атрибут вскрытия вен. Вода препятствует образованию тромбов…
— Но она, тем не менее, вытекла! — выкрикнул сыщик.
— Да, — замялся врач, — меня это и смутило.
В комнате возникло неловкое молчание. Понимая, что все версии исчерпаны, адвокат пояснил:
— А произошло это оттого, что был применен яд. Некоторые виды ядов, в том числе и цианид, препятствуют свертываемости крови. А другие, допустим крапчатый болиголов, наоборот, способствуют. Убийца подсыпал в чай Маевского смертельную дозу отравы, затем подождал, пока жертва потеряет сознание — верный признак того, что губительная субстанция попала в кровь, — и надрезал бедолаге вены. Сдается мне, что злодей был слабо знаком с медициной. В противном случае он бы сделал продольные разрезы на венах или в крайнем случае постарался бы повредить артерию. Но этого, как мы видим, не произошло.
— Но ведь мы не обнаружили ни одного чужого отпечатка пальца, — с сомнением вымолвил эксперт.
— Чтобы не сомневаться в отношении яда — проведите вскрытие.
— Да, конечно. Мы так и поступим, — согласился Леечкин.
— Но неужели, Цезарь Аполлинарьевич, это происшествие вам ничего не напоминает? — хитро сощурился Клим Пантелеевич.
— То есть вы хотите сказать, что убийство Тер-Погосяна и смерть Маевского связаны между собой?
— По крайней мере, в обоих случаях преступник пытался выдать за самоубийство собственное злодеяние.
— Возможно. Если представить, что вы правы, то возникает вопрос: зачем кому-то понадобилось расправляться с этим беззащитным человеком? — следователь недоуменно потер переносицу.
— У меня есть предчувствие, что эта тайна откроется совсем скоро. Однако, господа, честь имею кланяться. — Ардашев направился к выходу.
Дождавшись, пока хлопнет дверь, Каширин воскликнул:
— Если этот заносчивый адвокатишка опять окажется прав, то будь проклято это «Калужское подворье»! У меня на нем уже висит одно нераскрытое дело.
— Вы имеете в виду ограбление Софьи Петровны Кургучевой? Матери писателя? — уточнил судебный следователь.
— Угу. Только удивительное совпадение получается: Тер-Погосяна порешили 13-го, в позапрошлую пятницу, и этот «зяблик» преставился вчера, а вчера тоже была пятница.
— Да, действительно странно, — задумчиво протянул Леечкин.
— Ой, да все здесь понятно! — махнул рукой сыщик. — Все беды из-за нефти!
— Это как? — озадачился эксперт.
— Старики недаром поговаривают, что подземными бурениями мы растревожили Чистилище, вот черти нам и мстят.
— Помилуйте, батенька! Так могут рассуждать только темные, малообразованные люди! — вымолвил доктор. Он почти проглотил последние слова, с досадным опозданием поняв, что его реплика может привести к ссоре.
— Это кто темный? Я? — Каширин приблизился к Наливайко.
— Я не вас имел в виду-с, — отступая назад, виновато пробубнил врач.
— Ах ты, трубка клистирная! Ты бы лучше за женой своей приглядывал, чтобы она к Вартану в лавку не бегала, пока ты в портерной пиво дуешь.
— Да как… как вы смеете! — робко возмутился Анатолий Францевич.
— Смотрите, какой Ломоносов выискался! — хохотнул Каширин. — Скоро со всей Армянской улицей породнится, а туда же — жизни учить. Интеллигенция «многообразованная»! Ладно, некогда мне тут с вами. — Полицейский развернулся и шагнул в переднюю.
Гулким коридорным стуком отдались в тишине нервные торопливые шаги. Неловкое молчание нарушил фотограф:
— Прав был Ардашев, с ним действительно произошла метаморфоза — человеческая плоть превратилась в сгусток зла. Только случилось это давно — в день его рождения.
— Нет. До Сатаны он не дотягивает — мелок больно, — глядя в окно, задумчиво проронил следователь. — А вон и санитарный экипаж прибыл. Я вас попрошу, — он повернулся к доктору, — присутствовать на вскрытии и безотлагательно ознакомить меня с результатами. Честь имею, господа.
Назад: II
Дальше: 13 Тень догадки