В последнее время Рон все чаще и чаще стал говорить Скарлетт, что дела в газете пошли на спад. Да она и сама это замечала. Со своей деловой хваткой Скарлетт могла какие угодно горы свернуть, но газетный бизнес ей не удавался. Что-то она в нем не понимала, хотя изо всех сил старалась вникнуть в это дело. Трезвый расчет и здравый смысл оставались, как всегда, при ней, но только этого было здесь явно мало. Даже помощь Джона Морланда не могла существенно поправить дело.

Газета все больше и больше приходила в упадок, и Скарлетт решила, что пора уже поговорить с Бо, чтобы он готовился заняться этим делом. Она уже все продумала и даже посвятила в свои планы Эшли, когда он недавно опять приезжал навестить их. Бо внял их наставлениям и уезжает учиться в Гарвард, а потом он займется газетой.

Скарлетт пока потянет ее и не будет продавать. В голове ее уже созрел целый план, как она увлечет Бо блестящими перспективами. И Скарлетт приступила к делу.

Бо выслушал ее без особого интереса.

– Да, наверное… а, знаешь, ты, конечно, сочтешь это ужасным, но я бы не хотел заниматься делами. Ну, то есть в том плане, как вы это себе представляете. Управление рудниками… издание газеты… и вообще…

– Ну… не ужасным, но почему ты не хочешь?

– Не знаю. Я просто думаю, что это очень скучно… Он говорил серьезно, а Скарлетт ощущала, что ей становится как-то не по себе от его слов. Конечно, не столько от слов, а от ощущения, что в этом мире, который она, как ей всегда казалось, знала и могла разложить на полочки, существуют какие-то непонятные ей связи. Она уже давно замечала это, но все как-то было недосуг разобраться, и она не обращала внимания на то, что ей было непонятно. И вот опять! Бо, сын Эшли и Мелани, так же, как и они, не хочет заниматься делами. Теми делами, которые приносят реальный и вполне ощутимый доход. Черт бы вас всех побрал! Что же это такое?

Ведь Бо воспитывался совсем в другой обстановке, рядом с ней и Реттом, а вырос с душой и устремлениями своих родителей.

Бо внимательно наблюдал за Скарлетт, видел, что она растерялась и не мог понять, почему. Наконец, Скарлетт очнулась от своих мыслей.

– Ну, а чем же ты хотел бы заниматься?

– Не знаю, – было заметно, что Бо колеблется, потом взглянул на нее, готовый признаться, если она его выслушает: – В один прекрасный день я подумал, что хотел бы стать режиссером, ставить спектакли.

Скарлетт взглянула на юношу с крайним ошеломлением. Идея показалась ей настолько нереальной, что она рассмеялась. А Бо, увидев, что она не сердится, пустился объяснять ей, насколько это волнующее и увлекательное занятие, как он представляет себе интересующую его работу, о спектакле, который он недавно видел.

– И когда же ты смотрел его? – Скарлетт не могла вспомнить, что недавно сама отправляла Бо в театр вместе с Кэт.

– Месяц назад.

«Юношеская блажь, – подумала Скарлетт, – только месяц назад увидеть что-то и уже забить себе голову, что это твое дело. Пока паниковать нечего, время покажет.

Она не будет отговаривать его, убеждать в чем-то. Это бесполезно. Бо ведь страшно упрямый. И потом впереди у него целая жизнь, и такая интересная».

– Я надеюсь, что ты все-таки передумаешь. Не могу же я все время заниматься газетой. У меня не все получается.

– Но ты всегда можешь продать ее, – заявил он с легкостью. – И Скарлетт поняла, все связанное с именем Ретта остается свято только для нее и еще, пожалуй, для Кэт. Для остальных со временем это уже теряет такое значение.