Глава 18
Благово берет след
Павел Афанасьевич не спал почти всю ночь. За ужином у него выпала пломба, зуб разболелся и не давал уснуть. Полоскания настоем «соколиного перелета» не помогали. Благово вспомнил рецепт своей кухарки Матрены, убитой в Нижнем Новгороде страшным душегубом Тунгусом, и привязал к запястью руки две дольки чеснока. Уже через минуту боль затихла и вице-директор смог подремать оставшиеся до рассвета часы. В десять утра он ввалился к своему зубному технику и потребовал ремонта.
Кабинет техника располагался в казарме Гальванической роты, в пятом доме по Садовой улице. Разинув рот пошире, Благово ждал, пока затвердеет амальгама, а сам от нечего делать косился по сторонам. У окна сидел элегантный худощавый господин в визитке и с гибусхутом на коленях, остролицый, с холодными внимательными глазами. По виду поляк, подумал Павел Афанасьевич, а смотрит, как сыскарь. Двадцать лет назад первый петербургский градоначальник (до него все были обер-полицмейстеры) Трепов много панов привёл в столичную полицию. Человек легендарный и больше кого-либо сделавший для укрепления правоохранения, Трепов считал почему-то, что поляки менее русского человека склонны к мздоимству… С той поры сменилось уже пять градоначальников, все они и в подметки не годились Федору Федоровичу, но вот с панами он все же ошибся: брали на лапу не хуже русских. Теперь их уже изрядно почистили, но кое-где они еще оставались и дослуживали пенсион. Этот немолодой господин, видимо, из них: лицо вроде бы знакомое, встречались в приемной у Грессера.
Пан делал вид, что ждёт своей очереди, но сам малозаметно и вполне профессионально наблюдал за домом напротив. Человек посторонний даже и не заметил бы… Что ж ты, бедолага, в такие годы и все еще наружником, подумал действительный статский советник, но далее пожалеть коллегу не успел: тот быстро отвернулся от окна и боком-боком засеменил к выходу. Видимо, его объект показался на улице. Полюбопытствовав, кого это пасут, Благово скосил глаза в окно и увидел там своего однокашника, начальника военной разведки генерала Енгалычева, садящегося в коляску. Причем оба они с возницей, блистающим военной выправкой, были в партикулярном платье.
Благово тот час же сошел с кресла и, наскоро простившись с доктором, вышел вон. Он знал, что дом номер четыре по Садовой принадлежит Военному министерству; согласно же «Росписи всем генералам» Енгалычев, как недавно интересовался вице-директор, проживает на Малой Вульфовой. Всюду-то у вас тайны, господа шпионы… Но почему петербургская полиция следит за собственными генералами? А вдруг поляк — бывший правоохранитель, вышедший уже в отставку, и сейчас подрабатывает на одно из враждебных России государств? Во всем этом следовало разобраться.
Благово удачно поймал живейного извозчика и пристроился в хвост пану, который на поджидавшем его экипаже продолжал наблюдать за Енгалычевым. В полицейском деле мало было страниц, не знакомых Павлу Афанасьевичу; умел он и выслеживать. Пропустив между собой и странным поляком четыре транспорта, вице-директор вел осторожное преследование. Так они втроем доехали до Овсянниковского сада за Конной площадью. Енгалычев сошел у Грузинской церкви и скрылся в подъезде неприметного двухэтажного дома в Мытнинском переулке. Поляк постоял немного в засаде, понаблюдал, затем отъехал и не спеша направился к Николаевскому вокзалу. На Гончарной остановился и долго кого-то ждал. Подошла богатая карета с императорской короной на дверях, с кучером в шляпе с позументом и в плаще, подбитом малиновым кантом. Пан передал ему какую-то записку, кучер сунул ее за пазуху, воровато осмотрелся и уехал. Малиновый кант… Чей-то «малый двор», но чей именно — Благово не помнил; то ли Павла Александровича, то ли Михаила Николаевича. Обнаруженные им обстоятельства становились все более странными и необъяснимыми. Енгалычев — ответственный военный работник, пользуется уважением государя; какие великие князья и зачем могли его выслеживать? Окончательно смутился Благово, когда довел поляка до пересечения Лиговки со Свечным переулком: на углу тот спешился и уверенным шагом зашел в трактир «Три Ивана»…
Прождав четверть часа неподалеку и опасаясь быть замеченным, Павел Афанасьевич счел за лучшее прекратить наблюдение. Он заехал в канцелярию градоначальника на Гороховой и попросил ее директора разъяснить личность загадочного поляка, полицейского по виду. Ответ совершенно его запутал: указанные приметы подходят только одному человеку, а именно коллежскому советнику Збышко-Загуре. Который служит в Отделении для производства дел по охранению общественного порядка и спокойствия при Петербургском градоначальстве… Личность это в столице новая, его привел с собой год назад из Киева нынешний начальник отделения подполковник Судейкин; сказать поэтому что-либо определенное о поляке директор канцелярии затруднился.
Изрядно озадаченный Благово решил изложить все Енгалычеву, дабы искать разгадку вместе: одной его головы, хоть и весьма неглупой, тут явно не хватало. Охранное отделение — особая спецслужба, самая секретная в империи. Отделений всего два — в Петербурге и в Москве; подчиняются они Департаменту полиции, но офицеры числятся по Корпусу жандармов и руководятся Оржевским. Подполковника Судейкина Павел Афанасьевич немного знал. Высокий атлет, красавец с окладистой бородой и умными глазами, женолюб и сыщик волею Божьей, он отличился четыре года тому назад в Киеве. Еще был жив покойный государь и народовольцы вели на него настоящую охоту, причем киевские бомбисты считались самыми опасными. Когда жандармы ворвались в конспиративную квартиру отчаянных братьев Ивичевичей, они открыли ураганную стрельбу, прикрывая отход знаменитого террориста Валериана Осинского. Два жандарма были убиты наповал, остальные смешались. Тогда Судейкин заскочил в шинельную и лично застрелил обоих братьев, после чего вступил в рукопашную схватку с Осинским, обезоружив и арестовав его. За такой подвиг Георгий Порфирьевич получил повышение в чине и перевод в столицу на должность начальника Охранного отделения. Одновременно он был назначен на специально для него созданную должность инспектора секретной полиции. Дела Судейкина были окутаны великой тайной, но он считался птицей высокого полета и оперативником с большим будущим. Плеве его очень уважал, а вот министр Толстой, говорят, недолюбливал; но, впрочем, это могли быть только слухи. Благово, руководивший в Департаменте уголовной полицией, был далек от политических проблем и намеренно их сторонился.
Но пора было ехать к Енгалычеву. Отношения Павла Афанасьевича с другом детства были омрачены одним обстоятельством. В феврале 1881 года в Нижнем Новгороде они столкнулись лоб в лоб, и не смогли разойтись без крови. Покойный ныне государь попал к тому времени под абсолютное влияние своей молодой жены, урожденной княжны Долгорукой, и тайно готовил изменения в династическом вопросе. Хитрая Верка Шебеко и не менее хитрый армянин Лорис-Меликов использовали недалекую княжну в своих корыстных целях; она же крутила поглупевшим от любви императором, как хотела. Цель была объявить их с государем малолетнего сына Георгия наследником-цесаревичем в обход Александра Александровича. Очень многих людей, пригревшихся у трона и мечтающих при этом, как ни странно, о конституции, такой расклад весьма устраивал…
Военная разведка, бывшая на стороне законного цесаревича, вмешалась в эту историю со свойственной ей неразборчивостью в средствах. Выяснив, что «Народная Воля» готовит покушение на государя во время посещения им Нижнего Новгорода, она решила этому покушению помочь. Не удивительно, если вспомнить, что шеф разведки, генерал-адъютант Обручев в молодые годы приятельствовал с Чернышевским и вместе с ним звал Русь к топору… А чтобы ухлопать венценосца, требовалось сначала убрать отвечавшего за его безопасность Благово. После длинного и очень тяжелого разговора с Енгалычевым Павел Афанасьевич выбрал присягу, за что и получил по голове; с тех пор его мучают сильные головные боли и к старости, по словам докторов, неизбежен дрожательный паралич. А несчастного царя все равно через две недели в столице взорвали…
Год назад, встретившись случайно в «Медведе», генерал и тогда еще статский советник объяснились. Снова была нехорошая беседа, но в конце ее Енгалычев сказал:
— Помнишь, в Нижнем я обещал тебе, что это будет великий государь? И скажи теперь, положа руку на сердце — разве я не прав?
— Получается, Иван, что цель оправдывает средства?
— А так всегда было в жизни, Паша. И очень странно, что ты, выслуживший чин пятого класса не в Палате мер и весов, а в полиции, до сих пор этого не понял. Перечти Макиавелли. А про себя повторю: для блага России хоть с чертом сведусь, рога надену! И опыт показывает, что стране сделалось лучше после того, как мы расчистили ей путь к оздоровлению. Грех на душу взяли, но заради того, для кого ничего не жалко. Ты, Паша, чистоплюй; всё в дерьме вымазаться боишься. Не Родину в себе любишь, а себя в Родине. Чтобы со спокойной совестью сидеть потом в кресле-качалке и чаи с вареньем гонять… А дела тебе нет до того, что старость твою покойную обеспечил Иван Енгалычев. Тяжкой жертвой. Ты же смотришь на меня, как на золотаря — с презрением. Ишь, чистенький…
Расстались они тогда холодно, но обоим после объяснения сделалось легче. И вот теперь снова сводит их на одной дорожке какая-то тайна.
Благово, осторожно ощупывая во рту языком новую пломбу — не вылетела ли от беготни? — вошел в подъезд особняка в Мытнинском переулке. На входе его встретил крепкий молодец в коломянковой паре, на вид конторщик дома, но с очень уж прямой спиной.
— К кому изволите, сударь?
— Мне нужно видеть Ивана Филипповича Енгалычева.
— Здесь, сударь, такие не проживают; вы изволили ошибиться.
— Вы, любезный, передайте там, кому следует, лучше всего самому Ивану Филипповичу, что действительный статский советник Благово желает весьма срочно с ним встретиться; дело крайне важное, — отрезал вице-директор, и решительно уселся на единственный в вестибюле стул. Однако конторщик и ухом не повел.
— Еще раз вам говорю, ваше превосходительство, что такового господина здесь нет и никогда не было. Покиньте наше строение, иначе я буду принужден вызвать полицию.
— Да она уже здесь, — Благово сунул несговорчивому молодцу свою визитную карту. Тот прочитал, подумал немного и нажал кнопку звонка на стене за своей спиной. Немедленно открылась боковая дверь и вышел еще один «конторщик», постарше, с седой бородой.
— Вот, просят срочной встречи с Иваном Филипповичем.
Седобородый молча изучающе посмотрел на нежданного гостя, прочитал должность на визитке, кивнул и не спеша полез по жутко скрипящей лестнице на второй этаж. Через минуту вниз скатился подвижный, как шарик ртути, Енгалычев и с неподдельной радостью раскрыл объятья:
— Паша! Радость-то какая! Коньячку не побрезгуешь?
Они прошли рука об руку весь второй этаж. Несколько комнат, в которых сидят и что-то пишут с десяток мужчин среднего возраста; стучит одинокая пишущая машина, сторож в домашних туфлях несет кому-то чай с лимоном. Все обыденно и скучновато, как в торговом предприятии.
Заведя Благово в небольшой кабинет в конце коридора, Енгалычев быстро убрал в ящик бумаги со стола, усадил гостя в кресло, налил коньяку в серебряные получарки и наконец спросил буднично:
— Как ты меня нашел? Это место секретное.
— Я шел сегодня по пятам за твоим «хвостом», и пришел сюда. Вот какая, Вань, история…
И Павел Афанасьевич подробно рассказал хозяину засекреченного кабинета все сегодняшние свои приключения. Когда дошел до «Трех Иванов», то посвятил Енгалычева заодно и в детали операции по внедрению Лыкова в банду, поведал о зарезанных беременных женщинах, высочайшем поручении и первых рапортах «демона». Получился запутанный клубок, в котором причудливо переплелись военная разведка, Департамент полиции, уголовные преступники, Охранное отделение и чей-то «малый двор».
Енгалычев слушал молча, не перебивая.
— Ты говоришь, у кучера на плаще был малиновый кант? Не красный, а именно малиновый?
— Да, а на дверце кареты государственный герб.
— Значит, кучер великого князя Владимира Александровича, любимого брата государя. Этот-то как сюда затесался? Не может быть от князя ничего дурного: он боевой генерал, кавалер Георгиевского креста, командующий всей гвардией. В войсках его любят! Нет, тут кто-то мелкий шельмует…
— Скажи тогда, для чего людям Судейкина следить за тобой, а потом идти встречаться с уголовным преступником Лобовым?
— Хороший вопрос. Когда-нибудь я тебе на него отвечу, обещаю. Вот что, Паша! Давай разбираться во всем этом клубке вместе. Коли уж ты, на мое везение, оказался в это втянут… За мной все-таки мощная секретная служба и прямой выход на государя. Плеве пока ничего не рассказывай — он приятель Порфирьича. Судейкин сейчас сильная фигура: он полностью подчинил себе вашего министра, запугав его байками про террористов. Толстой, старый дристун, хоть и не любит подполковника, но искренне уверовал, что бомбистов у нас целые орды. И что спасти его сиятельство от них способен только инспектор секретной полиции. Хотя по нашим данным — а я им доверяю больше — никаких бомбистов в России уже давно не осталось. Все или лежат в земле, или сидят за решёткой, или обретаются по парижам. Но Судейкин заслуженный офицер и ловкий человек; подозревать его в чем либо вредоносном преждевременно. Скорее всего, это только частный бакшиш полячишки Збышко-Загуры…
— Я считал, что поляков не принимают на службу в Корпус жандармов.
— Во-первых, не принимают католиков, а диссиденты служат. Во-вторых, католик не может быть офицером Корпуса, но чиновником Охранного отделения — вполне. Но вообще с панами надо бы поосторожнее: очень озлоблены на Россию. По нашей линии мы часто их замечаем на тайной службе то немцам, то англичанам. А вчера майор Таубе — помнишь его? — прислал из Ташкента донесение: он подозревает одного офицера-поляка в шпионаже. Представляешь? Офицер! Присягу давал! Вот такие они: гадя России, считают, что приближают свободу Польши, и все средства для этого им хороши. А уж если они проникли в Охранное отделение… Поэтому давай так: расследуй сие мутное дело без осведомления начальства, держи меня в курсе всего и береги Лыкова. А я потяну за ниточку клубка со своего конца.
Придя уже к вечеру в свой кабинет, Благово спросил чаю, обложился бумагами и начал думать. Надобно сначала, решил он, собрать побольше сведений об основных фигурантах дела; тогда, глядишь, то, что их связывает, проявится само собой.
Итак, великий князь Владимир Александрович. Генерал от инфантерии, командующий войсками гвардии и Петербургского военного округа. Фигура! Третий сын покойного государя; при отсутствии детей у нынешнего императора был бы наследником престола. На войне с турками командовал 12-м армейским корпусом, отличился в боях между Ломом и Янтром. В гвардии весьма популярен. Помимо военных занятий, великий князь является так же президентом Императорской Академии художеств; коллекционер, меценат и покровитель живописцев. И наконец, по общему мнению, Владимир Александрович — самый умный и способный из ныне здравствующих сыновей Александра Второго. Он на голову выше не только сухопутного адмирала Алексея и младших братьев — Сергея и Павла, но и, откровенно говоря, самого государя императора Александра Александровича. Не то, чтобы царь-батюшка был у нас совсем дурачок, нет; но — не далёк, не далёк… Здравого смысла, слава Богу, хватает, но вот того, что называется интеллектом, интуицией, вдохновением — нет и в помине. Хваленая императорская воля — миф; будучи человеком осведомленным, Благово хорошо знал о вихляниях Александра Третьего в вопросах, например, внешней политики. То немцы для нас лучше всех, то уже французы, потом болгары, а то вдруг оказывается, что ближе черногорцев нет у России друзей! Бедняга Гирс замучался объяснять Западу очередные царевы капризы. Зато во внутренней политике все ясно! Вопрос только, не сорвет ли рано или поздно крышку с котла, именуемого страной, от чрезмерного усердия по закручиванию гаек…
И вот с таким государем и малоталантливым его окружением умный и художественно развитый Владимир и впрямь выглядит белой вороной. Жена его, Мария Павловна, по прозвищу Михень, ходит по Петербургу и всем без стеснения, коза, говорит: вот кому бы надо быть на Руси самодержцем! Слаб человек, слаб и Владимир Александрович; нравится ему это, а честолюбия в князе на троих.
Ну, и что? Какое отношение все это имеет к «клубку», распутать который надлежит Благово? Да никакого!
Поехали дальше. Георгий Порфирьевич Судейкин. Министр внутренних дел граф Толстой ему не доверяет, ордена и ренты дает, но в должности не повышает и новых охранных отделений не плодит. Еще в декабре прошлого года государь утвердил Положение «Об устройстве секретной полиции в Империи», в котором были слова о создании охранно-розыскных пунктов в крупных городах России. В кулуарах тогда называли Варшаву, Тифлис, Вильно и Киев, но как имелось до указа два Охранных отделения, так два и осталось. Судейкин был назначен инспектором секретной полиции, и в этом качестве руководил деятельностью обоих отделений. Так же ему подчинялись в ряде вопросов четыре жандармских управления: Московское, Киевское, Херсонское и Одесское. Говорили, что он заловил в свои сети какую-то крупную рыбу из террористов, но эта тайна строго охранялась. Плеве, с большим уважением относившийся к талантливому политическому сыщику, сказал как-то Благово, что скоро вся «Народная Воля» станет плясать под дудку Георгия Порфирьевича, пока тот сам не надумает прикрыть лавочку… Судейкин трудится не за страх, а за совесть; он почти гениален в своем деле и очень многое делает для охранения самодержавия. На роль злодея он, стало быть, тоже не годится.
Поразмыслив как следует, Благово решил, что сделался случайным свидетелем каких-то мелких дрязг внутри секретных служб. Крупные фигуры — великий князь и заслуженный подполковник — не могли участвовать в антиправительственных деяниях. А значит, есть просто озлобленный на Россию полячёк, который, прикрываясь Охранным отделением, готовит каверзу. И надо понять, какую. В эту каверзу Збышко-Загура втащил петербургского «короля» Лобова, и, значит, прав Енгалычев: необходимо прикрыть Алексея! Если Анисим Петрович накоротке с агентами секретной полиции, то легенда «демона» Лыкова находится под угрозой.
